Маркович Человек в романах Тургенева. Монография представляет собой типологическое исследование романов И. С. Тургенева 50х начала 60х годов. Автор поновому освещает своеобразие поэтики и проблематики романов Рудин
 Скачать 0.91 Mb.
|
|
145 Современное состояние России ведет к появлению такой личности с логической неизбежностью. Для Тургенева очевидно, что все «хоровые» силы русского общества неспособны взять на себя инициативу его целенаправленного преобразования. Так создается ситуация, в которой эта функция переходит к отдельной личности, потому что, кроме нее, эту функцию просто некому на себя взять. А личность, со своей стороны, объективно нуждается в такой именно роли. Сама природа личности, требующая высшего оправдания ее'краткого и неповторимого существования, вынуждает ее вновь и вновь пытаться внести в общественную жизнь идеальные критерии и цели. Коль скоро общество не выдвигает необходимого личности идеала, она вынуждена выдвинуть его сама — выдвинуть и утвердить как абсолютную, общезначимую ценность. Титанизм русской личности предстает у Тургенева своеобразным следствием «варварского» состояния России, результатом отсутствия в ней нормальных условий «гражданского^аз-вития». В способности выдвинуть идеалы, претендующие на абсолютность и универсальность, в способности утвердить эти идеалы ценой собственной жизни заключается для Тургенева величие его героев и в то же время — основа их исторического значения для России и человечества. Практическое воздействие героя-максималиста на массу людей и окружающие обстоятельства всегда несоразмерно его ценности. С практической точки зрения его жизнь может считаться бесплодной. Но значение его духовного поиска, борьбы и страданий —в другом. Существование героев-максималистов восстанавливает достоинство их нации, униженное безлично-механическим ходом русской общественной жизни, зависимостью ее про--гресса от слепой необходимости или произвола власти, пассивным подчинением всех русских сословий их социальной судьбе. Если исключить главных героев тургеневских романов из общей картины русского общества, построенной этими романами, то перед нами просто отсталая, полуварварская страна 146 с неопределенным будущим. Но благодаря людям уровня Рудина и Базарова, Лизы и Елены русская нация уже в настоящем обретает значение великой, потому что стремления, искания, судьбы этих людей несут в себе небывалое и неповторимое решение общечеловеческих проблем. Тем самым обеспечен незаменимый вклад России в нравственный и социальный прогресс человечества и, значит, ее. объективное право на мировую роль. К такому выводу приводит каждый из романов 50-х — начала 60-х годов, наиболее отчетлив этот вывод в «Отцах и детях». Однако мысли о титанизме русской героической личности, о мировом значении ее исканий не заслоняют в глазах Тургенева трагизма ее положения. Удовлетворить ее жажду гармонии может только национальное единство, основанное на всеобщем стремлении к идеалу общественного и нравственного совершенства. Но, по убеждению Тургенева, специфика русской истории исключает (во вся,ком случае, в обозримых пределах) национальное сплочение на такой основе. Для Тургенева очевидна неустранимость разрыва между «титанической» формацией личности, открытой его романами, и массовым типом русского человека. Судя по статье «Гамлет и Дон-Кихот», подобный разрыв представлялся Тургеневу универсальной ситуацией, постоянно повторяющейся на поворотах истории. Но в русских условиях эта ситуация оказывается роковой для категории героев, потому что делает невозможным появление общенациональной цели, способной воссоединить их с другими людьми, с органическим ходом живой жизни. Нельзя сказать, чтобы «гражданское воспитание народа» рисовалось Тургеневу чем-то совершенно невозможным. Тургенев верил (и здесь главный источник его либеральных иллюзий) в особую роль государственной власти, закономерно вытекающую, по его мнению, из своеобразия русской истории. Тургенев верил, что в России самодержавная монархия может оказаться силой, способствующей прогрессу. Пример петровских преобразований внушал уверенность и позволял надеяться на дальнейшую евро- .147 пеизацию страны, на распространение начал цивилизации в народе, на развитие каких-то форм общественной самодеятельности. Но парадокс тургеневского мышления заключается в том, что такой благоприятный (по меркам либерализма) исход не означает у Тургенева разрешения проблем, терзающих его главных героев. Воссоздание в России «обычных» условий европейской общественной жизни — достижение слишком ограниченное в соизмерении с максималистским размахом их идеалов, с всеобъемлющим и абсолютным характером необходимой им гармонии. Они из породы мучеников «последних вопросов», и никакие частичные «исправления» человеческой жизни вообще не могут их удовлетворить. Основные трагические коллизии тургеневских романов неразрешимы для их автора даже в перспективе предвидимого будущего. В статье «Гамлет и Дон-Кихот» Тургенев утверждал, что противоречие между «героем» и «толпой» в конечном счете всегда снимается: «Масса людей всегда кончает тем, что идет, беззаветно веруя, за теми личностями, над которыми она сама глумилась, которых даже проклинала и преследовала...» (8, 180). Конкретные истории тургеневских героев оснований для такого утверждения не дают. В реальном контексте романов 50-х — начала 60-х годов не видно признаков того, что хотя бы в будущем масса людей, «беззаветно веруя», пойдет по пути.Рудина, Лизы, Елены, Базарова. Максималистская природа их целей явно исключает превращение этих целей в-массовые нормы. Неудивительно, что в каждом новом романе читатель встречается все с той же ситуацией социального одиночества центрального героя или героини и со все той же неразрешимостью основного противоречия их сознания и жизни. Для Тургенева исключена и та синтетическая точка зрения, которая позволила бы воспринять неразрешимый конфликт личности и общества как внутреннее раздвоение какого-то более широкого целого. Тургеневское мышление не предполагает высшей 148 цели бытия, которая включала бы идеальные веческие стремления в объективную логику миропорядка. У Тургенева притязания личности опровергаются не только законами общества, но и законами природы. «Ничтожество» любой, даже титанической личности перед этими законами замыкает круг противоречий, обрекающих тургеневских героев на трагическую судьбу. Тургеневу ясно, что «космическое сиротство» лич-1' ности является первоисточником ее социальных стремлений и что вся ее социальная активность по существу направлена на поиски того, в чем отказывает ей природа. Личности необходимо объективное обоснование ее ценности, и вот равнодушие природы вынуждает искать это обоснование в сфере общественных отношений. В 'мире, из которого исключено все трансцендентальное (а как раз таков тургеневский мир), другой альтернативы нет. Отсюда вытекает неизбежная потребность личности в общезначимых социально-нравственных идеалах, в неразрушимой, одухотворенной и гармонической связи с обществом. Эта потребность втягивает личность в русло общественной жизни, а здесь и настигают ее страдание и гибель. Сознанием неразрешимости противоречий, взрывающих внутреннюю жизнь личности и ее отношения с обществом, определяется своеобразие художественного единства в тургеневских романах, то равновесие обузданных противоположностей, за которым легко угадывается невозможность их примирения. За этим равновесием —неустранимое расхождение двух художественных «систем отсчета», противостоящих друг другу на всем протяжении романа. Одна исходит из личности, из ее стремлений, идеальных критериев и требований к миру. Для'другой исходной «посылкой» оказывается процесс жизни в целом. Слить эти две системы воедино Тургенев бессилен: для них не находится «общего знаменателя». Нет и возможности предоставить им полную свободу самопроявления: это взорвало бы целостность тургеневской мысли. Существует только один приемлемый для автора вы- 149 ход: уравновесить противоположности таким образом, чтобы одна не могла возобладать над другой, превратившись в главенствующую. На это и направлены усилия Тургенева-романиста. Результат его усилий — гармоническая закругленность структуры романа, по существу противостоящая неразрешенности раскрытых здесь социальных и нравственных коллизий. Поэтическая гармония несет в себе своеобразное разрешение этих коллизий, разрешение художественное, но вместе с тем способное вывести к определенной жизненной позиции. Относительная автономность двух систем — одна из предпосылок такого результата. Но, может быть, важнее дополнительность этих систем, отношения взаимного корректирования, возникающие между ними. Взаимное корректирование двух противоположных правд — личностной и вселенской — приводит к итогу, позволяющему дорожить даже обреченным и загубленным. В широком контексте тургеневских романов идеальные стремления и героическая бескомпромиссность предстают как нечто неоспоримо самоценное. За ними признается назначение совершеннейших проявлений жизни — этим определяется безотносительность и безусловность их достоинства. Утверждение глубоко своеобразных ценностных ориентации —едва ли не главная заслуга Тургенева-романиста. С этой заслугой связано значение его романов для эпохи общественного перелома пред- и послереформенных лет. «...Тургенев интересен, — писал П. Н. Сакулин,— и притом бесконечно интересен... как большой и мыслящий художник, стоявший на грани двух культур и — на страже культуры»1. Достоинство последней формулы — ее точность. Если видеть главную функцию культуры в повышении нравственной дисциплинированности мышления, чувств и общественного поведения людей, то громадная культуротворческая (и соответственно культуроохра- нительная) роль тургеневских романов не подлежит сомнению. Сам художественный строй этих романов воплощает определенную норму духовно-нравственного отношения человека к миру, норму, облагораживающую и очищающую, способную обеспечить неуязвимо-достойную позицию в ситуациях противоречивых, затруднительных и смутных. Как раз такими были кризисные ситуации 60-х—70-х — 80-х годов XIX века с их специфической обстановкой ненадежности достижений прогресса, неопределенностью перспектив, неразрывной сплетенностью утопических мечтаний, разочарований и тревог. В эту атмосферу Тургенев вносил ориентиры, обладавшие высокой нравственной надежностью. При таких ориентирах даже беспросветный политический скептицизм не отменял для человека идеи гражданской активно.сти и не лишал его способности к самопожертвованию. Те же ориентиры могли быть источником особой душевной настроенности, при которой искренняя и глубокая мировая скорбь не мешала человеку страстно любить жизнь и переживать ощущение ее полноты. Наконец, это были ориентиры, позволявшие органично совместить религиозно-философский агностицизм (в отношении вопросов о смерти, о бете, о цели всего сущего и т. п.) с отстаиванием необходимости высшего смысла для конечного и бренного человеческого существования. В общем, нормой представлялся такой уровень духовной воспитанности (это понятие здесь наиболее уместно), на котором жизнь человека достигает максимальной независимости от неблагоприятных обстоятельств и от своих собственных элементарных импульсов, не нуждаясь в то же время в какой-либо трансцендентальной или умозрительной опоре. Выдвигая эту форму внутренней культуры в качестве эталона, Тургенев создавал систему ценностей чрезвычайно актуальную. Ее значение не сразу поняли современники писателя. Но в необходимости этих ценностей никогда не сомневался он сам, назвавший себя в письме к Толстому (1856) «писателем переходного времени». 1 Сакулин П. Н. На грани двух культур. И. С. Тургенев, М,, 1918, с. 31. 150 151 ОГЛАВЛЕНИЕ Введение 3 Равновесие противоположностей 7 Уровни человечности 70 Личность. Общество. История 126 \ |