Литература 1 содержание предисловие к 3му изданию

• Название: Литература 1 содержание предисловие к 3му изданию
• Анкор: 2DetLitVuz1.doc
• Дата: 27.05.2017
• Размер: 2.96 Mb.
• Имя файла: 2DetLitVuz1.doc
• Тип: Реферат; #8172
• страница: 3 из 23

ОСНОВЫ ТЕОРИИ ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Критерии выделения детской литературы из общих рамок литературы до сих пор однозначно, объективно не установлены.

Еще средневековые авторы понимали, что для детей нужно писать иначе, чем для взрослых. Вместе с тем всегда находились те, кто признавал только общие законы искусства и просто делил книги на хорошие и плохие. Одни воспринимали детскую литера­туру как педагогику в картинках. Другие считали, что отличие дет­ской литературы кроется лишь в тематике, говорили о доступно­сти содержания или об особом «детском языке».

Некоторые литературоведы предпочитают не выделять детскую литературу, настаивая на ее общих эстетических свойствах. Другие различают детскую литературу как разновидность массовой лите­ратуры, обращая внимание на ее невысокий, по их мнению, ху­дожественный уровень. Позиция первых уязвима при проверке ли­чным опытом читателей, легко различающих детские и недетские тексты. Позиция вторых опровергается установками многих писа­телей и критиков: они, как правило, считают детскую литературу более сложным видом творчества. К тому же в вопросе о вычлене­нии детской литературы приходится учитывать мнение самих де­тей, а уж они-то безошибочно выбирают из безбрежного океана общей литературы свое, нужное на данном этапе их духовного становления.

Следовательно, наиболее объективным критерием вычленения детской литературы можно считать категорию читателя-ребенка. Таким образом, детская литература есть одно из социокультурных явлений, сопровождающих развитие в обществе детской субкуль­туры^.

Образ читателя-ребенка, «зашифрованный» в тексте, узнаваем сразу: по одной строфе или даже стиху, по одному абза­цу или фразе можно определить читательскую адресацию текста — «детское» или «не-детское» произведение перед нами.

Особенность детской литературы — в ее промежуточном поло­жении между узколокальными литературами и классической, «вы­

¹ См.: Осорина М. В. Глава 4. Детская субкультура // Художественная жизнь современного общества: В 4 т. / Отв. ред. К. Б. Соколов. — СПб., 1996. — Т. 1.

сокой», литературой, обнаруживающей конечность своего рецеп­тивного потенциала^ на границе с литературой для детей, особен­но для малышей. Так, античные трагедии или ломоносовские оды не обладают свойством будить ум и чувства читателя-ребенка. Вместе с тем классические произведения для детей обладают действи­тельно универсальным потенциалом рецепции, объединяя суб­культуру детей и культуру взрослых в метакультуру национально­го и международного масштаба. Бывает, сюжеты, мотивы, образы из какого-нибудь детского произведения говорят взрослому боль­ше, чем когда-то в детстве, и побуждают его к созданию новых произведений (например, рассказ Т.Н.Толстой «На золотом крыль­це сидели...»).

Другая особенность детской литературы — в специфике диало­га: писатель выстраивает диалог с воображаемым читателем с уче­том различия уровней этического и эстетического восприятия. Кро­ме того, автор добровольно налагает на себя определенные запре­ты и обязательства, что неизбежно приводит к большему консер­ватизму литературы для детей в сравнении с литературой исклю­чительно для взрослых. Дисциплина творческого процесса (при самой неуемной фантазии) обусловливает канонический способ художественного мышления.

В свою очередь, каноничность мышления ведет к воспроизве­дению наиболее популярных у «детского» читателя художествен­ных форм. Автор волей-неволей подстраивает свое творение под бытующее в его эпоху представление о том, что есть «детская ли­тература» и что ею не является. Можно сказать, что над «детским» писателем довлеет миф о «детской» и «взрослой» литературе, и художественные потенции этого мифа определяют вектор твор­ческого процесса.

Автор, обращающийся к читателям-детям, сознает и тот факт, что он творит другую литературу в сравнении с литературой, пред­назначаемой взрослым. Компромиссной при выборе между «лите­ратурой для детей» и «литературой для взрослых» в XIX —XX ве­ках оставалась универсалистская позиция автора — «литература для всех» или «большая литература для маленьких», восходящая к критике В. Г. Белинского и наиболее категорично воплощенная в критике С.Я.Маршака.

Для литературы модернистского направления характерна тен­денция вытеснения из «детского» текста воображаемого читателя-взрослого и предоставление больших свобод в тексте воображае­мому читателю-ребенку. Например, И.Ф.Анненский перевел сти-

¹ Нем. Rezeption — восприятие. О присутствии читателя в произведении, о рецеп |'пиной эстетике и критике см.: Хализев В.Е. Теория литературы. — М., 1999. — С. 115—117; Цурганова Е. А. Рецептивная критика // Литературная энцик­лопедия терминов и понятий / Глав. ред. и сост. А.Н.Николюкин. — М., 2003. — С. 871—875.

хотворение-шутку французского символиста Шарля Кро «Суше­ная селедка» — о стене, мастере, бечевке и селедке, которая «ве­чно» качается на этой самой бечевке; в финале раскрыт смысл нелепого сюжета:

Сложил я историю эту — простую, простую, простую,

Чтоб важные люди, прослушав, сердились, сердились, сердились,

И чтоб позабавить детишек таких вот... и меньше... и меньше.

Воображаемый читатель-ребенок входит в структуру текста и надтекетовые элементы — определение жанра (роман для детей, нравоучительный рассказ, святочная сказка и т.п.), иллюстрации и прочее оформление, авторский комментарий к тексту (напри­мер, словарь диалектизмов и морских терминов, сопровождаю­щий произведения Б. В. Шергина). Подобные элементы играют роль ориентира для реального читателя. Автор, сознательно адресую­щий свой замысел ребенку, отчасти поступается свободой выра­жения своего «я» ради объективации детской точки зрения. Более того, читатель-ребенок оказывается главнее автора, он искажает его замысел в своем восприятии. Так, имел место случай: мальчик рыдал над «Сказкой о мертвой царевне и о семи богатырях», его не утешило спасение царевны, ведь «собачку так никто и не по­целовал».

В том случае, когда образ читателя-ребенка почти не просле­живается в тексте, текст атрибутируется как «взрослый», иногда вопреки замыслу автора. Так, С.Т.Аксаков задумывал написать повесть для детей, но так, чтобы в ней не было ничего «детского». В итоге его «Детские годы Багрова-внука» чаще называют произ­ведением для взрослых или «для всех», но никогда «только для детей». В противоположном случае, когда степень присутствия чи­тателя-ребенка подавляюще велика, текст атрибутируется как «дет­ское сочинение», выходящее за границы понятия «литература». Однажды А.Л.Барто сочинила стихотворение от имени малень­кого мальчика, и сам Чуковский принял его за детское.

Читатель-ребенок может присутствовать в тексте явно — в виде персонажа, стоящего рядом с автором-персонажем: таков Кри­стофер Робин в сказке А.А.Милна. Возможен и иной вариант: читатель-ребенок присутствует только в речи автора — в форме обращений.

Современное понятие детской литературы имеет два значения. Первое — обиходно-бытовое, когда детской литера­турой называют все произведения, которые читают дети. Однако специалисты (литературоведы, библиотекари, педагоги) предпо­читают второе значение — научное.

В научной классификации различают три вида произведений. К первому виду относят произведения, прямо адресованные детям (например, сказки Корнея Чуковского). Второй вид составляют

произведения, созданные для взрослых, но нашедшие отклик у детей и навсегда поселившиеся на детских полках (сказки Пушкина, им подобные произведения следует относить к кругу детского чте­ния). Наконец, третий вид — это произведения, сочиненные деть­ми, его чаще называют детским литературным творчеством.

Кроме данной общепринятой классификации можно делить произведения для детей на устное творчество и письменно-печат­ную литературу. Написанию многих книг для детей предшествова­ли устные рассказы взрослых: так появились повесть-сказка Ан­тония Погорельского «Черная курица, или Подземные жители», сказка С.Т.Аксакова «Аленький цветочек».

Да и занимательные истории, сочиняемые маленькими фанта­зерами, их стихи и отдельные речения, не зафиксированные на бумаге, но оставшиеся в семейной памяти, заслуживают титула детской словесности. Произведения, потерявшие имена юных ав­торов, но сохранившиеся в памяти коллективов, пополняют дет­ский фольклор (например, «садистские стихи»). Не говоря уже о бесчисленных школьных сочинениях, письмах и тому подобных образцах детской словесности, среди которых заинтересованный исследователь найдет множество сокровищ¹.

Классифицировать детскую литературу можно и по родам (эпос, лирика, драма), и по жанрам. При такой классификации следует помнить о трансформациях обычных жанров — романа, повести, рассказа, поэмы, комедии, драмы и т.д., — когда они попадают в сферу литературы для детей. Влияние сказки на жанровую систе­му приводит к появлению различных жанровых модификаций — повесть-сказка, новелла-сказка, поэма-сказка и т.д. Произведе­ния имеют двуплановое значение, «детский» и «взрослый» планы перекликаются, образуя диалогическое единство внутри текста. Ли­

¹ Восьмилетний Лев Толстой в своем сочинении «Рассказы дедушки» пове­ствовал о «девяностолетнем» старике, который «служил под 5 государями он видел более ста сражений он был чином полковник имел десять орденов кото­рые он купил своею кровью ибо у него было десять ран он ходил на костылях ибо у него не было ноги, лице 3 рубцами на лбу середний палец лежал под Браиловым». Затем описано «его семейство», которое состояло из 82 человек, из которых старшему было 60 лет. Следующая глава названа «Его сын». Сообщается, что звали сына Николай Дмитрич, что «он был заслуженный моряк, с которым случилось много происшествий», и «дети любили слушать его рассказы». Далее автор намеревался описать «жизнь и характер некоторых из лиц, которые тут», и начинал с характеристики этого Николая Дмитрича: «он был везде с отцом но не находил удовольствием он не любил этого беспрестанного труда он был му­жественен и деятельный, когда была опасность но он совсем не охотно трудился целый век ибо он любил и наслаждаться посему сделался ученым сочинил не­сколько книг но в 1812 видя что отечеству нужны солдаты он решился идти в военную службу получил пять ран служил храбро получил разные знаки отли­чия дослужился до полковника вышел в отставку. Он-то и будет играть большую роль в происшествии которое его отец начал рассказывать». На этом сочинение оборвалось. Орфография и пунктуация оригинала сохранены.

рическая поэзия и лироэпические жанры явно тяготеют к фольк-лоризму. Эпические жанры исторической и нравственно-социаль­ной тематики испытывают влияние со стороны классической по­вести о детстве. Рассказы и новеллы для детей считаются формами «краткими», для них характерны отчетливо прорисованные пер­сонажи, ясная мысль, развитая в простой фабуле с напряженно-острым конфликтом. «Детская» система драматических жанров практически не знает трагедии, так как сознание ребенка оттор­гает печальные развязки конфликтов со смертью положительного героя, да еще «взаправду» представленные на сцене. Вкус малень­ких читателей накладывает отпечаток на всю систему жанров в литературе для детей. Так, малыши предпочитают стихи и сказки, следом за лирикой осваивают прозу, а позже — и драматургию, вырастающую из детской игры и первых выученных стихов.

Психика детей плохо приспосабливается к мысли о дисгармо­ничном мире, произведение должно возвращать их в мир гармонии. С упоением читая о кораблекрушении, ребенок едва ли одобрит сообщение о том, что все потонули и тем история завершилась.

Дети жаждут счастливой развязки, требуют «правдивости» даже в сказочно-фантастических произведениях, они очень чутки к эти­ческой позиции автора и ждут от него одобрения мира детства, допуская благожелательную критику частных недостатков.

Одобрение мира детства — в разрешении конфликтов между взрослыми и детьми преимущественно в пользу последних, в оправдании детских проделок и т.п. Отрицательные герои изобра­жаются как враги детства и носители отрицаемых детьми этиче­ских черт («нехороший» Бармалей плох тем, что «жадный» и «ку­шает детей»).

Вместе с тем юные читатели требуют, чтобы в произведении было «все как в жизни», даже если им представлен совершенно фантасти­ческий персонаж. Так, старик Хоттабыч в повести-сказке Л. И. Лагина «для убедительности» носит с современным костюмом розовые туфли с загнутыми носками, расшитые серебряными и золотыми шелками.

Позитивное отношение автора к миру детства проявляется в отборе персонажей (это дети и все те, кто их интересует), в обри­совке персонажей (например, герои-политики в детской литера­туре не приживаются или, как Владимир Ильич Ленин в расска­зах М. М.Зощенко, изображаются вне политики). Герои могут быть «хорошими» и «плохими», любимый герой может совершать ошиб­ки и проступки, однако маленький читатель ищет согласия с ав­тором в этических оценках героев и событий (он еще не научился вести диалог-спор с книгой, ему нужен собеседник-единомыш­ленник). У автора есть средства склонить неопытного читателя на свою сторону, но это может привести к перекосам в представле­ниях ребенка о добре и зле. Детский писатель должен сознавать свою силу и огромную ответственность перед ребенком.

11

Таким образом, жанровая классификация детской литературы обусловлена не только замыслами писателей, но и вкусами юных читателей. Поскольку писатели и читатели упорны в преследовании своих целей, происходит канонизация жанров детской литературы. К. И. Чуковский когда-то написал «Заповеди для детских поэтов», по его примеру можно составить правила писания детских юмори­стических рассказов, повестей приключенческих и других жанров, что подтвердит «классицизм» детской литературы в целом¹.

Виды детской литературы определяются функцией книги. Нау­чно-познавательная литература подразделяется на учебно-позна­вательную (школьные учебники и пособия, словари, справочни­ки, энциклопедии и т.п.) и художественно-познавательную (очер­ки, рассказы, сказки, в образах раскрывающие объективное со­держание явлений природы). Так называемая этическая литерату­ра — повести, рассказы, стихотворения, поэмы, утверждающие систему моральных ценностей. Она в свою очередь делится на ска­зочно-фантастическую, приключенческую, художественно-истори­ческую, публицистическую литературы, а также на их производ­ные. Кроме того, существует развлекательная литература; обычно она не в чести у взрослых, например популярная в XIX веке книга «Степка-растрепка». Развлекательная литература находится в оппо­зиции по отношению к другим видам детской литературы и ближе всего стоит к детскому фольклору.

Практическая классификация детской литературы построена на особенностях детской читательской психологии и периодиза­ции образовательного процесса: литература для дошкольников, младших школьников, учащихся средних классов. Литературу для старшеклассников называют подростково-юношеской. В каждой из этих групп есть более мелкие возрастные членения.

В последние десятилетия в нашей стране активно развивается тендерное направление: произведения отдельно для девочек и мальчиков.

Заметим, что только жанрово-видовая классификация облада­ет стабильностью, остальные классификации представляют собой динамичные системы.

Так, круг детского чтения меняется с каждой эпохой. Его со­став зависит от множества факторов. Изменяются исторические условия, а вместе с ними происходят изменения общественных, религиозных и семейных традиций детского чтения. Меняются идеологические установки, художественные вкусы, обновляются программы воспитания и образования, издатели отбирают те или

' Основания для сравнения литературы для детей с массовой литературой есть: дамский роман, полицейский детектив, мистический триллер и другие подобные жанры «легкой беллетристики» канонизированы в еще большей сте­пени. Существуют пособия по написанию «бестселлеров».

иные произведения для массового выпуска, по-разному склады­ваются домашние библиотеки. В итоге круг чтения каждого чело­века с малых лет формируется по-своему. Лицеист Пушкин, на­пример, читал античных авторов, французских просветителей, русских писателей предшествующего периода. А следующее юное поколение уже читало произведения самого Пушкина, а также Жуковского, Ершова, Гоголя... История изменений в круге дет­ского чтения — это часть общей истории культуры, еще не иссле­дованной фундаментально¹.

Интересы детей всегда выходили за пределы произведений, им непосредственно адресованных, поэтому круг их чтения по­стоянно пополняется произведениями взрослой литературы. Воп­росы о законах и путях освоения детьми произведений взрослой литературы еще мало исследованы. Но вполне очевидно, что по­явление в круге детского чтения взрослых книг (тем более книг адаптированных, т. е. облегченных и сокращенных) есть неизбеж­ный процесс, без него невозможно духовное «кровообращение» в едином мире детей и взрослых. Вспомним хотя бы, как раздвигает горизонты детской жизни первое знакомство в повествованиях-пересказах с Робинзоном Крузо, Дон Кихотом, Мюнхгаузеном... Видимо, секрет перехода взрослых произведений к детям кроется в каком-то удачном соотношении прямо выраженного смысла и подтекста. Этот подтекст может быть не всегда и не во всем поня­тен, но он предчувствуется развивающимся сознанием.

Если круг детского чтения определяется субъективно (повесть Л.Н.Толстого «Детство» — детская или взрослая?), то литература для детей имеет более строгий статус. Однако и здесь мы встре­тимся с проблемами вычленения: одни писатели предпочитают открещиваться от звания «детских», заявляя, что они пишут «для всех» или «для себя», другие используют фигуру маленького чита­теля для того, чтобы спрятать за нею сугубо взрослые идеи: их «детские» книги читают взрослые и с трудом одолевают дети.

Итак, мы употребляем понятие «детская литература», имея в виду его трехчленное содержание: произведения, адресованные детям, произведения для взрослых, перешедшие в детское чте­ние, и творчество детей. На первый взгляд три слагаемых объеди­няет общий признак — происхождение текстов. Однако их общ­ность исчезнет, стоит затеять ревизию всех текстов, привычно от­носимых к «детской литературе». Строго определить адресацию текста часто невозможно: либо писатель не оставил конкретного указания об этом, либо мистифицировал обстоятельства рожде­ния своего детского шедевра, либо «детским» текст стал волею

¹ Рассуждения о роли прочитанных в детстве книг см.: Природа ребенка в зеркале автобиографии / Под ред. Б. М. Бим-Бада, О. Е. Кошелевой. — М., 1998. — С. 204-208.

11

редакторов и издателей. Множество причин может создать «дет­скую» или «взрослую» репутацию текста, маркировать его социо­логически.

Другой подвох в понятии «детская литература» — распадение слагаемых на разные ряды: «литература», «чтение», «творчество». Тексты, имеющие маркировку «детского адреса», вкупе образуют «литературу для детей», т.е. отдельный тип литературы. Тексты же с маркировкой «переходности» чаще называют «кругом детского чтения», тем самым отказывая им в статусе локальной литерату­ры, акцентируя их принадлежность литературе в ее общем значе­нии.

Третье слагаемое — творчество детей — кажется эмоциональ­ной данью детским дарованиям. Детское творчество строго отде­лено от понятия «литературы», да и справедливо: оно не обладает свойством саморефлексии¹. Дети не нуждаются в создании нау­чных теорий, объясняющих их творчество, или в критике. Однако творчество детей не относится и к «словесности»: произведения детей не создают цельного массива, обладающего свойством по­рождать смыслы надавторского значения. В детском творчестве нет ряда «классики», нет истории в ее общем понимании. Мы имеем дело не с литературой, а с набором стихов, сказок, «романов», «сочинений» и писем детей. Каждая из форм по отдельности свя­зана с порождающим ее литературным образцом, но все они сами собой не сводятся воедино.

Творчество самих детей привлекает психологов и педагогов, оно представляет интерес и для многих поэтов: они нередко чер­пают вдохновение в детских речениях, словечках, фантазиях². От­личают художественную словесность детей свободное обращение со словом, фантазирование, игра и вместе с тем старательное копирование контуров «взрослых» жанров (вспомним детские рас­сказы на традиционную тему «Как я провел лето»). Охотнее всего дети сочиняют короткие стишки и сказки — веселые, грустные или страшные, в их «произведениях» своеобразно отражаются окружающая реальность и наивное миропонимание.

В XX в. функцию сведения детских опусов в литературный мас­сив взяли на себя авторы, получившие в награду титул «детских» писателей. Писатели, создавая «литературу для детей» в подража­

¹ С.С.Аверинцев различил древнюю «словесность» и «литературу» по при­знаку саморефлексии, т.е. наличию поэтики и критики (см.: Аверинцев С. С. Грече­ская литература и ближневосточная «словесность»: Два творческих принципа // Вопросы литературы. — 1971. — № 8. — С. 40 — 68).

² В 1926 г. в Иркутске вышла книга Г. С. Виноградова «Детские тайные языки». См. также: Харченко В. К. Словарь детской речи. — Белгород, 1994.

Образцы детской речи собирал К.И.Чуковский (см. его книгу «От двух до пяти»). Он много внимания уделял вопросам детского литературного творчества (глава «Как дети слагают стихи»).

ние «детскому творчеству», разрабатывали поэтику и критику, оформляли то, что без их помощи не могло быть оформлено.

«Третьим лишним» в структуре понятия «детская литература» делает детское творчество и его противоположность «чтению». Детское творчество не рассчитано на тиражирование и массовое распространение: оно не нуждается в книжной форме, но и не предполагает устойчивой устной передачи, за исключением от­дельных форм — детских анекдотов, страшилок и пр. Мода на публикацию детских произведений, чаще всего стихов, — приме­та книгоиздания XX века. Такая публикация допустима и уместна в детском журнале, да и то на последних страницах, рядом с са­мыми «несерьезными» материалами, но детские стихи в «толстом» литературно-критическом журнале для взрослых почти не встре­чаются.

Только в отношении детских произведений легко определить и замысел автора, и адресацию. Пишет ребенок, пишет для таких же, как он сам, или для дорогих ему взрослых людей.

Итак, детское творчество противопоставлено обоим компонен­там, в свою очередь объединенным статусом «литературы». Внут­ри триады даже выстраивается иерархия, в которой детскому твор­честву субъективно отводится то главная роль, то, наоборот, третье­степенная.

Стадиальный аспект понятия «детская литера­тура». Об истинной роли детского творчества можно догадаться по стадиальной расстановке компонентов триады. Первый, наи­более древний компонент — детское чтение — существует столько же, сколько письменная традиция.

К тому же само современное понятие литературы с превалиру­ющим в нем эстетическим значением сформировалось не ранее XVIII века, в эпоху автономизации национальных литератур, когда старинный аристократизм в понимании литературы начал выте­сняться «народностью». В последней четверти XVIII века офор­мился второй компонент триады — литература для детей.

В 1775 году вышел первый немецкий детский журнал — Х.Ф. Вейсе «Друг детей». Далее последовали «детские альманахи, газеты, журналы, сборники, романы, комедии, драмы, детские географии, истории, логики, нравоучения, письма, разговоры и всякий другой кукольный хлам» — как писал в 1787 г. первый критик-обозреватель немецкой детской литературы, педагог так называемой филантропической школы Ф. Гейдике. Печатная на­зидательно-беллетристическая литература для детей зарождалась вместе со взрослой периодикой, имевшей антиаристократическое направление. Похожая картина наблюдалась позже и в России, где образование в немецком духе способствовало становлению нового специального типа литературы. Первый русский журнал для детей «Детское чтение для сердца и разума» состоялся в 1785 году на

волне подъема отечественной периодики и «легкого» чтения пе­реводного и оригинально русского характера. Н. И. Новиков и пи­сатели его крута публиковали в журнале для детей произведения «демократического» толка.

Заметим, что возникновение специальных изданий для детей в XVIII—XIX веках связано с созданием «детских комнат» — нового явления культуры, бывшего откликом на осознанную потребность увеличить дистанцию между воспитателями и воспитуемыми, взрослыми и детьми, покончить со средневековым, «нецивилизо­ванным» смешением детского и взрослого миров¹.

Важный этап формирования детской литературы — классиче­ский романтизм . Романтики первой трети XIX века придали свой­ства литературности экзотике, архаике, документу, устной сло­весности и... детскому вымыслу, игре. Э.Т. А. Гофман впервые про­вел границу между двумя видами литературной сказки — взрос­лой и детской (хотя сказки для детей — с аллегориями и назида­ниями — создавались и в доромантическую эпоху). Братья Гримм в своем собрании народных сказок выделили ряд детских. В подра­жание детским народным сказкам писатели-романтики предло­жили свои образцы. Так, В.Ф.Одоевский пишет сказку «Мороз Иванович» — по мотивам сказки из собрания братьев Гримм.

Романтики объявили эстетической ценностью детскую фанта­зию, воодушевились ею и создали новаторский тип произведе­ний, в которых диалог ребенка со взрослым и детская игра послу­жили культурными образцами. Не только фольклор питал творче­ство романтиков, но и впервые ими замеченный феномен дет­ской субкультуры.

Однако было бы преждевременным объявить романтиков от­цами-основателями детской литературы в ее современном трои­чном значении. Они лишь внесли в понятие второй компонент — литературу для детей, ориентированную на фольклорную «дет­скую» сказку и детский игровой вымысел.

Романтики привили обществу внимание к детским воспоми­наниям. В 1820—1830-х годах романтическую подпитку получил миф о Москве — Третьем Риме, и в русской литературе возроди­лась одна из традиций позднего Рима — хранить память о детстве. Память детства начали видеть не только в милых предметах; писа­тели перевели память детства из материального состояния в «ду­ховное», т.е. ввели в «высокую» литературу. Античная идея «золо­того века» была сочленена с возвышенным представлением о дет­стве, которое в действительности было куда более низким состо­янием. Вместе с тем романтики как будто прошли мимо литера­турного творчества детей. Державин «заметил» юного лицеиста

¹ Шлюмбум Ю. Детская комната: Социализация и воспитание в Германии в 1700- 1850 гг. // Развитие личности. — 2002. — № 2. — С. 171 - 188.

Пушкина, еще раньше его разглядел Жуковский, оба признали талант, но не оценили сами детские стихи.

Произведения для детей на протяжении XIX века писались на литературном языке, их этико-эстетический канон совпадал с нормативным представлением о литературности — даже если про­изведения были бездарными. Правда, высокий канон дискредити­ровало чтение детьми книжек простонародно-низовой «библио­теки», особенно к концу века, но и низовая, массовая книга по-своему перенимала высокие образцы литературности.

Иная ситуация сложилась в XX веке. Современное произведе­ние детской литературы покажется нам старомодным, если мы не найдем в нем какой-нибудь неправильности — неологизма, выда­ваемого за детское речение, искаженной грамматической формы и чего-то подобного, относящегося к общепринятому представ­лению о детской речи и детском творчестве. Дело в том, что XX век добавил к двум слагаемым третье — творчество детей, и детская литература стала наконец определяться в согласии с нормами рус­ского языка, приписывающими суффиксу -ск- значение принад­лежности: «дет-ск-ая литература» — это литература детей. Неда­ром в книге Чуковского «От двух до пяти» глава «Как дети слага­ют стихи» предваряет главу «Заповеди для детских поэтов (Разго­вор с начинающими)».

В истории русской детской литературы отчетливо виден рубеж, с которого начинается третья стадия формирования триединого феномена детской литературы. Этот рубеж отделяет «старую» дет­скую литературу, развившуюся на почве русской классической культуры, и «новую», начало которой относится к предоктябрь­скому времени. «Новая» детская литература была ориентирована на свойства литературно-речевого творчества детей, имеющего много общего с устным народным творчеством и живым языком.

В целом литература для детей проходит свой путь развития, согласованный с общим литературным процессом, хотя.и не с абсолютной точностью: она то надолго отстает, то вдруг опережа­ет взрослую литературу. В истории литературы для детей выделяются те же периоды и направления, что и в общем литературном про­цессе: средневековый Ренессанс, барокко, просветительский клас­сицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, модернизм, пост­модернизм... Вместе с тем это именно свой путь развития, цель которого — создание литературы, отвечающей запросам особен­ных читателей. Долго и трудно шел отбор специфических форм и приемов. В результате любой читатель легко может различить, для кого создано данное произведение — для детей или для взрослых.

Критерии художественной оценки детской ли­тературы. Далеко не все писатели, пытавшиеся создать произ­ведения для детей, достигали заметного успеха. Вместе с тем неко­торые детские книги, не отличаясь совершенством формы, с точ­

ки зрения опытного читателя, остаются популярными довольно долго. Объяснение кроется не в уровне писательского дарования, а в его особом качестве. Например, Максим Горький в пору творчес­кой зрелости написал ряд сказок для детей, однако они не остави­ли по-настоящему заметного следа в детской литературе, а между тем многие юношеские стихи Сергея Есенина легко перешли из журналов в детские хрестоматии.

Многим взрослым детская литература представляется литера­турой «второго сорта». Так, Чехов признавался в нелюбви к «так называемой детской литературе», что не помешало ему стать ав­тором «Каштанки». Думается, что причина такого отношения кро­ется не столько в якобы низком художественном уровне произве­дений для детей (читатель с самым взыскательным вкусом вспом­нит немало настоящих шедевров), сколько в близости художе­ственных средств, используемых обычно детскими писателями, к поэтике массовой литературы, народного лубка. Классика детской литературы — «Муха-Цокотуха» Чуковского — с этой точки зре­ния не что иное, как «бульварный» роман, переложенный стиха­ми и снабженный лубочными картинками. Заметим, что сама мас­совая литература родственна фольклору — важнейшему источни­ку литературы для детей. Кроме того, классическая литература часто пародируется в произведениях для детей, что усиливает крити­ческое отношение к детской литературе в целом.

Произведения детской литературы должны быть высочайшего художественного качества. В книге «От двух до пяти» Чуковский последней заповедью для детских поэтов провозгласил: «Не забы­вать, что поэзия для маленьких должна быть и для взрослых поэ­зией». Говоря другими словами, детская литература должна быть «высоким искусством». Только в случаях, когда взрослые и дети едины в признании достоинств того или иного произведения и это признание неизменно на протяжении нескольких историче­ских эпох, произведение станет классикой. Можно назвать клас­сикой детской литературы рассказ А. П. Гайдара «Чук и Гек», по­тому что он до сих пор сохраняет очарование для читателей раз­ных возрастов.

Но как же быть с произведениями новыми, не прошедшими проверку временем? Помимо соответствия общим требованиям в первую очередь следует оценить степень актуальности темы, идей и художественной формы. Для этого специалист в области детской литературы должен увидеть в произведении богатство или бед­ность художественных традиций, а также соотнести художествен­ную форму с последними литературными тенденциями. Разумеет­ся, для этого надо постоянно следить за развитием литературы.

Известно, что дети обладают повышенной речевой одаренно­стью, постепенно убывающей к семи-восьми годам. Проявляется она в памяти на слова и грамматические конструкции, в чуткости

к звучанию и значению слов. Язык детской книги должен быть особенно богат и выразителен, чтобы помочь ребенку расширить горизонты, научить новым формам речи. Вместе с тем язык дол­жен быть доступен. Эти качества речевого стиля достигаются тща­тельным отбором каждого слова, строго выверенной граммати­ческой структурой каждого предложения. В идеале даже прозаи­ческие произведения должны легко запоминаться наизусть, обо­гащать речевой опыт малыша (как, например, «Курочка Ряба», переложенная А.Н.Толстым).

В творчестве современных писателей можно проследить жела­ние раскрепощения языковых средств, скованных жесткими нор­мативными требованиями, которые ранее предъявлялись к дет­ской книге. Этот процесс закономерен, поскольку язык детской книги должен оставаться живым при всей своей литературности. Однако недопустимо проникновение в детскую книгу сленга кри­минального мира, нецензурных слов и т.п. Детская книга призва­на нести этическое начало, и язык ее должен соответствовать вы­сокому назначению.

Маленькие дети безоговорочно верят всему, что написано в книжке, и эта вера делает задачу писателя исключительно ответст­венной. Он должен быть правдив со своим читателем, но правда здесь особого рода — художественная, что означает убедитель­ность вымысла при моральной чистоте и цельности замысла. Только в этом случае детская книга может выполнять свою главную зада­чу — воспитывать человека нравственного. Для писателя вопрос «Как писать для малышей?» — это, в сущности, вопрос о том, как общаться с ребенком. Духовное взаимодействие взрослого ав­тора и маленького читателя — важнейшее условие успеха.

В книге взрослой или детской главное — это художественный образ. Насколько удастся писателю создание образа (в частности, героя, реального или сказочного, но непременно полнокровно­го), настолько и будет его произведение достигать ума и сердца ребенка. Легче всего маленький ребенок откликается на простые рассказы о близких ему людях и знакомых вещах, о природе. Еще одна черта малышовой книжки — максимальная конкретность образа. Как сказал чешский поэт Ян Ольбрахт, «для детей следует писать не "на дереве сидела птица", а "на дереве сидела овсянка"».

Может ребенок воспринимать и произведения с более слож­ным содержанием, даже некоторые психологические тонкости в подтексте. Однако возникают вопросы: каковы роль и возможные пределы подтекста в детской книге? О том, что произведение дол­жно быть «на вырост», пишут давно, но в какой мере оно должно превышать уровень детского развития? Психологи установили: если взрослый помогает читать книгу, ребенок может понять очень многое и выйти довольно далеко за пределы того, на что спосо­бен самостоятельно. Поэтому не стоит бояться, как бы ребенок не

встретился в книге с чем-то, до чего он вроде бы не дорос. Когда детей охраняют от непонятного, им нечего постигать, некуда тя­нуться. Возникает опасность, что такие читатели не научатся ду­мать и познавать, вырастут инфантильными.

К характерным признакам литературы для малышей относятся динамичный сюжет и юмор. Конечно, детям доступны самые про­стые формы комического. В отличие от взрослых им трудно почув­ствовать смешное в самих себе, зато легко представить смешное положение, в которое попадают другие — герои книг. Острый, стремительно развивающийся сюжет всегда привлекателен для ребенка. Мастера именно такого повествования стали классиками детской литературы (например, Борис Житков, Николай Носов, Виктор Драгунский и др.).

Исследования психологов показали, что маленькому читателю более, чем взрослому, свойственно действенное воображение, побуждающее не только созерцать читаемое, но и мысленно уча­ствовать в нем. Среди литературных героев у него заводятся друзья, да и сам он нередко перевоплощается в них.

От самых своих истоков детская литература ориентирована на гуманистические ценности, учит различать добро и зло, правду и ложь. При этом детский писатель не может быть вполне свободен от общественных идей своего времени, и его индивидуальный художественный стиль соответствует стилю эпохи.

Каждый писатель вырабатывает свою манеру разговора с ма­лышами. Он может прийти к лироэпическим интонациям (как К.И.Чуковский), использовать фольклорные приемы повество­вания (как В.И.Даль), максимально приблизиться к свежему и поэтичному мировосприятию ребенка (как И.П.Токмакова). По мере взросления читателя возрастает психологизм в изображении героев, быстро сменяющиеся сюжетные события постепенно уступают место размышлениям и описаниям (например, рефлек­тирующий герой характерен для рассказов Виктора Драгунского, Радия Погодина, Виктора Голявкина).

Иллюстрации и текст в детской книге. В детской книге всегда имеется полноправный соавтор писателя — худож­ник. Юного читателя едва ли может увлечь сплошной буквенный текст без картинок. Дело в том, что ребенок первые сведения о мире получает не вербальным путем, а визуально и аудиально. Он приходит к книжным сокровищам, прежде усвоив речь и «язык» предметной среды. Первую книжку ребенок осваивает именно как предмет, ее вероятная судьба — погибнуть в его ручках. Приобще­ние к книге означает для ребенка начало самостоятельной интел­лектуальной жизни.

Поначалу свойства книги проявляются для него через соедине­ние рисунков и текстов в книжках-картинках, книжках-игруш­ках, причем визуальный образ привычнее и привлекательнее

вербального. Но как только ребенок перейдет порог сложности в восприятии целого текста, рисунок будет играть уже вспомога­тельную роль, так как его возможности исчерпываются односто­ронним восприятием. Заметим, что чем меньше ребенок, тем боль­ше ему хочется оживить картинку, сделать так, чтобы она «отве­тила» ему. Приласкать щенка или ударить злого волка на картин­ке, пририсовать что-то или скомкать страницу — дети знают мно­го способов вступить в контакт со статичным изображением, будь то рисунок или игрушка. В этом их стремлении литературный об­раз, пластично подстраиваемый воображением, с зовущим ваку­умом, который так радостно заполнить собственным «я», оказы­вается более подходящим объектом.

Игра и книга соперничают по силе способности разбудить дет­ский интеллект. Нередко книжные персонажи дополняют игровой мир ребенка, к тому же этот мир можно строить по мотивам полю­бившейся книги. Например, домашние «больницы Айболита», мас­совое «тимуровское» движение или ролевая игра в Хоббитанию. Обратим внимание на то, что в рамках культуры, творимой сами­ми детьми, оказываются прозрачными границы между литератур­ным текстом и текстом, существующим в визуально-аудиальных кодах игры или детской иллюстрации. Та же прозрачность границ отличает отношения между текстом и кино- или мультипликаци­онной постановкой, театральной или радиоинсценировкой.

Понимание детства в фольклоре, литературе и искусстве. Художественные образы детства и обыденное пред­ставление о нем совпадают лишь отчасти, порой они могут расхо­диться очень далеко.

Например, в Средние века индивидуальный внутренний мир ребенка и психоэмоциональная специфика детства еще не были освоены искусством. Образ ребенка трактовался через разнообраз­ные христианские уподобления и античные аллегории, и потому к реальному детству этот образ имел отдаленное отношение. С пер­вых веков христианства развился культ невинных святых детей, оформившийся в строгий художественный канон.

Например, ребенок держит в руке яблоко — здесь он уподоблен первочеловеку Адаму (художники так изображали умерших детей). Ребенок со щеглом — по легенде щегол сел на голову Христа, ведомого на Голгофу. Щегол в клетке украшал детскую комнату в городских и усадебных домах Европы и России. Ребенок с бабоч­кой — символом души. Все эти сюжеты представлены в русской и европейской портретной живописи.

В Европе почитание святого Августина (354 — 430 н.э.), епи­скопа из североафриканского города Гиппоса, давало дополни­тельные «детские» сюжеты. Святой Августин идет с матерью в шко­лу и их встречает учитель. Святой Августин сидит перед смоков­ницей; оттуда, по «Исповеди» святого, раздался детский голос:

«Возьми, читай!» — и, открыв наугад Библию, Августин прочи­тал: «Не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладостра­стию... облекитесь в Господа (нашего) Иисуса Христа...» Еще один сюжет из «Исповеди»: святой Августин, прохаживаясь берегом моря и размышляя о сущности Троицы, повстречал маленького маль­чика (Иисуса Христа), который делал в песке лунку и с помощью ракушки безуспешно пытался наполнить ее водой. Августин ска­зал ему, что это тщетное занятие, и услышал в ответ: «Не более тщетное, чем человеческим разумом пытаться постичь тайну того, над чем ты сейчас размышляешь».

Сюжеты с Младенцем Христом были особенно популярны. На­пример, Младенец Христос с книгой — Евангелием (если книгу держит Дева Мария — имеется в виду книга Премудрости царя Со­ломона). Или Младенец Христос с вишней в руке — «райским фрук­том». Сюжет из неканонического Евангелия ПсевдоМатфея: под се­нью пальмового дерева отдыхало Святое Семейство, дерево по при­казу Младенца склонило ветви, чтобы путники могли собрать его плоды. Другой сюжет: святой Христофор с Младенцем на плечах.

В православной литературе ребенок изображается только пози­тивно. Некоторые жития святых начинаются с описания их дет­ских лет (например, житие Сергия Радонежского): в этих текстах младенчество и детство представлены как начало идеального пути человека к Богу. Злу, пороку нет места в образе ребенка. В этом отношении показательно житие чтимых в Новгороде «святых и праведных братиев по плоти младенцев Иоанна и Иакова», жив­ших в царствование Ивана Грозного. Поразительно для нашего современного сознания, как история братьев была переосмысле­на в пору укрепления христианства: блаженный Иоанн пяти лет во время игры убил нечаянно блаженного брата своего Иакова трех лет, а «сам, испугавшись, спрятался в печи, где задохся от дыма». Современным языком говоря, имел место несчастный случай с детьми ничем не примечательных «благочестивых посе­лян» — это в годы террора, войн и катастрофической младенче­ской смертности. Далее сказано: «Впрочем, вероятнее, что мла­денцы-мученики умерщвлены были злодеями». Средневековому христианину трудно было поверить в убийство ребенка ребенком, проще отвести беду убийства от ребенка, пусть даже путем возведе­ния вины на неких злодеев. Ребенок праведен, и иным он быть не может в лоне культуры, выстроенной вокруг Святого Семейст­ва, — таков канон «детского» жития.

Однако высокое положение ребенка в литературе не сказыва­лось на его положении в действительности. Даже будущий Иван Грозный в детстве терпел лишения и унижения.

Европейский Ренессанс — эпоха нового открытия ребенка, которое состояло в признании за ним права быть включенным в картину мира, преисполненную божественного совершенства.

В искусстве Возрождения наряду с христианскими сюжетами, представляющими детей, в ходу были и античные сюжеты. Гани-мед шагает в сопровождении орла или собаки. Младенец Бахус лежит в гроте рядом с нимфой, грот обвивает виноград, а высоко в небе летает орел Юпитера или сам отец Юпитер лежит на своем ложе в облаках. Младенец Бахус, похищенный пиратами, застав­ляет плющ обвить их весла и снасти, а виноград — подняться на мачту; на борту появляются призраки диких зверей, моряки в ужасе прыгают в море и превращаются в дельфинов. Младенец Бахус изображался в триумфальной колеснице, которую влекут тигры, леопарды или козлы, реже кентавры или лошади. Занимательный сюжет давала и легенда о Кире Великом (VI век до н.э.), который младенцем выжил в лесу.

В эпоху барокко в Европе появились скульптуры детей, предназ­наченные исключительно для украшения интерьера: возрождалась одна из традиций античности. Телесная красота детей вне прочной связи с религиозной символикой вновь была востребована в куль­туре. Даже мертвый младенец был эстетизированным объектом. В литературе утвердилась тема прекрасной смерти ребенка, которая позже получила серьезную подпитку в творчестве сентименталис­тов и романтиков. Шедевры поэзии — баллады И.В.Гёте «Erlk6nig» и «Лесной царь» В.А.Жуковского — итог этой тенденции.

Сентименталисты и романтики ввели в высокую литературную традицию элементы народного, языческого представления о ре­бенке и детстве. Существенной чертой этого представления явля­ется особая близость ребенка к смерти. Народные сказки и по­верья, как европейские, так и славянские, повествуют о ребенке, погибающем либо избегнувшем смерти и спасшем других детей (сюжет «мальчик-с-пальчик»). Характерный признак фольклорных текстов — малое число указаний на «промежуточный» возраст — отрочество. В народной культуре магически и христиански сакра-лизовано лишь раннее детство.

В русском фольклоре понимание детства и юности было прин­ципиально разным. Младенчество-детство — время без греха. «Со младенческих пелен / Был я Богом просвещен» — так начинается один из популярных духовных стихов. Юность — «безбожное вре­мя», — поется в другом стихе: она сбивает с доброго пути челове­ка, желающего достичь Царства Небесного. В жизненном цикле человека детство гармонично соединяется не со следующим за ним периодом, а со старостью, когда Бог окончательно принят сердцем и разумом христианина. Юность выпадает из идеальной модели возрастов. Согласно народным представлениям, ближе к совершенству дитя-старик, нежели юноша.

Такое понимание укрепилось не только в русской народной куль­туре. Основоположник философии дао, китайский мудрец, живший VII веке до н.э., звался Лао-цзы, что значит «старый ребенок».

Только с конца XVIII века в литературах Европы и России началось сближение понятия реального детства и художественно­го отображения его.

Благодаря разработанным приемам художественного психоло­гизма и этико-социального анализа мы может использовать лите­ратурные портреты детей при занятиях детской психологией, од­нако доверять им можно до известной степени, памятуя о соб­ственных задачах всякого искусства.