Алхимик. Питер ДжеймсАлхимик Peter James

• Название: Питер ДжеймсАлхимик Peter James
• Анкор: Алхимик
• Дата: 20.03.2022
• Размер: 2.97 Mb.
• Имя файла: Алхимик.pdf
• Тип: Документы; #405303
• страница: 44 из 55

101
Коннор свернул с кольцевой и, оказавшись на тихой широкой улице,
погнал мотоцикл сквозь пригородные заросли пышной растительности,
беспокоясь лишь о том, чтобы не превысить лимит скорости. Поглядывая в боковые зеркала, он не видел, чтобы кто-то висел у него на хвосте.
Несмотря ни на что, он все же испытывал радостное возбуждение и от гонки, и от плотного кольца рук Монти на своей талии. Кроме того, он испытывал ностальгическое желание снова обзавестись такой машиной.
Может, когда вся эта дьявольщина кончится, он купит ее себе, мечтательно думал Коннор, и пустится на ней в долгое путешествие туда, где тепло и безопасно. Если они еще будут живы и если в мире найдется для них безопасное место.
На перекрестке он повернул налево и прибавил газу. Теперь его взгляд не отрывался от здания, маячившего в полумиле впереди, от массивной невыразительной высотки. Когда до него оставалась пара сотен ярдов, он притерся к обочине, заглушил двигатель, твердо уперся ногой в землю,
удерживая в равновесии нешуточный вес «сузуки», и поднял защитный щиток шлема.
Монти спрыгнула с седла, с облегчением убедилась, что ее сумка,
примотанная к решетке сиденья, на месте, стянула шлем и встряхнула копной волос, после чего, согреваясь, потопала ногами. Она основательно замерзла, несмотря на куртку с теплой подкладкой Джулии Шваб, которую натянула поверх своей одежды.
Проследив за взглядом Коннора, она тоже уставилась на высотное здание перед ними. Оно было грязно-коричневого цвета, и с первого взгляда казалось, что это два здания, одно за другим, но, присмотревшись,
Монти поняла, что так оно было проектировано, в два яруса, и у заднего несколько этажей возвышались над тем, которое стояло фасадом к ним.
Его внушительный размер должен был создавать впечатление величия, но
Монти все же подумала, что выглядит оно мрачным и уродливым.
Нестройные голоса демонстрантов, собравшихся у главных дверей здания,
едва только в них появилась мужская фигура, перешли на скандирование,
пока мужчина пересекал тихую улицу по направлению к рядам машин.
Коннор же был на удивление молчалив.
– Что это за место? – спросила она.

Он обнял ее одной рукой, и Монти почувствовала, что Коннор сделал глубокий вдох.
– Я должен привести тебя туда, – сказал он. – Но поверь, для меня нет иного места в мире, где мне было бы так трудно бывать. – Он легко поцеловал Монти в висок, и от нее не укрылось, что его сотрясает дрожь. –
Многие люди, – продолжил он, – подчиняют жизнь какой-то идее, она их ведет. Такая одержимость для них выше всего остального – как для твоего отца его исследования. Понимаешь?
Упоминание об отце снова пронзило ее тревогой. Сглотнув комок в горле, она кивнула.
– Он целеустремленный человек – ты сама мне это говорила. Потому что он одержим идеей – опознать и уничтожить гены рака груди. Я знаю,
что значит такая страсть. Каждое утро ты просыпаешься лишь с одной мыслью, а по вечерам ложишься в постель все с той же мыслью. С твоим отцом это произошло потому, что он видел, как умирает твоя мать, и забыть это он никогда не сможет. Вот и я кое-что никогда не смогу забыть – поэтому я и понимаю, как он себя чувствует. Твой отец идет своим путем. А я – своим.
Монти буквально оглушило наступившее молчание. На его лице она увидела тронувшее ее выражение печали и мрачной решимости.
Казалось, что это здание неудержимо наваливается на нее, хотя на самом деле оно было куда дальше, чем думала Монти. Часть пикетчиков продолжала скандировать, другие размахивали лозунгами и звездно- полосатыми флагами или толпились вокруг людей, таскавших на себе щиты. Разноцветные буквы на красном фоне гласили: «СДЕЛАЙТЕ
ВИТАМИНЫ И АМИНОКИСЛОТЫ ЛЕГАЛЬНЫМИ!» Были и другие призывы: «ДОЛОЙ УПРАВЛЕНИЕ!»
Монти повернулась к Коннору:
– О каком управлении идет речь? По контролю за продуктами и лекарствами?
Похоже, он не услышал ее, потому что подхватил сумку, и они пересекли узкую травянистую полоску, отделявшую огромную автостоянку перед зданием от тротуара, прошли мимо изрядно выцветшего объявления «Стоянка только по разрешению». Коннор ускорил шаг, и
Монти с трудом держалась рядом с ним.
– Сколько людей из тех, с кем мы общались, сейчас уже мертвы,
Монти? Джейк Силс, Зандра Уоллертон, Уолтер Хоггин, доктор Корбин,
Чарли Роули: мы пока многого не знаем о Роули; Уоллертон попыталась пересечь пути перед поездом, Корбину упал на голову металлический

крюк, Силс вылил на себя кислоту, у Хоггина случился инфаркт. Глядя со стороны – это абсолютно случайные непредвиденные трагедии, и все абсолютно разные. Но когда сопоставляешь их, пытаешься окинуть единым взглядом, картина совершенно меняется. Так?
– Да.
– Но в обычной жизни нет такой силы, которая могла бы заставить мужчину облить себя кислотой, женщину – выехать на переезд перед приближающимся поездом и которая могла бы точно уронить крюк на голову человеку.
Они подошли к массивному синему щиту, стоящему у клумбы. Он сообщал, что здесь располагается
«МИНИСТЕРСТВО
ЗДРАВООХРАНЕНИЯ И СОЦИАЛЬНЫХ СЛУЖБ США». Над ним вяло висел флаг. Они остановились у подножия здания. Коннор поставил сумку и задрал голову, чтобы посмотреть на самые верхние этажи.
Монти тоже устремила свой взгляд туда, вдоль стены непрозрачного коричневого стекла, которая высилась в небе и в которой отражались перистые облака. Внезапно вокруг воцарилась жутковатая тишина, словно сверху на них смотрели тысячи глаз. Не доносилось ни шума уличного движения, ни порывов ветра, только редкое чириканье одинокой птицы, но и оно прекратилось.
Коннор поднял руку и ткнул указательным пальцем куда-то наверх:
– Ты спрашивала о моем отце, и я никогда о нем не распространялся.
Так?
Она настороженно посмотрела на него:
– Да, ты о нем не рассказывал.
– В этом здании расположено учреждение, которое лицензирует все фармацевтические препараты в Соединенных Штатах. Управление по контролю за продуктами питания и лекарствами.
Она кивнула. Но интонация, с которой он говорил, испугала ее, словно рядом с ней сейчас стоял не Коннор, а какой-то совершенно незнакомый человек.
– Мой отец работал на одиннадцатом этаже. Видишь вон то окно,
присмотрись. – Он показал на башнеобразную стену дымчатых стеклянных квадратов у них над головой, и у нее закружилась голова, словно башня двинулась по небу, готовая рухнуть на них. – Мать еще ребенком привела меня сюда, – тихо сказал он. – «Вот это папино окно, – сказала она мне. –
Вон там и работает твой папа».
Прежде чем продолжить, он несколько секунд помолчал.
– Я любил папу. Он был большим и симпатичным человеком… и,

думаю, очень спокойным. До глубины души. Мы с ним порой отправлялись в долгие прогулки. Я так и вижу его, как он молча идет по тропе и думает о чем-то своем. – Коннор закусил губу. – Он всегда носил рубашки с галстуками, даже когда мы с ним играли. Придерживался старомодных ценностей. Одна из них была в том, что он безоговорочно верил в разницу между истиной и ложью.
Коннор снова успокоился.
– Он работал здесь экспертом и отвечал за выдачу лицензий компании
«Бендикс Шер». Потом уже мать рассказывала мне, как компания давила на него, делала разные заманчивые предложения, но отец был непреклонен, и они окончательно взбеленились… Они хотели получить патент на лекарство, но отец не был уверен, что компания провела все испытания. Он не был уверен, что оно безопасно, и заблокировал его патентование. Препарат содержал почти такие же компоненты, как и другое лекарство, которое привело к тому, что более пяти тысяч детей появились на свет с ужасными уродствами. Оно называлось «талидомид».
– Боже мой, – прошептала она.
– Когда мне было восемь лет, – продолжил Коннор, – мать усадила меня в машину и сказала, что мы должны немедленно ехать к папе, потому что он в большой беде. Она гнала как сумасшедшая и бросила машину там,
где мы сейчас стоим… помню, что это был старый белый «плимут». – Его голос окреп, и он перевел дыхание, после чего снова посмотрел наверх. –
Он упал из этого окна, из окна одиннадцатого этажа. Мне казалось, что я смотрю на полет птицы. Так мне сначала показалось – летела крупная птица. Затем она ударилась о землю, голова откинулась, и я увидел, что это был мой отец. На лице у него было выражение, которое я никогда не забуду. Ни одно человеческое существо не могло бы его забыть.
Загадки, связанные с Коннором, которые так мучили Монти, внезапно разрешились, казалось, на душе стало легче, но она была потрясена. Какое горе, какая печаль…
– Мы поднялись в его кабинет. То, что мы там увидели… в это было невозможно поверить. Словно пронесся ураган: все лампы были разбиты,
повсюду валялись бумаги… именно повсюду. Стены были в брызгах, часы висели на проводочке. И тем не менее никто ничего не услышал. – Теперь он обращался к Монти. – Мы с тобой знаем, что есть вещи, которые не могут произойти… и тем не менее они происходят. Ты их видела своими глазами.
Кивнув, она сглотнула комок в горле. Как нельзя некстати по асфальту скользнула тень птицы. Монти дернулась, словно получила в грудь удар

током.
– Всю жизнь я хотел узнать, что же на самом деле случилось с моим отцом, – сказал Коннор. – И найти того, кто отвечал за это. Может, теперь ты сможешь понять, что привело меня в «Бендикс Шер».

102
Лондон. Среда, 7 декабря 1994 года
После того как эта Баннерман в 1:48 ночи позвонила Левайну, все контакты с ней прервались.
Воротник проклятой мягкой рубашки, которую в эти дни он носил по настоянию Никки, вечно доставлял ему проблемы – она не была предназначена под галстуки. Испытывая раздражение, он запустил пальцы под воротник и попытался расправить его. Потом он снова посмотрел на сообщение на экране, которое прочел лишь до половины, но был слишком занят, чтобы усвоить его.
Монтана Баннерман исчезла, и ему категорически не нравилось, что теперь эта хитрая маленькая сучка предоставлена самой себе. И одному
Богу известно, кто, черт побери, будет следующим ее собеседником. Он посмотрел на часы на экране: 20:32. Никки, скорее всего, опять попытается его оттрахать, но сейчас эта опасность находится в самом низу шкалы приоритетов. В Вашингтоне сейчас половина третьего дня, и, по данным
Макласки, Моллой все еще на встрече в Патентном бюро США.
Черта с два он там находится, подумал Ганн. Макласки уверял, что
Моллой всю ночь провел в своей гребаной гостиничной спальне, и ошибся.
Упустил его. И по-прежнему никто так и не знает, кто же на самом деле этот ублюдок. Когда примерно час назад он разговаривал с Макласки, что- то ему не понравилось в его голосе. Ганн заметил какую-то едва заметную нотку растерянности, и даже более того; утверждая, что загнал Моллоя в угол, Макласки отнюдь не был в этом уверен.
Колеса начали пробуксовывать. Когда прошлой ночью он явился в лабораторию доктора Баннермана, он заметил на столе ученого маленький диктофон, который, похоже, был включен. В спешке, когда требовалось как можно скорее транспортировать ученого из здания, они не обратили на него внимания, и, когда Ганн попозже вернулся, чтобы забрать его, он обнаружил, что система тревоги включена – а диктофон пропал.
Кто бы ни включал систему, он, конечно же, вошел и кое-что прихватил с собой. По мнению Ганна, у него был только один противник.
Монтана Баннерман.
Черт побери, что же там записано? Может, ничего. А с другой стороны,
может, все, что угодно: и находки ученого, и вторжение Ганна вместе с

Кроу, которые могут послужить прямым обвинением против них. Он попытался представить, куда она могла деться, имея на руках такое доказательство. Скорее всего, не в полицию. Копы каким-то образом ее напугали; в противном случае она бы уже перезвонила Левайну.
Распустив галстук, он подпер голову ладонью. Первостатейный бардак,
и ничего в нем не понять.
Зазвонил телефон, и, сорвав трубку, он поднес ее к уху, надеясь услышать наконец хорошие новости.
– Ганн.
– Где ты, мать твою, торчишь, солдат?
– Ник, прости, у меня кое-какие проблемы.
– Так много проблем, что ты даже не мог позвонить мне? Мы же собирались отбыть отсюда без пятнадцати восемь. Я сижу и жду тебя. –
Вроде она была не на шутку обижена.
– Мне очень жаль, Ник, поверь.
– Каждый день у тебя какой-то новый кризис. Почему бы тебе не посоветовать твоему доку Кроу утопиться в озере, чтобы он оставил тебя в покое?
Мигающая лампочка дала понять, что его ждет еще один абонент.
– Мне надо идти… перезвоню тебе.
– Когда? Завтра? В будущем году?
– Через две минуты, обещаю.
– Если через три ты не появишься, я начну прожигать дырки в твоих костюмах.
– НИК… – Он повысил голос, но она уже отключилась, и Ганн понял,
что говорит с Макласки.
– Не самые лучшие новости, майор Ганн… я подумал, что лучше ввести вас в курс дела. Похоже, что Моллой оставил нас с носом.
Ганн обеспокоенно посмотрел на часы. Если Никки сказала, что через три минуты вооружится факелом, то так она и сделает; эта девушка была просто психованной.
– Мистер Макласки, я не ждал от вас таких слов.
– Я искренне извиняюсь… не мог себе и представить. Он исчез, просто растворился в воздухе.
Ганн не скрывал свой сарказм.
– Люди способны на многие удивительные вещи, мистер Макласки, но никто из них не может раствориться в воздухе. Они могут создать иллюзию исчезновения – но не больше.
– Ну, значит, ваш человек создал для нас чертовски хорошую иллюзию

исчезновения.
Макласки даже не пытался изобразить раскаяние; строго говоря, по тону его голоса нельзя было представить, нашел этот ублюдок Моллоя или нет. Казалось, что главной его задачей было избегать неудобств, которые могли бы его отвлечь от чего-то более важного, например от игры в гольф.
Ганн припомнил, как грубо и невежественно Макласки воспринял первые сообщения о смерти Роули на Гавайях. А ведь компании пришлось потратить несколько сот тысяч долларов на взятки, чтобы ничего не вырвалось наружу. Может, он и прав в своих недавних предположениях.
Макласки слишком стар и потерял цель. Но конечно же, пока он будет рыть носом землю, чтобы найти ее.
– Может, если бы вам удалось выяснить, кто такой Моллой на самом деле, вы бы смогли также узнать, где он находится, – уверенно предположил Ганн.
– Мы делаем все, что в наших силах.
«Черта с два», – подумал Ганн, нажал рычаг и, таким образом, за пятнадцать секунд до окончания срока успел позвонить Никки.
Наконец он умолил ее смягчиться, подошел к одному из своих высоких металлических шкафов и выдвинул ящик. Из него он извлек два запечатанных конверта, положил их на свой стол и вскрыл.
В одном лежала почти новая мужская перчатка с левой руки, свиной кожи. В другом – элегантный шерстяной шарф с примесью шелка, с подписью дизайнера в углу – «Корнелия Джеймс». Он провел пальцем по обоим предметам, затем снова поднял телефонную трубку и набрал номер.
Когда ему ответили, он сказал:
– Прошу прощения за столь неожиданный звонок, но мне очень срочно надо провести сеанс лозоходства. Насколько быстро вы можете прислать команду?
Полчаса спустя Ганн оставил кабинет, неся с собой перчатку и шарф.
Вместо того чтобы спуститься на обычном лифте, он прошел через дверь, к которой только он один имел доступ, и вызвал другой лифт.
Когда кабина прибыла, он вставил свою карточку-пропуск в валидатор,
вошел в лифт, приложил ладонь к электронной панели, набрал на клавиатуре управления шесть цифр и стал ждать.
Через пару секунд створки сошлись, и лифт начал свое стремительное,
почти бесшумное падение.

103
Вашингтон. Среда, 7 декабря 1994 года
Монти, оцепенев от холода, сидела на заднем сиденье мотоцикла. Ее потряс рассказ Коннора, и теперь, полная отчаяния, она еще больше опасалась за судьбу отца. Единственным слабым утешением было то, что теперь она наконец стала понимать мотивы, которыми руководствовался любимый человек.
Ей казалось, что эти двадцать минут, пока длилась поездка, никогда не кончатся. Они проехали пригород, миновали открытую местность и снова оказались в пригороде. Но наконец Коннор стал сбрасывать скорость,
повернул на подъездную дорожку и остановился перед металлическими воротами, рядом с которыми размещалась встроенная видеокамера системы безопасности. Он поднял щиток шлема, нажал кнопку и,
перекрывая треск двигателя, крикнул:
– Это я!
Через мгновение ворота распахнулись, позволив им проехать к одноэтажному строению типа гасиенды, стоящему на небольшом плато.
Рядом были припаркованы две машины – синий спортивный «мерседес» –
купе и серый лимузин с шофером за рулем.
– Все в порядке, – сказал Коннор. – Это клиенты… она предупредила меня об их появлении.
Он положил на сиденье шлем и перчатки. Монти сделала то же самое и повернулась к нему:
– Коннор, я понятия не имею, что, черт возьми, я тут делаю. Я должна быть в Англии и искать отца.
Коннор ладонями сжал ее лицо:
– Моя дорогая, мы вытащим твоего отца из рук этих ублюдков, но ты должна доверять мне. Договорились? – И, словно уже знал ее ответ, он прошел вперед и нажал кнопку звонка.
Через несколько секунд юная латиноамериканская горничная в аккуратной накрахмаленной униформе открыла дверь; узнав Коннора, она смущенно улыбнулась ему и бросила на Монти вежливый взгляд:
– Прошу вас, заходите, встреча у вашей матери только что закончилась.
Когда они очутились в открытом просторном помещении, Монти показалось, что они вошли не столько в дом, сколько в храм или

художественную галерею. В канделябрах по стенам и в стоящих на полу высоких шандалах кованого железа горели свечи. В воздухе витали легкие ароматы, то ли от свеч, то ли от пахучих палочек, звуки тихой музыки,
доносившейся из скрытых динамиков, напоминали плеск волн и действовали расслабляюще.
На стенах висели абстрактные картины, во многих из них просматривались следы религиозного символизма; на постаментах, столах и в стенных нишах стояли странные фигурки. Монти услышала чьи-то голоса. Из-за угла вышла группа людей и направилась в их сторону: трое мужчин в деловых костюмах и высокая стройная женщина в черном,
которая приветствовала Коннора беглой улыбкой, давая понять, что вот- вот будет с ними.
Монти с восхищением смотрела на эту блистательную женщину. Ей было пятьдесят с небольшим, и ее длинные темные волосы пронизывали серебряные нити, которые казались скорее украшениями, чем приметами возраста. В ее красивом лице с классическими чертами Монти обнаружила явное сходство с Коннором.
– О’кей, значит, в январе в Нью-Мексико? – с техасским акцентом сказал один из мужчин. – Мы начнем пробное бурение и посмотрим, что оно даст.
– Последние двенадцать месяцев оставили о себе великолепное впечатление, – сказал другой. – Желаем вам самого счастливого Рождества.
– И удачного Нового года, – ответила хозяйка.
– Я не сомневаюсь, что с вашей помощью удача нас посетит, –
последовал ответ.
Она улыбнулась и королевским жестом склонила голову:
– Сделаю все, что в моих силах.
– Раньше вы творили чудеса.
Выражение ее лица чуть затуманилось.
– Нет, джентльмены, чудесами мы называем вещи, которые не можем объяснить. А те, что можем, – это наука. Именно ею я и занимаюсь – а не чудесами.
Троица удалилась. Пока горничная придерживала перед ними дверь,
женщина повернулась к Коннору.
– Привет, мам. – Он поцеловал ее в щеку, и она восприняла его поцелуй с таким спокойствием, словно не единственный сын приветствовал ее, а крепостной преподнес положенную десятину. – Разреши мне… э-э-э…
представить тебе, – сказал он, и присущая ему уверенность, казалось,
покинула его, – Монтану Баннерман… Монтана, познакомься с моей

матерью.
Она встала, испытывая легкую растерянность, поскольку не знала,
должна ли она протянуть руку.
– Очень рада познакомиться с вами, миссис Моллой.
Женщина бросила взгляд на Коннора и снова без улыбки посмотрела на
Монти:
– На самом деле я Донахью. Табита Донахью.
Смутившись, Монти порылась в памяти, пытаясь понять, в самом ли деле она допустила оплошность. Может, эта женщина повторно вышла замуж, а Коннор ничего не сказал? Или она забыла?
Коннор покраснел и запустил руку в волосы.
Мать повернулась к нему:
– Ты оставишь здесь мотоцикл на ночь?
– Нет… я обещал Дейву Швабу, что вечером верну его.
Она покачала головой:
– Мне бы не хотелось, чтобы ты сегодня вечером покидал дом;
я собиралась замыкать круг. Если ты должен вернуть мотоцикл, то займись этим сейчас.
Коннор посмотрел на Монти:
– Хорошо… а ты оставайся здесь и отдохни… у меня это займет максимум полчаса.
– Я с тобой.
– Нет, ты замерзла и устала. Расслабься и прими горячую ванну.
Монти действительно чувствовала себя измотанной, но, будь у нее возможность выбора, она бы предпочла отправиться с ним, чем оставаться здесь на попечении этой странной женщины.
Табита Донахью что-то сказала горничной по-испански, и та тут же подхватила принесенную Коннором сумку Монти.
– Хуанита покажет вашу комнату. Я думаю, вы захотите немного отдохнуть и привести себя в порядок. Что вы любите – чай или кофе?
– Я бы предпочла кофе.
– Когда будете готовы, присоединяйтесь ко мне в холле… хотя можно не спешить. – Мать Коннора показала дорогу тонкой, изящной рукой,
обильно украшенной драгоценностями.
Комната оказалась уютной, с двойной кроватью и примыкающей ванной комнатой с богатой гарнитурой. Монти села на кровать и попыталась собраться с мыслями, но внезапно почувствовала свинцовую тяжесть усталости. На часах было пять минут пятого, и за окном уже начали собираться сумерки. В воздухе кружились редкие снежинки, и от

новых страхов снова свело судорогой пустой желудок. В самом ли деле ей надо спускаться вниз, чтобы снова встретиться лицом к лицу с этой ледяной особой?
Она посмотрела в зеркало и ужаснулась своему внешнему виду. Лицо осунулось от усталости, волосы, примятые шлемом, перепутались; в голове мелькнула мысль – должно быть, эта элегантная Табита удивляется: святые угодники, что ее сын увидел в ней?
Она приняла душ, чтобы освежиться и согреться, переоделась в чистую одежду и, прежде чем рискнуть спуститься вниз, на скорую руку привела в порядок прическу и макияж.
– Здесь вы в полной безопасности, Монтана, – встретила ее Табита. Она сидела перед камином и курила длинную тонкую сигарету. На столике толстого кварцевого стекла стояли серебряный кофейник, изящные китайские фарфоровые чашечки и поднос с печеньем; рядом стояла пепельница, заполненная окурками.
Что-то в интонации, с которой она произнесла эти слова, заставило
Монти нахмуриться. Конкретно ничего не вызывало у нее опасений, она ни во что не могла ткнуть пальцем, но это ее не успокаивало, не устраняло мрачных мыслей.
– Благодарю вас, – вежливо ответила она, занимая место напротив хозяйки. – У вас очень красивый дом. Здесь… – Она попыталась придумать причину, которая объясняла бы присутствие свечей, но никак не могла найти нужные слова. – Здесь столько простора, – сказала она, смутившись от произнесенной банальности.
Мать Коннора налила ей кофе. Каждое ее движение было полно изящества, и Монти восхитилась ею. Несмотря на несколько предательских линий, на морщины на шее, которые были видны над воротом черного свитера, она ни в чем не уступила бы женщине, которой только что минуло сорок лет.
– Вам с молоком, Монти? – От сигареты шел ароматный дразнящий запах.
– Нет, спасибо.
– Отлично; лучше избегать всех молочных продуктов, когда это случается.
Монти удивилась этим загадочным словам, но тема не получила продолжения. Она неловко огляделась. По обе стороны камина неподвижно, как высеченные из мрамора, сидели два сиамских кота;
с белых стен на них смотрели ритуальные маски. И снова Монти

почувствовала тишину и спокойствие, присущие храму.
Теперь миссис Донахью смотрела на нее с выражением печали. Она тихо сказала:
– Кое-какие вещи в жизни не стоят этого, Монтана.
Монти чуть не уронила чашку, которую пристроила на коленях.
– Простите?
– Жизнь – это компромисс; когда станете старше, вы это поймете. –
Женщина резко поднялась и начала кружить по комнате. Взгляд ее скользил то по стенам, то по растениям; остановившись, она выпрямила чуть покосившуюся свечу, словно оттягивая момент, когда ей снова придется предстать перед Монти лицом к лицу.
Монти смотрела на нее, удивляясь обилию канделябров, бра и шандалов, которые требовали десятков свечей; скорее всего, этим занимается горничная – но зачем? Она заметила рядом фотографию в рамке: на фоне нефтяной вышки миссис Донахью стояла рядом со стройным симпатичным человеком, чье лицо показалось ей знакомым.
– Это я с Ури Геллером, – сказала Табита Донахью, у которой глаза явно были и на затылке.
Монти удивилась:
– По какому случаю?
– Мы вдвоем нашли месторождение нефти для одной нефтяной компании. – Она поправила еще одну свечу. – В те дни это было моей работой. Этим я и занималась.
– В самом деле? И как вы это делали?
– Ходила с ивовым прутиком, – спокойно сказала она.
– С волшебной палочкой? Как с той, которой воду ищут?
– Нет. Большей частью в ходу были маятник и карта. Временами прямо на месте, для более точного определения цели, но обычно я в этом не нуждалась. Я могла определять нужную точку с точностью до ста метров прямо по карте. – Повернувшись, она улыбнулась. – Нефтяные компании,
как правило, не любят признавать, что они прибегают к услугам таких людей, как я… думаю, их смущает, что я могу все видеть и без помощи их сложнейшего оборудования.
Теперь-то Монти поняла, в чем источник ее несомненного благосостояния. Она уже была готова спросить миссис Донахью, не телепат ли она, но вспомнила упрек, который она не так давно бросила трем своим солидным гостям. «Я занимаюсь наукой, а не чудесами».
– Вы используете ваш способ… э-э-э… ваше умение для чего-то еще,
миссис Донахью?

– Я помогаю полиции искать пропавших людей. – Она пожала плечами,
словно давая понять, что в этом нет ничего особенного.
– Я читала о лозоходстве, но не знала, как эта… мм… наука работает.
Табита Донахью неторопливо вернулась к своему креслу.
– Мы не понимаем, Монтана, как работают очень многие вещи, – мягко сказала она. – Порой мы не хотим понимать их, а порой они вне пределов нашего понимания. У подавляющего большинства людей жажда знаний,
стремление к просвещению ограниченны. У многих нет времени или склонности к учебе. Не доводилось ли вам думать об иронии судьбы –
такие люди проводят всю жизнь с закрытыми глазами и открывают их лишь с приходом смерти?
Монти попыталась улыбнуться:
– Я думаю, потому, что многие люди боятся неизвестного.
– Временами такие страхи полностью оправданны – как вы сейчас выяснили. Но вы же принимаете неизвестное, не так ли, Монтана?
Оккультизм?
– Не уверена.
– Вы носите распятие, то есть вы верите в Бога?
Рука Монти невольно коснулась шеи. Тонкая цепочка ее распятия скрывалась под воротничком блузы, которая, в свою очередь, была под пуловером, так что эта женщина никак не могла увидеть, что она носит на шее. Разве что сделать выводы из того, как несколько минут назад она разглядывала фотографию.
Рассказывал ли Коннор матери о ее распятии? Возможно… но сомнительно.
– Не считаю, что, если ношу распятие или верю в Бога, это означает,
что я обязательно верю в оккультизм, – бросила она.
Табита Донахью, не торопясь с ответом, внимательно изучала ее лицо.
– Религия – отнюдь не что-то вроде универсального магазина, где вы выбираете необходимые товары и игнорируете те, что вам не нужны. Если вы верите в Бога, значит верите в Сатану. Он приходит из тех же сфер.
Монти пожала плечами:
– Думаю, из моих слов можно сделать вывод, что я некачественная католичка… если хотите, склонная к агностицизму.
– Черт побери, меня не волнует, кто вы такая! Но куда лучше постараться понять своих врагов, чем не обращать на них внимания. И
научиться противостоять их силам, а не делать вид, что их не существует.
Эта внезапная гневная вспышка ошеломила Монти.
– Простите… делать вид, что… чего не существует?

Мать Коннора обеспокоенно глянула на часы:
– Он уже должен был вернуться. Прошел почти час.
– Может, он где-то остановился, чтобы выпить кофе… или не смог поймать такси?
– Я уже ухожу, спокойной ночи, миссис Донахью.
Они обе повернулись. За их спинами стояла горничная в пальто, с пластиковым пакетом в руках.
Табита Донахью встала:
– Я подвезу вас к подземке. – Она повернулась к Монти, но было видно,
что ее мысли где-то далеко отсюда; говорила она несвязно. – Я чувствую,
это начинается. Я должна идти к нему. – Теперь она была очень возбуждена.
– Можно мне с вами? – попросилась Монти. Ей не очень хотелось в дорогу, но смущала перспектива остаться тут одной.
– Нет, вы должны оставаться. В этом доме вы в безопасности – но не за его пределами. Не отвечайте на телефонные звонки, не открывайте парадную дверь. Никому. – Когда она смотрела на Монти, глаза ее стали двумя огромными кругами, как глаза загнанного животного, а голос подрагивал. – Вы говорили о неизвестном. Вот вам и придется познакомиться с ним. И вы узнаете куда больше, чем только могли себе представить.