Маркович Человек в романах Тургенева. Монография представляет собой типологическое исследование романов И. С. Тургенева 50х начала 60х годов. Автор поновому освещает своеобразие поэтики и проблематики романов Рудин
 Скачать 0.91 Mb.
|
|
135  развития, управляются законами, явно не имеющими духовного смысла. В «Письмах о франко-прусской войне» (1870) объединение Германии определяется как необходимость, аналогичная физиологической или геологической. В тех же «Письмах» или в упомянутой речи о Пушкине социально-исторические кризисы, переживаемые Францией Луи-Наполеона или современной Россией, рассматриваются как некие подобия болезней, старения, вообще биологических явлений. Подобные же аналогии можно обнаружить в письмах к Полине Биардо конца 1840-х годов, а в одном из писем 1867 года Тургенев прямо говорит о законах политики как об одной из разновидностей законов природы (П., 6, 396), Таков парадокс тургеневской концепции общества: через посредство социально-нравственных идеалов (и вообще духовных факторов) действует необходимость, подобная той, по которой в природе одни естественные явления деградируют и .изживают себя, а другие созревают и занимают их место. Эта необходимость ассоциируется у Тургенева с законами биологической борьбы за существование, физического равновесия, механической инерции и т. п. В применении к этой необходимости критерии должного, достойного, справедливого выглядят нелепыми — они принадлежат совершенно иному измерению бытия. Напротив, для отдельной личности ценностные критерии оказываются решающими, а цели и запросы высшего порядка — необходимыми. Основа ее побудительных импульсов^ это нравственная воля, всему в мире предъявляющая требование разумного смысла, справедливости и целесообразности. По мнению Тургенева, источник этих различий достаточно глубок. Общество, как все бесконечно существующее, не нуждается в оправдании своего существования какой-либо высшей целью или разумным смыслом. Оно просто существует, и этого достаточно. В высшем оправдании и разумном смысле нуждается конечное и бренное существование отдельного человека. Не оправданное связью с высшими, ценностями, оно пусто и призрачно. 136 Идеалы, через которые осуществляется связь между общественным целым и отдельными людьми, объективно имеют двойственную природу и двойствен-ное значение. В этом Тургенев убежден. Общество через посредство идеалов втягивает отдельных людей в работу своего «механизма», обеспечивая тем самым свое нормальное существование, которое, как сказано, в оправдании, смысле и цели не нуждается. Напротив, отдельные личности связывают с социально-нравственными идеалами, выдвинутыми общественным «бытом» и духовной культурой, именно' надежды на обретение высшего оправдания, смысла и цели своего существования. В истории Европы Тургенев находит ситуации» в которых оба несовпадающих назначения общественно-человеческих идеалов оказывались благополучно «сбалансированными». Такова, в- его понимании, ситуация, определяющая характер общественной жизни европейского средневековья. Основой средневекового социального устройства Тургеневу представляются религиозные идеалы, выработанные католицизмом. Освященные божественным авторитетом, они были даны отдельному человеку как источник непререкаемых жизненных норм. Они обязывали к безоговорочному подчинению существующему порядку: так обеспечивалась неразрывная связь отдельных людей с общественным целым. Но, со своей стороны, эти отдельные люди связывали с религиозным идеалом глубоко личные надежды на спасение души и в подчинении освященным религией общественным нормам обретали необходимую им твердость жизненных принципов, непоколебимую уверенность в себе. Эти мотивы отчетливо звучат в письмах к Виар-до от 19 и 25 декабря 1847 года. Во втором из них высказываются интересные мысли о значении охватившего современную Европу промышленного подъема. Тургенев ведет речь о двойственности значения индустриализации: она представляется решением одновременно утилитарных и «экзистенциальных» проблем. Если рассматривать индустриализацию «с точки зрения прогрессивного подчинения стихий 137 природы человеческому гению», то в ней можно видеть грядущую «освободительницу и обновительни-цу людского рода» и вместе с тем источник идеала, способного уже сейчас объединить разобщенное эгоизмом человечество. Открывается и необходимая каждому личностная перспектива — возможность активного и свободного самоутверждения человека в природе. Подобное же равновесие обнаруживается Тургеневым в идеалах современной ему европейской демократии и прежде всего в ее главном принципе, который определяется в «Письмах о франко-прусской войне» как «свободное развитие свободных учреждений» (15, 15). «Свободные учреждения» обеспечивают демократическому обществу необходимую ему активную самодеятельность граждан, а с другой стороны, создают «максимальные возможности для индивидуального развития». При последовательном осуществлении принципа он удовлетворяет как отдельную личность, так и общество в целом. Равновесие функциональных и ценностных аспектов социально-нравственного идеала обеспечивает, по Тургеневу, живую связь между индивидом и обществом,—такую, которая делает возможным нормальное функционирование общества и его прогресс. Причину общественных процессов, аналогичных болезням, старению и умиранию человеческого организма, писатель усматривает в таком изменении взаимоотношений личности и общества, при котором их связь приобретает бездуховный, механический характер. По убеждению Тургенева, мир переживает стадию кризиса, когда живая связь личности и общества становится трудной проблемой. Таков важнейший элемент общеевропейской исторической ситуации, характерной для нового времени. Содержание этой эпохи определяется, для писателя, переходом от средневекового общественного устройства (с его религиозно-авторитарной основой) к обществу нового типа, черты которого еще не выяснились окончательно. Еще в статье о «Фаусте» (1845) Тургенев дает 138 развернутую характеристику «переходного времени», причем основные идеи этой ранней статьи устойчиво повторяются и в позднейших тургеневских размышлениях. Сущность тургеневской концепции сводится к следующему. Основа происходящего общественного переворота — полное самоосвобождение личности. Личность становится автономной единицей, самозаконной и самоцельной; общество распадается на множество обособленных «атомов», переживая, таким образом, состояние своеобразного самоотрицания. Превращение эгоцентризма в основной закон человеческой жизни ведет к разнообразию взаимоотношений личности и общества. Выделяются два основных варианта этих взаимоотношений, наиболее характерные для современных условий. Первый из них — романтический эгоцентризм — означает принципиально обоснованную автономию личности: отстаивая свои права, свободный человек признает их правами всеобщими. В масштабе притязаний кроется отличие этого варианта от обыкновенного обывательского эгоизма. На уровне эгоизма самоцельность человеческого существования оборачивается своекорыстным или бессмысленно пассивным приспособлением к существующему порядку (другого нет, а высокие мечты нелепы с точки зрения эгоистического здравого смысла). Обособление личности заключает в себе угрозу развитию и существованию общества. Даже в своей высшей форме эгоцентризм чреват отрицанием нравственных связей и гражданских обязательств. Тем более опасен обывательский, буржуазный эгоизм с его «отвращением ко всякой гражданской ответственности» (П., 5, 52). Буржуазный эгоизм создает благоприятные условия для политической тирании, тоже подрывающей живую связь между личностью и обществом, а вместе с ней и возможность общественного прогресса. Однако Тургенев различал в общественной жизни Европы силы и тенденции, противостоящие угро-'зе катастрофы. Важнейшей из них представлялось ему демократическое движение, с переменным успе- 139 хом боровшееся против деспотических режимов. Не меньшее значение Тургенев придавал некоторым особенностям самосознания личности, типичным для новой эпохи и порожденным, на взгляд писателя, противоречивостью ее положения в ситуации раздробления общества. Критическое начало, обеспечившее автономию личности, разрушив внешние оковы, обращается против нее самой,— такова одна из главных идей статьи о «Фаусте». В способности обращаться против своего источника заключается, по Тургеневу, великая социальная функция рефлексии: рефлексия не позволяет личности замкнуться в себе, вынуждая ее искать новую форму единства с общественным целым. Самоосвобождение и максимальное развитие человеческих индивидуальностей вступает в естественное взаимодействие с процессом «свободного развития свободных учреждений», образуя единую антидеспотическую и антибуржуазную тенденцию современной европейской истории. С этой тенденцией связаны надежды Тургенева на «спасение цивилизации» («Письма о франко-прусской войне»— 15, 15), на поступательный ход общественного развития всей «европейской семьи». Неотъемлемой частью этой «семьи» Тургенев считал Россию. Мысль о единстве исторического развития России и Европы — основа мировоззрения «коренного, неисправимого западника». Многолетние наблюдения подтверждают его излюбленный тезис: в общественной жизни России обнаруживается преломление главных черт современного цикла европейской истории. Петровские преобразования и последующие события, вплоть до крестьянской реформы 1861 года, представляются Тургеневу переходом от общественной организации средневекового типа к социальным формам, соответствующим новому времени. Переходная эпоха тоже выражает себя в распаде традиционной формы общественного единства и в обособлении личности. Процесс обособления тоже развертывается в нескольких принципиально различных вариантах: от рождения «независимой, критикующей, протестующей личности» 140 («Воспоминания о Белинском»—14, 40) до заурядного эгоизма обывательского толка со всеми его характерными приметами, включая «отвращение ко всякой гражданской ответственности». Однако в условиях России общеевропейские закономерности получают глубоко своеобразный поворот. Прежде всего для Тургенева существенно своеобразие той стадии, которая в русских условиях соответствует европейскому средневековью. Он считает, что в России место феодальной системы занимал патриархальный, общинно-семейственный тип общественной организации. 'В записке «Несколько замечаний о русском хозяйстве и русском крестьянине»' (1842) молодой Тургенев убежденно утверждает: «Удельная система тем и отличается так резко от феодальной, что вся проникнута духом патриархальности, мира, духом семейства... Тогда как на Западе семейный круг сжимался и исчезал при непрестанном расширении государства,— в России все государство представляло одно огромное семейство, которого главой был царь, «отчич и дедич» царства русского, недаром величаемый царем-батюшкой» (1, 461). От подобного, представления о допетровской Руси писатель явно не отказался и позднее: оно отразилось в его романах (о чем уже шла речь во второй главе). Именно особым характером патриархальных общественных отношений объясняет Тургенев специфику дальнейшего исторического развития России. В тургеневских представлениях гражданское сознание и гражданская активность людей неразрывно связаны с правовым характером отношений внутри общества. Между тем патриархальные отношения начисто лишены правовой основы. В той же записке 1842 года Тургенев прямо об этом говорит: «Семейные отношения по духу своему не определяются законом, а отношения наших помещиков к крестьянам так были сходны с семейными...» (1,469). Отсюда его убеждение, что «патриархальное состояние», в котором Россия пребывала до Петра, воспрепятствовало ее «гражданскому развитию». 141 •Тургенев не раз отмечал обусловленную эЧим специфику русского перехода к новому типу общест^ венного устройства. Во Франции форма такого перехода — социальная революция, в Германии — духовный переворот, в России — административная реформа. Все в той же записке 1842 года, а позднее в «Записке об издании журнала «Хозяйственный указатель» (1858), в «Проекте программы «Общества для распространения грамотности и первоначального образования» (1860), наконец, в «Литературных и житейских воспоминаниях» (1869— 1880) многократно повторяется мысль о чисто административном пути, которым шла русская история от времен Петра до времени освобождения крестьян. С этой мыслью обычно сливается другая — о «варварском», т. е. догражданском, доцивилизо-ванном состоянии русского общества на современном этапе его истории. Тургенев насколько возможно недвусмысленно указывает . на беззаконность крепостного права, на отсутствие «законности и ответственности» во всех отношениях сословий между собой, в отношениях сословий и государства, государства и личности. Не раз отмечается очевидная гражданская неразвитость всех социальных групп русского общества, как высших, так и низших, отсутствие какой-либо общественной инициативы, сколько-нибудь авторитетного общественного мнения и т. п. В письме Тургенева к Е. Е. Ламберт (1858) без труда находим такое суждение: «Ленив и неповоротлив русский человек и не привык ни самостоятельно мыслить, ни последовательно действовать» (П., 3, 179). Речь идет о массовом, количественно преобладающем типе русского человека, свойства которого представляются Тургеневу сложившимися неизбежно. Писатель нигде не дает прямого объяснения их происхождения, но его размышления и творческие поиски обнаруживают два важных фактора, с которыми так или иначе связывается хаотичность и обывательский характер жизни масс в современной Тургеневу России. Первый из. этих факторов — свое- 142 образие процесса, разрушившего прежнее общественное единство. В европейских условиях этот процесс представляется связанным с духовным созреванием личности, с ее восстанием против схоластики, нормативной религиозности и авторитарного общественного порядка, с завоеванием автономии разума, наконец. Тургеневская статья о «Фаусте» содержит достаточно определенные суждения на этот счет. Распад патриархального общественного уклада на Руси мыслится иначе — как следствие его насильственного разрушения реформами Петра, которые, в свою очередь, рассматриваются как следствие безличной объективной необходимости, не связанной ни с какими духовными факторами, У Тургенева1 получается, что русский человек «отпадает» от традиционного целого как бы помимо собственной воли. Петровские преобразования недаром приравниваются (в «Воспоминаниях о Белинском») к государственному перевороту, так как «насильственные меры», исходящие свыше, просто поставили всю массу образующих общество людей перед фактом совершившихся перемен, состоявшихся без их участия и санкции. Поэтому отсутствие гражданского- начала в общественных отношениях получило адекватное дополнение в виде полной неподготовленности к гражданскому развитию самого человеческого «материала» нации. Положение могло бы измениться, 'будь гражданская активность «задана» новой структурой общественных отношений. Но Россия 'далека от любой формы «свободных учреждений», и гражданское воспитание народа остается пока лишь предметом мечтаний. Таково твердое убеждение Тургенева. Все эти представления о характере общественного развития России отражаются и в тургеневских романах. Но романы обнаруживают и другое — неожиданные последствия специфики русского прогресса. Важнейшим из них оказывается беспрецедентно мощная (в сравнении с Европой) вспышка лично- 143  стного самоутверждения, явно связанная с переходным состоянием русского общества. Эта вспышка в известной степени созвучна подобной же вспышке на Западе: и там и здесь полная независимость и суверенность личности обоснована системой всеобщих ценностей. Но Тургенев обнаруживает принципиальное различие сходных явлений. В статье о «Фаусте» раскрывается «секрет» , внутренней диалектики европейского индивидуализма: общечеловеческий характер выдвигаемых идеалов служит обоснованию личных потребностей («каждый хлопотал о человеке вообще, то есть в сущности о своей собственной личности»). Тургеневские романы открывают диалектику прямо противоположную: глубоко личные потребности их героев оказываются источником норм и ценностей, которые они стремятся сделать действительно всеобщими, утверждая их как общеобязательные основания нравственности и всей общественной жизни целой нации. Духовную автономию русской личности отличает парадоксальное сочетание двух начал: беспредельной внутренней свободы и какой-то имманентной социальности всех стремлений и свойств свободного человека. В сравнении с европейским вариантом парадоксально и другое: соединение .в одном человеке взаимоисключающих правд, каждая из которых не может быть отброшена. Наконец, на европейском фоне едва ли не аномалией выглядит предельная напряженность этого противоречия, его катастрофичность для человека. Последнее прямо определяется бескомпромиссным максимализмом запросов русской личности, ее всезахватывающей устремленностью к абсолюту. А в конце концов все возвращается к началу — к беспрецедентной . инициативе отдельной личности,, дерзнувшей заместить собой общество в целом и взять на себя его функцию установления универсальных жизненных норм. Поэтому трагическое противоречие, разрывающее личность изнутри, на взгляд Тургенева, неразрешимо в ее внутреннем мире. Разрешением этого противоречия могла бы явиться лишь всеобъемлющая 144 гармония, которая позволила бы снять антагонизм между идеальным и реальным, полной переделкой человеческой жизни и возможностью единства с людьми, живущими сейчас, между дерзновенным поиском и .постоянной связью с «почвой». Иначе говоря, это противоречие могло бы разрешиться только появлением единой общенациональной цели — социальной и духовно-нравственной, — которая связала бы всех русских людей в гигантское сообщество искателей истины и справедливого устроения жизни. Ни один из тургеневских героев не представляет себе сознательно подобной перспективы. Но объективно только она одна и может их удовлетворить. К такому выводу приводит знакомство с их духовным опытом и трагической судьбой. Причем все эти запросы и порывы предстают в тургеневских -романах проявлением глубочайшей объективной потребности национального развития. В современных исторических условиях она прорывается лишь в виде индивидуальных стремлений отдельных людей, но такая форма проявления не отменяет общественной природы этой потребности. Отсутствие «сильного гражданского быта» (письмо к Е. Е. Ламберт от 9 мая 1856 года) и всякой общественной самодеятельности объясняет для Тургенева появление в русских условиях своеобразной формации личности, претендующей на социально-нравственную миссию общенационального масштаба. В свете взглядов писателя на современное состояние общества и ход русской истории закономерны особенности тургеневских героев-максималистов: безграничность их духовной свободы, социальная направленность их личных потребностей, грандиозность их требований к миру. Столь же закономерно их изначальное отталкивание от всей доступной их восприятию объективной социально-исторической действительности, их полное и безысходное социальное одиночество, отсутствие в окружающем мире какой-либо опоры для их стремлений (хотя в этих стремлениях и проявляется «глубинная» историческая необходимость), |