мартин. Мартин Хайдеггер Ницше Том I
 Скачать 2.72 Mb.
|
|
Противоположность «истинного» и «кажущегося» миров. Сведения этого противопоставления на отношения ценности В первую очередь необходимо содержательное основание того тезиса, который ницшевское понимание истины выражает в столь резкой форме. Для того чтобы сделать это основание постижимым, сначала необходимо вобрать его в поле нашего видения, и если оно уже там находится, оно должно быть постигнуто и предстать как это основание. Ницшевское положение означает следующее: что истина должна быть, это необходимо, но самому истинному (das Wahre) этой истины вовсе не обязательно быть истинным. На чем утверждается это положение? Его основание Ницше называет уже в первых словах рассматриваемого нами отрывка, когда говорит, что сущность истины есть «оценка». Сущностное определение всего существенного сводится к «оценкам». Существенное становится понятным как таковое в соотнесении со своим ценностным характером и только таким образом. Переоценке всех прежних ценностей, которую Ницше воспринимает как свою метафизическую задачу, предшествует более исконная перемена, выражающаяся в том, что вообще сущность всякого сущего с самого начала полагается как ценность. В заключительном разделе рассматриваемого нами 507 отрывка Ницше в авторитетном определении сущности истины снова возвращается к его началу и завершает его принципиальным высказыванием, которое помещает все рассмотрение сущности истины во внутреннее средоточие истории метафизики: «„Истинный и кажущийся мир" — это противопоставление я свожу на отношения ценности. Мы проецировали условия нашего сохранения на предикаты бытия вообще. Из того, что мы должны быть стойки в нашей вере, чтобы преуспевать, мы вывели, что «истинный» мир есть не изменчивый и становящийся, а только сущий". Итак, «истинный и кажущийся мир» — это противопоставление Ницше сводит на отношения ценности. Здесь он понимает истину в смысле истинного (Wahre), в смысле «истинного мира», которому противопоставляет другой мир. Формула противопоставления «истинный и кажущийся мир» снова взята в кавычки, и это указывает на то, что здесь имеется в виду унаследованное и общеизвестное. Противопоставление, новое определение которого Ницше здесь дает, есть противопоставление между тем, что есть подлинное и истинное, и тем, что может быть названо сущим только в производном и неподлинном смысле. В этом противопоставлении двух миров («истинного мира» и «кажущегося мира») мы познаем различие между двумя царствами внутри того, что вообще каким-то образом есть и имеет свою границу только по отношению к полному и бессодержательному ничто. Это различие так же старо, как все западноевропейское мышление о сущем. Это различие становится привычным в той 237 мере, в какой изначальное греческое понимание сущего на протяжении всей западноевропейской истории вплоть до настоящего времени упрочивается как нечто привычное и само собой разумеющееся. Это разделение сущего в целом на два мира на школьном языке называют «учением о двух мирах». Здесь нам нет необходимости детально рассматривать развитие этого учения и его исторических изменений, которые вбирают в себя основные этапы истории западноевропейской метафизики. Вместо этого мы обратим внимание на три момента. 1. Различие между истинным и кажущимся мирами является пространственной структурой для чего-то такого, что зовется мета-физикой, так как μετά (τά φυσικά), выход- за-пределы, а именно за пределы ближайшего данного к чему-то иному, возможен только тогда, когда первое и второе взяты за основу в их различаемости, когда через сущее в целом проходит то различие, в соответствии с которым одно обособлено по отношению к другому в χωρισμός. 2. «Классическое» выражение этому «учению о двух мирах» для всего западноевропейского мышления дала философия Платона. 3. Ницшевское отношение к этом различию всюду основывается на определенном истолковании платонизма. Несмотря на то что ницшевское истолкование противопоставления «истинного и кажущегося миров» выдержано в общих чертах и не затрагивает внутреннего состояния и смысловой тональности соответствующих метафизических позиций, этим противопоставлением Ницше все-таки затрагивает нечто весьма существенное. Платон проводит различие между όντως όν и μή όν, между принципиально, существенно сущим и данным «сущим», которое не должно было так быть и так именоваться. όντως όν, принципиально, существенно сущее, подлинно сущее, то есть соответствующее сущности бытия, есть το είδος, вид, то, в чем нечто показывает свое лицо, свою ίδέα, то есть то, что нечто есть, что-бытие. Что касается μή όν, то оно хотя тоже существует и, следовательно, в греческом понимании тоже представляет себя, показывает свой вид и лицо, показывает είδος, однако это показанное искажено, деформировано, вид и облик помрачены и затемнены и поэтому μή όν есть τό εϊδωλον. Мысля в согласии с Платоном, можно сказать, что так называемые действительные, осязаемые для человека вещи (этот дом, тот корабль, то дерево, этот щит и так далее) представляют собой одни лишь είδωλα, нечто обнаруживающееся, которое хотя и выглядит как подлинный вид, но есть μή όντα, которое хотя и представляет собой сущее, присутствующее в определенном смысле, хотя и имеет свое лицо, но вид его так или иначе поврежден, потому что ему приходится обнаруживать себя через чувственно воспринимаемую материю. Однако и в этом вполне конкретном доме, имеющем те или иные размеры и построенном из того или иного строительного материала все-таки обнаруживается его «домность», и бытие этого дома в качестве дома обусловлено присутствием в нем этой «домности» как его идеи. «Домность», то есть то самое, что делает дом домом, есть подлинно сущее в нем, и это истинно сущее есть είδος, «идея». В словоупотреблении Ницше «истинный мир» равнозначен «истинному», истине. Это есть уловленное в познании, сущее; «кажущийся мир» означает неистинное и не- сущее. Но что же тогда делает сущее подлинно сущим? О чем мы говорим и что издавна имеют в виду, когда говорят: это «есть»? Что считают сущим, причем даже тогда, когда речь не идет об изначальном платоновском способе внимания бытию? Нечто есть — мы говорим это о том, что постоянно и заранее обнаруживаем как всегда наличествующее, что присутствует каждый миг и в этом присутствии обладает непреложным постоянством. Подлинно сущее есть то никогда не ускользающее, что сохраняет свое состояние, выдерживает всякое посягновение и преодолевает всякую случайность. Сущесть (Seiendheit) сущего означает постоянное, неизменное присутствие. Сущее таким образом есть истинное, «истина», которого мы постоянно придерживаемся как непреложного, от себя не-ускользающего и в соотнесении с которым обретаем прочную установку. Если 238 Ницше в своем понимании сущности сущего не входит со всей однозначностью в область данного толкования и не уясняет его значимость (как, впрочем, это делали и другие метафизики до него), он все равно осмысляет «сущее», «истинное» в указанном направлении как непреложное и постоянное. В соответствии с этим «кажущийся мир», не- сущее воспринимается как непостоянное, изменчивое, непрестанно меняющееся, возникающее и тут же снова исчезающее. Христианское различие между бренностью всего земного и вечностью рая или ада представляет собой всего лишь соответствующее оформление рассматриваемого нами различия между истинным и кажущимся мирами, выполненного в контексте веры в искупление и спасение. В качестве своей предпосылки ницшевская критика христианства рассматривает его как разновидность платонизма, его критика заключается не в чем ином, как в этом истолковании. Однако Ницше не стремится к тому, чтобы заменить христианское истолкование истинно сущего каким-то другим, не стремится к тому, чтобы, сохраняя ту же самую Божественность, заменить христианского Бога с его раем каким-то другим Богом. Ницшевское вопрошание, скорее, устремлено к тому, чтобы определить происхождение различия между истинным и кажущимся мирами именно как различия. Поэтому для Ницше решающими остаются два момента: 1) во-первых, что он вообще ставит вопрос о происхождении этого различия как такового; 2) во-вторых, как он ставит вопрос о происхождении этого различия, как понимает его и как, в соответствии со всем этим, на него отвечает. Его ответ гласит: различие между «истинным» миром как миром неизменным и «кажущимся» миром как миром постоянно меняющимся необходимо свести на «отношения ценности». Это значит, что утверждение непреложного и прочного как сущего и соответствующее полагание непостоянного и меняющегося как не-сущего и только кажущегося представляет собой определенное оценивание, причем непреложно- прочное оценивается выше, чем меняющееся и текучее. Определение ценностной значимости постоянного и непостоянного направляется основным пониманием ценного и ценности. «Ценность» Ницше понимает как условие «жизни», причем здесь условие не является чем-то сугубо материально-предметным, чем-то таким, что, наличествуя вне жизни, соотносится или не соотносится с нею как некое привходящее обстоятельство или возможность. Здесь обусловливание и бытие-условия понимаются как выявление сущности. Поскольку жизнь имеет таким-то и таким-то образом определенную сущность, она как таковая предполагает существование определенных условий и полагает и сохраняет эти условия как свои собственные, а с ними и себя самое. Если Ницше осмысляет эти условия как ценности и называет их ценностями, тогда это означает, что жизнь в себе (удовлетворяя своей сущности) есть жизнь, полагающая ценности. Следовательно, полагание этих ценностей не подразумевает какое-то оценивание, привносимое в жизнь извне через кого-то другого. Это полагание ценности есть основной процесс самой жизни, есть способ, с помощью которого она исполняет и совершает свою сущность. Однако жизнь (и в данном случае прежде всего жизнь человеческая) будет заранее полагать подлинные условия своего существования и, стало быть, полагать условия обеспечения своей жизненности в соответствии с тем, как она сама, эта жизнь, определяет свою сущность. Если жизни как таковой прежде всего и постоянно необходимо лишь сохранять себя и, длясь, обеспечивать себе свое постоянство, если она представляет собой не что иное, как сохранение именно того или иного унаследованного и воспринятого постоянства, тогда она делает своими самыми подлинными условиями все то, что отвечает сохранению этого постоянства и способствует ему. Тогда максимальная степень такого обусловливания есть самое ценное. Если в жизни для ее существования важно постоянно сохранять ее как таковую в ее неизменности, тогда она должна не только обеспечивать 239 соответствующие отдельные условия существования. Как условие жизни, то есть как ценность, может восприниматься только то, что имеет характер обеспечения сохранности и постоянства. Только такое можно назвать «сущим». Если же почитаемое сущим является истинным, тогда все, что мы хотим считать истинным, должно иметь характер постоянного и прочного; «истинный мир» должен быть постоянным, то есть в данном случае быть свободным от превратностей и изменений. Тем самым разъясняется ближайший постигаемый смысл ницшевских положений, через которые он поясняет, в какой мере противопоставление «истинный мир — кажущийся мир» он сводит на «отношения ценности». Ницше говорит: «Мы проецировали условия нашего сохранения на предикаты бытия вообще». Под «нашим» подразумеваются не жизненные условия именно теперь живущего человека и даже не человека вообще, а человека западноевропейского, греческого, римско-христианского, германо-романского «мира», «мира» Нового времени. Это человечество, поскольку для него каким-то образом всегда принципиальное значение имеют постоянство, непреложность и вечность, переместило то, на чем зиждется его жизнь, в «мир», в «целое». Характер истолкования сущности сущего, а именно истолкование ее как постоянства, берет начало в том, как сама человеческая жизнь воспринимает самое себя в своей подлинности, а она воспринимает себя как обеспечения постоянства самой себя. Поэтому только эти определения (постоянство, непреложность, прочность) говорят о том, что есть и к чему можно обратить свой взор как к сущему, к чему можно применить такие определения, как «сущее» и «быть». Кажется, что следующее положение Ницше только повторяет все уже сказанное, но на самом деле оно идет дальше, так как в нем дается собственно ницшевское истолкование того, что сущее «есть» и что оно есть в своей сущности (то, что он называет «условиями сохранения» человеческой жизни). Согласно Платону «идеи» являются не просто основными представлениями человеческого мышления, чем-то таким, что мы «имеем в голове»: они составляют сущность сущего и, будучи неизменными, наделяют временным и смутным постоянством также все неподлинно сущее, позволяют μή όν «быть» как όν. Однако ницшевское истолкование идет в другом направлении: тот факт, что сущее есть (и есть как «условие сохранения» жизни), вовсе не обязательно мыслить в том плане, что это сущее предстает как нечто в себе и для себя непреложно существующее «над» жизнью и по ту сторону жизни; условие выражается только в том, что жизнь из себя и в самое себя прививает веру в нечто, чего она придерживается постоянно и во всем. Отсюда становится ясно, что свое сведение противоположности истинного и кажущегося миров на отношения ценности Ницше расширяет на саму оценивающую жизнь. Такое сведение заключается в принципиальном высказывании о жизни, которое гласит, что жизнь, для того, чтобы быть жизнью, нуждается в постоянной и прочной «вере», однако эта «вера» означает почитание чего-либо постоянным и прочным, принятие чего-либо как «сущего». Поскольку жизнь полагает ценности, но в то же время сама нуждается в сохранении своего собственного постоянства, ей должно принадлежать такое полагание ценности, в котором она воспринимает нечто как постоянное и прочное, то есть как сущее и, следовательно, истинное. Вернемся к началу рассматриваемого нами 507 отрывка: «Оценка: „я верю, что то или другое есть так, а не иначе" как сущность «истины». В оценках находят свое выражение условия сохранения и роста". Теперь мы можем сказать: истина есть сущность истинного; истинное есть сущее, сущим же называют нечто, воспринятое как постоянное и прочное. Сущность истинного изначально заключается в таком принятии-за-прочное-и-надежное, но это принятие — не какое-то расхожее действие, а поведение, необходимое для сохранения постоянства самой жизни. Такое поведение как почитание-за-что-либо и полагание жизненного условия имеет характер утверждения ценности и оценки. Истина, в сущности, есть оценка. Противопоставление истинного и кажущегося миров есть «отношение ценности», которое 240 берет начало в этой оценке. Кажется, что все сказанное постоянно говорит одно и то же и вращается по кругу, но это не просто кажется, это так и есть на самом деле, хотя мы не должны поддаваться искушению и думать, что теперь мы весьма основательно постигли смысл ведущего положения Ницше, согласно которому истина, в сущности, есть оценка. Пока мы не уяснили природу метафизической связи между сущностным определением «жизни» и той ролью, которую играет мысль о ценности, мы рискуем свести ницшевское понимание истины и познания до уровня какой-нибудь банальности, свойственной практическому и здоровому человеческому разумению, в то время как оно представляет собой нечто иное, а именно самое сокровенное и предельное следствие первого начала западноевропейского мышления. Тот факт, что сам Ницше в качестве смыслового фона для своего истолкования сущности истины берет метафизическое «учение о двух мирах», указывает на то, что именно с этого момента мы должны еще более акцентировать все непривычное, что свойственно этому истолкованию истины, и собрать все достойное вопрошания в самой сокровенной его точке. Мир и жизнь как «становление» Итак, представление о чем-либо как сущем в смысле чего-то постоянного и прочного есть полагание ценности. Водружать истинное «мира» в чем-то в себе постоянном, вечном и неизменном значит одновременно перемещать истину в саму жизнь как необходимое условие жизни. Но если бы мир представлял собой нечто постоянно меняющееся и преходящее, если бы он имел свою сущность в самом преходящем из всего преходящего и непостоянного, тогда истина, понимаемая в смысле постоянного и прочного, представляла бы собой одно лишь уловление и упрочение в себе становящегося, и это уловление, соотнесенное со становящимся, не соответствовало бы ему и было бы лишь его искажением, Истинное как правильное как раз не сообразовывалось бы со становлением. В таком случае истина была бы неправильностью, заблуждением, «иллюзией», хотя, быть может, необходимой. Итак, мы впервые взглянули в том направлении, которым и задается странное высказывание, гласящее, что истина есть иллюзия. Однако в то же время мы видим, что в этом высказывании сохраняется понимание сущности истины как правильности, причем правильность означает представление сущего в смысле уподобления тому, что «есть», ибо только тогда, когда истина есть правильность, она может, согласно истолкованию Ницше, быть не-правильностью и иллюзией. Истина в смысле истинного как мнимо сущего в смысле постоянного, прочного и непреложного является иллюзией тогда, когда мир «есть» не сущее, а «становящееся». Познание, которое как истинное «принимает нечто за сущее в смысле постоянного и прочного, придерживается» сущего и все-таки не затрагивает действительное, а именно не затрагивает мир как становящееся. Есть ли мир — поистине — нечто становящееся? Ницше отвечает на этот вопрос утвердительно и говорит: мир есть — «поистине»! — нечто «становящееся». Нет ничего «сущего». Однако он не говорит о мире как мире «становления», он знает, что в таком случае это будет выглядеть как истолкование мира и тоже предстанет как полагание ценности. Поэтому в записи, относящейся ко времени рассматриваемого нами 507 отрывка, он отмечает: «Против ценности вечно-неизменного (см. наивность Спинозы, а также Декарта) ценность самого краткого и преходящего, соблазнительное сверкание золота на чреве змеи vita». («Der Wille zur Macht», n. 577, весна—осень 1887 года). Здесь Ницше ясно противопоставляет одну ценность другой, и «ценность», утвержденная им, как ценность, то есть как условие жизни, снова взята и выведена из самой «жизни», но при ином взгляде на сущность этой жизни: на сей раз речь идет о 241 жизни не как о чем-то себя упрочивающем и упроченном, себя обеспечивающем и обеспеченном в своем постоянстве, но о «жизни» как о змее, как о чем-то свивающемся в кольца и обвивающем, стремящемся вернуться в себя самое как в собственный сущностный круг, непрестанно сворачивающемся в кольце и в нем постоянно катящемся вперед как кольцо, как вечно становящееся — о жизни как змее, чей покой лишь только кажущийся и представляет собой лишь верное самому себе порывистое устремление вверх и некую пружинящую пульсацию. Поэтому змея и сопутствует Заратустре в его одиночестве. Истинному, то есть надежно установившемуся, завершенному, упроченному и в этом смысле сущему Ницше противопоставляет становящееся (Werdende). Для него более высокой ценностью оказывается не «бытие», а «становление» (ср. n. 708). Из всего этого мы выводим лишь одно: истина не является высшей ценностью. «Веру в то, что „нечто есть так-то и так-то" надо превратить в волю: «нечто должно стать таким-то и таким-то» (п. 593; 1885—1886). Истина как почитание-истинным, как жесткое соотнесение с окончательно упроченным и законченным „это есть так" не может быть высшим началом жизни, потому что оно отвергает жизненность жизни, ее стремление превзойти самое себя, ее становление. Вернуть жизни ее жизненность, дабы она становилась чем-то становящимся и становилась как становление, а не была одним лишь сущим, то есть не коснела в себе как нечто жестко наличествующее — в этом заключается цель утверждения такой ценности, в соотнесении с которой истина может быть только ценностью, пониженной в своем достоинстве. Нередко Ницше, чрезмерно заостряя и утрируя, выражает эту мысль в весьма двусмысленной форме: «нет никакой „истины"» (n. 616). Однако и здесь слово «истина» он ставит в кавычки. По своей сущности эта «истина» есть «иллюзия», но как иллюзия она выступает необходимым условием «жизни». Но тогда, стало быть, «истина» все-таки есть? Да, есть, и Ницше был бы последним, кто захотел бы это отвергнуть. Следовательно, его слова о том, что нет никакой «истины», говорят о чем-то более существенном, а именно о том, что истина не может быть самым первым и подлинным мерилом. Для того чтобы понять сказанное так, как его понимает Ницше, и в его духе оценить, почему истина не может быть высшей ценностью, нам надо еще решительнее спросить, в какой мере и каким образом она все-таки является необходимой ценностью. Только в том случае, если истина является необходимой ценностью, усилие мысли, направленное на то, чтобы доказать, что она не может быть ценностью высшей, обретает свое значение. Так как для Ницше истинное равнозначно сущему, мы, ответив на поставленные вопросы, узнаем и о том, как он понимает это сущее, то есть что имеет в виду, когда говорит «сущее» и «быть». Более того, если истинное не может быть высшей ценностью, но означает то же самое, что и сущее, тогда и это сущее не может составлять сущность мира, его действительность не может состоять в бытии. Истина есть почитание-чего-либо-истинным, принятие чего-либо как сущего, уловление этого сущего для себя путем его представления, то есть познание. Как только в Новое время verum превращается в certum, то есть истина становится достоверностью, становится почитанием-чего-либо-истинным, вопрос о сущности истины переносится в область сущностного определения познания, становится вопросом о том, что и как есть эта достоверность, в чем состоит само-удостоверенность, что означает несомненность, на чем основывается абсолютно неколебимое познавание. И наоборот, там, где истина только предоставляет свободное пространство для познавания, сущностное определение познания коренится в утверждении понятия истины. Таким образом, наш вопрос о ницшевском понимании истины заостряется до следующего вопроса: как Ницше определяет познавание? На необходимость именно такой постановки вопроса указывает тот факт, что Ницше мыслит совершенно в духе Нового времени, несмотря на даваемую им высокую оценку древнегреческого, доплатоновского мышления. Поэтому во избежание путаницы в вопросе об истине необходимо постоянно и 242 неукоснительно помнить о следующем: для новоевропейского мышления сущность истины определяется из сущности познания, в то время как для изначального греческого мышления (хотя только в какой-то очень недолгий исторический период и только на первых порах) сущность познавания определяется из сущности истины. Для Ницше истина как ценность является необходимым условием жизни, оценкой, которая вершит эту жизнь против ее воли. Таким образом, мы тут же сталкиваемся с вопросом о природе познавания, а через то, как он поставлен,— с более радикальным вопросом о сущности жизни. Короче говоря, наше вопрошание относится к жизни как жизни познающей. |