Алхимик. Питер ДжеймсАлхимик Peter James

• Название: Питер ДжеймсАлхимик Peter James
• Анкор: Алхимик
• Дата: 20.03.2022
• Размер: 2.97 Mb.
• Имя файла: Алхимик.pdf
• Тип: Документы; #405303
• страница: 42 из 55

94
Северный Лондон. 1953 год
Ложка вывалилась из металлической руки матери и, задребезжав, упала на линолеум. Дэниел, сидевший напротив матери по другую сторону кухонного стола, даже не шевельнулся, чтобы поднять ее. Да и в любом случае мать была страшно самолюбива и не хотела, чтобы ей помогали.
Бог причинил ей увечье, а теперь Он же дал ей силы, чтобы преодолеть его.
Она думала, что сама себе напоминает Иова Многострадального.
Особенно тяжело поднимать предмет с пола. Две металлические кисти слишком жесткие, и такой маленький предмет, как суповая ложка,
особенно трудно поднимать с плоской поверхности.
Пока мать возмущенно смотрела на упавшую ложку, от ее тарелки с коричневым консервированным супом поднимались струйки пара. Затем головой вперед она нырнула под стол, и несколько прядей волос, которые теперь она стригла коротко, встали дыбом. Дэниел испытывал неподдельное удовлетворение, наблюдая за стараниями матери. Он слушал, как ее руки скребли по полу, дождался звяканья, а потом наступило молчание, когда она медленно и сосредоточенно поднимала ложку.
Он позволит ей пронести ложку полпути, а затем пустит в ход свои способности, и мать снова уронит ее. Брякнувшись на линолеум, ложка издаст музыкальный аккорд, а мать скорчит гримасу. Дэниелу надо только не терять сосредоточенности. Думать только о ней, держать ее в центре внимания, и он может играть с ней, как с рыбой на крючке, – чем он теперь и занимался все время.
Вот!
Ложка упала в тарелку, и горячий суп выплеснулся на нее.
– О, черт бы ее побрал! – вскричала мать, вытирая с лица капли супа.
Но тут же прижала руку к сердцу, к бледно-голубому кардигану, который связала еще до несчастного случая, и виноватыми глазами посмотрела на
Библию, которая лежала рядом с ее тарелкой. – Прости меня, Господи, –
сказала она. – Даруй мне Свое милосердие, Господь. – Она снова наклонилась, и, пока ее не было видно, на лице ее сына расползлась глумливая ухмылка.
«Практикуйся!» – приказал ему магистр храма. Дэниел подчинился.

Стояли летние каникулы, он был свободен весь день и мог отрабатывать ритуалы в своей комнате. Он добился, что теперь ему было куда легче концентрировать силу и управлять ею, но он пока еще не знал пределов ее.
Сегодня он решил это выяснить.
Деньги. Магистр храма сказал, что, если он хочет стать великим магом,
ему понадобятся груды денег. Но тут не было проблемы, деньги скоро потекут к нему.
На этот раз он позволил матери поднять ложку, терпеливо подождал,
пока она вытерла ее передником, опустила в тарелку, а затем медленно и осторожно поднесла ко рту. Главное – точно рассчитать время. Что он и сделал – ложка вот-вот должна была коснуться ее губ, и мать смотрела только на нее. Периферическое зрение. Надо убедиться, что это появится в поле ее периферического зрения. Губы матери раздвинулись, и она подула на суп.
Время!
Он материализовал крысу. Большую коричневую крысу, которая выползла по стенке раковины, словно она только что появилась из сливного отверстия; она прыгнула на сушильную доску и замерла, как бы оценивая ситуацию.
Результат был тот, на который Дэниел и надеялся. Когда мать завопила,
горячий суп выплеснулся ей на подбородок, на шею и потек под блузку.
Она в ужасе вскочила, больно стукнувшись коленом о край стола, и суп из обеих их тарелок расплескался по столу.
– Убирайся! – завопила она. – Пошла вон! Это дьявол! Убирайся отсюда!
Крыса спрыгнула на пол и помчалась в кладовку. Мать застыла в дверях, истерически крича:
– Там продукты! Выгони ее оттуда!
Дэниел неторопливо направился в кладовку, улыбаясь про себя. Крыса исчезла – просто потому, что он ослабил ту мощь, которая и заставила ее материализоваться, но ничего не сказал, а терпеливо подождал, чтобы потянуть время.
Мать крикнула из-за двери:
– Ты поймал ее? С тобой все в порядке, Дэниел? Будь осторожен, они разносят бешенство!
Дэниел беззаботно съел холодную булочку с подноса, приготовленного для встречи дамского церковного комитета. Потом еще одну.
– Не подпускай ее к пирожным, которые я испекла! – закричала мать.
Дэниел прожевал последний кусок и заорал:

– Ну, иди сюда, сволочь, давай иди сюда, маленький ублюдок! – Он выскочил из кладовки.
Мать лихорадочно обшаривала глазами кухню.
– Где она? Я ее не вижу!
Дэниел остановился в насмешливой растерянности:
– Должно быть, удрала.
Мать стояла рядом с пирамидой горшков и кастрюль, и он увидел свой шанс. Собравшись с силами, он заставил этот стеллаж задребезжать;
заколыхались и зазвенели сковородки. Она, чуть не сойдя с ума,
повернулась и отступила.
– Она там, внизу! – завопила мать.
Он опустился на колени и сделал вид, что смотрит под полку.
– Давай-ка, крысеныш, выползай.
– Он там? Ты его видишь?
Дэниел создал огромную крысу и в прыжке послал ее прямо на мать.
Та, крича от ужаса, вылетела из помещения и помчалась вверх по лестнице;
он позволил крысе пробежать до половины лестницы, ослабил силы заклятия и стал свидетелем, как она растворилась в воздухе.
Да, он обладает мощью!
И сегодня она велика.
Хлопнула дверь материнской спальни.
Но выброс энергии опустошал его. Вот в чем и была проблема: он изматывался до мозга костей, и порой так, что несколько дней не мог прийти в себя; чем мощнее была приходившая к нему сила, тем больше она требовала от него.
«Пользуйся ею мудро и продуманно, и она будет служить тебе все дни твоей жизни, да и потом, в вечности. Пустишь ее в ход не подумав – и развяжешь самые необузданные силы во Вселенной. Поэтому так важно практиковаться, учиться, как обуздывать эту мощь, смирять ее и заставлять работать на себя. Теперь у тебя есть дар жизни и смерти. А Сатана не так легко дарует его».
Пустив в ход свое дарование, он представил себе серебряное распятие,
которое мать носила на шее. Он напрягся и сосредоточился. Бог нанес поражение Сатане. Символ распятия – это символ власти Бога.
Но впредь так не будет.
Яхве!
– ДЭЭЭЭНННННИИИИЕЕЕЕЛЛЛЛ!
Этот вопль проник сквозь стены дома. Дверь спальни матери с грохотом распахнулась, и, споткнувшись, она рванулась на верхнюю

площадку лестницы, царапая и разрывая себе грудь.
– Дэниел! О, Господь, помоги мне! Это горит!
Из груди ее тянулся дым. Он отчетливо видел, как на ее шерстяной кофте затлело крестообразное дымное пятно. Тлеющая линия протянулась от плеча до плеча, а по вертикали до голой кожи на шее и вниз – до пупка.
Дым уплотнялся и рос, затем сквозь него ударило пламя, и она стала похожа на огненный крест ку-клукс-клана, который он видел в книжке с картинками.
– ДЭЭЭЭНННННИИИИЕЕЕЕЛЛЛЛ!
Ее волосы встали дыбом, как копна сухого сена. Пламя как бы вздохнуло, после чего яростно взревело, и вся ее голова превратилась в огненный шар, который издавал дикие крики, стоны и вопли. Огонь дополз до складок ее юбки и до нейлоновых чулок.
Он заставил ее оставаться на месте.
Она стояла на верхней площадке лестницы, раскинув руки, как он и приказал ей, напоминая какую-то чудовищную жертву на алтаре. Сгорая заживо, она испытывала всю эту боль, но была не в силах сдвинуться хоть на дюйм.
Ноздри Дэниела были полны запахами ее горящей одежды, едким дымом крашеного дерева, зловонием расплавленного нейлона и сладковатым запахом ее зажаренной плоти.
Он никогда еще не напрягался с такой силой, чтобы заставлять ее руки оставаться распростертыми, чтобы не позволять ей прожечь лестницу. Он хотел, чтобы она оставалась стоять в этой позе, и мог это сделать – надо было только вспомнить слова, которые были ему сказаны, соблюсти их последовательность и вспомнить, как выплеснуть ту огромную мощь,
дарованную ему великим божеством. Сатаной.
Теперь вокруг матери пошли пузырями и затрещали тлеющие обои. От жара над ее головой взорвалась лампочка, осыпав ее крошками стекла.
Лицо почернело, вздулось волдырями и стало распадаться кусками, но белки ее глаз еще оставались нетронутыми, и в них стоял молчаливый истошный вопль, с которым она продолжала смотреть на него. По выражению ее глаз Дэниел понимал, что она кричит:
– Кара всемогущего Господа обрушится на тебя за это, Дэниел!
Господь да осудит тебя!
Теперь горели ее туфли и тлел ковер под ними. Дым полз по стенам и клубился вокруг нее.
– Осудит меня лишь Сатана, – тихо сказал он, глядя на нее в ответ. –
Сатана – мой Властитель и Хозяин и всегда будет им. Да славится Сатана!

Ветер с ревом пронесся по дому, раздувая пламя, которое с грохотом взорвалось вокруг нее. Горели стены, горел потолок, по лестнице к нему полз адский жар, но он неколебимо стоял на месте, держа в недвижимости ее обугленный и покрытый волдырями торс, как жутковатую имитацию распятия.
С оглушительным треском проломился пол, и она, провалившись в пламя, исчезла из вида. Дом взорвался, и от удара взрывной волны Дэниел спиной вперед пролетел сквозь остатки входной двери и упал в саду.
Он лежал на спине, ошеломленно глядя, как окна чернеют и взрываются, осыпая его стеклом, а в прохладный вечерний воздух высовываются жадные языки пламени.
Начали сбегаться соседи. Дэниел чувствовал, как чьи-то руки осторожно поднимают его и несут. Он слышал, как чей-то озабоченный голос мягко спросил его:
– Ты в порядке, сынок?
Он лишь молча кивнул, глядя, как из каждого проема в доме спиралями тянутся плотные клубы черного дыма, думая о завещании матери, которое она прятала у задней стенки в гардеробе. Часть денег она оставила на цели благотворительности и немного – своей сестре. Но основную часть состояния она передавала церкви. Ему она ничего не оставила.
– «Скорая помощь» уже в пути, сейчас приедет. Как все это случилось?
Ты видел?
Дэниел помотал головой:
– Нет. Я был наверху, когда услышал, как мать вскрикнула. Должно быть, пламя на кухне как-то охватило ее.
– По крайней мере, с тобой все в порядке, – кто-то сказал ему. – Ты смелый парень, у тебя все будет отлично.
Дэниел улыбнулся. Завещание уничтожено, и все достанется ему. До последнего пенни. Он очень тщательно изучил закон. У него в самом деле все будет отлично. Пару недель назад точно такой же дом по соседству был продан за хорошие деньги. За деньги по страховке можно построить совершенно новый дом и продать его еще дороже. Родители, и отец и мать,
постоянно приумножали сбережения, делали вклады и оформляли страховки. Да, он получит все деньги, они ему нужны, и он уже продумал планы инвестиций, которые увеличат его капиталы.

95
Вашингтон. 30 апреля 1968 года
Она взяла его за руку. Никогда раньше он не видел ее такой бледной. Ее лицо было таким же белым, как у клоуна в цирке, куда они ходили в его день рождения, – разве что на нем не было и тени улыбки. И она выглядела очень напряженной.
– Папа в беде, и мы должны сразу же идти к нему, – сказала она. Голос у нее дрожал и был такой хриплый, словно чьи-то грубые руки выдирали его из горла. Ее длинные черные волосы были зачесаны на одну сторону, и несколько прядей выбивались из прически. Она носила свободную белую блузку, перехваченную на поясе широким ремнем с заклепками. – У него действительно большие неприятности.
– Какие?
Не ослабляя хватки, она протащила его через входную дверь их домика в тихом, уютном пригороде, залитого теплым солнечным светом весеннего дня. Когда она закрывала за ними дверь, то сказала так тихо, что он еле расслышал ее:
– Вальпургиева…
– А что это такое – Вальпу…
– Я знала – что-то произойдет. Я все время твердила об этом твоему отцу. Он должен был слушать меня, ты должен слушать меня… порой твоя мама кое в чем разбирается. Согласен?
– Мы должны увидеть этого Вопургиса?
– Мы должны увидеть папу.
Она открыла дверцу потрепанного «плимута» и запихнула его внутрь,
затем обошла машину, скользнула за руль и повернула ключ в замке зажигания. Посмотрев на нее, он увидел, что по ее лбу катятся капли пота.
Она была испугана чем-то, страшно испугана, и ее страх передался ему –
теперь он тоже чего-то боялся.
Двигатель зарычал, прокашлялся и зачастил; сдав назад, она выбралась на тихую дорогу и с силой нажала на педаль газа. Он почувствовал, как ускорение вдавило его в мягкую виниловую спинку сиденья, и, полный смеси возбуждения и страха, смотрел, как ползла по циферблату стрелка спидометра. Обычно мама ездила очень неторопливо, на шоссе она нервничала, но сейчас она гнала машину, как отец, – рука давит клаксон, и

в адрес всех встречных и попутных сыпятся проклятия.
– А мы увидим и Вопургиса, и папу?
– Вопургиса? А это кто такой? Послушай, сынок, мы должны увидеть папу, потому что у папы неприятности.
– Какие?
– Серьезные.
– Почему у него серьезные неприятности?
– Потому что он хороший человек и он им не нравится.
– Кому это «им»?
– Плохим людям.
Он замолчал всего лишь на секунду.
– Каким плохим людям, мам?
– Плохим. Они служат дьяволу. Они – законченное зло.
– Почему они не любят папу?
Теперь перед ними, блокируя дорогу, неторопливо тащился автомобиль с двумя пожилыми пассажирами. Она гневно нажала клаксон и лишь затем ответила:
– Потому что он не делал того, чего они от него хотели.
– То есть?
– Они хотели, чтобы он изменил самому себе.
Он задумался над этими словами, не совсем понимая, что они значат, а затем, когда мать включила стоп-сигнал и машина остановилась, чуть не слетел с сиденья, но вовремя ухватился за край приборной доски.
Он проследил за ее обеспокоенным взглядом, когда мама посмотрела на другую сторону широкого бульвара и направо.
– Вот тут папа и работает? – спросил он, глядя на уродливое грязно- коричневое здание.
Она не ответила. Он снова бросил взгляд на здание. Выяснилось, что фактически тут было два здания: одно вырастало из другого. Он снова посмотрел на мать. Она что-то бормотала. Похоже, что молилась.
Глубоко в горле у него возник ком напряжения, который постепенно разрастался. Никогда раньше он не видел мать в таком состоянии. Она была испугана.
На светофоре загорелся зеленый сигнал. Мать прибавила скорости и повернула направо на просторную парковку, прямо перед коричневым зданием. Он увидел знак, который гласил: «Стоянка только по разрешению», но мать, не обращая на него внимания, резко остановилась и, не выключая двигатель, выскочила из машины.
Он попытался последовать за ней, но услышал у себя над головой

негромкий хруст. За ним последовал резкий треск – словно выстрел. Он увидел, как мать остановилась и резко закинула голову. Она вытаращила глаза, поднесла руку ко рту и издала тихий стон.
Он глянул туда же, куда смотрела она. Плоскость окна, как воздушный шар, выпятилась наружу. Она разбухала все больше и больше и вдруг взорвалась, словно окно выдавили подушкой и распороли ее. Воздух заполнился плотным облаком перьев; пока они медленно разлетались в разные стороны, он смог разглядеть в их гуще огромную черную птицу.
Она падала зигзагами, то ли летя, то ли пикируя, словно тень,
догоняющая сама себя, а затем с тяжелым гулким грохотом врезалась в землю. Она упала всего в нескольких футах от его ног, и он с ужасом услышал жуткий сухой треск. Голова птицы резко дернулась, и ему показалось, что она в упор смотрит на него.
Маленький мальчик остался стоять, не в силах сдвинуться с места, его ноги вросли в асфальт, и он забыл, что вокруг дождем сыплются осколки стекла. От потрясения у него стала дрожать голова, и он не мог унять эту дрожь. И где-то из глубины желудка поднялся истошный вопль:
– ПААААААПППППАААААААА!

96
Среда, 7 декабря 1994 года
Было десять минут четвертого утра, когда Монти в своем арендованном
«воксхолле» подрулила к стоянке, где отец оставлял машину, и тут же убедилась, что его «тойоты» там нет.
Как ни странно, она чувствовала, что оправилась от шока предыдущих событий, словно ее взорванный «эм-джи» был частью дурацкой компьютерной игры, этакой виртуальной реальностью.
Войдя в холл отцовского дома, она увидела, что почта, аккуратно сложенная его экономкой, так и осталась невскрытой. Похоже, что он не был дома со вчерашнего утра, и аккуратно убранный рабочий кабинет и пустая мусорная корзинка служили тому лишним подтверждением.
Увидела она достаточно.
Когда она возвращалась к «воксхоллу», ей пришлось с силой потянуть дверь, чтобы справиться с резким порывом ветра. Ей оставалось только сесть в машину, развернуться и направиться к университету.
Она продолжала внимательно наблюдать за встречными машинами,
чтобы не пропустить «тойоту», которая возвращается домой, но дорога была почти пустой, и она не встретила ни одной знакомой машины. Она знала, что ей надо остановиться и позвонить Коннору, но не хотела заниматься этим, пока не найдет отца и не убедится, что с ним все в порядке.
К ее разочарованию, она не увидела никаких признаков жизни, когда въехала на автостоянку их старой лаборатории. Само здание было погружено в темноту. Она подошла к центральному входу и открыла дверь.
Монти обеспокоилась, когда убедилась, что охранная система не включена, – это было одной из тех немногих вещей, о которых отец никогда не забывал.
В помещении стояла странная тишина, и когда она посмотрела наверх,
на темный лестничный пролет, то испытала внезапный страх перед тем,
что могла обнаружить наверху.
«Пусть все будет хорошо, – взмолилась она, – о Господи, пусть все будет хорошо».
Она включила свет, для храбрости ухватилась за деревянные перила,
рывком взлетела наверх и остановилась перед входом в лабораторию, где

царила непроглядная темнота. Монти быстро, раз за разом, включила все четыре светильника. Пусто. Никого нет. С гулко колотящимся сердцем она медленно направилась к кабинету. Взявшись за ручку двери, она помедлила, боясь повернуть ее, но затем нажала ручку и с силой толкнула дверь.
Незнакомый красный огонек мерцал в темноте на полу, как раз под письменным столом Дика Баннермана. Наверно, какая-то аппаратура,
которую он не выключил, предположила Монти.
Шорох из-за спины испугал ее, и она, повернувшись, уставилась на лестничную площадку. Гудение флуоресцентного светильника над головой, казалось, становилось все громче, и она попыталась не обращать на него внимания, а прислушиваться к шагам, к скрипу дверей, к шороху ткани. Раздалось еще одно поскрипывание – и еще одно. Задребезжало оконное стекло за спиной. Она перевела дыхание. Это всего лишь ветер,
подумала она.
Она попыталась определить, на какой же аппаратуре остался мерцать красный огонек, и с удивлением убедилась, что это был карманный диктофон отца. Он привык повсюду таскать его с собой и даже, отходя ко сну, пристраивал рядом с кроватью, чтобы записывать идеи и мысли,
которые приходят во сне.
Она подняла его, удивившись, почему продолжает гореть маленькая красная точка «Запись», а затем увидела, что лента подошла к концу, а функция «Запись» так и осталась.
С лестничной площадки донесся очередной шорох. Повернувшись, она быстро осмотрела кабинет в поисках какого-нибудь тяжелого предмета,
который в случае необходимости можно было бы использовать как оружие.
Если она решит уходить, то ей придется пробиваться к выходу. Продолжая настороженно прислушиваться к звукам на лестничной площадке,
большим пальцем она нажала клавишу перемотки, несколько секунд подержала ее в таком положении и отпустила.
В диктофоне слышалось лишь ровное шипение статических разрядов.
Она продолжила перемотку. Снова статика. Она давила на клавишу,
наблюдая, как идет перемотка. Когда на другой бобине оказалась половина ленты, она снова послушала – но и тогда на ленте не оказалось никаких записей.
Разочарованная, она продолжила перематывать ленту, и, когда достигла отметки в три четверти, молчание было внезапно нарушено квакающими звуками речи, которую прогоняли на большой скорости. Она еще несколько секунд продолжала давить на клавишу, затем отпустила ее и

услышала усталый и слегка ошеломленный голос отца:
«Наличие полиовируса, возможно, указывает на намерение воспользоваться оральным способом введения лекарства. Большинство вирусов не могут быть использованы для доставки генетического материала оральным способом, потому что они не смогут выжить в желудочной среде. А полиовирус сможет. Производить дефектные полиовирусы, неспособные к репликации, достаточно просто».
За этими словами последовало молчание, нарушенное случайными звуками на заднем плане, которые и включили механизм голосовой активации: шаги, постукивание, бульканье кофейного автомата, клацанье компьютерных клавиш. Затем она услышала, как отец спокойно произнес:
«Вы подонки. Господи, какие же вы подонки!»
Она уже была готова остановить воспроизведение и отмотать ленту немного назад, когда услышала и безошибочно опознала голос доктора
Кроу:
«Добрый вечер, доктор Баннерман. Мне случилось проходить мимо – и я подумал, не зайти ли и не поболтать ли с вами. За последнюю неделю или около того мы с вами почти не виделись. Не уверен, знакомы ли вы с майором Ганном, начальником нашей службы безопасности?»
«Я предпочел бы получить объяснения от вас, Кроу, – что, черт побери,
вы делаете с вашим „Матерноксом“», – резко прервал его отец.
«Ну а мы хотели бы услышать ваше объяснение, доктор Баннерман, –
что вы делаете с „Матерноксом“, принадлежащим компании?»
Монти предположила, что последний вопрос был задан майором
Ганном, и сразу же вслед за ним она услышала ответ отца:
«Вы предпочитаете дать это объяснение в зале суда или перед
Комитетом по безопасности медицины? А теперь я хочу, чтобы вы покинули пределы моей частной собственности. Если же вы чувствуете потребность в час ночи навестить кого-то и поболтать с ним, я предложил бы вам встретиться с вашими адвокатами и начать информировать их,
потому что, видит Бог, они вам понадобятся».
После этого Монти услышала громкий треск; отец выкрикнул что-то неразборчивое, послышался шум драки и глухие удары. Далее последовала странная тишина, в которой она смогла разобрать звуки шагов и передвигаемой мебели. Затем на пленке прорезался спокойный голос,
который она опознала, но так и не поняла, откуда он взялся.
«Так. А теперь закатайте ему рукав, и я ему введу это. Больше никаких хлопот он нам не доставит, будет смирный как ягненок».
Она в ужасе слушала многочисленные шаги, тяжелое дыхание, когда

тащат какой-то груз, и щелчок, который, по всей видимости, издала закрывающаяся дверь. А далее на ленте – только шипение статических разрядов.
«Господи! – подумала она. – О Иисусе!» Полная тревоги и опасений,
она остановила диктофон. Это чудовище Кроу похитил ее отца. Она,
ничего не видя перед собой, обошла кабинет, остановилась и,
наклонившись к своему столу, уставилась сквозь покрытое морозными разводами окно в ночную темноту. Что теперь? Убьют ли они его, как убивали всех остальных?
Первым ее инстинктивным желанием было позвонить в полицию, но она подумала о Левайне и содрогнулась.
Левайн, старший полицейский офицер, на содержании у Кроу? Или у
«Бендикс Шер»? Через несколько часов после их встречи и ее откровенного рассказа кто-то взорвал ее машину, а Кроу, вне всяких сомнений, выяснил, что отец проводит анализ «Матернокса». Совпадение?
Ни в коем случае. Несколько дней назад Коннор сказал, что события развиваются не в силу совпадений, – и был прав. Какой властью в рядах полиции пользуется Левайн? Является ли он единственным копом на содержании у Кроу или может привлечь себе на помощь целый отряд?
Монти опасливо посмотрела на диктофон. Он – доказательство,
жизненно важное доказательство; кто-то может вспомнить о нем и пуститься на поиски. «Надо было унести его отсюда, – подумала она. –
Еще вчера».
Она сунула диктофон в карман пальто и торопливо покинула помещение, оставив свет и включив систему защиты, чтобы затруднить
Кроу попытку повторного визита.
Господи, папа, где же ты?
Она заперла все дверцы «воксхолла» и несколько миль ехала в опасливом ожидании слежки. Наконец убедившись, что ее нет, подъехала к телефонной будке.
Первым делом она набрала домашний номер Губерта Уэнтуорта, но звонок, несмотря на ее молчаливые молитвы, так и остался без ответа.
Монти порылась в сумочке, нашла записную книжку, а в ней –
вашингтонский номер Коннора, набрала номер своей кредитной карточки,
а за ним – код Соединенных Штатов.
Помня его инструкцию не называть его имени, она просто попросила соединить ее с номером 807 и через несколько секунд едва не заплакала от радости, когда услышала голос Коннора.
– Ты в порядке? – спросила она.

– У меня все хорошо, все отлично. Я…
– Коннор, нам угрожает опасность, – прервала она его. – Они взорвали мою машину. – Монти не хватало воздуха. – Они пытались убить меня, а теперь захватили отца… и я никак не могу связаться с Губертом
Уэнтуортом. Господи, я вела себя как полная идиотка. Я пошла в полицию.
Я не послушалась тебя. – Разговаривая, она постоянно осматривалась. – Я
пошла к этому лощеному Левайну, и я думаю, что он в одной команде с…
– Тпру! Сбрось скорость. Успокойся. Монти, солнышко, расскажи мне толком и подробно, что случилось.
– О’кей, – сказал он наконец, когда выслушал ее. – Теперь этот Левайн во главе целого отряда полицейских ищет тебя, и, возможно, все полицейские в Англии уже предупреждены. Паспорт у тебя с собой?
– Да, – сказала она, довольная, что у нее хватило присутствия духа упаковать свою сумку перед тем, как упорхнуть из квартиры Коннора.
– Отлично. Тебе придется покинуть Англию. Бери билет на первый же рейс до Вашингтона, на который сможешь успеть. Если не будет прямого рейса, лети через Нью-Йорк.
– Но я же не могу бросить отца в таком положении, Коннор!
– Монти, ты не можешь оставаться в Англии, ты там и двадцати четырех часов не протянешь. – Она никогда не слышала, чтобы он говорил с такой твердостью. – Мертвой ты никак не пригодишься отцу – а пока еще они крепко нуждаются в нем и вреда причинять ему не будут. Но ты им совершенно не нужна. Усвоила?
Наконец смысл его слов дошел до нее.
– Коннор, а как же ты? Я уверена, что и ты в опасности.
– Я могу и сам о себе позаботиться. Пока не кончу свои дела здесь, я в полной безопасности. Это я знаю точно – они жутко нуждаются во мне,
чтобы пропихнуть заявку. – В голосе его было куда больше убежденности,
чем он испытывал на самом деле. – Ты должна прибыть сюда; в противном случае я не смогу тебя защитить.
– Не понимаю.
– Поймешь. А теперь слушай внимательно. Когда ты окажешься в аэропорту Даллеса, иди прямиком к главному бару в зале отлета, и я тебя там встречу – у меня обговорена встреча в патентном отделе, которая кончится примерно к часу, то есть я появлюсь около двух, самое позднее в половине третьего. Если у тебя возникнут какие-то проблемы, оставь мне там сообщение.
– Пожалуйста, будь осторожен, – сказала она.
– Ты сделаешь все так, как я тебе сказал?

– Да. – Она отметила про себя, что надо позвонить Анне и отменить сегодняшний поход в театр.
– И ты не будешь героически носиться по лесам и полям?
– Мне не до героики, Коннор. Я в самом деле страшно напугана.
– Тебя ждут розы. Просто делай, что я говорю, и розы появятся. Значит,
я тебя скоро увижу, да?
– Да, – с заминкой ответила она.
– Я люблю тебя, – сказал Коннор.
Лишь огромное облегчение, охватившее Коннора, когда он убедился,
что Монти не пострадала, удержало его от намерения наорать на Монти за ее глупости. «История заваривается не на шутку, – подумал он. – Какой-то бесконечный сценарий фильма ужасов».
Правильный ли совет он дал Монти? Был ли какой-то другой выбор?
Им надо как можно скорее оказаться под защитой стен крепости, а крепость располагается здесь. И он должен как-то ухитриться затащить их обоих внутрь, но, похоже, это нелегко.
Он пустил в ход еще одну крохотную бутылочку из мини-бара, закурил сигарету, подключил модем к телефонной розетке и вошел в компьютерную систему «Бендикс Шер» в Лондоне.
В ответ на требование «Введите имя пользователя» он напечатал имя
Клиффа
Норриса, системного администратора, а затем пароль
«a*l*c/hem>ist» и, затаив дыхание, стал ждать, будет ли он принят.
На экране появился список опций и команд. «Пока все хорошо», –
подумал Коннор. Он вошел в систему, затем вызвал функцию поиска,
напечатал слова «Medici File» и щелкнул по клавише «Enter».
На экране появилось: «Доступ к файлу ограничен. Введите пароль».
Коннор послушно скопировал с последней страницы своего рабочего дневника: «poly*phe^mus» – и снова щелкнул по клавише. Почти мгновенно появились слова: «Пароль неверен. Доступ запрещен».
Он сделал еще одну попытку, на тот случай, если ошибся при наборе букв, но увидел тот же ответ. Пароль изменен.
Монти была права в своей озабоченности, подумал он. Они имеют дело отнюдь не с каким-то дешевым отребьем. Коннор посмотрел на часы. В
Англии – 17:25. Монти рассказала ему, что бомба взорвалась примерно в четверть второго, а с Левайном она встречалась примерно в пять часов дня.
Он мысленно прикинул. В пять часов дня он уже четыре с половиной часа был в воздухе на борту самолета, и ему оставалось три с половиной часа полета. Судя по скорости, с которой они действовали, Левайн вполне

мог перехватить его в аэропорту Даллеса. Но для этого требовалось столь же быстро действовать и по другую сторону Атлантики.
Он тщательно обдумал поведение «Бендикс Шер». Да, они были безжалостны, но все их действия были продиктованы сугубо профессиональной коммерческой логикой. Он отнюдь не был незаменим;
они могли через один-два дня поставить на его место другого специалиста,
хотя найти кого-то иного, готового пудрить мозги Патентному бюро, было бы не так легко. Поскольку он достаточно профессионально занимался своими обязанностями, у него было чувство, что они его оставят в покое –
по крайней мере, до завтра, пока он не встретится со Швабом. Ему самому была очень нужна эта встреча.
Как только Патентное бюро получит полный набор документов по
«Псориатаку» со спрятанной листовкой, у него появится кое-что еще против этих подонков из «Бендикса». Если дело дойдет до едва ли не открытого столкновения, у него на руках будет еще один мощный козырь в торговле с Кроу. Правда, если он проживет достаточно долго, чтобы успеть пустить его в ход.
В 9:30 Коннор упаковал вещи и был полностью готов. Оставив все в своей комнате, он прошел по коридору и через пожарный выход очутился на аварийной лестнице.
Он поднялся на шестнадцатый этаж, осторожно открыл дверь и огляделся. В поле зрения не было ровно ничего, если не считать тележки горничной, нагруженной полотенцами. Он бесшумно прошел до номера
1609 и увидел, что табличка «Не беспокоить» на месте с внешней стороны двери.
Еще раз убедившись, что за ним никто не наблюдает, он присел на корточки проверить волосок, который он приклеил между нижним обрезом двери и косяком.
Волосок был разорван.