Научнопопулярное издание история сыска в россии в 2 книгах
 Скачать 2.76 Mb.
|
|
и Варшавском охранных отделениях. После двадцати лет службы Меныциков достиг Особого отдела департамента. И в "охранках", и в центре розыска он собирал материалы, снимал копии, наводил справки и т.д. Разоблачение провокации он начал с известного письма, посланного осенью 1905 года партии эсеров с указанием на предательскую роль Татарова и Азефа. К полной же реализации данных о шпионах он приступил, перебравшись за границу и войдя здесь в связь с Бурцевым. Сведения Меныцикова подтвердили многие из подозрений Бурцева, а некоторые данные были откровением и для Бурцева. Так, Бурцев узнал, что начальник парижской охранки Гартинг есть тот самый Ландезен, который спровоцировал его самого и его товарищей в 1890 году, и что Ландезен-Гартинг есть Абрам Гекельман. Следствие, произведенное в 1917 году комиссаром Временного правительства за границей С.Г.Сватиковым и уполномоченным Чрезвычайной следственной комиссии в Париже Е.И.Раппом, имело результатом разоблачение провокаторов, работавших не только при Красильникове (1909 - 1917), но и при Гартинге (1905 - 1909), а также подтверждение целого ряда высказанных Бурцевым в 1907 - 1914 годах догадок и подозрений. Сватиков произвел допросы в Скандинавии, Англии, Франции, Италии и Швейцарии, а также объединил данные, добытые при вскрытии архива и делопроизводства Департамента полиции, с данными комиссии Раппа в Париже. Результатом сведения этих данных и являются приводимые ниже биографии шпионов и провокаторов. Выборка данных из парижского архива охранки сделана Меньшиковым. К 1907 году относятся сведения о секретных сотрудниках Каплуне и Шварце. Борис Борисович Каплун, сын делопроизводителя канцелярии туркестанского генерал-губернатора, родился в 1882 году в Ташкенте. Будучи студентом медицинского факультета Женевского университета, он обратился в июле 1907 года в Департамент полиции с предложением своих услуг; назвал себя членом Заграничной Лиги РСДРП и секретарем по внешним сношениям женевской группы этой партии. "Таким образом, - писал Каплун, - в моей возможности проникнуть во все организации, в награду я прошу лишь постоянное место по полиции с окладом не менее 150 рублей в месяц". В другом письме Каплун предложил раскрыть заговор о покушении на жизнь московского градоначальника и подробности "дела депутата Озоля", но только по получении 1 000 рублей. В третьем письме Каплун соглашался уже на получение и половины этой суммы, а в доказательство того, что он не шантажист, приложил явку на бланке бюро женевской социал-демократической группы за подписью Нончева. Заведующий заграничной агентурой Гартинг принял Каплуна в число секретных сотрудников под кличкой Петров. Сообщения Каплуна были многочисленными, но малосодержательными. Доносил он главным образом на анархистов братьев Кереселидзе, Магалова, Бакрадзе и других. Почти все его письма заканчивались просьбою о присылке денег. Скоро, впрочем, товарищи заподозрили Каплуна, и он, симулируя покушение на самоубийство, прострелил себе легкое. "Мне это было необходимо, - писал Каплун по этому поводу Гартингу, - для укрепления положения. Теперь все - и социал-демократы, и прочие - извиняются и молят, произносят тирады о моей честности"... Тем не менее Каплун поспешил уехать в Париж, а Гартинг не замедлил отправить его в Россию. 25 декабря Каплун, получив от жандармского офицера в пограничном пункте Вержболово железнодорожный билет и 20 рублей (в чем дал расписку), выбыл в Петербург. Другим сотрудником был Лев Соломонович Шварц. Он состоял секретным сотрудником Одесского охранного отделения. В 1907 году Департамент полиции предложил заведующему заграничной агентурой взять Шварца в число своих сотрудников. Гартинг согласился принять его на службу для Женевы при условии, что "он может подойти к эсерам или анархистам". После этого Шварц был командирован в Париж, причем заграничный паспорт и 125 рублей на дорогу он получил лично от заведующего Особым отделом Департамента полиции. В июне 1908 года был объявлен предателем известный уже нам секретный сотрудник Л.Д.Бейтнер. Этот Бейтнер был, однако, не только предателем, но и провокатором: он спровоцировал П.А.Кракова на покушение, дал ему денег и пр., и Краков поехал убивать министра юстиции Н.Е.Шуравьева, но по приезде в Петербург был немедленно арестован с браунингом в кармане (июль 1904 г.). В том же 1908 году был раскрыт провокатор Вячеслав Александрович Кенсицкий. Окончил 7 классов гимназии, бывший служащий варшавского магистрата. Известен был в революционной среде под кличками Метек, Феликс и Ипполит. В 1904 - 1905 годах состоял секретным сотрудником Варшавского охранного отделения. С 1906 года Кенсицкий "работал с пользою в заграничной агентуре". В 1908 году, во время похорон Гершуни в Париже, Кенсицкий был опознан Бакаем, который лично знал его как осведомителя охранки. 12 апреля 1908 года был объявлен провокатором парижской группой эсеров-максималистов. По этому поводу заведующий заграничной агентурой доносил Департаменту полиции, что "провал Кенсицкого чрезвычайно чувствителен агентуре" и ходатайствовал о выдаче Кенсицкому пособия в 5 тысяч франков ввиду намерения его уехать "ради безопасности" в Америку. По агентурным сведениям парижского бюро заграничной агентуры летом 1910 года Кенсицкий имел свидание с Бурцевым, предлагая ему очень интересные для него документы, за которые хотел получить 500 рублей. У Бурцева будто бы такой суммы не оказалось, и поэтому сделка не состоялась. Кроме Кенсицкого, Бакай разоблачил тогда же Моисея Гутмана. Гутман состоял секретным сотрудником Виленского охранного отделения под кличкой Турок Был рекомендован жандармским подполковником Рединым для заграничной работы. В 1908 году он прибыл в Париж и был принят жандармским ротмистром Андреевым (Рено), который помогал Гартингу в заведовании секретной агентурой, в число сотрудников заграничной агентуры. Жалованья получал 400 франков в месяц. Гутману было поручено проникнуть в местную группу эсеров, но так как он имел явку лишь к некоему студенту Мурашкину, то в организацию вступить ему не удалось. Тогда Андреев поручил Гутману, не теряя времени, сблизиться с Бурцевым и Бакаем. Гутман вошел в сношения с ними, но вскоре вызвал у них подозрение и под давлением Бакая признался в предательстве. Опасаясь разоблачения со стороны Гутмана, ротмистр Андреев отправил его 6 октября 1908 года в Россию под конвоем агента наружного наблюдения Анри Бинта. Через две недели Гутман вернулся в Париж. Гартинг, опасаясь вреда, который он может принести, решил принудить его к отъезду, но предварительно добился от Гутмана официальной жалобы на разоблачившего его Бакая. 28 ноября того же 1908 года Гутман уехал в южную Германию, где он, как человек, "знающий немецкий язык, малярное и декоративное ремесло, мог найти спокойное существование". На дорогу ему дали 200 франков. Не бесполезно привести здесь рапорт Гартинга от 2 ноября 1908 года, из которого видно, на какие дела готов был пуститься Гартинг, лишь бы избавиться от Бурцева и Бакая. "Озабочиваясь, - писал Гартинг, - о сохранении интересов заграничной агентуры при крайне удручающих обстоятельствах, причиняемых пребыванием в Париже Бакая и Бурцева, я имел недавно обсуждение этого дела в парижской префектуре, причем мне было заявлено, что если бы имелся какой-либо прецедент в виде жалобы на Бакая со стороны кого-либо с указанием на воспоследовавшие со стороны Бакая угрозы, то это могло бы послужить поводом для возбуждения дела о высылке Бакая из Франции, хотя в префектуре не уверены в осуществлении Министерством внутренних дел его предположения". Ввиду этого Гартинг придумал такой план: "Пользуясь известным чувством злобы, возбужденной Бакаем в Турке (Гутмане), находящемся в Вильно, можно было бы надлежащими переговорами добиться согласия Турка на представление российскому генеральному консулу в Париже жалобы с указанием в таковой, что он, Гутман, прибыв в начале августа в Париж для детального изучения шапочного ремесла, попал в компанию русских, из числа коих некто Бакай, проживающий по ул. Парка Монсури, 24, стал склонять его, Гутмана, войти в состав группы русских революционеров и при его, Гутмана, на то несогласии грозил принятием насильственным мер до смертного насилия включительно, ввиду чего он, Гутман, боясь насилия, бежал из Парижа в Россию, потерпев, кроме нравственного потрясения, еще и материальные убытки, и на что он, Гутман, принося жалобу г. консулу, просит его о преследовании в отношении Бакая". Если бы действительно от Гутмана поступила таковая жалоба на имя российского генерального консула в Париже, то я смог бы ее направить в префектуру, причем обстоятельство это, во всяком случае, в известной степени способствует делу высылки Бакая. Однако планы Гартинга не осуществились, и вместо Бурцева с Бакаем сам он поспешно покинул Париж. 1909 год ознаменовался провалом Азефа, Гартинга и ряда крупнейших провокаторов. Бурцев вел в течение всего 1908 года усиленную борьбу с ЦК партии эсеров, настаивая на объявлении Азефа, члена ЦК, главы "Боевой организации", провокатором. Эсеры были вне себя от этих обвинений, и жизни Бурцева угрожала серьезная опасность: восторженные почитатели Ивана Николаевича (Азефа) серьезно готовились к убийству разоблачителя, или, как они думали, клеветника. Однако, когда Азефу были представлены обвинения в окончательной форме, Азеф бежал. Гартинг имел своих людей среди эсеров и, кроме Азефа, передал б января 1909 года в Департамент полиции главные данные, сообщенные по делу Азефа конспиративной следственной комиссией собрания левых эсеров 1 января в Париже. Данные, приведшие конспиративную комиссию к заключению о провокаторстве Азефа, были следующие: 1. Первые подозрения о провокационной деятельности Азефа явились у Гершуни, который будто бы в бытность свою еще в Шлиссельбургской крепости, обсуждая провалы, вместе с Мельниковым натолкнулся на Азефа. 2. При провале Северной боевой дружины особенно казалось подозрительным то обстоятельство, что провал приписывался некоему матросу Масокину; на него шли намеки из петербургской "охранки", и почему-то то же самое стали говорить и члены ЦК При ликвидации этой дружины охранное отделение знало в совершенной точности, где, когда и как брать, кто был с бомбой и кто с револьвером, что могло быть известно только лишь в верхах боевой дружины; обстоятельство же отвлечения внимания на Масокина, исходившее от охранного отделения, и повторение этого имени ЦК, указывает, что предатель имел связь или входил в ЦК 3. Покушение на взрыв Государственного совета. ЦК известно, что взрыв этот должен был выполнить некий Кальвино-Лебединцев. Но о том факте, что Кальвино и Лебе-динцев одно и то же лицо, никто, кроме Азефа, в России не знал; один из эсеров сообщил в партии, что Азеф, встретясь с ним на Невском проспекте, проговорился, что арестованный Кальвино есть Лебединцев. Далее интересен эпизод с записной книжкой Лебединцева: она была захвачена при обыске финляндскими властями, о чем узнал Бурцев, бывший в то время в России. Бурцев какими-то путями у финляндских властей эту книжку добыл и передал ЦК, откуда она исчезла и очутилась в распоряжении петербургской "охранки". Но и это обстоятельство не могло бы объяснить, что Кальвино есть Лебединцев, ибо это в книжке не было обозначено. 4. К этому же времени относится сближение Бурцева с Бакаем и обоюдные их сношения с чинами "охранки" с целью добыть списки провокаторов. Список этот они достали, но явно умышленно ложный, так как в нем был в числе других Карл, но не было Азефа. К списку приложены были какие-то две фотографические карточки. 5. Наконец, о том, что Азеф состоял сотрудником охранного отделения, стали поступать сведения от петербургских, московских и саратовских филеров, находившихся в сношениях с эсерами, и от одного служащего у жандармского офицера Кременецкого, который, будучи недоволен тем, что его не отличают за его заслуги, решил отомстить своему начальнику и написал в ЦК письмо, хранимое при делах, с указанием на провокаторскую деятельность Татарова и Азефа. 6. Такие же письма, но уже анонимные, поступили в ЦК и из Департамента полиции, но Азеф в одном назывался кличкой Виноградов, а в другом Рыскин или Раскин... В седьмом пункте говорилось, что несочувствовавшие Азефу или подозревавшие его неизменно проваливались. Бурцев, подбиравший шаг за шагом доказательства виновности Азефа и видя недоверие ЦК эсеров, решил добиться и добился в сентябре 1908 года свидания (в поезде между Берлином и Кельном) с бывшим директором Департамента полиции А.А.Лопухиным. Последний подтвердил ему, что Азеф был провокатором. Но и после этого пришлось долго бороться, пока наконец 26 декабря 1908 года Азеф был объявлен провокатором официально. Затем явившийся за границу Меньшиков открыл Бурцеву настоящее имя Гартинга. Еще до этого Гартинг доносил Департаменту полиции 6 января 1909 года, что "Бурцев в крайне интимной беседе высказался, что Гартинга надо убрать во что бы то ни стало"... В марте 1909 года была разоблачена в Париже провокаторша Цетлин, работавшая за границей. Об этом писал (6 апреля 1909 года) заведующий Особым отделом Департамента полиции Климович, рассказывая, как за 1 б дней до этого была арестована в Париже русскими революционерами сотрудница Петербургского охранного отделения эсер Мария Цихоцкая, носившая на самом деле имя Татьяны Максимовой-Цетлин. "Случаю этому, - излагал Климович, - предшествовали следующие обстоятельства: Татьяна Цетлин начала свою работу в качестве секретной сотрудницы при Петербургском охранном отделении с 1907 года. Сначала она обслуживала деятельность военной организации партии эсеров, а затем было решено ввести ее в заграничные боевые центры, ввиду чего после ликвидации военной организации в начале 1908 года она в апреле того же года выехала в Женеву, где вошла в связь с проживающим там русским эмигрантом Лазаревым, который, желая использовать Татьяну Цетлин для боевых целей, осенью 1908 года направил ее вместе с нелегальным Синьковским (настоящая фамилия Деев, будто бы бывший офицер Красноярского гарнизона, обвинявшийся в 1905 году в убийстве своего командира) в Париж в распоряжение Минора. Минор, отправлявшийся в то время на работу в Россию, предполагал организовать цареубийство, для исполнения чего решил использовать Татьяну Цетлин, Синьковского и еще третье неизвестное лицо. По имеющимся сведениям в этот план был посвящен также и член ЦК партии эсеров Аргунов, на которого возлагалось ближайшее руководство выполнением преступного замысла. Однако арест Минора в Самаре и последовавшие затем разоблачения по делу Азефа заставили эсеров отложить выполнение этого плана. Вслед за этим Татьяна Цетлин сошлась с проживающими в Париже Александровым, И.Бычковым и Борисом Савинковым, у которых возникал последовательно ряд предположений о необходимости совершения в России разных террористических актов. Так, первоначально предполагалось убить генерала Герасимова, Рачковского и товарища министра внутренних дел шталмейстера Курлова, причем Савинков принимал на себя руководящую роль в этих преступлениях, рассчитывая на Синьковского и Цетлин как на исполнителей. Встречая, однако, затруднения в возможности разыскать генерала Герасимова и Рачковского, Савинков решил в первую очередь покончить с генералом Герасимовым и чиновником Петербургского охранного отделения Доброскоком. Решение это появилось у него после 15 марта вследствие надежд на содействие какого-то полковника, который поможет облегчить розыск и обнаружение генерала Герасимова. Осведомленная об этих намерениях Савинкова Татьяна Цетлин вызвала немедленно в Париж чиновника Доброскока для сообщения ему планов революционеров. 2б марта чиновник Доброскок отправился в Париж, причем заметил, что при выходе из вагона он был встречен на Парижском вокзале наблюдением со стороны ре- волюционеров в числе трех лиц: - Днепровского, Луканова и какого-то неизвестного с рыжей бородой. Приезду Доброскока в Париж предшествовали следующие обстоятельства: |