Мое любимое убийство
 Скачать 4.4 Mb.
|
|
ГЛАВА Когда Том болел, в первую неделю ему было не так ужи плохо, потом сделалось и впрямь худо, ну а после он пошел на поправку, так что только середина болезни для него пропала зря. А все остальное время он занимался заговором вначале все обдумывал, чтобы мыс Джимом могли закончить дело, если он умрет, — это было бы для Тома лучше всякого памятника, а когда выздоравливал, хотел быть во главе. Как только я пришел за ним ухаживать, он тотчас послал меня к мистеру Бакстеру, начальнику типографии, раздобыть шрифты и попросить, чтобы Тома научили набирать. Мистер Бакстер — очень известный человек в городе, все его уважают. Под началом у него мистер Дэй и ученик. Ни одно благотворительное дело без мистера Бакстера не обходится, и старается он, как может, — ведь на нем держится вся церковь. По воскресеньям он собирает пожертвования, у всех на глазах, открыто, ходит с тарелкой, а когда закончит, ставит ее на стол — так, чтобы все видели, сколько собрали, и никогда не шарит в ней, как старый Пакстон. А еще мистер Бакстер Внутренний страж масонов, Внешний страж Общества взаимопомощи, важное лицо в Обществе врагов бутылки, ив Дочерях Ревекки», ив Царских дочерях, и Великий хранитель рыцарей нравственности, и Великий маршал Ордена добрых тамплиеров, и священных одеяний у него видимо-невидимо, а если где какое шествие, он всегда идет со знаменем, или со шпагой, или несет Библию на подносе, а виду него такой важный, степенный — и при этом не получает ни цента. Словом, хороший человек, лучше не бывает. Пришел як мистеру Бакстеру, а он сидит за столом с пером в руке, склонился над длинной полоской бумаги с широкими полями, вычеркивает чуть лине все подряд, ставит на полях галочки и ругается. Я и говорю ему, что Том заболели может умереть, и… Тут он ни с того ни с сего меня перебивает и говорит быстро и горячо Том Умирает Не бывать этому У настолько один Том Сойер, второго такого больше не будет. Чем я могу помочь Ну, говори же! Я начал Том просил можно ему Можно все, что угодно Ну, — говорит, — о чем он просит — А голос такой бодрый, живой, и видно, что от всей души Можно ему взять горсточку старого шрифта, который вам больше ненужен, и… Тут он опять меня перебили крикнул мистеру Дэю: — Скажи чертенку, пусть принесет из пекла большую горсть, да поживей! Я тогда не знал, что чертями печатники кличут своих подмастерьев, а пеклом зовут ящик для изношенного шрифта, поэтому у меня от страха мурашки по спине забегали. Через минуту мистер Дэй сказал Чертенок говорит, в пекле пусто, сэр Ясно. Тогда принеси побольше пирога! [13] У меня аж слюнки потекли — все-таки здорово, что я сюда пришел! Тут ученик принес пару банок из-под устрица в банках шрифт — само собой, старый, нового у них не водилось. Потом мистер Бакстер послал ученика за верстаткой и наборной линейкой, а после — за старой кассой, она размером со стиральную доску и вся поделена на маленькие ящички. Все буквы разложили по ящичкам А — в один, Б — в другой, В — в третий, большие буквы отдельно от маленьких, и мистер Бакстер отправил ученика со мной — помочь донести шрифт и научить Тома набирать. Парнишка показал Тому, что к чему, а Том всего за два дня, сидя в кровати, набрал весь шрифт из банок, а потом разложил все буквы обратно по местам. Правда, молодчина Еще бы, на то они Том Сойер! За пять дней он сам научился печатному ремеслу и теперь мог набирать не хуже других честное слово, могу доказать Я отнес в типографию то, что Том набрала мистер Бакстер отпечатал. И когда увидел, что вышло, был просто потрясен — да, так они сказали дал мне два отпечатка — один для меня, другой для Тома, и мой до сих пор цел. О НАБОРЕ Благор0дное искуссство кНигопе¶атания которое в оДной из типаграфий наЗвали хРанит?лем всех искусств заqодилось в замкє на горе вЫрезали буквы на берЁ30вых дощечках и никто не Знали неОжидал 4то они отпечАтаютца єто было сл?чайно? открыти? поЭтому поНемецки шрифт называєтсR Buchslaben от сл0ва Stab палка даже сей4ас когда делается и металла и пусть все нарОды б*агослов*яют имена Гутенберга и Фуста* иЗобретателей < книГ опе 4атания аМинь ТОМ СОЙЕР Печатник Когда мистер Бакстер отпечатал этот лист и взглянул на него, у него слезы на глаза навернулись. Он сказал Будь я проклят, если во всем христианском мире найдется хоть один печатник, который сможет так набрать, — разве что мистер Дэй, да и то когда напьется. Когда я Тому рассказал, его таки распирало от гордости — и недаром, тут есть чем гордиться. Но для Тома все это оказалось слишком сначала выдумывал из головы, потом сам набирал, да еще и очень волновался и старался, чтобы все было правильно, — вот они не выдержал, слег совсем. Хворь на него люто накинулась, так что он больше и сделать ничего не успел до той самой минуты, когда доктор сказал Гек, у него конвалесценция. Я не ожидал, что дела так плохи, — взял да и рухнул на месте от ужаса. Меня облили водой, привели в чувство и объяснили, что к чему: доктор, оказывается, хотел сказать, что Том выздоравливает. Знаете, некоторые ребята, когда выздоравливают, тут же перестают раскаиваться и снова принимаются за свое — мол, раз все хорошо кончилось, нечего было пугаться. Другое дело Том он сказал, что чудом спасся и должен благодарить Провидение и что помощь человеческая немногого стоит, а в человеческой мудрости и вовсе проку нет — вот посмотри на нас, и поймешь Посмотри на нас, Гек. Мы хотели заразиться корью. Значит, мы ничего не знали и были слепы. Если поразмыслить хорошенько, какой прок от кори Да никакого. Ну, постирают после нее белье, проветрят комнаты, заберут детей домой — и все, и выходит, что ты зря болел. Другое дело скарлатина. Когда выздоравливаешь — весь дом убирают дочиста, все вещи сжигают, и ни Сида, ни Мэри к дому и близко не подпустят целых шесть недель, аза шесть недель знаешь сколько всего можно успеть Как думаешь, Гек, кто нам устроил скарлатину, когда мы ни о чем не знали и ничего лучше кори придумать не могли Ясное дело, немы сами. И пусть это тебе будет уроком. О заговоре заботится высшая мудрость — выше нашей, Гек. Когда начинаешь сомневаться и теряешь веру — ничего не бойся, просто вспомни скарлатину и подумай раз нам Провидение так помогло, значит, поможет ив этот раз. Главное — верить. Если веришь, то все обязательно будет хорошо — даже лучше, чем ты сам можешь устроить. И правда, думаю, так оно и есть. Прав Том, тут не придерешься. Скарлатина спасла наш план это из-за нее Сид остался в деревне, и немы сами это придумали. На дворе уже стояло самое настоящее лето, и Том совсем поправился. Погода для заговора была самая подходящая, и все остальное как по заказу. Мы перевезли нашу маленькую типографию на остров, чтобы она была всегда под рукой, и, пока я весь день ловил рыбу, плескался в реке, покуривал да дремал, Том достал резцы и прочие инструменты взял один из брусков и вырезал на нем Потом намазал брусок черной типографской краской, намочил лист белой бумаги, положил на брусок и сверху накрыл одеялом, а поверх одеяла положил еще брусок — гладкий, тяжелый — и принялся по нему стучать изо всех сил колотушкой. А когда достал листок, на нем все отпечаталось, очень красиво, но — бог ты мой — задом наперед, и прочитать было можно, только стоя на голове. Ни я, ни Том не могли понять, как так получилось. Посмотрели на брусок — ас ним все в порядке. Выходит, не в нем дело. Напечатали еще раз — опять вышло наперекосяк. Стали думать, и, кажется, поняли, почему у нас не получается. Положили листок в самом низу, брусок перевернули вверх ногами и снова напечатали. Но и это не помогло — опять вышло задом наперед. Том сказал, что, когда он набирал шрифт на верстатке, получалось вверх ногами и задом наперед, только непонятно, оставляет ли мистер Бакстер шрифт так или исправляет. Наверняка исправляет — ведь напечатанные строчки читались правильно, носами мы этому фокусу вряд ли научимся. Значит, надо подождать, а потом выведать у мистера Бакстера этот секрет — он нам, конечно, расскажет, если только мы поклянемся никому больше не говорить, а мы обязательно поклянемся — и Томи я. Том очень расстроился — еще бы, столько трудов пропало даром. Мне на него жалко было смотреть сидит без дела, такой усталый, грустный. И вдруг он ни с того ни с сего опять развеселился и сказал, что нам здорово повезло. Ведь листовки задом наперед — для заговора самое оно такие странные, зловещие, таинственные. В них даже есть что-то дьявольское, от них народ перепугается в тысячу раз сильнее, чем от обычных, правильных листовок. И говорит Гек, мы же открыли новый способ печати, и теперь прославимся, как Гутенберг и Фуст, [14] и станем знамениты навесь мира наш способ сможем запатентовать разрешим его использовать только для заговоров, да и то лишь людям с безупречной репутацией и лучшим мастерам своего дела. В общем, все у нас наладилось. Ведь говорил Том когда дела идут хуже некуда, надо просто верить, и ждать, и не унывать — и все обязательно будет хорошо. Я спросил Тома, кто такие Сыны Свободы, а он отвечает люди обязательно подумают, что это аболиционисты, и перепугаются до смерти. И тогда я спрашиваю, для чего вверху нарисован ореха он в ответ это не орех, это глаз и бровь. Глаз означает бдительность, ион сим-во-ли-чес-кий. Такой уж он уродился, Том Сойер: если в плане нет ничего символического это не по его части, он тут же об этом плане забудет и пойдет искать что- нибудь новенькое. Том сказал, что у нас должен быть рог с низким торжественным звуком — чтобы Сыны Свободы могли давать сигнал. Мы срубили молодое деревце орешника, содрали с него кору — получилась длинная широкая полоска, а после ужина отнесли ее к Джиму, ион свернул кору в длинный рог, суженный к концу. А потом пошли в лес вдовы Дуглас, на том склоне горы, что смотрит нагороди Джим забрался на самое высокое дерево и спрятал рог в ветвях. Мы вернулись домой, легли спать, а ночью улизнули из дома и пошли к набережной, а оттуда — к дому Слейтера. Патрульные спали, мы прокрались за домами, пролезли в узенький проход между ювелирным магазином и почтой, повесили нашу листовку на доску объявлений и тем же путем вернулись домой. А утром, за завтраком, всем было видно, что тетя Полли чем-то расстроена она места себе не находила, то и дело вскакивала, подходила кокну, выглядывала на улицу да бормотала что-то себе поднос. А вместо сахара положила себе в кофе соль и чуть не подавилась. А то вдруг возьмет кусочек поджаренного хлеба, начнет маслом намазывать, да тут же о нем забудет и положит обратно. И вот стоит она, смотрит тоскливо в окно, а Том на место хлеба положил карманный справочник по правописанию. Взяла тетя Полли, не глядя, книжку, намазала маслом и поднесла было корту да как разозлится, швырнет ее через всю комнату и говорит Черт побери, я так расстроилась — совсем не соображаю, что делаю. И есть отчего. Знали бы вы, бедные дети, какая нам всем грозит опасность — А что случилось, тетя Полли? — Том сделал вид, что очень удивился Разве тыне видишь, какая толпа собралась на улице — ходят туда- сюда и галдят как сумасшедшие А все потому, что возле почты повесили кошмарную листовку и аболиционисты хотят поджечь городи выпустить на волю всех негров Тетя Полли, ради бога, успокойтесь Не так уж все и страшно на самом деле Ты-то что об этом знаешь, дурачок Здесь был Оливер Бентон, и Планкет, редактор, приходили Джек Флэкер, и все мне рассказали. Покаты спала потом только сидел да думал, я слушала взрослых людей, которые не слоняются без дела, а узнают всю правду, как она есть, — ну и кому я после этого должна верить, тебе или им? Тетя Полли Тому не дала и слова в ответ сказать, а велела нам доедать поскорее да идти на улицу и смотреть вовсе глаза, что там делается, и обо всем ей рассказать, чтобы она была готова к худшему. А мы и рады: выбежали на улицу и видим — все идет как надо, лучше некуда. Томи говорит если бон умер, то до конца дней жалел бы, что этого не увидел! К почте было не подойти. Вокруг толпа, и каждый норовит пролезть поближе, чтобы взглянуть на листовку, а обратно идет бледный и рассказывает обо всем тем, кто стоит с краю. Джек Флэкер, сыщик, теперь сделался самым важным человеком в городе все вились вокруг него и пытались что-нибудь выспросить, а он ни слова, только кивает в ответ да приговаривает Не волнуйтесь, ничего страшного, я сам обо всем позабочусь. А все шепчутся Бьюсь об заклад, что он знает этих негодяев и держит их на крючке, и выведет их на чистую воду, как только захочет, — вы только в глаза ему посмотрите, от таких глаз не спрячешься Полковник Элдер добавил, что листовка очень необычная, а потом доказал, что она — дело рук непростого сброда, а настоящих изуверов, к тому же умнейших. Том, когда услышал, обрадовался еще бы, ведь полковника в городе все уважали — он был из старой виргинской знати, из высшего общества. Полковник говорил, что листовка напечатана каким-то новым способом — таинственными невероятным, а еще о том, до чего мы дошли и куда катится мир в наше смутное время, — да так говорил, что все дрожали от ужаса. Дрожали не только от речей полковника — вздрагивали еще и при каждом слове о сигналах. Говорили, что могут проснуться однажды ночью с перерезанным горлом, а в ушах будут раздаваться ужасные звуки. И вдруг кто-то сказал, что в листовке не написано, что это будет за звук. Многие думали, что заговорщики, скорее всего, будут трубить в рог, но это ничем не докажешь. Кузнец Пит Крюгер, немец, сказал, что это могут быть и удары по наковальне, а Эйб Уоллес, звонарь, добавил может быть, станут звонить в колокол. А потом все дружно встали и давай ругаться вот, мол, досада, что никто ничего не знает наверняка, знать бы, что это будет, всем бы полегчало, могли бы даже вздремнуть чуток. Тут снова заговорил полковник Элдер: мол, это, конечно, плохо, но еще хуже, что не назван день Да, — отвечали ему, — неизвестно, когда они придут, в листовке об этом ни слова. Может, через неделю-другую, а может, со дня надень А то и сегодня ночью, — сказал полковники снова все задрожали. — Время не ждет, друзья, надо готовиться — не через неделю, не завтра, а прямо сейчас. Толпа загудела, все сказали, что полковник прав. Он стал говорить дальше, произнес целую речь, чтобы всех подбодрить. Потом Клегхорн, мировой судья, тоже произнес речь — к этому времени шум поднялся страшный, весь город высыпал на улицу. И пока все не улеглось, встал редактор Планкет и принялся расхваливать полковника Элдера: мол, они на войне были под Новым Орлеаном сражался, и знал толк в военном деле, — как раз такой человек нам сейчас и нужен. И предложил выбрать полковника начальником полиции и ввести в городе военное положение. Так и сделали. Полковник всех поблагодарил, сказал, что для него это большая честь, и приказал капитану Хаскинсу и капитану Сэму Рамфорду созвать свои роты, разбить лагерь на городской площади, и по всему городу расставить отряды для охраны, и раздать им боевые патроны, форму и все такое прочее. На этом все стали расходиться, и мы отправились восвояси. Том сказал, что все идет отлично, ноя так совсем не думал. Я и говорю Как женам теперь ходить по ночам Ведь солдаты станут следить за нами и мешать Мы связаны по руками ногам, Том, мы ничего не можем сделать А вот и нет. Теперь нам будет даже лучше, чем раньше Это почему же Им будут нужны шпионы, а взять их неоткуда — они и сами прекрасно знают. От Джека Флэкера толку никакого, они средь бела дня на ровном месте заблудится и никого не выследит. Ау меня есть репутация ведь я разоблачил Данлепов и нашел бриллианты Я все устрою, вот увидишь! Как Том сказал, таки сделал. Полковник рад был, что Том вызвался, и попросил его, если можно, привести еще ребят — пусть будут у Тома под началом. Ну, Томи отвечает, что ему нужны только мыс Джимом. Пусть, говорит, Джим шпионит среди негров. Полковник в ответ отличная мысль Джима все знают, и ему можно доверять. Дал он Тому пропуска для нас троих, и все было улажено. Мы пошли домой и обо всем рассказали, кроме шпионских дели пропусков. А вскоре услышали барабанную дробь и звук флейты, сначала вдалеке, а потом все ближе, ближе, и вот уже рядом марширует рота Сэма Рамфорда — раз-два, раз-два! — все солдаты дружно печатают шага Сэм ревет На плечо Равнение налево Впе-р-р-ред!» — и все такое прочее. А флейты визжат, и барабаны грохочут вовсю — аж звон стоит в ушах — ей-богу, отличное было зрелище, любого бы расшевелило. Детей вокруг столпилось больше, чем было солдат, и форма у солдат была красивая, и знамя тоже, а когда Сэм Рамфорд махал в воздухе саблей и кричал, сабля так сверкала на солнце, что любо-дорого было посмотреть И только тетя Полли стояла бледная, грустная и вся дрожала. Она и говорит Что нас ждет, одному Богу известно. Как хорошо, что Сиди Мэри… ах, Том, если бы только ты был там, с ними! Теперь пришел наш с Томом черед дрожать от страха. Не дай бог, тетя Полли отправит Тома куда-нибудь подальше в деревню — в дом, где все уже переболели скарлатиной и согласятся взять его к себе. Том понял, что нельзя терять ни минуты. Мы вышли через черный ход — вроде притащить дров для кухни, асами поплыли на остров думать, как женам быть. Том сел один поодаль и стал размышлять, а потом взял сосновый брусок, что-то вырезал на нем и напечатал красной краской много-много вот таких листовок Отнесли мы листовки домой, а ночью отправились по шпионским делами, когда солдаты нас останавливали, показывали пропуска. Мы развесили на дверях шестнадцать листовок, и судье Тэтчеру повесили, и тете Полли — а все потому, что Том сказал если повесить листовку только одной тете Полли и больше никому, то все остальные сразу что-то заподозрят. Осталось еще много нерасклеенных листовок, но Том решил, что они нам еще пригодятся. На утро — это была среда — опять поднялся большой переполох те, у кого на дверях были листовки, радовались и благодарили судьбу, а те, у кого их не было, перепугались, разозлились и принялись ругать тех, у кого они были мол, если они сами не аболиционисты, то уж точно их любимчики, а это почти одно и тоже. И никто не мог взять в толк, как же это шайка Сынов Свободы ухитрилась подносом у солдат пробраться в городи развесить листовки. Ясное дело, все заволновались и начали подозревать друг дружку, не знали, кто свой, кто чужой. Кое-кто даже говорил, что город кишит изменниками. И вдруг все сразу замолчали боялись сказать еще хоть слово ведь итак слишком много всего наговорили, да еще, может быть, и не тем, кому надо. Никогда еще при мне никто так страшно не ругался, как полковники Том тоже говорит. Полковник собрал капитанов у себя в штабе и сказал, что это позор, что так дальше продолжаться не может и впредь надо лучше следить. И капитаны обещали стараться. Том велел мне записывать имена тех, кто плохо говорит о людях, у которых на дверях висят наши защитные листовки, и сам тоже обещал записывать. Тетю Полли успокоила листовка на двери, она уже не так боялась, как раньше. Но утром пришла миссис Лоусон, жена адвоката, и вконец ее расстроила. Она сделала вид, что ничего не знает о листовке тети Полли, и говорит слава богу, у нее самой такая не висит, ей и не надо. Но если кто- то хочет, чтобы их защищали подпольные шайки аболиционистов, и им не стыдно — то пожалуйста, ей все равно А когда тетя Полли покраснела и ни слова не могла в ответ вымолвить, миссис Лоусон встала и говорит: «Может бытья лишнее сболтнула, простите меня, — и ушла, надувшись, а от спокойствия тети Полли и следа не осталось. Ночью мы повесили листовки на дверях у всех, кого взяли на заметку, и у миссис Лоусон тоже. Это многих заставило замолчать, и миссис Лоусон тоже притихла и успокоилась, не то что раньше. А еще одну листовку мы нацепили на спину Джеку Флэкеру — он спал на своем посту у дровяного склада. Утром мыс Томом пошли бродить по городу и вдруг видим пять листовок висят не на тех дверях, куда мы их вешали. Том и говорит подожди до завтрашнего утра — увидим еще кое-что интересное Так оно и вышло все, у кого были листовки, подписали их своими именами, чтоб никто не стащил, — их ведь воровали по всему городу. И тетя Полли подписала свое имя — крупно, разборчиво. И миссис Лоусон тоже. К субботе все в городе, у кого не было листовок, ходили усталые и помятые — все три ночи они не ложились, слушали сигналы, а когда становилось невмоготу, таки засыпали одетыми. А сигналов все не было и не было, все уже перестали бояться, но тут пришла газета, и все началось сначала — ведь в ней только об этом речь и шла, да так все расписывали, что хуже некуда. И еще там печатали отрывки из иллинойсских и сент- луисских газет — вот, мол, какая слава идет о нашем городе. Все и гордились, и боялись, а газету читали от корки до корки — Том говорит, раньше сроду такого не было. Он тоже загордился и сказал, что заговору нас на славу и надо продолжать и теперь наделать еще больше шуму. |