черный лебедь. Черный лебедь. Непредсказуемости
 Скачать 2.55 Mb.
|
|
Глава 6. Искажение нарратива 22 Ясно, что природные катастрофы (например, ураганы и землетрясения) не участились за последнее тысячелетие, но в наши дни они влекут за собой все более тяжелые социо-экономические последствия, о чем мы поговорим в третьей части. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 58 Почему “потому что”? – Как разделить мозг. – Эффективные способы тыкать паль- цем в потолок. – Допамин поможет выиграть. – Я перестану ездить на мотоцикле (но не с сегодняшнего дня). – Эмпирик и психолог? С каких пор? О причинах моего неприятия причин В конце 2004 года я участвовал в конференции, посвященной эстетике и науке. Она проходила в Риме. Лучшего места для подобной акции не придумаешь, здесь эстетика раз- лита в воздухе и проникает во все – вплоть до поведения людей и звучания голосов. За обе- дом известный профессор из Южной Италии необычайно приветливо поздоровался со мной. Утром того же дня я прослушал его страстный доклад: в нем было столько харизматичности, убежденности и убедительности, что я полностью согласился со всеми его доводами, хотя по большей части не понимал, о чем он говорит. Мне удалось разобрать только отдельные фразы, поскольку мой итальянский куда лучше служит мне на вечеринках, чем на научных и интеллектуальных мероприятиях. Произнося свою речь, он в какой-то момент весь побаг- ровел от гнева, убедив меня (и слушателей), что он, несомненно, прав. Во время обеда он подлетел ко мне, чтобы расхвалить за то, как я разнес при- чинно-следственные связи, которые в человеческом сознании гораздо значимее, нежели в реальности. Разговор получился столь оживленным, что мы застряли перед шведским сто- лом, блокируя доступ прочих участников конференции к еде. Он говорил на посредствен- ном французском (с помощью жестов), я отвечал на примитивном итальянском (с помощью жестов), и мы были так увлечены, что прочие делегаты не решались прервать столь важную и интересную беседу. Речь шла о моей предыдущей книге, посвященной случайностям, – своего рода реакции разозленного трейдера на пренебрежение к удаче в жизни и на рын- ках. Она была опубликована в Италии под благозвучным названием “Giocati dal caso” 23 . Мне повезло: переводчик знал эту тему едва ли не лучше меня, и книга нашла нескольких ярых поклонников в среде итальянских интеллектуалов. “Я в восторге от ваших идей, но не скрою своей обиды, – сказал профессор. – У меня точно такие же идеи, а вы написали книгу, кото- рую я сам уже (почти) собирался написать. Вы просто счастливчик; вам удалось наглядно продемонстрировать, как случай влияет на общество и чем чревата переоценка роли при- чинно-следственных связей. Вы показали, как глупо с нашей стороны постоянно пытаться искать объяснение таланту”. Он замолчал, потом продолжил более спокойным тоном: “Но, топ cherami, позвольте сказать вам quelque chose 24 (очень медленно и внятно, постукивая большим пальцем о сред- ний и указательный): если бы вы выросли в протестантском обществе, где людям внушают, что по работе и плата, где особо подчеркивается индивидуальная ответственность, – вы бы никогда не сумели увидеть мир в таком свете. Вам удалось высмотреть удачу и разделить причины и следствия по той причине, что вы воспитаны в средиземноморской православной традиции”. При этом он использовал французский оборот a cause. И был так убедителен, что на минуту я согласился с его толкованием. Мы любим рассказывать истории, мы любим резюмировать, и мы любим упрощать, то есть сводить многомерность событий к минимуму. Первая из проблем человеческой при- роды, которую мы рассмотрим в данном разделе, – искажение нарратива (на самом деле это настоящее мошенничество, но, дабы избежать грубости, остановлюсь на термине “искаже- ние”). Связано оно с нашей склонностью к дотошному истолкованию (интерпретированию), 23 На русском языке книга вышла под названием “Одураченные случайностью. Скрытая роль шанса на рынках и в жизни” (М.: Интернет-Трейдинг, 2002). (Прим. перев.) 24 Дорогой друг… кое-что (фр.). Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 59 с тем, что мы предпочитаем сжатые истории необработанной правде. Результатом является извращенное представление о мире, особенно когда речь идет о редком явлении. Обратите внимание на то, как горячо мой вдумчивый итальянский собеседник под- держал мой протест против вечного поиска объяснений и преувеличения роли причин, но при этом самому ему, чтобы оценить меня и мой труд, понадобилось установить некоторую причинно-следственную связь, сделать и то и другое частью некой истории. Ему пришлось изобрести причину. Более того, он не сообразил, что угодил в ловушку причинности, – да я и сам не сразу это осознал. Искажение нарратива проистекает из нашей неспособности рассматривать цепочку фактов, не оплетая их объяснениями или, что одно и то же, не скрепляя их логической свя- зью – стрелой взаимоотношений. Объяснения объединяют факты друг с другом. Помогают их запомнить; придают им больший смысл. Опасно это тем, что укрепляет нас в иллюзии понимания. В этой главе мы рассмотрим только одну проблему, но как бы с позиций разных науч- ных дисциплин. Хотя проблему нарративности в одном из ее аспектов широко изучают пси- хологи, она не является чисто “психологической”. Сама классификация знаний маскирует тот факт, что это, в более общем плане, проблема информации. Тогда как нарративность проистекает из врожденной биологической потребности минимизировать многомерность, роботы неизбежно будут вовлечены в тот же самый процесс упрощения. Информация тре- бует, чтобы ее упрощали. Хочу помочь читателю сориентироваться. Говоря в предыдущей главе о проблеме индукции, мы строили предположения относительно невидимого, то есть того, что лежит вне информационного поля. Теперь мы займемся видимым, тем, что лежит внутри информа- ционного поля, и разберемся в искажениях, возникающих при его обработке. Об этом можно рассуждать бесконечно, но меня будет занимать только нарративное упрощение окружаю- щего нас мира и его влияние на наше восприятие Черного лебедя и крайней неопределен- ности. Разделение мозга Выискивание антилогизмов – увлекательное занятие. Несколько месяцев вы живете с потрясающим ощущением причастности к какому-то новому миру. Затем новизна блекнет, и ваше мышление возвращается в привычную колею. Мир снова становится скучным, пока вы не найдете новый предмет увлечения (или не доведете до бешенства какую-нибудь важную шишку). Я додумался до одного такого антилогизма, открыв для себя (спасибо литературе о при- роде познания), что вопреки общепринятому мнению не теоретизирование – это действие, тогда как теоретизирование может соответствовать отсутствию осознанной деятельности, быть “выбором по умолчанию”. Непросто изучать (и запоминать) факты, воздерживаясь от суждений и отметая всяческие объяснения. Тяга к теоретизированию с трудом подда- ется контролю: она, подобно анатомическим характеристикам, входит в наше биологическое устройство, и борьба с ней – это борьба с самим собой. Так что совет древних скептиков “не судить” противоречит самой нашей природе. Советчиков всегда на свете хватало – проблеме назидательной философии мы посвятим главу 13. Попробуйте скептически относиться ко всем своим толкованиям, и вы моментально выбьетесь из сил. Кроме того, сопротивление теоретизированию закончится вашим полным позором. (Есть способы достичь истинного скептицизма; но нужно идти к нему через чер- Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 60 ный ход, а не атаковать самого себя с фасада.) Даже анатомически наш мозг не готов усваи- вать что-либо в “сыром” виде, без всякого объяснения. Мы сами не всегда это осознаем. Рационализация post нос В одном эксперименте психологи предлагали женщинам выбрать из двенадцати пар те нейлоновые чулки, которые им больше нравятся. Потом исследователи спрашивали жен- щин, чем те руководствовались в своем выборе. Фактура, “приятность на ощупь” и цвет – такие ответы превалировали. На самом деле все чулки были совершенно одинаковые. Объ- яснения женщины придумывали задним числом, post hoc. Не значит ли это, что нам легче истолковать, чем понять? Давайте разберемся. Ряд известных экспериментов с пациентами, у которых нарушены связи между полу- шариями мозга, дает нам убедительные физические (то есть биологические) свидетельства того, что объяснение выдается автоматически. Похоже, у нас есть специальный интерпрета- ционный орган, хотя “нащупать” его исключительно трудно. Давайте все-таки попытаемся. У пациентов с разделенным мозгом отсутствует связь и не происходит обмен инфор- мацией между левым и правым полушариями. Такое нарушение – большая редкость, и тем ценнее оно для исследователей. Перед вами в полном смысле слова две разные личности, с которыми вы можете общаться по отдельности; различия между ними дают вам некото- рое представление о специализации полушарий. Подобное разделение – обычно результат хирургического вмешательства с целью устранить еще более тяжкие расстройства типа эпи- лепсии; впрочем, западным ученым, как и ученым в большинстве восточных стран, теперь запрещено разделять полушария человеческого мозга даже во имя познания и мудрости. Теперь представьте, что вы побудили подобного пациента что-то сделать (поднять палец, засмеяться, схватить лопату), чтобы выяснить, каким ему видится мотив его поступка (вы-то знаете, что мотив один, – вы его к этому побудили). Если вы попросите правое, изо- лированное от левого, полушарие выполнить действие, а потом обратитесь к другому полу- шарию за объяснением, пациент непременно предложит какое-то толкование: “Я показал на потолок, чтобы…”, “Я увидел что-то интересное на стене”, ну а если вы спросите вашего покорного слугу, он, как всегда, скажет: “Потому что я родом из греко-православного селе- ния Амиун в Северном Ливане” и так далее. А вот если, наоборот, попросить изолированное левое полушарие правши выполнить действие, а потом спросить у правого полушария о его мотивах, то вы услышите в ответ просто: “Не знаю”. Заметьте, что речью и дедукцией, как правило, ведает левое полушарие. Охочего до “науки” читателя я бы предостерег от построения нейронных схем: я всего лишь пытаюсь указать на биологическую природу этой “моти-вационности”, а не на ее точную локализацию. У нас есть все основания с подозрением относиться к этим “полушарным” различиям и возведенным на них поп-теориях о типах личности. В самом деле представле- ние о том, что левое полушарие отвечает за речь, скорее всего, не совсем правильно. Вернее было бы, наверное, сказать, что в левом полушарии находятся центры опознавания струк- тур и речь оно контролирует лишь в тех пределах, в каких она существует как структура. Еще одно различие между полушариями заключается в том, что правое имеет дело со всем новым. Оно воспринимает набор фактов (частное, то есть деревья), а левое воспринимает целостную картину, гештальт (общее, то есть лес). Чтобы проиллюстрировать нашу биологическую зависимость от понятий, предлагаю вам следующий тест. Для начала прочитайте пословицу: ЛУЧШЕ СИНИЦА В В РУКАХ, ЧЕМ ЖУРАВЛЬ В НЕБЕ Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 61 Ничего необычного не заметили? Присмотритесь внимательнее 25 Нейрофизиолог из Сиднея Аллан Снайдер (который говорит с филадельфийским акцентом) сделал следующее открытие. Если притормозить работу левого полушария правши (воздействуя низкочастотными магнитными импульсами на левые лобно-височные доли мозга), вероятность того, что он пропустит ошибку при чтении приведенного выше текста, снизится. Наша склонность повсюду искать смысл и идею мешает нам видеть смыс- лообразующие детали. Однако люди, у которых работа левого полушария приторможена, реалистичнее смотрят на мир – они лучше и живее рисуют. В их мозгу отчетливее запечат- леваются сами объекты, очищенные от шелухи теорий, историй и предрассудков. Почему так трудно избегать толкований? Дело в том, что, как доказывает история с итальянским ученым, нередко мозг отправляет свои функции бессознательно. Вы объясня- ете точно так же, как дышите, как выполняете другие действия, которые считаются автома- тическими и неподконтрольными разуму. Так почему отказ от теоретизирования требует куда больших затрат энергии, чем тео- ретизирование? Прежде всего теоретизирование – процесс тайный. Я уже говорил, что он совершается в основном без нашего ведома: если вы не знаете, что ежесекундно делаете умо- заключения, как же вы можете остановить себя, если не ценой постоянного жесткого само- контроля? А вечно быть начеку страшно утомительно. Потренируйтесь денек, сами увидите. Чуть больше Допамина Помимо истории про правшу-мотиватора у нас есть и другие физиологические свиде- тельства нашей врожденной страсти к систематизации. Они накапливаются по мере накоп- ления сведений о действии нейротрансмиттеров, химических соединений, которые при- званы передавать сигналы из одной части мозга в другую. При увеличении концентрации в мозгу химического соединения под названием допамин, судя по всему, интенсифициру- ется системное мышление. Допамин также регулирует настроение и питает мозговой центр внутреннего поощрения (неудивительно, что у правшей его несколько больше в левом полу- шарии). Чем выше концентрация допамина, тем слабее скептицизм и соответственно тем сильнее потребность опираться на систему; инъекция леводопы, препарата, который исполь- зуется для лечения болезни Паркинсона, усугубляет ситуацию, предельно снижая порог недоверчивости. Человек становится легкой добычей разного рода шарлатанов вроде астро- логов, магов, экономистов и гадателей на картах Таро. В то время как я это пишу, в прессе обсуждается иск, предъявленный пациентом сво- ему доктору, на сумму более 200 000 долларов, которую он якобы просадил в казино. Паци- ент уверяет, что прием лекарств от паркинсонизма подтолкнул его к тому, чтобы ставить на кон сумасшедшие деньги. Оказывается, у леводопы есть побочный эффект: у небольшого, но все же заметного количества пациентов появляется маниакальное пристрастие к игре. Поскольку игра на том и построена, что игроку в случайном наборе чисел мерещится жест- кая закономерность, она может служить иллюстрацией соотношения между знанием и слу- чайностью. Она также показывает, что некоторые аспекты так называемого знания (а в моей терминологии “нарратива”) – это болезнь. Я предупреждаю, что допамин меня интересует не как причина усиления интерпре- тационной активности мозга; моя цель – донести до читателя, что у этой активности есть физическая и нейронная подоплека и что во многих отношениях наш разум – жертва нашего физического устройства. Он узник, пленник биологии, если только мы не ухитряемся спла- нировать дерзкий побег. Я подчеркиваю, что интерпретационный процесс практически нами 25 Предлог “в” повторяется дважды. Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 62 не контролируется. Завтра кто-нибудь может открыть другую химическую или органиче- скую основу нашего системного мышления или осмеять мой пример с правшой-мотивато- ром, продемонстрировав роль более сложных структур, но это не опровергнет моей идеи: за нашим упорядоченным восприятием мира стоит биология. Правило Андрея Николаевича Наша склонность к наррации, то есть к выстраиванию повествовательных цепочек, имеет и более глубокую причину, и она – не психологическая. Она связана с зависимостью хранения и доступности информации от порядка, и о ней стоит здесь поговорить, чтобы разъяснить мой взгляд на важнейшие проблемы вероятности и теории информации. Первая проблема в том, что добывание информации затратно. Вторая проблема, что затратно также и хранение информации – как содержание квар- тиры в Нью-Йорке. Чем более упорядоченна, менее случайна, более структурна и наррати- зированна цепочка слов или символов, тем проще такую цепочку сохранить в памяти или занести в книгу, которую когда-нибудь прочтут ваши внуки. Наконец, извлекать информацию и манипулировать ею – тоже затратно. Клеток у нас в мозгу немало – сто миллиардов (и больше того), чердак велик, так что беда, вероятно, заключается не в ограниченности объема, а в сложности ориентирования. Ваша рабочая память, та, которую вы используете для чтения этих строк и осознания их смысла, – гораздо меньше, чем чердак в целом. Подумайте, что вы с трудом можете удер- жать в голове телефонный номер, если в нем больше семи цифр. Давайте слегка поменяем метафору и представим себе, что наше сознание – это стол в читальном зале Библиотеки Конгресса: независимо от количества книг в самой библиотеке, независимо от того, сколько вы можете заказать, размер вашего стола накладывает определенные оперативные ограни- чения. Сжатие принципиально важно для сознательной работы. Представьте себе набор слов, которые, будучи составлены вместе, образуют пятисот- страничную книгу. Если эти слова совершенно случайны – иначе говоря, наугад выхвачены из словаря, вы не сможете изложить содержание, то есть уменьшить размеры этой книги, не потеряв чего-то важного. Чтобы донести, например, до Сибири точный смысл произвольно взятых ста тысяч слов, вам придется тащить туда в саквояже все сто тысяч слов. А теперь представьте себе книгу, состоящую из одного и того же бесконечно повторяющегося на пяти- стах страницах предложения: “Председатель [вставьте сюда название вашей компании] – везунчик, которому посчастливилось оказаться в нужном месте в нужное время, и теперь он пожинает лавры успеха, поплевывая на удачу”. Всю книгу можно безболезненно сократить (как я только что сделал) до двадцати слов; это ядро позволит вам воспроизвести ее с абсо- лютной точностью. Если отыскать в некоем множестве структуру, логику, его уже не нужно запоминать целиком. Достаточно сохранить в памяти структуру. А структура, как мы убеди- лись, гораздо компактнее необработанной информации. Вы посмотрели в книгу и увидели там правило. Именно таким путем великий “вероятностник” Андрей Николаевич Колмого- ров 26 пришел к определению степени случайности; она называется “колмогоровская слож- ность”. Мы, приматы вида Homo sapiens, алчны до правил, так как нам необходимо свести к минимуму многомерность фактов, иначе они не лезут нам в голову. Я бы даже сказал – не упихиваются. Чем более случайна информация, тем больше ее многомерность и тем сложнее ее обобщать. Чем больше вы обобщаете, тем больше вы привносите порядка, тем меньше 26 А. Н. Колмогоров (1903–1987) – выдающийся математик, один из основоположников современной теории вероятно- стей. (Прим. перев.) Н. Талеб. «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости (сборник)» 63 хаотичность. Таким образом, то же самое обстоятельство, которое понуждает нас куп- рощению, заставляет нас думать, что мир менее хаотичен, чем он есть на самом деле. А Черного лебедя мы из этого упрощения исключаем. И творческие и научные усилия – это результат нашей потребности истребить много- мерность и навязать Вселенной порядок. Подумайте об окружающем нас мире, подумайте о триллионе мелочей, из которых он состоит. Попытайтесь описать их, и вы почувствуете искушение вплести в свое повествование какую-нибудь нить. У романа, рассказа, мифа, сказки – одна функция: они избавляют нас от сложностей мира и защищают от его хаотич- ности. Мифы приводят в порядок беспорядочное человеческое восприятие и “сумбур чело- веческого опыта” 27 Действительно, многие серьезные психические расстройства сопровождаются чув- ством неспособности контролировать – “осмыслять” – окружающее. Платонизм и тут нас достает. Интересно, что та же страсть к порядку мотивирует и научную деятельность – просто в отличие от искусства наука призвана (по общепринятому мнению) искать истину, а не давать вам ощущение организованности и не успокаивать. Мы ведь часто используем знания в терапевтических целях. |