Новикова С.С. История развития социологии в России, учебное пособие. Новикова С.С. История развития социологии в России, учебное посо. Московский психологосоциальный институт С. С. Новикова история развития социологии в россии (учебное пособие)

• Название: Московский психологосоциальный институт С. С. Новикова история развития социологии в россии (учебное пособие)
• Анкор: Новикова С.С. История развития социологии в России, учебное пособие.doc
• Дата: 02.03.2017
• Размер: 2.73 Mb.
• Имя файла: Новикова С.С. История развития социологии в России, учебное посо.doc
• Тип: Документы; #3295
• Категория: Социология. Политология
• страница: 15 из 23

СТАНОВЛЕНИЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

В первые годы советской власти в нашей стране важной задачей было формирование подлинно научных знаний социологии, опирающейся на научно достоверные факты. Ленин отмечал огромную роль социальных и гуманитарных наук, в том числе и социологии, для понимания объектив­ных законов общественного развития.

Во время проходившей дискуссии о профсоюзах он пред­лагал провести ряд опросов и обследований, т.к. их сравне­ние с данными статистики поможет выработать практические, деловые предложения для будущего. Соц­иологические исследования могли послужить обоснованию политики, проводимой государством. Следуя этим указани­ям, советские социологи-марксисты в 20—30-х годах, наря­ду с серьезными шагами, сделанными в области теоретического социологического знания, также провели ряд социальных и социологических исследований.

Переписи населения, проведенные в СССР в 1920 и 1926 гг., помогли получить интересную социальную статистику по проблемам классовой структуры страны, культуры, об­разования и т.д. Большое значение имел появившийся жур­нал «Статистика труда» и ряд других изданий, связанных с экономической и социальной статистикой. В них печатался большой фактический материал о произошедших измене­ниях в социальной структуре общества, о социальной структуре рабочего класса и крестьянства.

Специализированные социологические исследования, направленные на изучение социально-классовой и соци­ально-профессиональной структуры нового общества, опи­рались не только на материалы переписей населения. Часто для этого в разных регионах и отраслях промышленности использовались чисто социологические методы: анкетиро­вание и интервью. Многие государственные мероприятия в этот период нередко обеспечивались предварительными социологическими и экономическими исследованиями. Но при этом необходимо отметить, что проводимые конкрет­ные исследования носили не столько социологический, сколько социально-экономический и общественный харак­тер. Это было связано с тем, что в тот период основной задачей Советского государства было создание социалистического способа производства в условиях многоукладной экономики и классовой борьбы. Именно 20-е годы, с пол­ным на это правом, могут быть названы периодом станов­ления конкретных социологических исследований в СССР.

В это время много внимания уделялось проблемам труда. В 20—30-е годы выходило около 20 журналов по проблемам управления и организации труда — «Хозяйство и управле­ние», «Производство, труд и управление», «Организация груда», «Система и организация» и ряд других. В «Вестнике Социалистической Академии» с начала 20-х годов для об­суждения этих тем специально была выделена особая руб­рика. Переводились на русский язык работы западных ученых по проблемам труда. Например, только в 1923 г. было опубликовано около 60 монографий отечественных и зарубежных ученых по этим проблемам.

Было проведено значительное число социологических исследований в сфере труда. Результаты проведенных исс­ледований широко публиковались. В них содержались цен­ные социологические подходы и идеи, часть которых не потеряли своего значения и до настоящего времени. Боль­шой вклад в развитие социологии, научной организации труда, производства и управления внесли такие ученые, как А.К. Гастев, С.Г. Струмилин, П.М. Керженцев, О.А. Ерманский и др. В этот период были заложены основы социологической теории трудового коллектива. Формирование теории научной организации труда, одного из наиболее мощных направлений в социологии труда, происходило на фоне острой дискуссии вокруг системы Тейлора.

Гастев, первый директор Центральною института тру­да, известный ученый-марксист, основное внимание в сво­их работах уделял вопросам нормирования, рациональных методов и приемов работы, организации рабочего места, трудового обучения, но в то же время он развивал интерес­ные и самобытные социологические идеи, которые не поте­ряли актуальности для социологии труда и в настоящее время.

Основным в его теории было утверждение о том, что никакая техника или машина не помогут, если не появится, не воспитается новый тип работника. В связи с этим все свое внимание он уделял развитию трудовой культуры в самом широком понимании этого слова. По его мнению, она явля­ется важнейшим фактором организации труда.

С.Г. СТРУМИЛИН (1887—1974), экономист, статистик, академик АН СССР, занимался исследованием проблем бы­та рабочих, бюджета и структуры их времени, сочетания материальных и моральных стимулов, зависимости квали­фикации ученых от их одаренности, взаимодействия науки, техники, технического прогресса и производства.

В 20-е годы он активно принимал участие в исследова­нии наиболее актуальных проблем марксистской социоло­гии — труда, образования и воспитания, социальной структуры советского общества, состава рабочего класса и др. Он первым начал проводить социологические исследо­вания рабочего быта с помощью анкетирования. Под его руководством стали активно изучаться проблемы бюджета времени. К середине 20-х годов им был собран значитель­ный материал о быте рабочих как важнейшей составной части их образа жизни. В результате проведенных исследований был получен богатый эмпирический материал, кото­рый позволил Струмилину выявить ряд нетривиальных за­кономерностей. Например, было выявлено, что в семьях рабочих-текстильщиков жена, работающая на фабрике, своим приработком добавляла к семейному бюджету мень­ше, чем в тех семьях, где она все свое время полностью посвящала ведению домашнего хозяйства /138, с.75/.

Струмилин и Гастев подробно рассматривали социоло­гические факторы трудового поведения работников, произ­водительности труда. Но если Струмилин в своих работах в основном ориентировался на макросоциологию (народно­хозяйственный уровень), то Гастев — на микросоциологию ( уровень отдельного работника и трудового коллектива).

Статья С.Г. Струмилина «Состав пролетариата Советской России в 1917—1919 гг.» («Два года диктатуры проле­тариата 1917—1919» М., 1920) была одной из первых работ, выполненных по исследованию структуры рабочего класса. Можно отметить и работу Ф.Н. Заузолкова «К характеристике социального состава рабочего класса» (М., 1925). Ряд своих работ посвятил этой теме А.Г. Рашин: «Численность и состав работников железнодорожного транспорта к концу 1920 г. Материалы по статистике труда работников транс­порта» (М., 1921), «Женский труд в СССР» (М., 1928), «Фабрично-заводские служащие в СССР (Численность, со­став, заработная плата)» (М., 1929), «Состав фабрично-за­водского пролетариата СССР. Предварительные итоги переписи металлистов, горнорабочих и текстильщиков в 1929 г.» (М., 1930) и др.

Большое внимание уделялось также изучению крестьян­ства. Исследователей интересовали как проблемы его внут­реннего расслоения, так и имевшее место расслоение по отдельным группам и регионам. Среди исследований по этой теме можно выделить следующие работы: Ф. Казанский «Социальные группы и экономические группировки в современной уральской деревне» (На аграрном фронте.— 1926. №5-6), С.Г. Струмилин «Динамика батрацкой ар­мии» «Наемный труд в сельском хозяйстве». М., 1926), Л.Н. Крицман «Классовое расслоение в советской деревне. По данным волостных обследований» (М., 1926) и др.

Следует отметить, что высокий уровень развития в это время достигла и сельская социология. В 1923 и 1924 гг. специально по решению XI съезда при ЦК партии была создана комиссия, которая провела в разных концах России ряд обследований. Проведенные исследования имели только теоретическое, но и непосредственно практическое значение.

Среди работ по сельской экономике и социологии, а так­же перспективам развития деревни наиболее интересными и содержательными являются следующие: А.С. Говоров «Монография крестьянских хозяйств. Опыт изучения крестьянских хозяйств с прил. схемы вопросов для наблюдения монографич. методом» (Самара, 1924), «Переустройство современной деревни» (Самара, 1925); А.М. Большаков" «Советская деревня (1917—1925)» (Л., 1925), «Деревня по­сле Октября» (Л., 1925), «Деревня 1917 —1927 гг.» (М., 1927); Н.А. Росницкий «Лицо деревни. По материалам обследования 28 волостей и 32730 крестьянских хозяйств» (М.-Л., 1926); Я.А. Яковлев «Наша деревня. Новое в ста­ром и старое в новом» (М., 1924); А.И. Хрящева «К вопросу о неправильных приемах исследования динамики крестьян­ского хозяйства» (М., 1923), «К вопросу о принципах груп­пировки массовых статистических материалов в целях изучения классов в крестьянстве» (М., 1925), «Доклад А.И. Хрящевой о сельскохозяйственной переписи» (М., 1926), «Группы и классы в крестьянстве» (Изд. 2-е, М., 1926); Я. Шафир «Газета и деревня» (Изд. 2-е, М.-Л., 1924); Я.Д. Кац «Наемный труд в крестьянском хозяйстве Сибири» (Новосибирск, 1926); А.И. Гайстер «Расслоение деревни» (М.-Л., 1928), «Процесс коллективизации» (М., 1931) и др.

В связи с задачами индустриализации, развития науки, культуры и образования исследователи ряд своих работ посвятили изучению интеллигенции, например: Л. Минц «Технические силы СССР» (Статистическое обозрение. — 1928. — № 8); И. Булатников «О кадрах сельского учитель­ства» (Народное просвещение. — 1929. № 8-9); А.Б. Шевелева «Научные кадры в СССР» (Научные кадры и научно-исследовательские учреждения СССР.— М., 1930), Н. Зимин «О научных кадрах партии» (Больше­вик. — 1929. № 13-14), «Инженерные кадры промышлен­ности» (М., 1930) и др.

В 20-е годы стали широко проводиться исследования бюджетов времени трудящихся во всех сферах обществен­ного производства. Благодаря этим исследованиям появи­лась возможность не только развивать сознательное отношение к временным характеристикам человеческой жизни, улучшать самоконтроль, способствовать большей рационализации жизненных процессов, но и на основе пол­ученных результатов делать научно обоснованные реко­мендации, направленные на изменение трудовой и социальной жизни изучаемых групп. В течение 1922 — 1934 гг. было изучено более 100 тыс. суточных бюджетов времени разных слоев населения и на основе этого опубликовано около 70 работ по этой проблеме. Среди них можно отметить работы Струмилина «Бюджет времени русского рабочего и крестьянина в 1922- 1923 гг. Стат.-экон.очерк» (М.-Л., 1924), «Рабочий быт в цифрах» (М.-Л., 1926). Также пред­ставляют интерес и исследования бюджетов времени, отра­женные в работах: Я.В. Видревич «Бюджет времени и заработная плата специалистов. Стат.-экон. очерки» (М., 1930), B.C. Овсянников «Как живет рабочий в СССР (По материалам обследований рабочих бюджетов)» (М., 1928), В. Михеева «Бюджет времени рабочих и служащих Москвы и Московской области» (М.-Л., 1932).

Специально по заданию ЦК РКСМ в 1924—1925 гг. бы­ли проведены исследования бюджетов времени комсомоль­ских активистов, пионеров и школьников. Для изучения бюджета времени детей и подростков даже специально был создан педагогический отдел в научно-педагогическом институте, руководить которым был назначен М.С. Бернштейн. Полученные данные нашли отражение в следующих работах: М.С. Бернштейн «Как поставить учет бюджета времени нашей молодежи» (М.-Л., 1925), «Что школа де­лает для населения. Результаты Всесоюзного обследова­ния» (М., 1927); М.С. Бернштейн, Н.А. Бухгольц «Домашний труд детей и школьников» (М.-Л., 1927); М.С. Бернштейн, A.M. Гельмонт «Наша современность и дети. Педологич. исследование о социальных представлениях со­временных школьников» (М.-Л., 1926); A.M. Гельмонт «Чем занят день пионера и школьника. По материалам обследования Центр. пед. лаборатории МОНО» (М., 1927), «Бюджет времени пионера и школьника» (М., 1933); Н.Н. Иорданский «Культурно-просветительная деятельность кооперативных союзов и объединений. По данным анкеты, проведенной Культ.-просв. подотд. Сов.В.К.С. в янв.-марте 1918 г.)» (М., 1919), «Организация детской среды» (М., 1925), «Черты из быта школьников. По материалам г. Сер­геева, Моск. губ.» (М., 1925). Также они были опубликова­ны в ряде сборников под редакцией Бернштейна «Бюджет времени нашего молодняка. Сб. ст.» (М.-Л., 1927), «Бюджет времени школьника. Сб. ст.» (М.-Л., 1927); под редак­цией Н.Н. Иорданского «Самодеятельность учащихся в трудовой школе. Хрестоматийный сборник» (М.-Л., 1926); под редакцией Гельмонта «Труд и досуг ребенка. Сб. ст.» (М., 1927), «Детская самоорганизация в сельской школе. Из практики мест. Сб. ст.» (М., 1927) и др.

Особое внимание уделялось исследованию проблем молодежи. Это было обусловлено как тем, что молодежь — это будущее страны, так и тем, что молодежь в возрасте от до 27 лет составляла 1/5 всего населения России (около 31 млн. человек). К тому же перепись населения 1920 г. показала, что грамотность населения самая высокая была среди 14-летних подростков — 649 человек на 1000 человек обоего пола, в возрасте 20 —24 лет — 613 человек, в возрасте 25—29 — 577, а среди 30— 39-летних — уже только 488 /169, с. 18/. Поэтому наиболее важной в этот период была проблема труда молодежи.

Постановлением Совнаркома от 13 окт. 1922 года было решено периодически проводить медицинский осмотр всех подростков до 18 лет, работающих на предприятиях и в учреждениях (государственных и частных) с целью выяс­нения соответствия их здоровья выполняемой работе и, в случае необходимости, перевода на более легкие работы, а также для направления обнаруженных больных в дома отдыха, санатории, курорты и т.п. В связи с этим в 1923 г. было проведено обследование подростков в г. Москве и губернии и собрано около 20 тыс. личных анкетных данных /75, вып. 1 с.3/.

По данным обследования, проведенного в 1923 г., было выяснено, что для преобладающей массы подростков воз­раст поступления на работу приходится на 3 года — 14, 15, и 16 годы жизни, так, около 74% юношей и 80,5% девушек в возрасте 14—16 лет уже начинали работать /75, вып. 1; с.8/. При этом примерно 30% этой молодежи вообще не имели никакого образования. Необходимо отметить, что в этой массе 7—12-летние работающие мальчики и девочки составляли значительную группу. Например, по г. Москве и Московской губернии количество работающих такого воз­раста колебалось от 4 до 12%. Процент подростков, поступающих на работу в детском возрасте 7 — 12 лет, в городе был значительно выше, чем в губернии.

Благодаря проведенным социологическим исследовани­ям Советское государство приняло ряд специальных реше­ний, направленных на преодоление данных проблем. Для подростков 16—18 лет был ограничен рабочий день до 4—6 часов на предприятии, а в условиях ремесленного труда до 6 часов. Оплата за 4-х и 6-часовой рабочий день шла им как за полный 8-часовой. Запрещены были ночные и сверх­урочные работы /159/. Перестали принимать на работу детей моложе 14 лет, а для их жизнеобеспечения было от­пущено 50 млн. рублей, которые распределили по школам. Для граждан до 16 лет была ликвидирована трудовая повин­ность, определен был список вредных работ, на которые молодежь не допускалась, и для молодых рабочих моложе 18 лет установлен месячный отпуск /20, с.29—30/.

Началась переориентация молодежи на образование и профессиональную подготовку. А это, в свою очередь, при­вело к необходимости проведения исследований, направ­ленных на изучение жизненных планов молодежи, выяснения причин выбора будущей профессии, а также изучения их быта и социального состава. Среди работ, посвященных изучению проблем молодежи, можно отметить следующие: С.Р. Дихтяр, Б.Я. Смулевич «Рабочая моло­дежь Белоруссии. Численность, состав, быт, условия труда и физическое состояние. По материалам мед.-сан.обследования 1925 г.» (Минск, 1926); Я.Д. Кац «Труд и быт рабо­чих подростков Сибири. По данным текущей статистики и материалам медосмотра подростков в 1926 г.» (Новосибирск, 1927), Б.Б. Коган, М.С. Лебединский «Быт рабочей молодежи. По материалам анкетного обследования» (М., 1929), А.И. Колодная «Интересы рабочего подростка. Опыт изучения одной анкеты» (М.-Л., 1929) и др.

Уделялось внимание и изучению условий жизни, мате­риального положения различных категорий населения в послереволюционный период. Специально для этого с 1918 по 1929 г. Центральное бюро статистики труда проводило регулярные исследования быта рабочих. Эти исследования являются правдивой летописью глубоких социальных про­цессов того времени, радикально изменивших быт совет­ских рабочих. Назовем лишь некоторые работы, посвященные этой проблеме: Г.С. Полляк «Бюджеты рабо­чих и служащих к началу 1923 г.» (М., 1924), A.M. Стопани «Нефтепромышленный рабочий и его бюджет» (М., 1924), E.O. Кабо «Питание русского рабочего до и после войны. По статистическим материалам 1908—1924 гг.» (М., 1926), «Очерки рабочего быта. Опыт монографического исследо­вания домашнего рабочего быта» (М., 1928. т.1), Я.Д. Кац «Иркутский рабочий и его бюджет. По данным бюджетного исследования в мае 1923 г.» (Иркутск, 1923), А.Н. Татарчуков «Воронежский рабочий. Его бюджет и заработная плата. (Материалы по статистике труда за 1922 г.)» (Воро­неж, 1923), «Программа и методы текущих наблюдений за изменениями в сфере труда» (Воронеж, 1926); В.А. Андре­ев «Костромской текстильщик и его бюджет. По обследова­нию 1923 и 1924гг.» (1925), И.Н. Дубинская «Бюджеты рабочих семей на Украине в 1925 - 1927 гг. Данные теку­щего обследования» (Харьков, 1928); Н. Гумилевский «Бюджет служащих в 1922—26 гг.» (М., 1928) и др.

Полученные данные использовались не только в науч­ной работе, они оказывали также большую помощь стати­стическим и планирующим органам при разработке плановых заданий, изменении цен, налогов и т.д.

На основе материалов переписи населения 1920 и 1926 гг., экспедиционных демографических обследований про­водились исследования по социальным проблемам народо­населения. Этим проблемам посвящены такие работы, как: Т.Я. Ткачев «Социальная гигиена» (Воронеж, 1924); З.Г. Френкель «Общественная медицина и социальная гигиена» (Л., 1926); Л.Л. Паперный «Проблемы народонаселения с точки зрения марксистской социологии» (М.-Л., 1926); Б.Я. Смулевич «Заболеваемость и смертность населения городов и местечек БССР» (Минск, 1928); С.А. Новосельский, В.В. Паевский «Смертность и продолжительность жизни населения СССР» (М., 1930); А.И. Гозулов «Влия­ние мощности хозяйства на структуру основных свойств населения» (Ростов н/Д., 1925), «Начальное образование и перспективы всеобщего обучения на Северном Кавказе» (Ростов н/Д., 1926), «Морфология населения. Опыт изуче­ния строения основных свойств населения Сев.-Кав. Края по данным трех народных переписей — 1926, 1920 и 1897 гг.» (Ростов н/Д, 1929); И.Н. Дубинская «Рабочие кадры каменноугольной промышленности Донбасса. Итоги пере­писи 1929 г.» (Харьков, 1930) и др.

Конкретные социологические исследования проводи­лись и по проблемам брака и семьи. Интерес многих теоре­тиков марксистских партийных лидеров к этому вопросу был связан с тем, что революционное изменение общества в России, естественно, затронуло все сферы общественной жизни, в том числе и семью. Этой проблеме посвятили ряд своих публикаций А.В. Луначарский, A.M. Коллонтай и др. Значимость этих работ заключалась в том, что в них, в отличие от широко распространенного в марксистской соц­иологии в 20—30-е годы абстрактного теоретизирования, часто скатывающегося до простой схоластики, делались по­пытки сочетать как теоретический, так и эмпирический анализ. Хотя, к сожалению, а это было связано с идеологи­ческими установками, факты часто интерпретировались неверно. Например, увеличение числа разводов в стране они истолковывали как показатель распада института семьи вообще. Использование только институционального подхода при исследовании семьи и игнорирование рассмот­рения семьи как малой группы, естественно, привело к тому, что построение семьи приравнивалось к образованию формальной организации, которая была жестко детермини­рована со стороны экономических, правовых институтов и норм.

К числу заслуживающих внимания работ по этой про­блематике относятся следующие труды: И.Г. Гельман «По­ловая жизнь современной молодежи. Опыт социально-биологич. обследования» (Изд. 2-е, доп., М.-Л., 1925); «Семья и брак в прошлом и настоящем» (Изд. 3-е, испр., М., 1927); С.Я. Вольфсон «Социология брака и семьи» (Минск, 1929), «Брак и семья в их историческом развитии» (в кн. К.Н. Ковалева «Историческое развитие быта женщины, брака и семьи». М., 1931) и др. Вольфсон считал делом чести марксистской мысли создать марксист­скую социологию семьи.

Следует остановиться на развитии социалистической мысли в искусствоведении. Так, в Институте истории ис­кусства в 1924 г. был создан сектор социологии. А в Акаде­мии материальной культуры, по инициативе Н.Я. Марра, организована комиссия по социологии искусства.

Было проведено большое количество исследований, на­правленных на изучение средств массовой информации, а также связанных с проблемами образования и воспитания. Изучалось общественное мнение, интересы читателей, а также зрителей театра и кино. При этом, если при анализе читателей использовались традиции аналогичных исследо­ваний, проводимых в дореволюционный период, то исследования, посвященные изучению кинозрителей, появились впервые только в советский период. Проводимые исследования оказывали большую помощь государственным opганизациям в ликвидации неграмотности и культурной отсталости трудящихся.

Чаще всего исследовались читатели массовых библиотек, покупатели книг, подписчики и читатели газет, разные половозрастные и профессиональные группы читателей для выяснения того, что в основном читают. Полученная ин­формация оказывала большую помощь при формировании издательских планов, способствовала улучшению темати­ки и структуры газет, журналов, а также влияла на совершенствование работ массовых библиотек. Исследования кинозрителей были направлены как на решение аналогичных целей, так и на изучение роли кино в политическом, идейном, нравственном и культурном воспитании зрителя. Этим проблемам посвящены следующие публикации: Загорский «Театр и зритель эпохи революции» («О театре». Тверь, 1922); В. Федоров «Опыт изучения зрительного зала» (Жизнь искусства.— 1925. № 18); П.И. Люблинский «Кинематограф и дети» (М., 1925); М.А. Смушкова «Первые итоги изучения читателя. Обзор литературы» (М.-Л., 1926), Я.М. Шафир «Газета и деревня» (Изд. 2-е, M.-Л., 1924), «Рабочая газета и ее читатели» (М., 1926), «Очерки психологии читателя» (М.-Л., 1927); А.Д. Авдеев «Опыт изучения спектаклей для детей. ТЮЗ. 1922—1927.» 1927); А.А. Бардовский «Театральный зритель на фронте и в конце Октября» (Л., 1928); А.В. Трояновский, Р.И. Eгиазаров «Изучение кинозрителя. По материалам Исследовательской театральной мастерской» (Калуга, 1928); Ауслендер «МТЮЗ» (Жизнь искусства.— 1929. № 33} A.M. Гельмонт «Кино — дети — школа. Методический сборник по киноработе с детьми» (М., 1929), «Изучение детского кинозрителя» (М., 1933) и др.

Интересные идеи о связи педагогики и социологии были высказаны А.В. Луначарским. В своей статье «Социологические предпосылки советской педагогики» (1927) он писал: «Марксист-педагог является необыкновенно типичной фигурой марксиста-социолога вообще. Марксист-педагог не смеет шага ступить без социологического образования, без социологической оглядки, они нужны ему отнюдь не в меньшей степени, чем знакомство с педологией или рефлексологией, чем знакомство с методикой и т.д.» /84, с.191/.

Изучением теоретических вопросов взаимодействия социологии и педагогики в 20-е годы занималась и Н.К. Крупская, так, например, она разрабатывала вопросы со­циальной детерминированности воспитания.

Тесная связь теории и прикладных исследований на сты­ке педагогики и социологии привели к тому, что они подня­лись на новый более качественный уровень, чем во многом определяется их актуальность в другие периоды развития общества, требовавшие реформы школьного образования. Интересными становятся проведенные во второй половине 20-х годов исследования, посвященные системе образова­ния и ее роли в обществе. В 1928—1930 гг. как раз происхо­дила реформа системы народного просвещения, поэтому исследования, проведенные в тот период, особенно интерес­ны. В 20-е годы проводились также различные социально-психологические исследования детей, направленные на изучение их социальных представлений, уровня знания, взаимоотношений друг с другом, а также культурного уров­ня работников просвещения.

Среди исследований, проведенных на стыке педагогики и социологии, наиболее интересными были работы, осуще­ствленные коллективом 1-й Опытной станции по народно­му образованию под руководством С.Т. Шацкого, организованной в 1919 г. В основе этих исследований лежа­ла плодотворная идея Шацкого о том, что эффективное воспитание невозможно без знания всех условий среды как материальной (экономика, быт, природа), так и социаль­ной (семья, школа, внешкольные детские учреждения, не­формальные детские сообщества и т.д.). В свою очередь, социальную среду он делил на фабрично-заводскую и дере­венскую.

Шацкий считал, что для того, чтобы школа более эффек­тивно выполняла свои воспитательные функции, необходи­мо найти формы наиболее оптимального влияния школы на социальную среду. Главная задача исследователя заключа­лась в том, чтобы, изучив условия-жизни и личный опыт детей разных возрастных групп, установить, что должна была сделать школа в этой области, чтобы внести новое, полезное в жизнь ребенка, сделать его жизнь более здоро­вой, интересной, содержательной. Научные работники под руководством Шацкого, на основе анализа полученных педагогических документов, делали обобщения и выводы о методах работы учителя, сопоставляя их с достигнутыми результатами. Для проведения исследований использовал­ся довольно широкий круг социологических методов, в ос­новном, метод социального эксперимента.

Ряд работ был посвящен изучению религиозности и ан­тирелигиозных установок населения: Е.Ф. Федоров «Рели­гия и быт в коммунистическом обществе» (М., 1925); А.И. Клибанов «Классовое лицо современного сектантства» (Л., 1928), «Комсомол на фронте безбожия. Как вести комсомолу антирелигиозную пропаганду» (Л., 1929) и др. Особо следует отметить Белоруссию, в этот период там проводи­лись многочисленные конкретные социальные исследова­ния религиозности крестьянства и состояния отдельных религиозных вероисповеданий, в частности сектантских объединений протестантского направления, число которых с начала 20-х годов стало увеличиваться. С.Я. Вольфсон «Сучасныя рэлтйныя настро! на Беларус!» (Полымя.— 1929. № 10), «Современная религиозность» (Минск, 1930), М. Завьялов «Сектантство в губернии и формы антирели­гиозной пропаганды» (Известия Гомельского губкома РКП.— 1925. № 3) и др.

Проводились исследования и в области социологии пре­ступности. В их ходе использовались обширная статистика преступлений, а также богатый опыт отечественной и зару­бежной криминологии. Среди наиболее крупных центров, осуществлявших изучение социальных проблем преступ­ности особо следует отметить организованный в 1925 г. при НКВД Государственный институт по изучению преступно­сти и преступника. Этим также занимался Всеукраинский кабинет по изучению личности преступника и ряд юриди­ческих вузов страны.

Работы сотрудников Института были опубликованы в 4 выпусках сборника «Проблемы преступности» (М.-Л., 1926—1929), специальном сборнике «Растраты и растратчи­ки» (М., 1926) и ряде других сборников и брошюр. Статьи посвящались самым разнообразным темам, имеющим теоретический и практический интерес, благодаря разносто­ронним фактическим и научным данным отражали действительную динамику преступности в ее многообраз­ных проявлениях.

В составе института было образовано 4 секции: социаль­но-экономическая, пенитенциарная, биопсихологиче­ская, криминалистическая. Социально-экономическая секция занималась выяснение причин и условий, вызыва­ющих или благоприятствующих развитию преступности вообще и отдельных преступлений в частности; изучала количественные и качественные изменения преступности, выясняла их социально-экономические причины и подвер­гала социологическому рассмотрению меры борьбы с пре­ступностью.

Сотрудники Института в своей работе опирались не только на соответствующие статистические материалы, на одно из первых мест при изучении преступников был вы­двинут анкетный метод. Для более целесообразного иссле­дования анкетного материала секции тесно сотрудничали друг с другом в работе по собиранию и разработке анкет и установлению первоочередности тем, подлежащих разра­ботке анкетным путем.

Так, например, социально-экономической секцией бы­ло осуществлено массовое социологическое обследование растратчиков. Для этого Статистическим бюро института была разработана специальная анкета и разослана в места заключения, где были проанкетированы 2200 человек, полученные данные были опубликованы в специальном сбор­нике «Растраты и растратчики» (1926).

В опубликованных в сборниках «Проблемы преступно­сти» можно отметить следующие работы: В. Куфаев «Де­тские убийства» (Вып. 1, 1926), Е. Тарновский «Сведения о самоубийствах в Западной Европе и в РСФСР за последнее десятилетие» (Вып. 1, 1926), С. Укше «Женщины — коры­стные убийцы (социологические характеристики)» (Вып. 1, 1926), Б. Змиев «Преступления в области половых отношений в городе и деревне» (Вып. 2, 1927), Г. Манне «Дере­венские убийства и убийцы» (Вып. 2, 1927), Б. Утевский «Рецидив и профессиональная преступность» (Вып. 3, 1928), А. Пионтковский «Убийства селькоров и рабкоров» (Вып. 4, 1929), Т. Кремлева «Воры и воровки больших ма­газинов» (Вып. 4, 1929) и ряд других.

Итак, в 20—30-е годы появляются первые зачатки раз­личных отраслевых социологии, и широкое распростране­ние получило проведение эмпирических исследований. Эти годы с полным на то правом можно назвать периодом становления конкретных социологических исследований в
СССР.

Необходимо отметить, что, несмотря на наличие в исс­ледованиях, проведенных советскими социологами-марксистами, ряда недостатков (слабая разработанность программ, понятийного аппарата, частые нарушения в методике сбора первичной информации и др.), все же они имели большую научную ценность и внесли большой вклад в развитие социологии.

Таким образом, в 20-е годы интенсивно, правда, не всегда последовательно, шел поиск методического арсенала социологии. Благодаря ему накапливался и отрабатывался методический инструментарий науки, ее исследовательская база, шел активный процесс накопления опыта организации проведения социологических исследований, очень жаль, что данные поиски надолго были прерваны, тем самым было приостановлено развитие социологической науки. Предстоит еще изучение и оценка этого опыта в исторических исследованиях. Эмпирический материал, собранный в те годы, в своей основной массе является отражением своеобразия той эпохи. Конечно, к некоторым исследованиям необходимо подходить осторожно, например, к оценке исследований социально-классовой структуры деревни, так как они проводились в 1928—1930 гг. под флагом борьбы с правой оппозицией.

СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА

В УСЛОВИЯХ ТОТАЛИТАРНОГО

СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА

В конце 20-х—начале 30-х гг. социологические исследования свертываются. Режим личной власти не нуждался в социологии, науке, которая раскрывала противоречия общественных процессов широкого социального и локального характера. Тоталитарная система не считала нужным их изучать. Например, проведенные в 20-е годы социологические исследования по вопросам развития села для органов, принимающих политические решения, были связаны с тем, что политическое руководство интересовало: капиталистический или социалистический характер будет носить развитие деревни. В 30-е годы данные исследования уже были прекращены, чтобы скрыть тот факт, что «большой прыжок вперед» и «победа социализма» не были достигнуты. С этим связаны также систематические фальсификации и засекре­чивания статистических данных.

Социология объявляется буржуазной наукой (т.е. лже­наукой), а термин «социология» полностью изымается из употребления. Это приводит к тому, что социология не про­сто прекращает существование на 30 лет в нашей стране, а даже отбрасывается назад. Социологи, в какой-то мере их можно назвать вульгарными, стали выпускать брошюры о «счастливой жизни в колхозе X» или о «социалистическом преобразовании трудовой жизни в ходе первых пятилеток».

В отличие от истории, главная задача которой заключа­лась в оправдании роли партии как единственного носителя исторической истины и подтверждении правильности про­водимой линии на практическую реализацию исторических закономерностей, социология в нашей стране в то время так и не смогла достичь статуса «полноценной» науки. В связи с этим польский философ Адам Шаф дал следующее инте­ресное определение одному из важнейших сталинских принципов: «Важно не то, что люди думают, а то, что они должны думать» /19, с.99/.

В то время возник своеобразный треугольник, который как бы стал перекрывать все социальные науки: историче­ский материализм, политическая экономия и научный ком­мунизм. Социология стала служанкой этих наук и уже определялась как «применение материалистической фило­софии и диалектического метода к исследованию общества и выработке законов общественного развития». При этом все эмпирические данные, получаемые социологией, не должны были противоречить законам и постулатам указан­ных трех наук. А все исследования социальной структуры должны были обосновывать постепенное стирание разли­чий между классами и социальными группами.

В проведенной в 1929 г. Институтом философии Комму­нистической академии дискуссии по проблемам философии и социологии проявилась полная «теоретическая» переори­ентация взглядов социологов и философов на социологию, уже никто не считал, что исторический материализм — это социология марксизма. 30-е годы — это время окончатель­ного утверждения марксизма в качестве идеологической основы общества. Социология объявляется философской наукой, и начинается ее упадок. Теоретической предпосыл­кой разгрома социологии было появившееся утверждение, что «исторический материализм это и есть социология мар­ксизма», а это автоматически вело к выведению эмпириче­ских, конкретно-социологических исследований за пределы социологии, так как они были несовместимы со спецификой философской теории. Практической предпосылкой, как уже подчеркивалось, было господство идеологии тоталитаризма.

Большое влияние на упадок социологии в 30-е годы оказала искусственная драматизация социально-политиче­ской ситуации внутри страны: насильственная коллективизация, кровавое раскулачивание, массовые репрессии. Вместо изобилия наступил голод, в связи с чем у власти исчезла потребность в объективном анализе социальной действительности. Наоборот, возникла совершенно другая потребность — доказать несуществующее, провозгласить черное белым, и наоборот, а с помощью конкретных: социологических исследований практически невозможно было выдать черное за белое. Если экономическая наука в основном опиралась на обобщенные статистические данные, которые предварительно подвергались обработке, то социологи обращались со своими вопросами (анкеты, интервью) непосредственно к населению и, если были соблю­дены все методические требования, получали максимально правдивую, не искаженную ничьим посредничеством ин­формацию. Это создавало определенную опасность для вла­сти, которая начинала широко использовать цензуру, препятствующую проведению социологических исследова­ний.

Нравственная обстановка, которая возникла после дис­куссий 20—30-х гг., привела к тому, что многие исследова­тели-обществоведы вынуждены были либо отойти от разработки актуальных проблем развития общества, на­пример, переключиться на область истории философии и социологии, то есть занять позицию пассивной обороны, либо комментировать «непререкаемые истины», которые, изрекал «отец народов». Были и такие ученые, которые пытались, несмотря ни на что, отстаивать научный дух марксизма, творчески использовать его при анализе соци­альных процессов, но их судьба в основном трагична. Тота­литарный характер политической власти, жесткое подавление всех форм инакомыслия вне партии, недопущение разнообразия мнений внутри нее — все это привело к остановке развития и застою обществознания.

В конце 30-х годов на судьбу социологии сильно повли­яла канонизации выдвинутых И.В. Сталиным различных теоретических положений. Он «упразднил» в директивном порядке существующее самостоятельное положение соц­иологии и попытался даже теоретически обосновать свои действия. В 1938 г. им для «Краткого курса истории ВКП(б)» был написан раздел «О диалектическом и истори­ческом материализме». В нем целая область научного социального знания — исторический материализм была «зачислена» в разряд философского знания. Это привело к тому, что важнейшие составные части социологии стали рассматриваться только на философском, т.е. абстрактно-теоретическом уровне, а конкретные социологические исс­ледования процессов, явлений социальной жизни были полностью прекращены, как и дальнейшие разработки ме­тодов таких исследований.

О том, как происходила ликвидация социологической и экономической науки, в определенной степени можно судить по интервью, которое дала Т.И. Заславская журналу «Огонек», приводя воспоминания своих коллег: «В 30-х годах в Академии наук СССР существовал то ли один инс­титут аграрных проблем (точное название не помню), то ли даже два института аграрного профиля. И вот однажды, в 1934 или 1935 году, сотрудники, как обычно, пришли на работу, а войти в институт не смогли. На дверях было объ­явление о том, что в течение ближайших двух-трех дней институт будет закрыт на профилактику или срочный ре­монт, и сотрудников просят работать дома. В назначенный срок двери оказались открыты, люди прошли к своим рабо­чим местам и обнаружили... пустые столы и шкафы. Все до последнего листка бумаги было изъято: собранная в экспе­дициях первичная информация, социологические анкеты, данные их разработки, находившиеся в работе отчеты, статьи, диссертации.

Не правда ли, сильная акция? Это ведь был целый науч­ный институт, причем достаточно яркий и творческий. И так, в один миг он был раздавлен. А потом социология превратилась в "буржуазную" науку и была, как и все общественные науки, превращена в сферу схоластики, цитатничества и догматизма» /34, с.6/.

5. ПЯТЫЙ ЭТАП

(Конец 50-х — 90-е годы XX века)

«ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ» СОЦИОЛОГИИ

Только во время хрущевской «оттепели», в конце 50-х годов начинается новый период в развитии социологии.

В конце 50-х — начале 60-х годов происходит «второе рождение» социологии как науки в нашей стране. После XХ и XXII съездов КПСС десталинизация общества кардинально повлияла на положение социологии.

В начале 60-х годов, как и в 30-е годы, КПСС второй раз объявила социологию враждебной марксизму наукой. Прикрепление к социологии ярлыка буржуазной науки объяснялось тем, что за рубежом шло активное развитие социологии, а также тем, что в обществе к этому времени необходимо было многое скрывать, не допускать публикования. В монографиях по историческому материализму, изданных в период между 30-ми и 60-ми годами, социальные явления и процессы анализировались предельно идеологизированно на крайне общем абстрактно-теоретическом уровне, в полном отрыве от реальной жизни.

В это время в науке об обществе господствовал догматизм и схоластика. Мало того, что социологические методы конкретного исследования общества вообще не использовались, но они еще были противопоставлены социологическому знанию как преимущественно философскому. Конкретное изучение явлений и процессов социальной жизни былополностью запрещено.

Для широкого развертывания эмпирических исследований необходимо было в первую очередь реабилитировать социологию. Чтобы это сделать, был признан приемлемым только один способ — объявить, что исторический материализм это собственно социология, а саму социологию рас сматривать только как проведение прикладных исследований. То есть встала задача «вернуть» социологию опять в лоно марксизма, при этом постараться не нарушить существующих идеологических законов.

Это привело к тому, что сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, социологические исследования получили законные права гражданства, а с другой стороны, социология как наука не признавалась. В связи с этим в указанный период в научном обиходе под социологией понималась наука, которая занимается проведением конкрет­ных социологических исследований.

В 60-е годы прошел ряд дискуссий, направленных на выяснение предмета социологии, главным образом они бы­ли нацелены на доказательство того, что социология не противоречит марксистской философии и марксистскому мировоззрению. В связи с этим основное внимание было обращено на выяснение соотношения социологии с истори­ческим материализмом, соотношения их методов. Данные дискуссии имели идеологическую направленность, нередко происходило смешивание понятий общественной науки и идеологии, хотя это совершенно разные сферы духовной деятельности.

К 1965 г. уже сложилось мнение, что социология — это наука о законах и движущих силах развития общества. Ее предметом выступало исследование исторически сменяю­щих друг друга общественных формаций, общественных закономерностей (закономерностей развития и становле­ния социальных отношений людей, а также различных форм их взаимодействия). Естественно, данная точка зре­ния на социологию полностью отождествляла ее с истори­ческим материализмом, а методы социологии — с диалектико-материалистической методологией.

Отождествление социологии с историческим материа­лизмом не могло объяснить существования активно склады­вающихся самостоятельных направлений социологических исследований. Данный подход не устраивал многих уче­ных, так как отрицал самостоятельность социологии как науки. Ученые стали делать разные попытки, чтобы найти какой-то компромиссный вариант между тем, что должно быть, и тем, что существует на самом деле.

Была разработана трехуровневая концепция социоло­гии:

— общая социологическая теория как философская наука (исторический материализм), она являлась методологи­ческой основой всего обществознания;

— частные социологические теории (они рассматривались как разделы научного коммунизма, также считающегося философской наукой);

— конкретные социологические исследования выступали в качестве прикладного инструментария сбора эмпириче­ской информации.

Общая социологическая теория, то есть исторический материализм, задавала типовой способ построения частно-социологических теорий, а они, в свою очередь, опирались на обобщение социальных фактов. Конкретные социологи­ческие исследования отождествлялись с социологическим опросом, в основном анкетированием. Поэтому под соц­иологом понимали человека, «бегающего с анкетами».

Данная трехуровневая концепция стала своеобразным компромиссом, получилось некое полуфилософское зна­ние: социологическим исследованиям дали право граждан­ства, а социологии как самостоятельной науке — нет. Хотя эта концепция и способствовала утверждению статуса кон­кретных социологических исследований, в то же время она затруднила включение отечественной науки в мировой про­цесс развития социологии.

Многие ученые (В.А. Ядов, А.Г. Здравомыслов, Б. А. Грушин, Ю.А. Левада, В.Э. Шляпентох и др.) стали пони­мать, что социология должна иметь свой собственный кате­гориальный аппарат, так как для нее характерно рассмотрение общества в более специфических понятиях, чем философские абстракции. Кроме того, для социологии очень важно, чтобы ее понятия можно было соотнести с эмпирически проверяемыми фактами. По этому поводу Ядовым было написано следующее: «Основные понятия макросоциологической теории, в отличие от философских категорий, — не материя и сознание, но социальная струк­тура и социальные институты, культура, социальная орга­низация; не человек, но личность как социальный тип и процессы социализации индивидов; не социальные отноше­ния в их сущностной глубинной основе, но, скорее, соци­альное взаимодействие и социальные взаимосвязи, в основе которых — глубинные социальные отношения, непосредст­венно эмпирически не схватываемые, т.к. они представля­ют достаточно глубокую философскую абстракцию. Еще более конкретизированы понятия частносоциологических теорий: ролевого поведения личности, форм социальной организации и др.» /171, с. 11/. Из этого становилось ясно, что философия не в состоянии непосредственно перераба­тывать данные общественной жизни, только социологии под силу осуществить эту задачу, используя свои соответ­ствующие уровни. И только с помощью социологии можно решать проблему человека конкретно-исторически, а не абстрактно.