Лекции по Социологии. Лекции Предмет социальной философии. Специфика предмета социологии
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
Часть вторая. План лекции Социологические теории девиантного поведения. Социология права о преступности и преступном поведении Социологические теории девиантного поведения Прежде чем преступать к рассмотрению социологических теорий представляется необходимым уделить внимание некоторым иным концепциям, которые объясняют девиантное поведение. Во-первых, речь пойдет о биологических теориях или теориях физических типов. У. Ломброзо, например, в конце XIX века пытался выявить связь между жестким нарушением человеком установленных правил и норм и определенным физическим обликом человека. Ломброзо утверждал, что биологический склад человека - мощные надбровные дуги, выступающий квадратный подбородок, пониженная чувствительность к боли, глубоко посаженные глаза - является результатом деградации индивида, как бы переходом его на ранние ступени человеческой эволюции. Такой биологический облик человека и характеризует его как отклоняющийся, криминальный тип. Эта теория получила достаточно широкое распространение, хотя и не получила убедительного подтверждения в уголовной практике, которая свидетельствовала, что жестокие преступления могут совершать и люди с ангелоподобными чертами лица. Американский психолог и врач У. Шелдон в начале 1940-х годов исследовал связь конституции, строения человеческого тела и способности человека к девиации. С его точки зрения определенное строение тела жестко корректируется с личностными характеристиками человека. Эндоморфы (им свойственны умеренная полнота, мягкие, округлые формы тела) общительны, умеют ладить с людьми. Мезоморфы (они обладают физической силой и выносливостью, стройностью тела) активны, беспокойны, менее чувствительны к боли. Эктоморфы (им присущи тонкость, хрупкость тела) склонны к самоанализу, излишне нервозны. Изучив строение тела и поведение около 200 юношей в центре реабилитации для малолетних правонарушителей, Шелдон сделал вывод, что наиболее склонны к девиации мезоморфы. Нельзя не сказать и о точке зрения известного австрийского биолога, лауреата Нобелевской премии 1983 года К. Лоренца, на проблемы девиантного поведения. В своей работе "Агрессия или так называемое зло" Лоренц показал, что внутривидовая борьба в животном мире есть, но она имеет четкие пределы. Инстинкт передает так называемые позы покорности, когда особь, которая уступает в силе другой, способна принять определенное положение и против нее прекращается агрессия другой, более сильной особи. С точки зрения Лоренца, разум снимает у человека многие инстинкты, в том числе и инстинкт покорности. Кроме того, разум позволил человеку создать искусственное орудие, которое делает физически слабого гораздо сильнее того, кто обладает большим физическим превосходством. Именно эти обстоятельства и развязали в человеческом сообществе невиданную агрессию и жестокость. Заведомо отбросить биологические теории, учитывая социальную сущность человека, было бы все неверно. Во-первых, открытия генетики последних десятилетий фиксируют определенную зависимость между хромосомными сбоями и дальнейшим поведением человека. Во-вторых, эти теории не позволяют "забыть" природное начало в человеке, его биологическую составляющую. В то же время и абсолютизировать человеческое естество, не учитывать всю совокупность действующих в обществе социальных факторов было бы неверным. Во-вторых, несколько замечаний о психологических теориях девиантного поведения. Среди них особо стоит выделить концепцию психоанализа австрийского врача, философа З. Фрейда. Фрейд и его последователи предложили точку зрения, в соответствии с которой отклонение человека от нормального, окультуренного поведения связано с конфликтом внутри его сознания, наличием мощного бессознательного, своего рода комплекса неосознанных влечений, страстей, инстинктов. Бессознательное с этой позиции мыслится как все природное, первородное, не знающее ограничений. Человеческое "Я", т.е. сознательное, и "Сверх-Я", которое определяется культурой, моралью общества, постоянно сдерживают стихию бессознательного. Но бессознательное может прорывать тонкую оболочку социального, осознанного, подвигая человека к нарушению запретов, ограничений, табу. Очевидно, что и эта точка зрения имеет право на существование, тем более что она показывает реальное противоречие, присущее внутреннему "Я" человека. Вместе с тем, вновь следует обратить внимание на недопустимость абсолютизации превалирования какого-либо фактора, характеристики индивида над другими. С помощью одной какой-либо психологической черты, зависимости или "комплекса" невозможно объяснить сущность любой девиации. Нас, естественно, в решающей мере будут интересовать социологические концепции девиации. Среди них особое место занимает концепция аномии Э. Дюркгейма. Известно, что едва ли не основное внимание в своем творчестве Дюркгейм уделял проблемам порядка, организованности в обществе, выявлению причин их нарушения, дисгармоничности взаимодействий людей. Аномия, с точки зрения Дюркгейма, (само слово от французского – беззаконие, безнормность) – это такое состояние общества, в котором нарушена моральная и правовая регуляция, в котором многие индивиды, зная о существовании обязывающих и предписывающих норм, относятся к ним или негативно, нарушая их, или равнодушно, предпочитая не руководствоваться ими строго и неуклонно. Аномия, иными словами, это сведение социального порядка лишь к личностной данности, воле индивидов. При этом "безнормность", аномию Дюркгейм вовсе не понимал как отсутствие определенных установлений, правил, предписаний. Общество может обладать множеством норм, но конкретному индивиду трудно в них ориентироваться. Аномия, следовательно, это общественная ситуация, при которой личность не ощущает своей принадлежности определенным нормам, не испытывает однозначной уверенности в выборе той или иной нормы для руководства в своем поведении. Выдвигая концепцию аномии, объясняющую отклонение индивида от общеразделяемых обществом норм, Дюркгейм опирался на следующие принципы. Первый принцип – социологизм. С точки зрения Дюркгейма, все явления и процессы социальной жизни не могут быть редуцированы, то есть, сведены к явлениям индивидуальным, психологическим, к поведенческим актам отдельных людей или даже их согласованных действий. Социальная реальность автономна и специфична, общество имеет безусловные черты физического и морального превосходства над индивидами. Вся социальная жизнь есть совокупность различных социальных фактов. Социальные факты, в свою очередь, это некие объективные воздействия на индивида. Эти факты не являются событиями, явлениями в обыденном, привычном смысле слова, они существуют как "вещи", независимы от субъекта его воли и действия и имеют внешнюю принудительную силу. Второй принцип – эволюционизм. Дюркгейм четко противопоставляет общество традиционное и общество промышленное. И эволюция, т.е. совокупность плавных, постепенных, медленных социальных изменений, преобразует, ликвидирует общество традиционное, открывая путь обществу промышленному. В момент этого перехода, по Дюркгейму, и развивается аномия, характеризующаяся, в частности, временным упадком моральной регуляции поведения, взаимодействия индивидов. В своем произведении "О разделении общественного труда" (1897) Дюркгейм детально прослеживает эволюцию традиционного общества, для которого характерна механическая солидарность людей, к обществу промышленному, с органической солидарностью. Таков, по мнению социолога, исторический закон. Механическая солидарность соотносится социологом с принудительной кооперацией людей, такими их деятельностью, контактами, которые не имеют альтернативы, внешне заданы. В обществе механической солидарности число норм поведения относительно невелико, они хорошо известны, и нарушения таких норм, отклонения от них, очевидны, получают однозначную оценку общества. Можно, в этой связи, вспомнить русскую крестьянскую общину, знаменитый крестьянский мир. Все здесь знали про всех все. Нормы поведения были ясными, понятными, а контролировала их вся община, весь этот, говоря языком Дюркгейма, сегмент общества. Иное дело – промышленное общество, к которому постепенно, плавно переходит традиционное. Здесь солидарность органическая, то есть разделение и кооперация труда носят характер добровольного, свободного выбора индивида. Соответственно, число норм взаимодействия увеличивается, они все более индивидуализируются, оценка их нарушения становится субъективной. Показывая на примерах жизни племен североамериканских индейцев плановую, замкнутую жизнь индивидов, Дюркгейм говорит о линейной зависимости индивида от окружения, скованности его предписаниями, носящими безусловный характер. Дюркгейм анализирует и роль религии, поскольку в традиционных обществах, с его точки зрения социальная жизнь состоит почти исключительно из общих верований и обычаев, которые получают от единодушной связи совсем особую интенсивность". Но общества усложняются, растут, прежде всего, количественно, что уже усложняет связи между людьми. По мере того, как общества становятся обширнее, и, особенно, плотнее, считает Дюркгейм, возникает психическая жизнь нового рода. Индивидуальные различия, сначала затерянные и слившиеся в массе социальных сходств, выделяются из нее, становятся рельефнее. Масса данных, оставшихся вне сознания, так как они не затрагивали коллективного существа, становятся объектами представлений. Между тем, как прежде, индивиды действовали только увлекаемые друг другом, кроме случаев, когда их поведение вызывалось физическими потребностями, - теперь всякий из них становится источником самопроизвольной деятельности. Появляются отдельные личности, которые начинают сознавать себя и, однако, это приращение индивидуальной психической жизни не ослабляет, а видоизменяет жизнь социальную. Таким образом, Э. Дюркгейм показывает, что усложнение общества означает, во-первых, разложение, упадок механического, заданного извне, жестко регулируемого взаимодействия ("солидарности") людей, что в свою очередь требует взаимодействия свободного, несвязанного принуждением какой-либо формы коллективности. Усложнение общества, во-вторых, означает появление все более свободной личности. Увеличение "степеней свободы" поведения личности, как и появление в обществе органичной солидарности все большего числа добровольных взаимодействий, а значит и усложнения, количественного роста норм, правил этих взаимодействий, может вызывать состояние аномии, своеобразной дезориентации индивидов в том, чем следует руководствоваться в своих действиях, а чего следует избегать. Исходя из представлений об объективном характере социальных фактов, опираясь на социологический метод, Дюркгейм иллюстрирует свое представление об аномичном состоянии общества в своем классическом труде, посвященном такому явлению как самоубийства. Сначала Дюркгейм исследует внесоциальные факторы суицидов. Во-первых, он показывает несостоятельность установления однозначной зависимости числа самоубийств от числа случаев сумасшествия, психопатического состояния индивидов. Во-вторых, Дюркгейм сопоставляет процент самоубийств с "географическим распределением проступков, совершаемых на почве алкоголизма, помешательств алкоголического характера и потребления алкоголя" и показывает отрицательные результаты такого сопоставления. Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Позднее, уже в середине ХХ века, было показано, что корреляция самоубийств и уровня потребления алкоголя, отнесенная Дюркгеймом к внесоциальным сопоставлениям, представляется не совсем оправданной. В силу того, что сама по себе растущая алкогольная зависимость индивидов – проблема не только медико-биологическая, но и социальная, стало быть, связанная с явлениями и процессами социальной жизни. Но, отнесение алкогольной зависимости к внесоциальным факторам суицидального поведения индивидов у Дюркгейма связано с особым пониманием "социальных фактов" и "социального" этим социологом, о чем мы уже немного говорили. Возвращаясь к характеристикам зависимостей числа самоубийств от каких-либо факторов, обоснованных Дюркгеймом, следует обратить внимание, что социолог не подтверждает наличие связи между суицидами и наследственностью, якобы имеющейся предрасположенностью отдельных народов к таким действиям. Не поддающейся согласованию, по мнению Дюркгейма, является и гипотеза о связи числа самоубийств с климатическими, природными, в целом, как он говорит, "космическими факторами". В конечном счете, Дюркгейм приходит к выводу, что рост самоубийств, свойственный современному ему обществу, обусловлен сугубо социальными факторами, причинами, лежащими в самом основании социальной жизни. Он исходит из того, что индивиды являются порождением общества, а в обществе существует "коллективное настроение духа", которое заставляет каждого видеть окружающую действительность либо в радужных, либо в мрачных красках. Могут в силу разных обстоятельств образоваться "общественные настроения уныния и разочарования, которые не проистекают … от одного только индивида, но выражают состояние разложения, в котором находится общество". Ослабляются узы, связывающие людей, появляется "коллективное бесчувствие", "социальная тоска", которые свидетельствуют, по Дюркгейму, о болезненном состоянии социального организма. Следствием такого состояния, рассуждает далее социолог, выступает мораль, оправдывающая минимизацию социальных потребностей человека, предписывающая возможность добровольного ухода из бессмысленной, бесконечной жизни. В силу своего коллективного, надличностного, внешнего принудительного характера, эти настроения, можно сказать, идеология отчаяния и упадка, бесперспективности жизни несут на себе "оттенок особенного авторитета в глазах индивида и толкают его с еще большей силой в том направлении, в котором влечет его состояние морального распада, вызванного в нем общественной дезорганизацией". Дюркгейм делает вывод: если разрываются узы, соединяющие человека с жизнью, то это происходит потому, что ослабела связь его с обществом. Что же касается фактов частной жизни, кажущихся непосредственной и решающей причиной самоубийства, - то, в действительности, они могут быть признаны только случайными. Если индивид так легко склоняется под ударами жизненных обстоятельств, то это происходит потому, что состояние того общества, к которому он принадлежит, сделало из него добычу, уже совершенно готовую для самоубийства. Таким образом, Дюркгейм одним из первых показал, что все более сложные общества, общества переходящие от традиционного к индустриальному состоянию, несут в себе опасность дезорганизации. Такие общества теряют устойчивость, определенность норм поведения и взаимодействия людей. Это и есть состояние аномии. Исследуя конкретное проявление девиантного поведения на примере самоубийств, Дюркгейм показал, что их причиной являются аномичное состояние общества, утрата индивидом связей с обществом, потеря ориентиров в социальной жизни. Теория Дюркгейма сыграла большую роль в понимании условий и причин дезинтеграции общества, множественности девиантных поведенческих актов людей, в исследовании многообразных факторов, ведущих общество к распаду основных регуляторов жизнедеятельности. Применительно к реалиям ХХ века теорию аномии развивал выдающийся американский социолог Роберт Мертон. Мертон разрабатывает исключительно важный аспект аномичного состояния общества – представление о наличии конфликта норм в рамках культуры. В своих произведениях "Социальная структура и аномия", "Социальная теория и социальная структура" он показал, что в современных обществах аномия проявляется не как ситуация исключительно широкой свободы выбора индивидом линии поведения, не как результат неясности в виду обилия норм, какими следует руководствоваться, а каких следует избегать. Аномия, по Мертону, проявляется тогда, когда индивид не может следовать нормам, которые закрепляют общество и которые всецело он разделяет. Рассуждение о причинах, условиях проявления различных отклонений Мертон ведет в координатах "общественно значимая цель – средства достижения цели". Индивиды по-разному адаптируются к меняющимся условиям существования, по-разному относятся к проблеме выбора средств достижения значимых целей. Американский социолог выделяет наличие следующих возможных ситуаций. Во-первых, индивид может полностью разделять и цели общества, и средства их достижения, используя при этом только такие способы получения желаемого, которые обществом одобряются. Такое поведение является конформистским. Строго говоря, это поведение не является девиантным. Если, к примеру, у пенсионера недостает средств и на оплату жилья, и на покупку продуктов питания, то он делает выбор в пользу безусловного соблюдения общепринятых правил, то есть в первую очередь рассчитывается по коммунальным платежам, а уж остатки средств тратит на поддержание своей жизни. Важно при этом обратить внимание, что индивид полностью разделяет все установления, нормы, свойственные обществу на данном этапе его развития. Воплощением конформистского отношения к жизни является карьера молодого человека после получения им образования в престижном учебном заведении. Достижение им цели – финансовый успех, материальное благополучие – происходит, естественно, только на основе законных путей, способов достижения указанной цели. Столь идеальный, полный конформизм встречается достаточно редко. Во-вторых, индивид может соглашаться с имеющимися в его распоряжении средствами достижения цели, но равнодушно относится к самим общественным целям. Такое поведение Мертон назвал ритуализмом. В качестве примера можно привести какого-нибудь образцового чиновника, которому в целом безразличны общественные цели, но который рьяно соблюдает все бюрократические процедуры. В-третьих, всегда в обществе имеются люди, которые добровольно разрывают многие социальные связи и зависимости, как бы уходят из общества, замыкаются в небольшом мире своих интересов и ближайшего окружения. Эти люди не разделяют ни целей общества, ни средств достижения призрачных, с их точки зрения, целей. Такое поведение называется ретреатизмом. В качестве примера можно сослаться на группы кришнаитов, которые заняты только собой. Наверное, можно говорить, что такой ретреатизм свойственен и многих людям, которые опустились на социальное дно, выживают в нем среди себе подобных. В-четвертых, индивиды могут стараться коренным образом изменить социальную систему, полностью перестроить социально-экономические и иные отношения, выдвинуть новые цели общественного развития, утвердить и новые средства их достижения. Это революционеры, которые не намерены спасать социальную систему, перестраивать ее, а построить новую. Такое поведение Мертон назвал бунтом. В-пятых, группа или отдельный человек могут вполне разделять выдвигаемые обществом цели, но не удовлетворяться законными, обществом санкционированными способами, средствами их достижения. Такое поведение названо Мертоном инновационным. Это и есть девиантное поведение. Дело заключается в явном противоречии между культурными целями, провозглашаемыми в обществе, и легальными, т.е. институциональными средствами их достижения. Известно, например, что современное индустриальное общество открыто, даже навязчиво пропагандирует необходимость личного преуспевания, стремления к максимальному потреблению материальных благ. Однако, легальные средства достижения этих целей, которые, повторим, не только одобряются, но и навязываются членам общества, остаются весьма ограниченными. Стандарты потребления ограниченного числа социальных групп преподносятся как общие, свойственные якобы социуму в целом. Но совершенно очевидно, что рекламируемые услуги и предметы потребления доступны далеко не всем. В силу этого индивиды могут легко отказаться от одобряемых средств достижения целей, выбрать иные способы обогащения. Выделение Мертоном различных типов девиантного поведения представляет большой интерес и в силу следующего обстоятельства. Конформизм, т.е. согласие с нормами общества, и, собственно, девиации - несогласие с ними – рассматриваются не как два изолированных социальных явления, а как такие, которые связаны друг с другом и даже, как ни парадоксально это прозвучит, выступают как взаимопроникающие явления. Трудно, наверное, с этим согласиться, но "чистый", что называется тотальный конформизм – это тоже анормальность. Человек не может всецело разделять все установки и требования общества, в противном случае он не был бы личностью, чьи интересы не могут сливаться с интересами общества, растворяться в них. С другой стороны, концепция Мертона позволила показать, что девиация не является результатом абсолютно нелегального отношения к общеразделяемым нормам и образцам поведения. Так, вор, например, вовсе не отвергает социально одобряемую цель, которая состоит в достижении материального благосостояния. Он схож в этом своем стремлении с тем индивидом, кто занимается карьерой, продвигается по служебной лестнице или в полном соответствии с существующими законами проводит успешные операции на рынке ценных бумаг. Бюрократ является наиболее ярким представителем ритуалистического приспособления к действительности. Чиновник может совершенно не разделять социально значимые цели, даже не пытаться узнать о них. Но это не означает, что работник аппарата управления отказывается и от средств, которые предоставляет ему общество. А средства эти состоят в наборе моделей и правил работы, принятых в управленческой системе, в определенной последовательности бюрократических процедур. И их чиновник исполняет нормы столь буквально, что превращает сами процедуры в абсурд. В качестве еще одной социологической концепции, раскрывающей причины девиантного поведения, можно выделить теорию стигматизации. (Стигма с латинского означает "тавро", "клеймо", "ярлык"). В начале 60-х годов прошлого века американский социолог Г. Беккер выдвинул идею, что девиация на деле объясняется тем, что сильные, влиятельные социальные группы, к которым он отнес судей, законодателей, врачей и т.п., могут навязывать остальным определенные стандарты поведения. Тем самым эти сильные группы могут наклеивать своеобразные социальные ярлыки на людей, ставить клеймо девианта, нарушителя норм и правил некоторым индивидам. Происходит своеобразное социальное клеймение человека представителями сильных социальных групп. С человеком могут обращаться так, будто бы он нарушил правило только потому, что его нарушителем посчитали другие. В качестве меток, ярлыков можно, привести, например, такие характеристики, как "двоечник", "прогульщик", "алкоголик", "наркоман", "хулиган" и т.п. Указанная теория с момента своего возникновения подвергалась и подвергается немалой критике. В частности, многие социологи полагают, что сама процедура "социального клеймения" незаслуженно попадает в излишне большое поле внимания. В реальности для человека, конечно, важна точка зрения других на его поведение. И все же человек скорее прислушается к себе, будет основываться на своих, сформированных именно у него представлениях о дозволенном, запретном и рекомендованном действии, поступке. Социология права о преступности и преступном поведении Преступность – крайняя формы нарушения общепринятых норм, правил, социального порядка. Естественно, что преступность всегда была в поле зрения социологии. Говоря о социологическом анализе преступности и преступного поведения, необходимо прежде всего, остановиться на творчестве А. Кетле. Это франко-бельгийский математик, один из крупнейших специалистов в области статистики. Он применяет математические, статистические методы к анализу различных социальных явлений, в том числе к изучению преступности. Кетле, по сути, одновременно с Контом, в середине XIX века пытается создать особую науку об общественной жизни - социальную физику. Социальные процессы, с точки зрения ученого, управляеюся столь же объективными законами, что и природные. Но метод анализа социальных процессов и явлений должен быть не естественнонаучным, как у Конта, а статистическим. Изучение одного социального события, факта не дает возможность судить о других фактах, которые кажутся однородными. Это может осуществить лишь статистика, базирующаяся на множестве эмпирически зафиксированных фактах. Кетле категорически возражает против искусственного, на его взгляд противопоставления природных и социальных явлений. Он приводит примеры, способные, по его мнению, доказать, что даже такие события как супружество, преступления, самоубийства и т.п. в социальной жизни повторяются с неизменной закономерностью. Социальные законы он понимает как законы больших чисел, как статистическую зависимость между случайными социальными событиями. Исходя из этих посылок, Кетле подходит и к изучению преступности. Из статистического факта устойчивых числовых зависимостей (корреляций) между видами преступлений, полом, происхождением, возрастом, местом проживания преступника и т.п. Кетле делал вывод о том, что определенное число и определенные виды преступлений сопровождают общество с необходимостью законов природы. Если мы говорим, к примеру, что люди бедные, имеющие незначительные доходы, совершают больше преступлений, то заключение это делается нами только потому, что мы не знаем реального соотношения числа очень бедных и очень богатых. Знание же этого соотношения показывает, что уровень преступности среди тех и других примерно одинаков. Что касается к видам преступлений, которые фиксировались в обществе всегда, то к ним можно отнести убийства и хищения чужого имущества. Еще одним из крупнейших исследователей преступности, уголовного мира был итальянский ученый Э. Ферри, который в своей "Уголовной социологии", вышедшей в свет в 1881 г., показывает наличие многообразных факторов, способствующих преступности. Он разделяет эти факторы на антропологические, физические и социальные. Как не странно покажется, но в число антропологических факторов попали образование, род занятий и социальное положение индивида. Уже в конце ХХ - начале ХХ века делались попытки связать число преступных проявлений с положением в социально-экономической подсистеме общества, в частности, с улучшением или ухудшением материального положения различных групп населения. Так, Ф. Лист показывал, что антропологические факторы по сути лишь производны от социальных. Первостепенное значение в объяснении уровня преступности придавалось и широко трактуемой нищете. Лист, в частности, отмечал, что бедственное положение трудящихся в финансовом, духовном, политическом отношении как раз и предполагает высокий уровень преступности. В известном смысле это было шагом назад в социологических концепциях преступности, поскольку еще Кетле достаточно убедительно показал, что преступность как социальное явление свойственна любым сословиям, группам, обществу в целом. Неудовлетворительность таким однофакторным анализом деликвентности стимулировала поиск новых объяснений преступной активности индивида. Рассматривая неоднозначное влияние бедности на поведение человека, групп, А. Жоли, А. Принс показали, что роль стимулятора преступности играет ослабление социальной связи, взаимодействия между индивидом и социальной группой, обществом, названное Жоли "деклассированием". В. Бонгер особо выделил преступное намерение, т.е. мотив как единственный источник преступного поведения. Это намерение в свою очередь развивает у человека такие феномены, как классовое расслоение, частная собственность, конкуренция. В дальнейшем в социологии была выдвинута теория аномии, о чем уже говорилось. Эта теория объясняла с социологической точки зрения процессы дезорганизации. Особо необходимо остановится на социологическом подходе к изучению преступности, который предложил крупнейший российско-американский социолог П.А. Сорокин. В своем первом крупном произведении "Преступление и кара. Подвиг и награда", которое было опубликовано в 1913 году, когда Сорокину было всего 24 года, российский социолог на основе обстоятельных исторических, сравнительных исследований формулирует свое понимание такого социального явления как преступность. При этом важно подчеркнуть, что Сорокин рассматривает преступность именно с социологических позиций, существенно отличающихся, скажем, от сугубо юридической трактовки этого явления. Для Сорокина нет и не может быть социального явления, которое выступало бы как безоценочное, абсолютное. Не может быть такого поведения, которое выглядело бы с некой неведомой, непонятно откуда взявшейся самой совершенной стороны как раз и навсегда данное. Сорокин тесно увязывает и недозволенное, как крайность - преступное, и вполне одобряемое поведение с социально-психологической ситуацией в обществе, с господством в нем определенного рода взглядов, ценностных ориентиров. Он вполне определенно утверждает, например, что любое социальное явление есть прежде всего социальная связь, имеющая психическую природу и реализующаяся в сознании индивидов. Отсюда и закономерное заключение социолога: "Не в том или ином характере акта заключается его "преступность", а в том, что этот акт кем-нибудь психически переживается как преступный, как запрещенный…". Используя большое число исторических источников, Сорокин показывает изменчивость самого понятия "преступление". На каждом этапе социального развития общество само решает, что является содержательным наполнением преступного поведенческого акта, а что таковым не является. Когда-то, например, человеческое жертвоприношение совсем не рассматривалось как преступление. Но в современном обществе это действие таковым признается. Более того, даже в одно и тоже время одинаковое по сути действие может оцениваться и как преступное, и как непреступное. За лишение жизни врага на войне, например, одни и те же лица получают награды, но за убийство в мирное время иностранца полагается суровое наказание. Более того, описанное выше поведение человека на войне не считается преступлением. Можно, вероятно, и дальше приводить разные доводы в пользу оценочного характера определения социумом преступного поведения, но для нас важно подчеркнуть именно этот, ценностно-нормативный подход, который фиксируется в социологии. Сорокин установил и своего рода социальную закономерность. С его точки зрения, по мере развития общества наказание за действие, считающееся преступным, делается все более умеренным. Общество, что называется, позволяет себе устанавливать штрафы за такое поведение, которое когда-то могло караться смертной казнью. Применительно к социологическому изучению преступности интерес представляет и понятие, введенное в конце 30-х годов ХХ века, раскрывающее сущность противоборства доминирующих и специфичных составляющих в культуре. Это понятие - "конфликт культур". В культуре при этом выделяются такие разные ее составляющие как культура делинквентная, конфликтная и иные. Д. Даунс при этом различает субкультуры, которые возникают в качестве позитивной реакции на специфичные потребности общества. Это может быть, к примеру, профессиональная субкультура некоторой социальной группы. Но это могут быть и субкультуры, которые выражают негативные реакции на господствующие социальные структуры общества и доминирующую в нем культуру. Эти субкультуры и являются преступными. Наиболее распространенной в 1930-е годы в США была точка зрения, что преступная субкультура характеризуется, прежде всего, комплексом антиправовых норм поведения и установок, устойчивых в молодежной среде низших слоев общества. Особым образом исследовался досуг такой молодежи в силу того, что использование свободного времени для нее вынуждающая необходимость, единственно возможный способ существования, самореализации в отсутствии обучения, трудовой занятости. Также в конце 1930-х годов прошлого века появилась теория дифференцированной связи, в которой основной акцент делается на изучении индивидуального преступного акта. Э. Сатерленд, один из авторов этой теории, пытался выявить, почему одни индивиды быстрее усваивают нормы, ценности преступной субкультуры, а другие, как будто в схожих условиях, при том же давлении групп вообще отвергают ее. Социолог пытается объяснить это с помощью введенной им категории дифференцированной ассоциации. Он утверждает, что преступному поведению, как крайней форме девиации, обучаются. Люди, хотя бы эпизодически вступающие в контакт с носителями ценностей преступного мира, начинают заинтересованно воспринимать их. Еще больше вероятность вступления на преступный путь у того, кто имеет родственников или близких друзей из числа преступников. Антизаконные действия близкого человека заслоняются его позитивными качествами по отношению к родственникам и друзьям: заботливый отец; друг, верный своему слову; доброжелательный собеседник и т.п. Получается, что с тем человеком, который нарушил закон, не ассоциируется образ злого, жестокого индивида. Теория дифференцированной связи глубже, чем какие-либо другие, показала, что преступное поведение во многом объясняется частотой контактов индивидов с так называемыми плохими компаниями. Сатерленд тщательно отобрал и классифицировал факторы, согласованное действие которых способствует криминальным действиям людей. Он отметил, что важнейшую роль в поведении играют не контакты или включенность в обезличенные официальные организации (правоохранительные органы, религиозная община, социальная группа в учебном заведении и т.п.), а повседневное общение дома, в месте ежедневных контактов со сверстниками (дискотеки, спортивные секции, территория своего квартала и т.п.). Юноши из кварталов нищеты, гетто, которые чуть ли не ежечасно общаются с уличными торговцами наркотиков, бездомными, проститутками, в большей мере склонны понять (и одобрить) антизаконное действие, чем их сверстники из законопослушных семейств, чьи контакты в основе своей замкнуты на благополучное с точки зрения следования праву и морали окружение. Частота контактов с лицами, не обремененными понятиями законоследования, оказывают заметное воздействие на восприятие человеком ценностей криминального социального мира. Важную роль в этом процессе имеет и возраст индивида. Чем человек моложе, тем легче он уступает давлению других ("авторитетных", много переживших, знающих людей) и проще усваивает образцы поведения, в том числе негативные, навязываемые другими. Развивая эту концепцию, Клауорд и Оумен в конце 1950-х годов сформулировали представление о том, что истоки преступного поведения заключаются далеко не только в социальной дезорганизации и крушении идеалов, а в тех возможностях, которые порой открывает преступление для индивида с точки зрения его возвышения над другими, решения проблем престижа, влияния и т.д. Социологи указали, что в некоторых сферах молодые люди легко усваивают ролевые комплекты, модели преуспевающих девиантов, преступников. Не секрет, что руководители профессиональных и / или организованных преступных группировок завоевывают определенное место не только в среде себе подобных, но и во вполне благополучных группах, слоях общества. Это их положение в свою очередь демонстрирует представителям молодого поколения, что продвинуться в обществе, получить материальные блага можно далеко не только в узких рамках норм, диктуемых доминирующей позитивной культурой. Возможности процветания могут соблазнить многих, толкнуть их на путь противоречия закону. Дальнейшее развитие социологии преступности связано, во-первых, с конфликтологическим подходом, а, во-вторых, с разными теориями агрессии. Группа социологов, среди которых можно выделить Турка и Квинни, в 1960-1970-е годы создала свою концепцию происхождения преступности, которая опирается на идею наличия в обществе разнообразных конфликтов. Эти социологи отвергают все теории преступности, трактующие ее как нарушение общепринятых правил, норм, законов. С их точки зрения нарушение общеразделяемых стандартов поведения как объяснение преступности возможно в том случае, если рассматривать общество как абсолютно целостное образование. Но оно таковым не является. Само создание, принятие, поддержание законов является частью конфликта между различными группами в обществе. Турк, в частности, приводит следующий довод: при возникновении конфликта между властями и некоторыми гражданами власти обычно применяют меры принуждения. К примеру, сотрудники полиции с большей готовностью применяют законы, соответствующие их собственной субкультуре, чем противоречащие ей. Квинни на основе обращения к историческим исследователям раскрывает свою, по сути марксистскую, позицию. Ее содержание заключается в том, что, по мысли социолога, законы и деятельность правоохранительных органов являются орудиями, с помощью которых правящие классы, элита общества управляют теми, кто лишен власти. В XII веке, например, широко применялись законы, запрещающие бродяжничество, что было в интересах землевладельцев, которые стремились закрепить крестьян на земле, заставить бедняков работать. Квинни полагает, что даже законы принятые в 1830-1840-е годы, поддерживающие требования тред-юнионов, на самом деле служили интересам правящих классов. Ведь если бы такое законодательство не было принято, то мог бы произойти революционный взрыв, что могло лишить власти имущие слои. Таким образом, социолог не столько стремится уяснить, почему люди нарушают нормы права, а анализирует сущность самой законодательной системы. Выявляя условия и причины преступного поведения индивидов, сторонники различных теорий, связанных с понятием агрессии, акцентируют внимание на инстинктивности такого поведения. Провозглашение именно инстинкта в качестве основания действия, поведения человека наиболее характерно для американской социологической школы (У. Мак-Дугалл, У. Джеймс). После возникновения психоаналитической концепции З. Фрейда понятие инстинкта как основного механизма, постоянно подпитываемого внутриорганизменным источником энергии, становится едва ли не главным в объяснении преступной агрессии человека. К.Лоренц, один из последователей З.Фрейда, полагал, как уже отмечалось, что агрессия несет в себе и значительное позитивное начало, так как находится на службе жизни, содействуя выживанию и отдельной особи, и всего вида в целом. Дальнейшее развитие представлений об агрессии, ведущей к преступному поведению, выразилось в появлении понятия особого агрессивного мотива (драйва), под которым понимается побуждение, направление на причинение вреда другим людям или предметам. Рассмотрение агрессии как лишь определенной внутренней предрасположенности, которая лишь активизируется внешними факторами, представляет собой своего рода промежуточный теоретический конструкт, занимающий место между социологическими и социально-психологическими теориями агрессии, основанными на инстиктивизме, и теориями социального научения. В теориях социального научения основной упор делается не на анализе внутреннего мира человека, его инстинктов, побуждений, а на сфере непосредственной объективации, которая легко наблюдается, фиксируется. Речь идет о поведенческих актах человека, действиях открытых, доступных непосредственному исследованию. По сути, сразу же подобный подход вызвал критику со стороны сторонников психоаналитических концепций, последователей различных психологических школ. Природа человеческой агрессии, полагали последние, и небезосновательно, по нашему мнению, не сводима только к самому действию, поведению. Эта природа заключена в своеобразном психическом состоянии личности, которое содержит в себе потенциал внешней агрессии. Поэтому, объясняя ее, описывая ее, всегда следует подразумевать и внутренние побудители человеческого поступка. Сторонники теории социального научения американские социологи Р. Смит, Р. Браун разработали новый подход для описания агрессивного поведения человека, основанный на понятии принудительная сила. Социологи кардинально пересмотрели само существо понятия агрессия, полагая, что при определенных условиях оно не может характеризовать само действие человека, а выглядит лишь как социальная этикетка, ярлык, которые используются для обозначения этого действия. Как видим, этот подход имеет немало общего с теорией стигматизации, о которой мы говорили в прошлой лекции. И все же эти концепции имеют различия. С точки зрения Смита и Брауна понятие "агрессия" применительно к конкретному человеческому поступку выглядит как внешнее влияние, побудительная сила. Эта сила ассоциируется с агрессией лишь в тех случаях, когда имеется намерение нанести вред, ущерб, а само действие может характеризоваться как делинквентное. Принуждение рассматривается как агрессия, если только оно не установлено определенными социальными нормами. Тем самым обеспечивается переход от выявления внутриличностных составляющих человеческой агрессии к пониманию ее как сугубо социального феномена, рассматриваемого в координатах реальных связей и взаимодействий, в которые включен человек. Некоторые социологи, отходя от общетеоретических построений агрессивного поведения, стремятся обеспечить глубинный анализ современного обществ в его реальных измерениях, видя именно в нем, в самом обществе и источник, и подсказку механизма человеческой агрессивности. Такой подход, свойственный, в частности, М. Биллингу и Р. Добэшу, является своеобразной реакцией на все психоаналитические и иные инстинкивистские построения, основанные на идеи вечности человеческой природы. Сторонники теории социального объяснения агрессии исходят из того, что общество, темп социальной жизни, превалирующие ценности, дисгармония человеческих отношений, вызывающих одномерную личность несут неменьший заряд возможной человеческой агрессивности. С этой точки зрения интерес представляет оценка одного из родоначальников социологической школы уголовного права Ж. Лакассана: "Общество имеет таких преступников, которых оно заслуживает". Таким образом, рассмотрены различные социологические концепции делинквентного поведения, которые имеют сходные черты с концепциями девиации и в то же время содержат в себе объяснение специфики именно преступного действия личности. |