Н. Н. Федотова cоциальнофилософский анализ взаимоотношений экономики и общества Глобальный капитализм три великие трансформации Культурная революция Москва 2008 Научная монография
 Скачать 1.82 Mb.
|
|
Глава 1. Продолжающийся кризис реконвенционализации переходного периода: 1960–1990 онных структур японского общества, а изменять цели государства, по- скольку общинные структуры очень хорошо проводят государственное воздействие. Они имеют иерархическую пирамидальную структуру, и управляющее воздействие, поступая на вершину пирамиды, легко спуска- ется вниз. Иногда Японией управляло всего десять чиновников. Японцы провели реформу, отказавшись от либерализации, поддержали имею- щуюся коллективную продуктивность (термин А. Кара-Мурзы). Японское общество изменилось из-за того, что государство сменило свои цели. Здесь не культура адаптировалась к задачам модернизации, а руководя- щие элиты, желающие осуществить модернизацию, адаптировались к культуре. Они поступили, как древнегреческий законодатель Солон. Когда его спрашивали, мудрые ли законы он придумал, он отвечал, что его законы мудры, потому что народ по ним может жить. А если вводят- ся законы, по которым народ не привык и не может жить, основанные на предположении, что народ надо изменить, рекультуризировать, что- бы он мог следовать новым законам, то мало что может получиться. Японцы модернизировались на собственной культурной основе, то есть они, не меняясь культурно, производили современные вещи, про- вели технологическую революцию. Многие, однако, говорят, что стаг- нация Японии 90-х годов — следствие недостаточной вестернизации. Японцы производят то, что им самим в жизни не очень нужно, большин- ство населения живет в прежнем мире. Этот опыт относительно успешен, но, как представляется, ограничен в своих возможностях. Третья форма развития, показывает Хантингтон, — догоняющее раз- витие, при котором пропорции модернизации и вестернизации при- мерно одинаковы. По этой модели развивались Россия, Турция, Мексика и другие страны. Но и эта модель, обеспечив ряд достижений, в конечном итоге заводит в тупик. Он возникает, во-первых, из-за уже упомянутой особенности ускоренной трансформации Запада сегодня, не позволяю- щей установить, какую фазу развития Запада догоняет Россия. И второе: если рекультуризация, т.е. элемент вестернизации, отрицания собствен- ной культуры, осуществляется очень быстро или является чрезвычайно оскорбительным по своей манере, то неизбежны откаты назад. Неудачи российских реформ в 1990-е наглядно иллюстрируют данный тезис, по- казывая опасности если не возврата к прежним формам правления, то к новым формам социальной деструкции и маргинализации. Наиболее адекватной формой развития обществ Хантингтону пред- ставляется национальная модель модернизации, возникающая на не- котором уровне уже достигнутой вестернизации. Россия имеет доста- точно высокий уровень вестернизации, но еще нуждается в повышении этого уровня при заимствовании инфраструктуры, демократических 316 Третья великая трансформация: новая глобализация ( 1989 — настоящее время) институтов, рыночных отношений Запада. Вестернизация в сегодняшней России — это перенятие экономических механизмов и некоторых форм политической жизни западных стран. На Западе есть много книг, в ко- торых говорится, что демократия будет трансформироваться, потому что она не является вечным спутником западного капитализма. Вест- фальская мировая система после Тридцатилетней войны дала миру си- стему национальных государств, о демократии речь не шла. А потом в Америке после Филадельфийского конгресса возникла Филадельфийская система, в которой уже демократия выступила на передний план. И сей- час происходит не только трансформация Вестфальской системы, но и трансформация Филадельфийской системы в связи с глобализацией. Скажем, такой очень известный автор, как Т. Иногучи, написал и статьи, и книги о том, что демократия на самом Западе тоже трансформирует- ся, что фетиш демократии сегодня не может стать основанием для пре- образований 1 . Но все-таки, если мы хотим жить в демократическом об- ществе, а мы можем этого хотеть, то можем перенимать пока еще суще- ствующие западные институциональные структуры: демократические, управленческие, экономические, образовательные — все, что нам пред- ставляется ценным, мы можем брать, никто и ничто этого не запрещает, но мы не можем сказать, что мы догоняем Запад или развиваемся по западной модели, потому что Запад сам трансформируется. Итак, по мнению Хантингтона, надо пройти какой-то уровень ве- стернизации, а далее перейти к национальной модели модернизации, или, иначе, к тому типу развития, который диктуется национальными нуждами, т.е. нуждами данного общества. Национальный в данном кон- тексте понимается не как этноцентристский, а как соответствующий интересам основной геополитической единицы современности — на- циональному государству. Мегатренд модернизации сменяется мега- трендом глобализации, Получается, что необходимый и достаточный уровень усвоения западного опыта ведет сегодня к национальной модели развития, а значит, к многообразию типов модернизации, возникающих на этапе сегодняшнего развития. Эта мысль Хантингтона, восприни- маемая как самая сомнительная часть его концепции возможного стол- кновения цивилизаций, вызвавшая серьезное сопротивление, вскоре была подтверждена как новым характером социальных изменений, так и новыми концепциями. Среди них концепция одного из самых крупных специалистов по теории модернизации Ш. Айзенштадта, который до- казал, что в условиях глобализации находящийся в трансформации Запад 1 The Changing Nature of Democracy /Ed. by T. Inoguchi, E. Newman, J. Rtane. Tokio, N.Y., Paris. 1998. 317 Глава 1. Продолжающийся кризис реконвенционализации переходного периода: 1960–1990 не может быть по-прежнему универсальным образцом развития. Каждое общество само решает, в каком типе модернизации оно нуждается. По- является множество «модернизмов», складывающихся на локальном уровне 1 К этой мысли можно было прийти и раньше. Мало кому удалось «догнать» Запад. Даже Германия заплатила такую цену, как Первая и Вторая мировые войны, чтобы, находясь в середине Европы, стать лишь в конце XX века Западом по сущности своей культуры. Причем и сегод- ня наблюдаются существенные различия между восточной (бывшей ГДР) и западной частями единого немецкого государства, лишь частич- но обусловленные коммунистическим прошлым ГДР и во многом свя- занные с культурным отличием прусских земель от остальной части Германии. Португалия, Италия, Испания становились западными очень болезненно и долго. Никто из других регионов мира не превратился в Запад и не может превратиться. Утверждение о единственности запад- ного пути означает, что развитие на основе догоняющей модели и ве- стернизация должны быть продолжены. Может быть, такой выбор воз- можен до определенных пор, пока мы не осознаем, что у страны есть свои, отличные от Запада, задачи, что некоторые наши особенности не позволяют нам превратиться в Запад, как бы мы того ни хотели. Такая перспектива, по крайней мере, не единственная. Вьетнам, например, не собирается стать Западом, и японцы, которые с революции Мейдзи ве- стернизировались, не считают, что они должны имитировать Запад до такой степени, чтобы отказаться от своей культуры. Поэтому оба утверж- дения — «развитие должно осуществляться по западной модели» и «раз- витие должно быть самобытным» — представляются неправильными. Западный вектор развития сегодня — это лишь усвоение отдельных нужных нам элементов западной экономики, политики, образования, культуры и т.д. За века послепетровской модернизации Россия в значи- тельной мере продвинулась в этом направлении, но еще нуждается в освоении ряда западных достижений, хотя все равно не станет Западом. Чтобы понять, что нужно России, имеет смысл затронуть некоторые идеи тех, кого мы привыкли считать почвенниками и славянофилами. В чем же отличие сегодняшнего утверждения о многообразии модер- низмов и переходе к национальным моделям модернизации от прежнего несовпадения требований классической модернизационной теории и ре- зультатов ее применения, имевших национальную специфику? Отличие в том, что классическая модернизационная теория рассматривала Запад 1 Eisenstadt S.N. Multiple Modernities // Daedalus. Winter 2000. V. 29. № 1. P. 3 – 29 318 как единственный образец для модернизации стран, а эмпирические несовпадения модернизирующихся стран со своим образцом трактова- ла как незавершенную или неуспешную модернизацию, создающую по-разному модернизированные страны. Новая концепция множества модернизмов и национальных модернизаций считает различия в модер- низациях разных стран закономерными, отрицает единый образец. Се- годня предложен вариант новой западной модернизации в политической сфере (концепция «третьего пути» Э. Гидденса), но вопрос о том, в какой мере сегодняшнее технологическое и политическое развитие Запада вновь способно стать образцом для отдельных стран и глобального ми- ра, является дискуссионным. 319 Глава 2. Третья великая трансформация и третья современность: новые конвенции Тема современности и капитализма оказалась на острие теоретических размышлений в связи, в частности, с опытом незападных стран и прежде всего стран Азии, подорвавшим основы понимания современности. Кон- куренция постмодернистского и модернистского видения, описанная выше, имела глубокие причины. Модернизм, сознающий свою тесную связь с капитализмом, вступил с ним в менее солидарные отношения, полагая, что незавершенность проекта модерна связана с эгоизмом ка- питализма, постоянно упускающим социальную субстанцию из вида. В 1991 году канадский исследователь Ч. Тейлор опубликовал свою лекцию «Недуг современности», которая в 2007 году вновь вышла в свет как лауреат премии (Templeton Prize) 1 . Это переиздание свидетельству- ет, что проблемы остались и углубились. Но в 1991 году, когда эта лекция была прочитана, возможной казалась постмодернистская альтернатива, вполне совпадающая с ощущением «конца истории» либерала Ф. Фу ку- ямы, ибо вместе с концом истории исчезает все героическое, относяще- еся к большим массам населения, все проекты революционных измене- ний. Наступает скука, причудливая частная жизнь, «видео и стерео в свободной продаже», где ничто не берется всерьез, как считали постмо- дернисты. А в 2007 году доминирует, скорее, идея начала истории, новой истории, включающей весь мир — не только Запад, но и новые страны капитализма на развалинах коммунизма, подъем азиатских стран, по- шедших по индустриальному пути, вторую глобализацию и массу других событий, принадлежащих по значимости к историческим. а) Первая, вторая и третья современность как продукты трех великих трансформаций Модернистские теории предполагали возможным полное осуществление модернизации, но все отчетливее стало сознаваться, что модерн — не- 1 Taylor Ch. The Malaise of Modernity. 320 Третья великая трансформация: новая глобализация ( 1989 — настоящее время) завершенный проект по своей сути, т.к. он создает вариации современ- ного общества, смену типов современности по мере распространения в мире. Эта новая логика ослабляла позиции постмодернизма. Если для Хабермаса постмодернизм — это разрыв с современностью, который он критикует, отстаивая принципы модерна, то для Баумана он одновременно связан с современностью и порывает с ней. Столь по- пулярный в 1970-е и даже 80-е годы, сегодня постмодернизм ушел на периферию и снова уступил место концепту современности. Современность — это вариативный концепт, включающий в себя инновационные формы построения социального порядка и развития, значение личной автономии, демократии, закона, гражданских уста- новлений, свободы, контроля, включая самоконтроль, и дисциплины, включая самодисциплину, капиталистическую или социалистическую форму производства, тенденцию к хозяйственной демократии. В период поисков объяснений меняющемуся миру появились много- образные понятия в рамках концепции модернизации, которые стреми- лись отстоять модернизм против постмодернизма. Для выполнения этой функции появилось много эпитетов к термину «современность» — «позд- няя», «вторая», «другая», «рефлексивная», справедливо оцениваемые Вагнером как «протоконцептуальные» 1 . Несомненно, что и «постмодер- низация» относится к их числу. И путь к концептуализации, а тем более к теории в социальных науках часто связан с рационализацией подобных метафор. На пути к неокапиталистической теории — теории капитализ- ма, основанной на адекватном соотношения экономики и общества, концептуализация пока будет «ожидать» зрелости событий. Рассмотренные Вагнером исторические вариации современности в нашем контексте представляются наиболее интересными. П. Вагнер, как и Э. Гидденс — исторические социологи и, в отличие от философов, выясняющих степень рефлексивности модернизации и ее связь с науч- ностью, стоят на почве социальной истории. Итак, вернемся к Вагнеру (и надеемся, будет уловлено, что это не повтор, а развитие сюжета), следуя которому и одновременно преобразуя его концепцию, выделим: 1. Первая современность — либеральная современность XIX века вплоть до Первой мировой войны. Конец XIX века — Первая мировая война кажется Вагнеру периодом ограниченной либеральной современности, т.к. он уже видит признаки государственного вмешательства, ограничивающего свободу торговли. Мы не можем согласиться с этим из-за того, что, как уже указывали, это время первой глобализации, триумфа либерализма. Вмешательсто госу- 1 Wagner P. Modernity, Capitalism and Critigue. P. 2. 321 Глава 2. Третья великая трансформация и третья современность: новые конвенции дарства в этот период носит преимущественно законодательный харак- тер, вполне вписываясь в парадигму либерализма. Что касается второго аргумента Вагнера — о колониальном неравенстве, оставляющем массы населения за пределами современности, это характерно для всей либе- ральной современности и последующих этапах эволюции современно- сти. Модернизация осуществляется неравномерно, охватывает не все страны и не выравнивает экономического уровня всех народов. Поэтому мы считаем этот первый этап под именем «либеральной современности» в целом — XIX век вплоть до начала Первой мировой войны. Этот этап завершается доминированием экономики над обществом, ее превраще- нием в первую целерациональную систему капитализма, превращаю- щую автономного ответственного индивида в модульного, а затем мо- дульного человека в экономического. Кризисные предпосылки могут угадываться в этих изменениях, связанных с торжеством инструмен- тального разума и упрощением самого человека. Но все же кризис Первой либеральной современности, сломавший ее, был обусловлен системными оппозициями ей и, прежде всего, включенной в нее первой глобализации со стороны германского национализма (Первая мировая война), социа- лизма (Великая Октябрьская революция и строительство социализма) и фашизма (в Германии, Испании и Италии). Глобализация была пре- рвана до 1990-х годов, когда распад коммунизма создал предпосылки для возобновления глобализации. Но это время современность продол- жала осуществлялась в новой форме. Второй причиной, на наш взгляд, было отмеченное упрощение автономного ответственного индивида сначала до модульного, а потом до экономического, т.е. индивида упро- щенного и управляемого. Кризис трактуется Вагнером как разрушение конвенциализации, а его преодоление — как успешная реконвенциализация, открывающая по следующую сеть конвенций, обеспечивающих новые социальные прак- тики. На наш взгляд, кризис между двумя современностями охватывает период Первой мировой войны, но и тогда начинают утверждаться кон- венции о значимости государства, о несправедливости либерализма, приведшего к катастрофическим событиям в Европе. Именно эти новые конвенции описывает Поланьи как уже готовые в конце Вто рой мировой войны.. 2. Вторая — нелиберальная, организованная современность — на- чалась с окончания Первой мировой войны и продолжалась до конца 1960-х — начала 70-х годов. Наиболее успешную фазу становления она прошла с окончания Второй мировой войны 1945 года до 1973 года. Войны, как это ни покажется странным, дисциплинировали общество, ввели госу- дарственный контроль за экономикой и вооружениями, за военными 322 Третья великая трансформация: новая глобализация ( 1989 — настоящее время) действиями. Здесь заканчивается господство экономики, увеличивает- ся роль государства и техноструктур, массовая культура и потреби- тельское общество конца 1950-х — 1960-х годов делает потребителя участником производства. Экономический человек сменяется потреби- телем или сводится к последнему. Происходит отход от либерализма. Возникает конвенционализация практик государственного управления, повышение уровня организован- ности, включение максимального количества людей в согласованное взаимодействие в этих практиках. Наблюдается возрастание роли тех- ники как второй целерациональной системы капитализма, технической рациональности и техноструктур, тейлоризма, фордизма, менеджмента, движения к устойчивым формам организации, рост бюрократизации, увеличение значения национального государства, отношение к социа- лизму как особому способу индустриализации и модернизации, развитие социал-демократии на Западе. Как отмечает исследователь этой про- блемы В.Н. Фурс, «организованный модерн имел свой сложный и дли- тельный генезис. Однако когда конвенциализация утвердилась в соци- альной жизни, ее конструированный характер исчез из сознания членов общества. Прочные социальные классификации стали казаться репре- зентирующими естественный порядок реальности. Точнее, наличный социальный порядок представал как квазинатуральный и идеальный одновременно: отклоняющиеся социальные явления внутри и вне за- падных обществ трактовались как пережиточные» 1 3. 1960–70-е годы не только Вагнеру, но и большинству исследовате- лей представляются переломными. В отличие от тех, кто называет это время поздней современностью, обществом потребления, обществом риска, постиндустриальным или информационным обществом, мы упо- требляем эти термины в адекватных им контекстах, не генерализуя их. В концептуальном плане мы предпочитаем вагнеровские дефиниции — дезорганизованная современность, дезорганизованный капитализм. Это этап нового кризиса современности. Это время разрушения прежде достигнутых конвенций, жестких социальных структур, замедляющих продвижение молодежи по соци- альной лестнице, время студенческих бунтов, стремления к субъект- ности, к разрушению сложившихся компромиссов и взаимодействий, отказ от практики социального партнерства. Это время бунта против системы, представавшей как завершенная и совершенная. Если бы она в действительности была таковой, ни Запад, 1 Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск, 2000. С. 212 |