Теория_метафоры_сборник_статей_copy (3). Н. Д. Арутюновой
 Скачать 3.06 Mb.
|
|
359 эвристические механизмы, способствующие пониманию когнитивного процесса, создающего метафору. Мыслительный процесс, представленный в идеальных конструкциях этими тремя уровнями, соотносит их друг с другом при производстве метафор и при помощи более общего процесса, который я называю процессом познания. Рассматриваемые изнутри, метафоры функционируют как когнитивные процессы, с помощью которых мы углубляем наши представления о мире и создаем новые гипотезы. Рассматриваемые извне, они функционируют в качестве посредников между человеческим разумом и культурой. Новые метафоры изменяют повседневный язык, которым мы пользуемся, и одновременно меняют способы нашего восприятия и постижения мира. По мере того как метафоры входят в общий обиход, увеличивается объем словарных статей. Метафоры нередко угасают или умирают, становясь расхожей монетой. Поскольку метафоры меняют язык, они играют определенную роль в культурной эволюции. Оказывая влияние на наше поведение, метафоры могут играть свою роль ив биологической эволюции. Включенность в эти параллельные, но различные типы эволюции позволяет считать метафору интегральной частью того, что некоторые исследователи, например, Дональд Т. Кэмпбелл, называли эволюционной эпистемологией. Предложенная экспликация метафоры, основанная на иерархии глубинных структур, немедленно сталкивается с проблемой порочного круга. Можно ли надеяться что-либо объяснить, если объяснение, призванное способствовать пониманию метафоры как когнитивного процесса, исходит из того, что этот самый когнитивный процесс обеспечивает организацию упомянутых трех уровней Полностью устранить эту порочность нельзя, но ее можно несколько смягчить. Данный порочный круг того же рода, что и возникающий при попытках определить природу значения, избегая значения в самом определении. Я пытаюсь смягчить порочность определений путем постулирования границы между двумя видами языка на уровне 1: обычный язык, который буквален, и метафорический язык, который я считаю фигуральным, или небуквальным. Существование буквального языка, отличного от метафор, обеспечивает общий объективный фон, позволяющий судить о значении и частичной истинности метафор. Эта независимость буквального языка от когнитивного процесса метафоризации освобождает суждения о метафоре от порочного круга, когда исследователь использует процесс, который он стремится объяснить, в качестве сути самого объяснения. Полностью избежать этого, однако, невозможно, поскольку, как я уже отмечал, значение референтов метафоры нередко может быть определено только путем обращения к контексту метафоры в поверхностном языке (уровень 1). Мы обнаруживаем сходную ситуацию, когда осознаем, что 360 любая объяснительная теория метафоры неизбежно предполагает лежащую в основе базисную метафору, на которой строится объяснение. Базисные метафоры — это исходные теоретические представления о природе метафоры, постулируемые теоретиками, такие, как метафора представляет собой противоречие, если понимается буквально (теория контроверзы) или метафора — это аналогия теория сравнения. Мы снова не можем полностью избавиться от круга, ибо, решая задачу построения нетривиальной объяснительной теории метафоры, должны исходить из того, что метафора частично совпадает стем, чем она в буквальном смысле слова не является признание того, что теории метафоры предполагают лежащие в основе базисные метафоры, не влечет с необходимостью вывод о том, что сам язык должен быть целиком метафоричным. Это не следует из признания того, что теории метафоры сами по себе метафоричны. В другом месте я приведу подробную аргументацию в пользу того, что эти два тезиса можно с успехом разграничивать, а также того, что игнорирование различий между метафорами и буквальным способом выражения не только затрудняет понимание природы метафоры, но и не гарантирует теорию от ассоциаций с малопривлекательной релятивистской теорией истины. Из моего тезиса о существовании буквального языка вытекают важные следствия для всей теории метафоры, включая природу значения метафоры, ее истинностное значение и ее роль как посредника между разумом и культурой. Пожалуй, наиболее спорным положением теории метафоры, выдвигаемой в настоящем исследовании, можно считать мое убеждение в том, что оптимальным способом представления глубинных структур на уровнях 2 и 3 являются абстрактные репрезентации. К преимуществам этого положения следует отнести универсальность математических структур и большую точность выражения по сравнению со средствами естественных языков. Стремясь к достижению максимальной точности при подходе к явлению, обладающему внутренней неопределенностью, я прибегнул к помощи таких точных и одновременно гибких формальных структур, как нечеткие множества и многозначные логики. Пользуясь абстракциями для описания глубинных структур, я не претендую на большую объективность по сравнению с метаязыком, в котором для объяснения метафоры используются слова обычного языка. Формальный язык, употребляемый в формальных структурах, дает некоторый альтернативный способ выражения, позволяющий сконструировать частичный визуальный образ организации естественного языка. Представьте себе иерархическую сетку в мерном пространстве с нечетким множеством в каждом из узлов (то есть множеством, члены которого могут принадлежать ему частично, а не по принципу или/или). Каждое нечеткое множество определяет слово. Некоторые из слов, определяемых нечеткими множествами, представляют собой категории, описывающие объекты и события физического мира. Образ этой формальной структуры во многом напоминает модели, используемые химиками для представления молекул. Образ лишь частично отражает интуитивные представления о языке, поскольку трудно представить себе более чем три измерения, а я постулировал мерное пространство. Мое принятие формальных абстракций, иерархически организованных квази- математическим образом, отражает господствующее в настоящее время метафорическое представление о вычислительной работе как основе познания. Этому представлению соответствует предлагаемый далее анализ компьютерной метафоры. Предлагаемая трактовка компьютерной метафоры служит иллюстрацией к проблемам метафоры и, кроме того, подводит читателя к основному положению настоящего исследования, а именно к тезису о том, что сама метафора объясняется наилучшим образом, если рассматривать человеческий разум как компьютерный механизм. Согласно этому представлению, метафоры являются результатом воздействия определенного когнитивного процесса на формальные семантические структуры. Этот когнитивный процесс в значительной части, особенно в том, что касается его творческих аспектов, пока неясен, однако я указываю на некоторые компоненты этого процесса, в частности, на организацию памяти, необходимую для того, чтобы допустить необычное соположение референтов, которое мы находим в метафорах. В результате обсуждения различных возможностей я прихожу к заключению, что вероятность найти в настоящее время алгоритмическое описание творческого когнитивного процесса, при помощи которого порождаются метафоры, относительно мала. Однако невозможность полного объяснения метафоры только посредством формальных абстракций не ставит под сомнение применимость абстрактных структур к тем аспектам создания метафор, которые поддаются соответствующему объяснению. Таким образом, мое объяснение метафоры было бы правильнее считать квазиформальным, чем полностью формальным. Если бы мне удалось построить алгоритмы для универсального производства метафор, я, может быть, свел бы метафору к рекурсивной функции, но творческий аспект метафоры и ее часто неожиданная вариативность, как кажется, этому сопротивляются. Я бы также рискнул утверждать, что свойства неведомого могут быть не только предсказаны, но и выведены дедуктивным способом. Я разделяю представление Канта о границах концептуализации, и это позволяет мне удовлетвориться моим квазиформальным подходом к описанию метафоры. Использование квазиформальной иерархической структуры для объяснения метафоры сходно с использованием математической модели для репрезентации события или ощущения. Сначала следует принять решение использовать математическую модель, а затем уже решать, какой именно моделью воспользоваться. Я пришел к заключению о 362 том, что формальная структура будет полезной при объяснении глубинных аспектов когнитивного процесса, порождающего метафоры, и после этого сделал выбор, остановившись на некоторой квазиформальной структуре, связанной с сетками, иерархией и нечеткими множествами. Стем же успехом я мог бы выбрать другую формальную структуру со всеми ее преимуществами и недостатками. Моя модель ставит своей задачей разрешение проблем, связанных с семантическим сдвигом, необходимым для порождения метафор, и я надеюсь, что в целом преуспел в этом предприятии. Что касается отношения к стандартным теориям метафоры, то мою теорию можно было бы назвать формальной версией интеракциональной теории метафоры, которую обычно связывают с именем Макса Блэка. Я пытаюсь доказать, что метафора есть результат когнитивного процесса, который сополагает два (или более) референта, обычно не связываемых, что ведет к семантической концептуальной аномалии, симптомом которой обычно является определенное эмоциональное напряжение. Концептуальный процесс, порождающий метафору, распознает как сходные свойства референтов, на которых основывается аналогия, таки несходные, на которых строится семантическая аномалия. Степень сходства и несходства определяет истинностное значение метафоры. Я использую четырехзначную логику для выражения таблицы истинности, так что предполагается более подробная классификация метафоры, чем только определение в терминах истинности ложности, предусматриваемое стандартной формой двузначной логики. Я отвергаю тезис сторонников «контроверзной теории метафоры, согласно которому метафоры, понимаемые буквально, непременно выражают ложь. Как я стараюсь показать, восприятие метафор как помогающих проникнуть в суть вещей и как передающих частичные истины вовсе необязательно предполагает первоначальное понимание метафоры как намеренного выражения лжи. Метафора может описываться как процесс в двух смыслах (1) как когнитивный процесс, который выражает (express) и формирует (suggest) новые понятия, и (2) как культурный процесс, посредством которого изменяется сам язык. Чтобы прояснить эти процессы, я воспользуюсь предложенным Филиппом Уилрайтом разграничением между эпифорами и диафорами. Уилрайт характеризует эпифоры как такие метафоры, в которых экспрессивная функция превалирует над суггестивной. В диафорах, напротив, суггестивная функция преобладает над экспрессивной. Поскольку в основе метафоры лежат как сходства, таки несходства между свойствами ее референтов, в любой метафоре присутствует и эпифорический и диафорический элементы. Метафора, в большей степени связанная со сходством между свойствами ее референтов, может считаться эпифорой, тогда как метафора, в большей степени связанная с несходством, может считаться диафорой. Это разграничение особенно полезно при описании второго культурного процесса. Метафора может возникнуть либо как диафора, либо как эпифора, а затем в процессе употребления изменить свой статус. Диафоры могут превратиться в эпифоры по мере того, как ассоциативно связанные сними гипотетические понятия (their hypothetical suggestions) находят подтверждение в опыте или эксперименте. Эпифоры могут стать элементами повседневного языка в результате частого употребления, делающего их вполне привычными для говорящих. Когда это происходит, в словарь обычно включается новое лексическое толкование соответствующего слова или слов (референтов. Некоторые метафоры остаются диафорами, некоторые остаются эпифорами, в то время как другие меняют свой статус в результате превращения диафор в эпифоры, а эпифор — в элементы повседневного языка. Не являясь статической грамматической категорией, метафора существует ив виде динамического когнитивного процесса, предлагающего новые гипотезы, ив виде динамического культурного процесса, изменяющего наш устный и письменный язык. Яне только кладу в основу своей теории метафоры когнитивное взаимодействие, но и предполагаю междисциплинарное взаимодействие между философией и психологией. Я писал эту работу как философ, заинтересованный в построении объяснительной теории метафоры, основанной на наблюдениях и теориях не только моих предшественников-философов, нов еще большей степени современных лингвистов и психологов. Я надеюсь, что серьезное внимание, которое я уделяю данным психологических экспериментов и экспериментально подтвержденным теориям, способствовало тому, что я продвинулся по пути к возвращению философии подобающего ей эмпирического статуса. Позитивисты прошлого полагали, что они сохраняли эмпирическую ориентацию, защищая принцип «прове- ряемости». В своей теории метафоры они искали подходов, которые сделали бы метафору способной к эмпирической проверке. В противовес этому я обращаюсь к свидетельствам экспериментов, которые проводят с метафорой психологи, полагая, что сами экспериментальные свидетельства более важны, чем правило или анализ, обеспечивающие (принципиальную) проверяемость метафоры. Этот шаг дает мне возможность обобщить работы других исследователей и соответственно формулировать мои аргументы на основе эмпирических данных. Философ, не принимающий этого метода, может возразить, что психологи сам легко справится с задачами обобщения и что моя методика оставляет меня не удел. Я с радостью готов согласиться стем, что психологи (а также и другие, а не только философы способны обобщать данные, касающиеся метафоры, и формулировать аргументы. Многие психолингвисты уже именно этими занимаются. Однако принимая предлагаемую методику, я надеюсь не только обосновать эмпирический базис философии но и построить более совершенную процедуру моделирования в качестве определенного приближения к действительности. Почему, изучая когнитивный процесс производства и понимания метафоры, исследователь должен ограничиваться лишь тем, что говорили до него философы, и тем, как выглядит метафора в повседневном языке или в логике Почему бы не изучить различные подходы к исследованию метафоры, предлагавшиеся в других науках В своем исследовании я мог бы уделить больше места литературоведческим работам по метафоре, ноне стал этого делать, поскольку фокус моего внимания был намеренно сосредоточенна метафоре как на механизме познания (cognitive device). А для исследования различных теорий, касающихся познания, больше всего может дать психология. Моя приверженность формальным структурам (компьютерная метафора) заставляет искать аргументы и доказательства также ив кибернетике и математике. Новая дисциплина, которую часто называют «когитология», объединяющая философию, психологию, лингвистику и кибернетику, в наибольшей степени соответствует моему подходу. Междисциплинарный характер данной работы необходимо означает, что мой подход часто и намеренно оказывается эклектичным. В худшем случае эклектичный подход совмещает идеи и данные, которые не согласуются друг с другом или же ведут к явным противоречиям. Надеюсь, что я избежал этой опасности, но если будущие рецензенты обнаружат в моей работе противоречия, я готов к отступлению и к модификации моей теории. Предпочитая дурной схеме схему, которая не столь плоха, нов тоже время и не вполне хорошая нахожу возможным сочетать идеи и аргументы, не имеющие непосредственного отношения друг к другу. Я считаю хорошим эклектизмом совмещение идей и данных, которые могут быть оправданы с помощью хороших теоретических аргументов, особенно (применительно к данной работе) при помощи квазиматематических структур. Я стремился, хотя, быть может, и не всегда успешно, использовать психологические и лингвистические данные (без искажения, однако иногда с некоторой переинтерпрета- цией) для обоснования философских аргументов в пользу рассмотрения метафоры как когнитивного процесса. Такой подход предлагался и другими исследователями в их статьях, разделах монографий и докладах на конференциях [11]. Однако мне неизвестны попытки применить к исследованию метафоры когнитивный подход в таком объеме, как это делается в данной работе. Представляется неизбежным, что некоторые ее выводы покажутся небесспорными,и я с готовностью принял бы участие в дальнейшем обсуждении природы метафоры с теми, кто серьезно интересуется данной проблемой, но, может быть, иначе подходит к ее объяснению. Ради максимально возможной отчетливости выводов и конкретизации ряда абстракций в работу включены многочисленные примеры метафоры, извлеченные из двухосновных источников 365 (1) литература, особенно поэзия, и (2) наука. Когда женив том, нив другом источнике мне не удавалось найти примеры, подходящие для иллюстрации какого- либо тезиса, я конструировал свои собственные. В заключение, прежде чем читатель погрузится в пучину теории, позвольте мне сделать некоторые предупреждения, в частности, указать на то, какие задачи данная книга намеренно не ставит перед собой. Я делаю это на основании прежнего опыта с моей более ранней книгой о метафоре [8], имея ввиду будущих рецензентов. Отмечу сначала как положительный факт то обстоятельство, что, стремясь сохранить последовательность в моем эмпирическом подходе к исследованию как семантики, таки истинности, я сочетаю многозначную истинностную логику с комбинационной теорией истинности, включающей аспекты теории непротиворечивости и соответствия. Это может показаться читателю чем-то вроде подвига, достойного Гудини; позвольте мне заверить читателя в том, что выполнение этой задачи оказалось очень нелегким делом и что меня до сих пор беспокоит место, занимаемое в моей теории традиционным понятием противоречия. Предлагать семантический анализ метафоры, игнорируя при этом перформа- тивные функции метафоры, — значит обречь семантический анализ на неполноту. Однако подход к метафоре как к речевому акту несуществен для теории, рассматривающей метафору как когнитивный процесс. Моя теория находит дополнение, прежде всего, в исследованиях речевых актов. Но если я расширяю свою теорию в данном направлении, почему бы не расширить ее в других направлениях, таких, как литературная критика, роль метафоры в мифе и отношение между метафорой и символикой Единственное, что я могу сказать по поводу этих и других упущений, — это то, что я хотел сконцентрировать внимание на когнитивных аспектах метафоры, отложив другие темы на будущее. В послесловии я указываю на некоторые темы для будущих изысканий, связанные с обсуждаемыми в книге вопросами. А теперь я желаю читателю счастливого пути в путешествии по компьютерному и когнитивному миру метафоры. КОМПЬЮТЕРНАЯ МЕТАФОРА Компьютерная метафора в познании. Объяснения, лишенные метафоричности, были бы трудными, если не невозможными ведь для того, чтобы описать неизвестное, мы должны прибегнуть к понятиям, которые мы знаем и понимаем, и, таким образом, суть метафоры состоит в необычном соположении знакомого и незнакомого. Современные исследования соприкасаются с таким изучением отношения между разумом и мозгом, которое связано с использованием базисных метафор как основания для построения теорий. Среди различных метафор, которые, как можно предположить, лежат в основе взаимосвязи между разумом и мозгом, центральное положение занимает компьютерная метафора, в соответствии с которой мозг может рассматриваться как вычислительный механизм, сходный с компьютером, а разум представляет собой ряд программ, обеспечивающих функционирование мозга. Человеческое мышление едва ли сводится к функциям мозга скорее, человеческое мышление и функции мозга составляют вместе вычислительный процесс. Аппаратное обеспечение мозга, подчиненное программному обеспечению разума, производит вычислительную работу, традиционно называемую познанием. Зенон Пылышин так описывает сущность компьютерной метафоры Взгляд, согласно которому познание может быть сопоставлено с вычислительным процессом, широко распространен в современных теориях познания, даже среди тех, кто не использует компьютерные программы для моделирования когнитивных процессов. Одно из основных понятий, используемых этим подходом, которое иногда называют обработкой информации, сводится к тому, что когнитивные процессы представляют собой формальные операции, производимые над символическими структурами таким образом, это формалистский подход к теоретическому объяснению. Практически конкретные примеры символических структур можно представить себе как выражения, записанные с помощью определенной лексикографической нотации (как это принято в лингвистике или математике, или же они могут получить физическое воплощение в компьютере в качестве структуры данных либо выполнимой программы [13, р. 111]. Компьютерная метафора познания представляет собой наглядное свидетельство успешности интеракционального подхода к метафоре. Появление современного компьютера принесло с собой метафорическое представление о думающих машинах кибернетики, философы и психологи, усвоившие метафорическое представление о том, что компьютеры занимаются умственной деятельностью, которая сродни человеческой, создали новую дисциплину, занимающуюся искусственным интеллектом. В интеракциональной метафоре оба члена метафоры подверглись модификациям. Когда мы употребляем метафорическое выражение машины думают, тоне только машины получают атрибуты думающих человеческих существ — так, мы задаемся вопросом, обладают ли машины намерениями и чувствами, а также способностью делать рациональные умозаключения, — но и мыслители (человеческие существа) получают атрибуты компьютеров. Именно это происходит в компьютерной метафоре разум человека описывается в терминах компьютерных свойств. Мы говорим о нейронных состояниях мозга, как если бы они были подобны внутренним состояниям компьютера мы говорим о моментальных процессах мышления, как если бы они были алгоритмичными. Компьютеры подобны разуму во многих отношениях они могут хранить данные, запоминать их, манипулировать ими, научиться распознавать новые схемы и даже создавать новые когнитивные схемы. Мыслительная деятельность человека подобна действиям компьютеров люди могут манипулировать цепочками символов в соответствии с правилами языка и математики. Хотя компьютеры производят многие операции быстрее и более эффективно, чем люди, в целом сравнение оказывается в пользу людей, поскольку они обладают эмоциями, творческой способностью и интен- циональностью в отношении многих из своих действий. Те, кто отказывает компьютерам в разумности, подчеркивают уникальность этих человеческих функций, тогда как те, кто наделяет компьютеры искусственным интеллектом, преуменьшают их отличия от человека, отрицая значимость человеческих эмоций для компьютеров и утверждая, что они обладают интенциональностыо. Прежде чем продолжить обсуждение компьютерной метафоры, позвольте мне указать на первую главную проблему теории метафоры — исследование интеракциональной метафоры, воплощенной в утверждении Человек — это компьютер. Что заставляет говорить о сопоставлении людей с компьютерами как о метафоре, а непросто как об аналогии Мы не понимали бы компьютерную метафору, если бы не могли осознать сходства между людьми и компьютерами. Различия не препятствуют аналогии, поскольку наиболее плодотворные аналогии не предполагают изоморфизма, то есть не требуют однозначного соответствия между всеми составными частями. Хотя метафоры предполагают аналогии между свойствами и частями своих референтов, их характерной чертой является странность соположе- ния их референтов. Если мы утверждаем, что метафоры отличаются от аналогий, мы должны более тщательно исследовать природу этой странности. Необходимым условием метафоры является существование определенного сходства между членами метафоры, ноя постараюсь в дальнейшем показать, что аналогия нив коей мере не является достаточным условием. Исторические варианты компьютерной метафоры Попытки пролить свет на природу человека с помощью механической метафоры — отнюдь не феномен двадцатого столетия, поскольку Ламетри свое произведение «Человек-машина» опубликовал еще в 1748 г. Многие из тех, кто не читал его, полагают, что Ламетри всего лишь сравнил человека с механическим устройством, подобным часам. Как видно из следующей ниже цитаты, это ив самом деле так, но он также признавал, что человек — это такая сложная машина, что невозможно заранее составить себе сколько-нибудь ясное представление об этой машине и, следовательно, невозможно дать ей определение, так что он прибег к целому ряду разнообразных метафор, р. 89]. Сначала строго механическая метафора Человеческое тело — это часы, огромные часы, сделанные с таким искусством и изобретательностью, что если колесико, отмечающее секунды, вдруг остановится, минутное колесико будет все равно продолжать свое вращение, и точно также четвертьчасовое колесико и все остальные будут |