Полякова н. Л. Хх век в социологических теориях общества. М. Логос, 2004. 384 с
 Скачать 1.4 Mb.
|
|
. Децентрализация, таким образом, не является автоматическим или безболезненным процессом. 3. Дифференцированный гигантизм. Это тот тип будущего, который Маршалл Маклюэн назвал <глобальной деревней>. Применение электроники и СМИ делают возможным создание социальной среды с противоречивыми на первый взгляд характеристиками: децентрализацией и рассредоточением, с одной стороны, и плотной коммуникацией и солидарностью - с друГой. Это деревня, но лишившаяся своего <идиотизма> и открытая космополитическим влияниям коммуникаций планетарного уровня, обладающая одновременно приватностью, интимностью, солидарностью. Благодаря телекоммуникации возникает новый тип солидаристских связей - <весь мир в твоем доме>. Это - механическая солидарность, и люди должны быть готовы к критическому осмыслению получаемой ими информации, поскольку возникает реальная опасность социального конформизма. Дифференцированный гигантизм возникает в результате некоординированных технократических решений. Общество, возникшее вследствие этого, будет результатом спонтанной экспансии превалирующих технических и экономических сил, монопольного владения знанием, техническими и финансовыми возможностями, формальной демократии и бюрократического Ferrarotti F. Five Scenarios for the Year 2000. - N.Y., etc., 1986. P. 60. 336 коллективизма. Общество дифференцированного гигантизма это победа техники, которая из средства стала целью, ее значимость стала тотальной и неконтролируемой. Последствия этого громадны, они заденут сферу труда, классовой структуры, семьи, воспитания и не будут столь уж радужными. 4. Корпоративное общество. Это - двучленное общество, плоская пирамида с узкой усеченной вершиной и очень широким основанием. Вершину его составляют <династические> группы, проникновение в которые практически невозможно, взаимно переплетающиеся, но не обладающие властью над теми, кто составляет основание. Они как фаланстеры или монастыри, чьи обитатели утратили свою веру или забыли ее. Это маленькие группировки или конгломераты, технически очень продвинутые, плавающие в недифференцированном и враждебном социальном море. Они политически неграмотны и с социальной точки зрения зашорены в жесткие рамки неоконсерватизма. Они почти феодально замкнуты. Их политическая безграмотность является результатом того, что новые технологии, модифицируя средства производства, продуцируют низовую дислокацию власти и порождают непричастность к ней старых элит. Новые же элиты оказываются не в состоянии выработать легитимирующую идеологию. <Диалектическая игра внутреннего взаимодействия между социальными силами, трудом и политикой блокируется> В то же время старый механизм политического представительства, от политических партий до профсоюзов, превращается в формальную схему, лишенную субстанции и животворной силы, - он не в состоянии управлять, поскольку не в состоянии предвидеть, занимает скорее оборонительную позицию, одержим страхом и недоверием. В обществе продолжают функционировать старые ценности, которые уже ничему не учат и утратили гармоническую связь с технологией. Корпоративное общество будет сверхнаселенным, будет испытывать кризис и его трудовая сфера. Корпоративное общество - это общество, в котором его технологическая составляю- Ibid. P. 82. 337 щая богаче, чем структура, призванная обосновать использование и распространение технологии. Высокий уровень технологии может породить в рамках корпоративного общества такие типы организационных и политических связей, которые приведут к мультивалентному, многомерному обществу. Оно будет одновременно децентрализованным и интегрированным, а благодаря технологии - гомогенным, обладающим общей культурной ориентацией, но не вялым и конформистским, а, скорее, таким, в котором естественная социальность индивида раскрывается и наиболее полно реализуется. Для понимания этого общества, подчеркивает Ферраротти, необходимо обратиться к изучению молодого поколения, его жизненного опыта и идеалов новой культуры, в которую мы сейчас вступаем. 5. Общество <новой оральности>, или <новой устной культуры>. Это общество спонтанной экспрессивности. Она выражается не только в студенческих демонстрациях или молодежных движениях протеста. Это значительно более широкий феномен - от больших рок-фестивалей до массовых манифестаций по самым различным поводам. Индивидуалистическая культура умирает, ей на смену приходит культура групповая. Групповым, интерсубъективным становится мышление, творчество, чувство. Сама истина становится интерсубъективным процессом. Культуротворческий процесс перестает быть результатом деятельности великих личностей, он становится интерсубъективным групповым процессом. При этом следует отметить, что это общество поджидают многие сложности. Главная из них та, что новое общество может стать обществом инфантилов, людей безответственных, привыкших к групповой, неперсональной ответственности. От информационного общества к постмодерну Реконструированная теория современного общества Франко Ферраротти является фундаментальной теоретической разработкой, которая выходит за рамки социологической теории общества в строгом смысле слова. Ферраротти обращается к анализу философских, культурных и идеологических оснований современности и указывает, что социально- институциональные 338 трансформации являются следствием глубочайших изменений, которые претерпевает <сам дух времени>. <Дух времени> конца XX в. выражается, по мнению Ферраротти, в следующих тенденциях: - Мы живем и наблюдаем кризис индивида, сформированного идеями и принципами Просвещения со всеми присущими ему предрассудками. Индивид охвачен чувством, что живет в зависимости от решений и событий, не находящихся под его контролем, не зависящих от него, часто ему не ведомых. - Вместо того, чтобы быть фиксированным качеством или субстанцией, рациональность становится блуждающим явлением. Рациональность оказывается нужна индивиду только для того, чтобы стать частью больших формальных, бюрократических организаций. Эти организации, созданные для выполнения специфических социальных задач, в действительности ориентируются только на самовоспроизводство, надевая при этом маску представителя общественного интереса. - Генерализованные технические процессы становятся безличными и анонимными. Налицо кризис ответственности. Человек, попавший в затруднительное положение, не знает, к кому обратиться за помощью, состраданием, участием. Специфический жизненный опыт растворяется в общей стандартизированной практике, наблюдается процесс обезличения. - Технические средства и инструментальная рациональность достигают такого уровня совершенства и самообоснования, что выходят из-под эффективного социального контроля и лишают демократического содержания политическую жизнь. - Большинство из известных ныне идеологий, выработанных еще в XIX в., находится в кризисе. Их кризис означает кризис социальной функции утопии, потерю ориентации. - Общество находится в стагнации. Институты защищают себя в инстинктивной реакции самозащиты, и их авторитетность перерастает в авторитаризм. Государство, например, как единственный монопольный обладатель права на насилие, уравнивает легальность и легитимность. Оно считает себя единственным, кто вправе решать проблемы растущей социальной сложности. 339 Современное общество есть внутренне противоречивая реальность. Внутренняя напряженность и несбалансированность его подсистем выступает объективным основанием того, что общество не может постигаться в рамках единой логики. Один сектор или одна подсистема не дает ключ к пониманию другой. Их внутренние ритмы находятся в дисгармонии, наряду с быстроизменяющимися, революционными подсистемами существуют подсистемы, в которых еще большую роль играет традиция. Конфликты между подсистемами смягчаются и не разрастаются только благодаря рутине повседневности. Исторический процесс изменил свой характер, он уже не может рассматриваться как европоцентричный, диахронный процесс, ориентированный в соответствии с идеологической системой взглядов. - Он предстает как открытый процесс планетарного взаимодействия. Базисный тезис для понимания современности, по Ферраротти, состоит в том, что <антропоцентризм прекратил свое существование. Ограниченность схем рационалистического прогрессизма очевидна для всех. Все большую значимость приобретает новый социально ориентированный индивидуализм> . Этот тезис вкупе с основными характеристиками <духа времени>, так же как и сама постановка вопроса о <духе времени> оформляет новую перспективу на современные общества - сопоставление модерна и постмодерна. ibidem. Глава 9. Социологические теории общества <эпохи постмодерна> 9.1. Постмодернистская социология В 80 - 90-х годах XX в. в социологии оформилась проблематика <постмодерна>. Она была связана с осознанием того факта, что все многообразные изменения, развернувшиеся в последней четверти XX в., имеют столь радикальный и новаторский характер, что для понимания их природы и их нового качества требуется создание совершенно новой социологической понятийности. Пример теорий постиндустриального и информационного общества показывает, что создатели этих теорий, описывая социальные трансформации и указывая на новые явления и процессы, вынуждены были для их объяснения обращаться к факторам и областям, выходящим за рамки социологии - к психологии, философии, к <духу времени>, как Ферраротти, к исторической жизни в ее целостности. Кроме того, большинству исследователей была очевидна эмерджентность основных социальных процессов и нового социального состояния, очевиден разрыв в исторической преемственности. Разрыв носил столь фундаментальный и глобальный характер, что описывать его в терминах трансформации только социальной и хозяйственной систем оказалось недостаточным. Предметом рассмотрения стала историческая жизнь в ее целостности, а точками соотнесения стали начало (конец XVII в.) и конец (конец XX в.) уходящей исторической эпохи, получившей в социологической науке название <модерн>. Новое, становящееся социальное состояние, иное по своему содержанию, получило название <постмодерн> При этом под <модерном> в современной социологии стали понимать социальные характеристики обществ, сформировав- О теориях постмодерна в современной социологии более подробно см.: Кимелев Ю. А., Полякова Н. Л. <Социологические теории модерна, радикализированного модерна и постмодерна>. - М., 1996. 341 шихся в последней трети XVIII в. как обществ промышленных, капиталистических, демократических, классовых (а затем массовых) и оформленных в качестве национальных государств. Культура модерна - это культура Просвещения, включающая и его теорию социальной роли науки, и теорию прогресса, и концепцию человека, которая и составляла основу агентности в обществах модерна. В соотнесении с этими характеристиками, через сравнение с ними и в качестве антитезы им разрабатывалась и оформлялась теория постмодерна как теория общества и культуры конца XX столетия. Сравнение или противопоставление современности начальным характеристикам модерна выразилось в формулировании нескольких типичных тезисов (по поводу которых никогда не было согласия между различными авторами). Эти тезисы, как правило, пересматривали и отрицали основные положения модерна. Их можно свести к нескольким основным, каждый из которых нашел свое наиболее полное выражение у различных теоретиков постмодерна. Тезис первый. Изменение природы и функций научного знания Изменение природы и функций научного знания - это тезис, с которого можно начинать историю постмодернистской социологии. Одной из первых книг, в которой прозвучала эта тема, была книга Жана-Франсуа Лиотара <Состояние постмодерна>. Концепцию Ж.-Ф. Лиотара можно свести к нескольким позициям. Во-первых, по его мнению, <по мере вхождения общества в эпоху, называемую постиндустриальной, а культуры - в эпоху постмодерна, изменяется статус знания> . Знание - главный компонент культуры, оно - вид дискурса. В информационную эпоху знание также принимает форму информации, переводимой на язык компьютеров, оно операционализируется и коммерциализируется. Старый принцип, считает Лиотар, по которому получение знания неотделимо от формирования разума и даже от самой личности, устаревает и будет выходить из употребления. Такое отношение поставщиков и пользовате- Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. - Санкт-Петербург, 1998. С. 14. 342 лей знания к самому знанию стремится и будет стремиться перенять форму отношения, которое производители и потребители товаров имеют с этими последними, т. е. стоимостную форму. Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и чтобы быть обмененным. Оно перестает быть самоцелью и теряет свою <потребительскую стоимость>. В форме информационного товара знание необходимо для усиления производительной мощи, оно является самой значительной ставкой в мировом соперничестве за власть, оно создает новое поле для индустриальных и коммерческих стратегий, а также для стратегий военных и политических. Вопрос о статусе научного знания жестко связан с вопросом о легитимации - процессом, по которому законодателю оказывается позволенным провозглашать данный закон нормой. В современных условиях речь идет о <двойной легитимации>, поскольку налицо процесс, по которому <законодателю> разрешено и трактовать научный дискурс, и предписывать условия его истинности для того, чтобы некоторое высказывание могло быть принято к вниманию. Вопрос о двойной легитимации предстает как <реверсия>, которая делает очевидным, что знание и власть есть две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать? <В эпоху информатики вопрос о знании более, чем когда-либо становится вопросом об управлении> Во-вторых, в современных обществах функции управления и регулирования, как пишет Лиотар, все более отчуждаются от управляющих и передаются технике. Распоряжение информацией уже входит и будет входить в обязанности экспертов всех видов. Правящий класс есть и будет классом, который принимает решения, но будет уже не традиционным политическим классом, а <разнородным слоем, сформированным из руководителей предприятий, крупных функционеров, руководителей больших профессиональных организаций, профсоюзов, поли- Там же. С. 28. 343 тических партий и религиозных конфессий> . Процесс управления существенно демократизируется и деиерархизируется, и при этом основу его составляет структура коммуникативной сети, по которой осуществляется передача операциональных блоков информации. В-третьих, в силу указанных факторов - усиления роли знания в системе экономического производства и социального управления, его коммерциализации и превращения в информационный товар, который может функционировать в системах коммуникативных связей подобно другим символическим средствам обмена, например, деньгам, - наиболее адекватной методологией анализа общества становится, как считает Лиотар, теория языковых игр. Представление об обществе как о некотором <органическом> единстве он считает глубоко устаревшим, так же как и выдвижение в центр анализа общества феномена субъекта, или <самости>. <Самость> только встраивается в сложную и как никогда мобильную систему отношений, создавая <узлы> коммуникаций, пункты, через которые проходят сообщения различного характера. Конечно, будучи помещенным в эти узлы или создавая их, человек получает власть над потоком сообщений: от него зависит - принимать, отправлять или просто транслировать поток информации далее по системе коммуникаций. Языковый аспект функционирования системы, таким образом, приобретает особое значение. Теорию языковых игр, которая выполняет в исследовании общества роль коммуникативной теории, Лиотар дополняет теорией игр, а также исследованием <институций> - нормативных установлений, которые накладывают ограничения на игры. В этом плане речь идет, прежде всего, об исследовании современных институтов знания. В результате общество начинает представать как тотальный гипертекст, структура которого (если таковая имеется) определяется ограничениями, которые полагаются теорией игр и совокупностью <институций>. Содержание этого гипертекста со- Там же. С. 43. 344 ставляют содержания, разработанные в рамках культуры на протяжении всей ее истории - повествования, или нарративы, как их называет Лиотар. Главным моментом, поразительной чертой постмодернистского научного знания, а также общества, рассматриваемого как гипертекст, является имманентность самому себе дискурса о правилах, которые узаконивают как науку, так и повествования и культуру в целом. Утрата легитимности в смысле утраты связи с реальностью - как преимущественным объектом соотнесения - порождает высокий уровень нестабильности и знания, и общества. Нестабильность и утрата легитимности как характеристики знания, социальной реальности, общества - это общий тезис постмодернистской социологии. Каждый из тезисов мы попытаемся проиллюстрировать на примере концепции, в которой он, на наш взгляд, нашел наиболее четкое воплощение. Тезис второй. Конец индивида и приход <молчаливого большинства> Масса, а не индивид, по мнению Жана Бодрийяра, ведущего французского социолога постмодернистской ориентации, предстает как основная характеристика современности. Масса явление в высшей степени имманентное, обращенное внутрь себя, не осваиваемое никакой практикой и никакой теорией. Масса - это <черная дыра, куда проваливается социальное... полная противоположность тому, что обозначается как социологическое> . Масса - ни субъект, ни объект. Она не в состоянии быть носителем автономного сознания, так же как она не поддается ни обработке, ни пониманию в терминах элементов, отношений, структур, совокупностей. Масса с полным безразличием пропускает сквозь себя и воздействия, и информацию, и нормативные требования. Масса не состоит ни из субъектов, ни из объектов. Массу, пишет Бодрийяр, составляют лишь те, кто свободен от своих Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства или конец социального. - Екатеринбург, 2000. С. 8. 345 символических обязанностей, <отсечен>, <пойман в бесконечные сети> и кому предназначено быть лишь <многоликим результатом функционирования тех самых моделей, которым не удается их интегрировать и которые в конце концов предъявляют их лишь в качестве статистических остатков> . У массы нет ничего общего с каким-либо реальным населением, корпорацией, специфической социальной совокупностью. Любая попытка ее квалифицировать является попыткой отдать ее <в руки социологии> и оторвать от ее внутренней неразличимости. В массе, пишет Бодрийяр, невозможно даже отчуждение - в ней не существует ни <один>, ни <другой>. Масса поглощает и уничтожает все: индивида, смысл, социальное, культуру, знание, власть, политику. У масс нет имени. Массы - это анонимность, это <молчаливое большинство>, которое не может иметь какой-либо репрезентации. Они не выражают себя - их зондируют. Они не рефлектируют - их подвергают тестированию. Политический референт уступил место референдуму. Однако зондирования, тесты, референдумы (СМИ постоянно действующий референдум) - механизмы, выступающие в качестве симуляции, а не репрезентации. Погруженные в свое молчание массы больше не субъект (прежде всего не субъект истории), они не входят в сферу артикуляции и представления. Масса - сфера поглощения, а не взрыва, она избегает схем освобождения, революции и историчности. Так массы защищаются от Я, от индивидуальности. Сегодня, как считает Бодрийяр, представления смещаются. Мы начинаем подозревать, что повседневное, будничное существование людей - это не малозначащая изнанка истории, и что уход масс в область частной жизни - это вызов политическому, форма сопротивления политической манипуляции. <Роли меняются: полюсом силы оказывается уже не историческое и политическое с их абстрактной событийностью, а как раз их обыденная, текущая жизнь, все (включая сюда и сексуальность), что заклеймили как мелкобуржуазное, отвратительное и аполи- Там же. С. 10. 346 тичное> . Существо современности, подчеркивает Бодрийяр, не заключено ни в борьбе классов, ни в неупорядоченном броуновском движении. Оно состоит в глухом, но неизбежном противостоянии <молчаливого большинства> навязываемой ему социальности. Тезис третий. Постмодерн как <конец прогресса>, <прекращение событий>, <конец истории> Концепция постмодерна как <конца прогресса>, <прекращения событий>, или <конца истории> также наиболее полно представлена Ж. Бодрийяром. Бодрийяр выделяет ряд различных гипотез относительно постмодерна как конца истории или прекращения событий. Мы воспроизведем их здесь, поскольку в них достаточно полно резюмированы имеющие широкое хождение воззрения, провозглашающие <конец истории>. В соответствии с одной из них, постмодерн есть результат ускорения движения модерна во всех планах - техническом, событийном, коммуникационном, в плане ускорения экономических, политических и прочих обменов, вследствие которого <мы перестаем соотноситься со сферой реального и истории>. Мы в такой мере <освободились>, что вышли за пределы определенного горизонта, в котором <возможно реальное>, за которым уже не действует сила притяжения по отношению к вещам и событиям. Вторая гипотеза относительно конца истории, в противоположность первой, связана не с ускорением, а с изменением социальных процессов. В нынешних обществах господствуют массовые процессы. Возникает инерция социального, которая порождается множественностью и насыщенностью социальных обменов, сверхплотностью городов, рынков, информационных сетей. В нее как в вату проваливаются все события. <Инертная материя социального представляет собой холодную звезду, вокруг массы которой замерзает история. События чередуются и исчезают в индифферентности. Массы, нейтрализованные информацией, выработавшие невосприимчивость к ней, нейтрали- Тамже. С. 47 - 48. 347 зуют историю и служат своеобразным поглощающим экраном. Они не имеют истории, не имеют чувства, сознания, не имеют желаний> . История, смысл, прогресс уже не ускоряют движение к освобождению. Масса в своей <молчаливой имманентности> глушит всякую социальную, историческую, временную трансценденцию. История заканчивается не вследствие отсутствия актеров, отсутствия насилия или событий, а вследствие замедления, индифферентности и оцепенения масс. Третья гипотеза относительно конца истории связана с преодолением того предела, за которым вследствие все большей информационной наполненности история перестает существовать как таковая. Мы уже никогда не обретем историю, какой она была до эпохи информатизации и средств массовой информации. Мы уже не сможем изолировать историю от <модели ее совершенствования>, которая в то же время есть <модель ее симуляции>, <модель вынужденного поглощения гиперреальностью>, создаваемой СМИ. Мы никогда уже не узнаем, какой была социальность до входа в <техническое совершенство информатизации>. В настоящее время, считает Бодрийяр, утрачена <слава события>. В течение столетий история развертывалась под знаком значимости событийности, наследуемой от предков и влияющей на грядущее. Ныне история сузилась до <вероятной сферы> причин и следствий. Смысл событий стал ожидаемым смыслом, события программируются. Бодрийяр называет это <остановкой событий>. <Речь идет о подлинном конце истории, конце исторического Разума> Но дело не обстоит таким образом, что мы покончили с историей. Нам требуется <питать конец истории>. Мы как бы продолжаем производить историю, нагромождая <знаки> социальности, политики, знаки прогресса и изменения, а в действительности лишь <питаем> ее конец в том плане, что немного отодвигаем его. Стремление вперед подменяется обращением к Baudrillard J. L'illusion de la fin ou la greve des evenements. - P.: Galilee, 1992. P. 14. Ibid. P. 40. 348 прошлому, подменяется бесконечным процессом ревизии всех значимых исторических явлений. Ревизия зачастую принимает форму оправдания исторических преступлений, <переосмысления> всего и вся. Вместе с тем обращение в прошлое, бесконечная ретроспектива всего, что предшествовало нам, ставит проблему <отбросов>. Что делать с остатками угасших идеологий, революционных утопий, мертвых концепций, продолжающих засорять наше <ментальное пространство>. По существу, вся история представляет собой живые отбросы. <Экологический императив> требует, чтобы отбросы были вновь пущены в дело, были рециклированы. Мы стоим перед дилеммой: либо останки и отбросы истории погребут нас, либо мы используем их в какойто <причудливой истории>, какую мы в действительности создаем сегодня. У истории не будет конца, все остатки истории - церкви, демократия, коммунизм, этносы, конфликты, идеология и т. п. могут подвергаться бесконечному новому использованию. Ведь все, что считалось преодоленным историей, в действительности не исчезло, все архаичные и анахроничные формы сохранились и всегда готовы выйти на поверхность. <История вырывается из циклического времени лишь для того, чтобы перейти в порядок рециклирования> . Рециклирование форм прошлого, их превознесение и усиленное внимание к явлениям прошлого, реабилитация прошлого через имитацию, - все это, по Бодрияру, признаки постмодерна. Саму историю следует рассматривать как хаотическое образование, где ускорение кладет конец линеарности событий. Следствия приобретают определенную автономию, делающую возможным обратное воздействие на причины. Нужно говорить также об обратном воздействии информации на реальность. Подобная обратимость означает нарушение порядка, или <хаотический порядок>. Ibid. P. 47. 349 Тезис четвертый. Конец интеллектуалов По мнению Зигмунда Баумана, понятие <постмодерн> имеет ценность постольку, поскольку охватывает и артикулирует новый опыт только одной, но очень значимой социальной группы современного общества: интеллектуалов. Их новый опыт состоит в переоценке их позиции в обществе, <переориентации их коллективно осуществляемой функции и их новой стратегии> Концепцию постмодерна породило беспокойное чувство, что та важная роль, которую интеллектуалы играли в эпоху модерна, исчерпала себя и уже практически не нужна. Это тревожное сознание породило <статусный кризис> интеллектуалов, потребность в переосмыслении своего положения и переориентации привычной практики. Переосмыслению подверглось все: вопросы когнитивной истины, моральных суждений и эстетических вкусов. Статусный кризис интеллектуалов сложился, по мнению Баумана, из трех составляющих. Прежде всего, он был обусловлен серьезной эрозией глобальной структуры доминирования, центром которой был Запад. Со времени своего появления именно интеллектуалы обеспечивали <очевидность> превосходства Запада над остальным миром. В течение трех последних столетий Запад задавал для всего мира концепцию прогресса, определял направления, развитие и основные культурные стандарты, пропагандировал западный стиль жизни. И делали это именно интеллектуалы в рамках своих социальных, философских, эстетических и других теорий. Второй составляющей статусного кризиса интеллектуалов был уход из социальной жизни рационально обоснованных утопий и идеологий, создаваемых интеллектуалами в качестве средства легитимации политического доминирования. Современное государство и политическая власть не нуждается, по мнению Баумана, в <легально-рациональной легитимации>. Оружие легитимации заменено двумя дополняющими друг дру- Bauman S. Postmodernism as Social Theory: Some Challenges and Problems. // Theory, Culture & Society. - Cliweland, 1988, vol. 5, #2-3. P. 217 - 218. 350 га средствами - соблазном и репрессией. Оба средства требуют интеллектуально тренированных экспертов и они появляются. Для этих целей накапливается и создается образованная элита. <Но уже нет нужды в <твердокаменных> интеллектуалах, чьей задачей является легитимация, т. е. рациональное доказательство того, что то, что делается, универсально верно и абсолютно истинно, морально и прекрасно> . Соблазн и репрессия являются двумя главными средствами социальной интеграции и воспроизводства системы доминирования в обществе потребления и массовой информации. Они делают ненужной легитимацию, поскольку структура доминирования с помощью этих средств может воспроизводиться еще более эффективно. <Кризис легитимации> становится <кризисом статуса> интеллектуалов. И, наконец, последняя третья составляющая статусного кризиса интеллектуалов. <Интеллектуалы эпохи модерна всегда рассматривали культуру как свою частную собственность: они ее создавали, в ней жили и даже давали ей имя> . Экспроприация культуры ранит интеллектуалов наиболее сильно. Сфера образования, которую интеллектуалы ранее считали своей, становится сферой государства. Сферой <массовой культуры> распоряжаются владельцы галерей, издатели, собственники ТВ и т. д. Роль интеллектуалов сводится к роли потребителей, силы рынка экспроприируют их собственность. Интеллектуалы более не являются силой, которая призвана выполнять гигантскую работу по <окультуриванию> и трансформации автономно возникающих форм жизни, стандартов и вкусов. Природные, аборигенные, народные стили жизни вновь, как в домодерновых культурах, получают автономное воспроизводство. И реализуется это воспроизводство уже не через интеллектуалов, а через других персонажей - агентов рынка и массовой культуры. Будущее, по Бауману, не обещает улучшения, силы рынка будут расти, и поэтому выход для интеллектуалов только один - присоединиться к образованной элите экспертов. Историческое падение интеллектуалов с их критериями еди- Ibid. P. 221. Ibid. P. 224. 351 ного прогрессивного знания, истины и морали и означает приход постмодерна с его плюрализмом культур, местных традиций, идеологий, форм жизни или языковых игр, а также осознанием этого плюрализма. Тезис пятый. Фрагментация модерна, мультикультурализация Плюральность культуры, культурных стандартов, кризис <легитимации> - все это признаки постмодерна, которыми характеризуется не только культура, но и социальный порядок в целом. В этом плане интерес представляет концептуализация постмодерна, предложенная американским социологом Джонатаном Фридманом, очень схожая в содержательном отношении с алармистско-критическими тезисами Ф. Ферраротти. По Фридману, постмодерн связан и является оборотной стороной кризиса модерна,. Это фрагментация модерна, утрата им формы единого исторического процесса, мультикультурализация, утрата порядка. Беспорядок предстает как системная фрагментация ряда параллельных процессов, характеризующих, с одной стороны, уходящий модерн, а с другой - постмодерн. Фридман предлагает следующие оппозиции модерна и постмодерна: Модерн; Постмодерн Научное познание; Несопоставимые между собой культурные образования. Универсальная идентичность; Мультикультурная идентичность. Политическая и экономическая гегемония Запада; Центробежная политика. Целостное <эго> модерна; Нарцисстическое разложение. Господствующей культурной формой постмодерна является постмодернизм. Он противостоит научному знанию и господству рациональности. Постмодернизм - главным образом интеллектуальная идентичность, которая определяет себя как про- См.: Friedmann J. Order and Disorder in Global Systems: A Sketch // Social research. - N. Y., 1993. - Vol. 60, N 2. P. 205 - 234. 352 тивоположность рационально-научному корню модернизма и ищет новый смысл в либидо и традиционных культурах. В постмодернизме отсутствует критерий различения и оценки, присущий модернизму, классифицирующий утверждения с точки зрения истины. Постмодерн как эпоха предстает у Фридмана как <эра усиливающегося беспорядка>, который имеет глобальную природу, но вместе с тем обладает систематическим, т. е. специфическим и предсказуемым характером. Этот беспорядок связан с разложением универсалистских, основывающихся на разуме структур модерна, в результате чего усиливается интеграция объединений более низкого порядка, возникают новые структуры и политические союзы, и, соответственно, - новые конфликты. Центробежные тенденции современного социального мира увязываются постмодернистской социологией с кризисом идеала всеобщего прогресса, имеющего глобальный и необходимый характер, и отходом от соответствующей политики. Этот кризис выразился в распаде единства господствующей социальной формы, иерархии идентичностей. Произошел поворот от политики, направленной на формирование национально-государственной идентичности, к политике культурной идентичности, связанной с процессом размножения <новых> идентичностей, процессом мультикультурализации. Центральным моментом указанного процесса, по мнению Дж. Фридмана, является этнификация идентичности. Речь идет о возникновении социальной идентичности, которая основывается на специфической конфигурации сознания, базирующейся на истории, языке, расе. Все это - социально-конструируемые реальности, однако признание их конструируемого характера не означает, по мнению Фридмана, что они ложны или идеологичны. Более того, он считает, что опасно и неразумно отрицать аутентичность этнокультурной идентичности как значимого социального феномена. Нации распались на множество этнических и культурных образований. Дж. Фридман выделяет следующие типы новых идентичностей, являющихся новой основой группообразования: этнический тип, националистический, религиознофундаменталистский и локальный. Этот процесс имеет 353 местный, глобальный характер. Субнационализм; этнические и локальные движения; конфликты и локальные войны; образование общин, основанных на локальных характеристиках, обладающих собственным культурным самосознанием и стремящихся к автономии от национально-государственных центров; резкое усиление фундаменталистских религиозных движений и как результат - ослабление и трансформация национальногосударственного принципа, составляющего один из компонентов проекта модерна и мирового социального и политического порядка, основанного на нем. Эта трансформация глобального порядка ведет к возникновению глобальных экономических и политических классов и широкому обнищанию и миграции больших групп населения. Культурная этнификация представляет собой глобальный процесс, создаваемый множеством культурных идеологий, которые быстро распространяются по всему миру и способствуют активной политизации культурных идентичностей среди иммигрантских меньшинств, субнациональных регионов и местного населения. Речь идет об утрате гегемонии, дезинтеграции предлагаемой универсалистской модели идентичности модерна и глобальном размножении локальных идентичностей. Закат гегемонии центра принимает форму усиливающегося мультинационализма, а этническая консолидация влечет за собой формирование новых элит. Возникает новый социальный порядок глобального уровня. Постмодерн чреват возможными анархическими тенденциями, и в рамках глобальной системы они вполне предсказуемы. Эта предсказуемость, как считает Фридман, и позволяет говорить о <новом порядке>, именуемом постмодерном. Общие характеристики постмодернистского дискурса в социологии Подводя итог анализу постмодернистской социологии, попытаемся выделить те ее черты, которые позволяют говорить о ней как об определенном целостном и своеобразном явлении в рамках социологических теорий общества XX в. Постмодернистская социология определяет постмодерн как 354 <конец познания>, <индивида>, <этики>, как конец <социального>, конец <истории>. Она рассматривает современные социально-исторические изменения преимущественно в эпистемологических терминах, указывает на контекстуальность требований к истине и воспринимает их как <локальные> и <исторические>, как утратившие универсализм. Постмодернизм рассматривает структуру самости как нечто размытое и расчлененное: с одной стороны - как фрагментированное опытом, а с другой - беспомощностью, которую индивиды испытывают перед лицом глобализирующих тенденций социальной и культурной жизни. Ежедневная жизнь формируется как результат вторжения символических систем, массовой культуры, конституирующих мир в моделях и символах, которые делают его абсолютно искусственным. Уже никто не апеллирует к <реальному> объекту, поскольку не делается различия между представлениями об объектах и самими объектами, в мире доминируют искусственные модели. Отношение с миром трансформируется фундаментальным образом, и именно потеря связи с реальным миром вызывает ощущение <пустоты> и <бессмысленности> жизни. Постмодернистская социология делает упор на анализ центробежных тенденций в актуальных социальных трансформациях и подчеркивает их повсеместную распространенность. Контекстуальность и распыленность современной социальной жизни постмодернизм рассматривает в качестве препятствия на пути к координированному политическому действию и социальному единству. Необходимо указать на одно очень важное в социологотеоретическом плане обстоятельство. Рассмотренные концепции постмодерна не дают ответа на ключевой, на наш взгляд, теоретический вопрос о том, существует ли постмодерн как принципиально новое состояние общества. Анализ предлагаемых концептуализаций свидетельствует о том, что практически никаких новаций ни в рамках ценностно-нормативной и идеологической подсистем, ни в рамках социального порядка постмодернистскими социологами не выявлено. Все эти явления уже были описаны в рамках критических теорий массового об- 355 щества, зафиксированы контркультурной критикой. По нашему убеждению, плюрализм ценностей, культур, релятивизация критериев истинности в социальной и культурной сферах есть результат последовательной реализации принципов свободы, равенства и прав человека. В этом отношении следует, скорее, говорить о расцвете либеральной идеологии модерна, который естественным образом сопровождается упадком и ликвидацией любых претендующих на исключительность или тотализирующих культурных образований и социальных позиций, чем об ослаблении или исчезновении самих принципов модерна. Так, можно говорить, что этот либеральный принцип равенства, провозглашенный модерном, работает и тогда, когда речь идет о разрушении старых национально- государственных территориальных образований и основанной на них старой геополитической системе. Испытывающая давление со стороны этнических и культурных образований система национальных государств испытывала это давление на протяжении всего XX в. Этнизация глобального мирового порядка может быть представлена как борьба за свободу и равенство в сфере этнополитических отношений, как борьба против системы государственно-политического доминирования определенных наций. В силу этого нам представляется более правомерным подход, в соответствии с которым современность следует рассматривать не как наступление эпохи постмодерна, как это представляется постмодернистской социологии, а как особую стадию модерна, характеризующуюся дальнейшим углублением и реализацией либеральных принципов модерна. Верно зафиксировав целый ряд весьма существенных изменений в глобальном социальном порядке, в ценностно-нормативной и культурноэстетических сферах, постмодернистская социология сделала неправомерно широкое обобщение относительно современного состояния в целом. Новые явления в некоторых сферах социальной жизни и в сфере культуры могут квалифицироваться, скорее, как смелое экспериментирование с принципами модерна. И только в этом смысле можно говорить о постмодернистских поисках и об 356 элементах постмодерна в нынешней социальной реальности. Постмодернистские теории во всех своих вариантах существуют как новый вариант социально-критической или шире философской рефлексии современности. Едва ли можно сказать, что они преуспели в социологических описаниях современности и попытках вскрыть <природу постмодерна>: ведь даже в наиболее удачных, ярких, броских постмодернистских вариантах социального теоретизирования или эссеистики вариации на тему алармизма и критики превышают аналитическую составляющую. 9.2. Современность как поздний модерн: Теория радикализированного модерна Энтони Гидденса Осмысление современности, обществ конца XX - начала XXI века в терминах постмодерна, в тех тезисах, которые были рассмотрены выше, было подвергнуто серьезной критике в рамках академической социологии. Более того, в рамках академической социологии были созданы теории современного общества, включающие их внутреннюю соотнесенность как с модерном, так и с разработанными в рамках постмодернистской социологии тезисами постмодерна. Результатом соответствующих разработок стал совершенно определенный диагноз - современность следует характеризовать как поздний, радикализированный модерн. Рассмотрение современных теорий позднего модерна или радикализированного модерна мы построим на основе изложения и анализа идей Энтони Гидденса, чья теория достаточно полно представляет соответствующий сегмент современной теоретической социологии. Концепция Э. Гидденса, которую он сам называет концепцией радикализированного модерна, создается им по существу в противовес концепциям постмодерна. Это весьма разработанная и практически законченная теория. Особое внимание в рамках своей теории Гидденс уделяет, во-первых, институциональным измерениям модерна; во-вторых, природе и характеру современных, или позднемодерновых, социальных институтов; 357 в-третьих, изменениям, претерпеваемым личностью, и, наконец, в-четвертых, тому, что из себя представляет возможное постмодерновое состояние. Институциональные измерения модерна Гидденс указывает, что большинство социологических подходов стремились выявить какое-то одно доминирующее институциональное звено в обществах модерна. Социальные институты этих обществ рассматриваются как капиталистические или как индустриальные, а капитализм - как тип индустриализма или наоборот. В отличие от подобной, редуционистской точки зрения, Гидденс рассматривает капитализм и индустриализм как два различных <организационных сочленения>, или институциональных измерения, модерна <Капитализм является системой производства товаров, основанной на отношении между частной капиталистической собственностью и не имеющей собственности рабочей силой. Это отношение формирует главную ось классовой системы. Капиталистическое предприятие зависит от конкурирующих рынков, цены являются сигналами для инвесторов, производителей и потребителей> . <Главной характеристикой индустриализма является использование неживых источников материальной энергии в производстве благ, связанное с центральной ролью машинной технологии в производственном процессе> . Индустриализм предполагает регулируемую социальную организацию производства в целях координации человеческой деятельности, машин, потребления и выпуска сырых материалов и товаров. Индустриализм является характеристикой не только производства эпохи <индустриальной революции>, но и производства эпохи электронного машиностроения. Индустриализм определяет не только место работы, но и способы передвиже- То же самое фактически делает Мануэль Кастельс в своей концепции, представленной в работе <Информационная эпоха: экономика, общество и культура> (русский перевод 2000 г.). Giddens A. The Consequences of Modernity. - Stanford, 1990. P. 55. Ibid. P. 56. 358 ния, коммуникации и домашнюю жизнь. Индустриальные капиталистические общества рассматриваются Э. Гидденсом как представляющие один из типов модерновых обществ. Индустриальное капиталистическое качество общества определяют его специфические институциональные черты. Во-первых, как указывалось выше, экономический порядок предстает таким, каким он был охарактеризован выше, т. е. капиталистическим и индустриальным. Конкурентная и экспансионистская природа капиталистического предприятия предполагает, что технологическая инновация имеет тенденцию к постоянству и всеобщности. Во-вторых, экономика явно отлична, или <отделена>, от других социальных сфер, особенно от политических институтов. В-третьих, разделение государства и экономики (имеющее много различных форм) основывается на безусловном признании частной собственности на средства производства. В системе классовых отношений последняя непосредственно определяет процесс товаризации наемного труда. В-четвертых, автономия государства обусловлена его опорой на процесс накопления капитала, над которым оно, однако, не имеет контроля. Но почему капиталистическое общество вообще является обществом? Только потому, подчеркивает Гидденс, что оно является национальным государством. Административная система капиталистического государства и вообще всех современных государств должна интерпретироваться в терминах координированного контроля над территорией. Ни одно из домодерновых обществ не достигало такого уровня административной координации, который развили национальные государства. Такая административная концентрация зависит в свою очередь от развития функций надзора, существенно усилившихся в сравнении с аналогичными функциями в домодерновых обществах. Развитый аппарат надзора составляет третье институциональное измерение модерна вслед за капитализмом и индустриализмом. Он возникает только вместе с появлением модерна. Надзор относится к контролю за деятельностью населения прежде всего в политической сфере. Он может быть прямым (в тюрьмах, школах и т. д.), но чаще осуществляется опосредованно - 359 через контроль над информацией. Четвертое институциональное измерение модерна - контроль над средствами насилия. Военная сила всегда была центральной чертой домодерновых цивилизаций. Однако в них политический лидер никогда не мог сколько-нибудь продолжительно удерживать монопольный контроль над средствами насилия на данной территории, локальные конфликты и войны постоянно нарушали эту монополию. Успешная и устойчивая монополия над средствами насилия присуща только государствам модерна. Эти четыре институциональных измерения - капитализм, индустриализм, развитый административный аппарат надзора и контроль над средствами насилия - обусловливают распространение модерновых институтов по всему миру. Национальные государства концентрируют административную власть куда более эффективно, чем традиционные государства, и благодаря этому даже самые малые государства могут мобилизовать значительные социальные и экономические ресурсы. Капиталистическое производство, особенно связанное с индустриализмом, обеспечивает массовый рывок, экономическое благосостояние и военную мощь. Комбинация всех этих факторов делает невозможным сопротивление экспансии Запада. Возникает феномен глобализации модерна. Рассматривая феномен глобализации модерна, Гидденс указывает на то, что идея <общества>, означающего связанную систему, должна быть заменена в рассуждениях социологов другим отправным пунктом - анализом того, как организована социальная жизнь во времени и пространстве. В этом суть современности и суть современного социологического подхода. Предлагаемая Гидденсом концептуальная схема направляет наше внимание на комплекс отношений между локальной вовлеченностью (обстоятельствами соприсутствия) и взаимодействием на расстоянии (связями присутствия и отсутствия). В современную эпоху уровень пространственно-временного дистанцирования значительно выше, чем в любой предшествующий период, и отношения между местной и отдаленной социальными формами и событиями становятся <растянутыми>. 360 Глобализация относится к этому процессу <растягивания>. Она может быть определена как интенсификация повсеместных социальных отношений, которые связывают отдаленные районы таким образом, что локальные феномены формируются под влиянием событий, происходящих на громадном расстоянии от них, и наоборот. Это диалектический процесс. Глобализация имеет четыре составляющих: мировая капиталистическая экономика, система национальных государств, мировой военный порядок и международное разделение труда. Именно эти явления в своей взаимосвязи позволяют говорить об определенном едином для всего мира качественном состоянии. Природа и характер современных, или позднемодерновых, социальных институтов Гидденс выявляет три основные черты, которые определяют характер общества модерна и особенно его новейшей фазы современного общества конца XX в. Первая - это неимоверно возросшая скорость изменения и протекания всех процессов, развертывающихся в обществе, несопоставимая с динамикой изменения во всех домодерновых и даже классических модерновых обществах. Особенно это касается технологии. Вторая черта - сфера изменения. Различные районы мира социально и информационно втянуты в самое тесное взаимодействие друг с другом. Третья - это символическая и экспертная природа современных институтов. Все три черты внутренне взаимосвязаны. Гидденс указывает три основных источника динамизма модерна, особенно позднего, тесно связанные со своеобразием его социальных институтов. 1. В домодерновых обществах время и место были жестко увязаны, поскольку пространственные параметры социальной жизни для большинства людей являлись доминирующими, социальная жизнь всегда осуществлялась как жизнь локального сообщества. <Приход модерна разорвал пространство и время, установив отношения с отсутствующими <другими>, удаленными от любого взаимодействия лицом к лицу> . Понятие локального становится в условиях модерна Ibid. P. 18. 361 фантасмагорическим, оно пронизано и оформлено в терминах социального влияния и социальных отношений, не связанных с ним своей природой. <Пространство <независимо> от любого определенного места или региона> . С этим процессом жестко связан второй источник динамизма модерна. 2. Развитие механизма <высвобождения>. Речь идет о процессе <высвобождения> социальной деятельности из ее привязанности к локализированным контекстам, об организации социальных отношений по всему объему пространства и времени. Гидденс вычленяет два типа механизмов высвобождения. Оба они существенным образом вовлечены в развитие модерновых социальных институтов. Первый связан с созданием символических знаковых систем, второй - с утверждением экспертных систем. Под символическими знаковыми системами подразумеваются средства обмена, которые могут функционировать безотносительно к специфическим характеристикам индивидов или групп, использующих их в любых контактах. Примерами символических знаковых систем служат различные средства политической легитимизации, деньги и т. д. <Денежная собственность> является интегральной составляющей социальной жизни модерна и его специфическим символом. Под экспертными системами подразумеваются системы технического исполнения или профессиональной экспертизы, организующие наше материальное и социальное окружение. Большинство из нас пользуется консультациями профессионалов - юристов, архитекторов, врачей и т. д. - нерегулярно, но системы, в которые включено экспертное знание, определяют нашу жизнь постоянно. Экспертные системы вместе с символическими знаковыми системами <вырывают> социальные отношения из их непосредственности. Они предполагают разделение пространства и времени в качестве условия пространственновременного дистанцирования, средством которого они являются. 3. Третий источник динамизма модерна - рефлексивное усвоение знания. Речь идет об использовании элементов эксперт- Ibid. P. 19. 362 ного социального знания социальными агентами. Производство систематического знания социальной жизни становится интегральной частью системы воспроизводства всех аспектов социальной реальности. Личность и трансформации идентичности в условиях позднего модерна Процесс глобализации модерна трансформирует <внутреннюю жизнь> человека и его идентичность . Трансформация идентичности в современных условиях может быть понятной только в терминах конструирования Я, самости, в качестве рефлексивного проекта. Этот рефлексивный проект Я состоит в том, что индивид должен выбирать свою идентичность среди стратегий и выборов, предлагаемых абстрактными системами. Рефлексивно усвоенное знание приводит к качественному изменению внутриличностных психологических процессов, созидающих индивидуальное Я в качестве рефлексивного проекта. Если в традиционном обществе личностная самоидентичность складывалась из набора последовательно сменяющих друг друга психовозрастных характеристик, обладавших четкими социальными <метками> (типа инициации), то современный индивид вынужден использовать все прежние образы своего Я как конституирующие элементы самоидентичности в изменчивом, <контрфактическом> социальном контексте. В процесс личностной саморефлексии оказываются вовлеченными системы экспертного знания, которые предлагают постоянно расширяющийся набор педагогических, психотерапевтических, медицинских и социопсихологических рекомендаций, заменяющих однозначную определенность традиции. Я как рефлексивный проект - это <осуществление целостного, постоянно корректируемого биографического повествования в поливариантном контексте выбора, пропущенного через фильтры абст- Реконструкция этого компонента теории Э.Гидденса осуществлена на основе его работ: Modernity and Self-Identity. Stanford (Cal.), 1981; Giddens A. The Transformation of Intimacy: Sexuality Love & Eroticism in Modern Societies. - Stanford (Cal.), 1992. 363 рактных систем>. В таком случае осуществление тождества своей личности, или <разработка траектории Я>, становится одной из главнейших жизненных задач индивида. В условиях позднего модерна Я как самоидентичность обладает набором качественных характеристик, которые позволяют говорить о специфическом стиле Я позднего модерна. Гидденс выделяет следующие его характеристики: - Я есть рефлексивный проект, за который отвечает сам индивид; <мы являемся тем, что мы сами из себя создаем>, поэтому понимание себя подчинено более фундаментальной задаче построения и реконструкции целостного чувства идентичности; - Я разрабатывает траекторию своего развития, возвращаясь к прошлому и прогнозируя будущее; путешествие в прошлое дает эмоциональную свободу для предвидения и созидания грядущего; построение траектории Я базируется на идее многоэтапного жизненного цикла; именно жизненный цикл (а не события внешнего мира) выступает доминантой траектории Я; - рефлексивность Я всеохватна и непрерывна, она обладает той же природой, что и историческая рефлексивность позднего модерна как эпохи; целостность самоидентичности опирается на непрерывность связного автобиографического повествования (будь оно артикулировано или нет); - самоактуализация Я предполагает <диалог со временем> или вычленение зон личного времени, лишь отдаленно связанных с внешним фиксированным временным порядком; - рефлексивность Я охватывает и сферу телесности индивида, так как тело - это часть индивидуальной системы действий, а не ее пассивный объект; - самоактуализация индивида требует <равновесия возможностей и рисков>, которое достигается благодаря эмоциональному преодолению прошлого и осмысленному прогнозированию будущего; - нравственная задача самоактуализации - это достижение аутентичности Я, т. е. <верности самому себе>; этот процесс требует интерпретации прежнего опыта и дифференциации истинного и ложного Я; - жизненный цикл личности воплощен в последовательной смене этапов, периодов или эпизодов, которые, в отличие от ситуации в традиционном обществе, почти не имеют ритуальных меток или внешней обусловленности. Движение от эпизода 364 к эпизоду, воплощающее в себе возможности и риски, осуществляется благодаря рефлексивной мобилизации траектории Я; развитие Я, т. е. его жизненная траектория, обладает внутренней референтностью; единственно значимой <путеводной нитью> жизненной траектории выступает она сама. Таким образом, внутренняя целостность Я, т. е. его аутентичность, достигается посредством рефлексивной интеграции жизненного опыта в контексте биографического повествования о саморазвитии. Постмодерн и его черты по Гидденсу Все рассмотренные явления и процессы современности позволяют, по мнению Гидденса, характеризовать современную эпоху как радикализированный модерн, главной чертой которого является рефлексивность. Тем не менее, за нынешними чертами современного общества высокого, или радикализированного, модерна уже угадываются черты нового, постмодернового состояния, характер которого сложно предугадать. Гидденс указывает на четыре возможные черты постмодерна. Во-первых, речь идет о постдефицитной экономике, которая обусловлена такими факторами, как: а) скоординированный глобальный порядок, б) ликвидация угрозы войны, в) создание системы планетарной экологической службы и г) социализированной экономической организации. Во-вторых, политическое участие множества непрофессионалов в управлении обществом через движение за мир, различного рода экологические, демократические, трудовые движения. В-третьих, демилитаризация мира. В- четвертых, гуманизация технологии. Однако, по Гидденсу, будущее открыто и не детерминировано. В равной мере постмодерн может быть и обществом очень высокого риска, связанного с прямо противоположными тенденциями, - возможным коллапсом механизма экономического роста, ростом тоталитарной власти, возможными ядерными и другими конфликтами, ухудшением экологической ситуации или просто с бездействием со стороны всех социальных сил. <И никакие силы Провидения не вмешаются, чтобы спасти нас, и 365 никакая историческая телеология не гарантирует того, что эта вторая версия постмодерна не вытеснит первую, - констатирует Гидденс. - Апокалипсис стал банальностью, как контрфактичность нашей повседневной жизни. Тем не менее, подобно всем параметрам риска, он может стать реальностью> Giddens A. The Consequences of Modernity. - Stanford (Call.), 1990. P. 173. ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. Глобализация и понятие <общество> в новейших социологических дискуссиях Конец XX века и начало XXI века в социологии как науке - и шире - в социологическом анализе исторической жизни - предстает в довольно запутанном и даже парадоксальном виде. Эта парадоксальность и запутанность обсуждения проблем рубежа XX - XXI веков проистекает из внутренней противоречивости двух базовых интерпретаций тезиса глобализма, который выдвинут в качестве главного тезиса для описания фундаментальных процессов современности. Тезис глобализма существует в двух вариантах: в теориях современности как позднего модерна, развиваемых <нормальной> (в смысле Т. Куна) социологией, с одной стороны, и в теориях постмодерна - с другой. Для теорий позднего модерна глобализм - это повсеместная реализация социальных принципов, заложенных в обществах модерна, в культуре эпохи Просвещения; это процесс унификации территорий и взаимодействий. Благодаря этому современность предстает как зрелый модерн, не лишенный, однако, фрагментирующих его тенденций. Для постмодернистских теорий современность - это конец модерна, конец эпистемологии и социального порядка модерна, это оформление сетевых коммуникативных систем, на основе которых оформляются глобальные системы взаимодействия. И именно они становятся предметом социологического анализа. Теории глобализации <нормальной> социологии - это теории, которые во всех своих вариантах и при всех различиях внутри себя, рассматривают современность как этап общей эпохи модерна. И это не удивительно. Становление обществ модерна и процесс глобализации изначально были связаны друг с другом. Начиная с эпохи Великих географических открытий, колонизация и включение заокеанских территорий в орбиту европейских экономик и политической системы отношений стали фундаментальным условием становления самих этих экономик и национальных государств. Начало XX века было со- 367 пряжено с новым этапом в развитии процесса глобализации - с империализмом. Империализм означал уже не просто использование колоний в интересах становящихся обществ модерна, он означал экспорт организационных, экономических и политических принципов в колонии, он означал территориальное, людское, ресурсное расширение метрополий, востребованное принципами организованного капитализма. Современный этап процесса глобализации самым теснейшим образом связан с микроэлектронной революцией, внедрением компьютерных систем производства, новых систем транспорта и связи, а также с обусловленным этими факторами изменением отношения к пространству и объективному протеканию социального времени. Глобализация означает сжатие как пространства, так и времени. Глобализация означает усиление связанности, уплотнение территорий, ослабление границ, исторически сложившихся между различными территориями. Усиление связанности, взаимозависимости, уплотнение взаимодействия осуществляется на всех социальных уровнях и в различных сферах - экономике, политике, культуре, науке, образовании. Процесс глобализации осуществляется через создание глобальной сети культурных кодов и сообщений. Мода, кинематограф, политические события, природные катастрофы, террористические акты, курсы валют, прорывные научные технологии все эти события, знаки и сообщения существуют одновременно, сразу для всех, будучи всем одинаково понятны. Благодаря глобальным средствам массовой информации, глобальному сетевому обществу все живут в одной системе событий и единой системе смыслов. Глобализация осуществляется как процесс универсализации, гомогенизации и унификации социальных, политических и экономических институтов и процессов. Создаются формально схожие системы государственного управления, политических партий; системы права; финансового контроля и управления; социального и пенсионного обеспечения; аналогичные системы здравоохранения, образования, поддержки науки и культуры, спорта и т. д. Возникают общие формы социального протеста, 368 социальных чувств и представлений. Типизируются социальные позиции, рабочие места и функции, системы социальной стратификации и потребления, оформляются транснациональные элиты. Глобализация сопряжена с оформлением наднациональногосударственных, в полном смысле слова глобальных, социальных институтов, обладающих авторитетом и даже определенной властью, таких как, например, ООН, ВТО, МОТ, ВОЗ, спортивные организации и союзы, различного рода региональные экономические, политические, культурные союзы и организации. Речь идет не просто о соглашениях, основу которых составляют интересы или взаимное признание принципов, норм и систем международного права. Речь идет о институтах и организациях, обладающих своим регламентом, штатом международных чиновников и полномочиями, включающими возможность принуждения и наказания участников в случае нарушения ими соглашений и обязательств. Оформление наднациональных организаций бросает вызов национальным государствам, ставит вопрос о полноте их полномочий и прерогативах. Но не только наднациональные организации оказывают давление и сужают сферу полномочий национального государства. Не менее значимой оказывается вторая сторона общего процесса глобализации. Речь идет о процессе регионализации и мультикультурализации, который <размывает> сложившуюся систему национальных государств <снизу>. Секуляризированная культура модерна, демократическая система ценностей, политическая толерантность, с одной стороны, и возможность физического перемещения для громадного количества людей, связи территорий в on-line режиме, предоставляемые современными техническими средствами, с другой стороны, создают совершенно новую картину культурнотерриториального деления. Опираясь на прокламируемые модерном ценности толерантности и созданные им технические возможности, различные культурные, религиозные, этнические группы и меньшинства требуют пересмотра сложившегося глобального национально-государственного порядка и заявляют о 369 своем непосредственном участии в глобальных процессах, институтах и организациях. Фактически эти требования направлены на <расконсервацию> национально- государственных образований, на <перекрой> политического пространства. Процесс мультикультурализации оказывается опасным для национального государства и еще в двух моментах. Опираясь на права человека, прежде всего, на право свободы передвижения, различные национальные группы требуют установления прозрачных границ и права присутствовать и жить в рамках любых национально-государственных образований. Кроме того, мультикультурализм и как принцип, и как практика чреват своими последствиями для универсального и гомогенного социально-культурного пространства национального государства. Иммигрантские религиозные и этнические меньшинства, сохраняя групповую организацию, сохраняют и соответствующую религиозную и этническую идентичность, что не позволяет им до конца проходить процессы ассимиляции. Более того, как свидетельствует социологическая теория, иммигрантские меньшинства осуществляют активное сопротивление процессу ассимиляции и <растворения> в большом обществе. Их взаимодействие с большим обществом носит сложный характер. Иммигрантские группы, взаимодействуя с большим обществом, принимают его <сообщения>, но оказываются не склонными к его адекватному, соответствующему установленным нормам и правилам, прочтению. Они интерпретируют это <послание> посвоему. Культурно-нормативной системе большого общества они противопоставляют свою нормативно-культурную систему и свои способы прочтения культурных норм и кодов и заставляют каждое нормативно-культурное послание большого общества циркулировать в их собственной системе норм и кодов. В результате универсальное культурно-нормативное пространство национально-государственной территории разрывается, в нем образуются инокультурные лакуны, разрывается единая система смысловых коммуникаций. Все это напрямую <врывается> в политический процесс, порождая новые противоречия и конфликты, ставя под вопрос единство национальногосударственного образования. 370 Сказанное позволяет указать на фундаментальную проблему, которую порождает процесс глобализации. Этой проблемой является колоссальное давление, которое испытывает современный национально-государственный порядок как <сверху>, со стороны <надгосударственных> структур и процессов, так и <снизу>, со стороны процессов регионализации и мультикультурализации. Возникает вопрос - что же происходит с обществом? Ведь общества модерна сложились и существовали в форме национальных государств. Некоторые современные исследователи глобализма - Дж. Урри, И. Валлерстайн и др. - заговорили в связи с этим о <конце <общества>>. Наблюдаемая, якобы, неадекватность базовых социологических категорий современным социальным реалиям позволяет поставить вопрос и об адекватности самой социологии как науки и предложить ей замену в виде дисциплины под именем <историческая социальная наука> (И. Валлерстайн) По мнению, например, Джона Урри, современность, характеризуемая как <возникающий глобальный порядок - это порядок постоянного беспорядка и нарушения равновесия> . Развитие различных <сетей и потоков>, различных <перемещений размывает эндогенные социальные структуры> общества. Задачей социологии в связи с этим должно стать изучение различных мобильностей - народов, предметов, образов, информации и отходов, а также сложнейших взаимодействий между этими различными мобильностями и их социальными последствиями. Речь, фактически, идет о новой <повестке дня> для социологии как <науки> и, главным образом, о характере и природе ее предмета. Социология должна стать, по мнению Урри, <дисциплиной, организованной вокруг сетей, мобильностей и горизонтальных потоков>. <Социология мобильностей> должна заместить <социологию социального как общества>. См.: Wallerstein I. From Society to Historical Social Science: Prospects and Obstacles. // The British Journal of sociology. - 2000, v. 51, #1. P. 25 - 36. Urry J. Sociology beyond Societies. Mobilities for the XXIst Century. - L., N. Y., 2000. P. 203. 371 Таким образом тезис <конца социального> постмодернистской социологии 80-х - 90-х годов трансформируется в теорию <сетевого общества> у М. Кастельса и в <социологию мобильностей> у Дж. Урри. Новое видение <социального>, как утверждает Урри, может быть реализовано только посредством нового метода, состоящего в использовании метафор, на которых базируется и в которых находит отражение наше понимание социальной жизни. Более того, Урри считает, что <социологическая мысль, равно как и любая другая форма мышления, не может реализовываться <не-метафорически> . Такие метафоры как <сеть>, <поток>, <мобильность> и призваны способствовать разработке теорий <глобализации> и <глобального>. Именно эти метафоры призваны создать новую социальную топологию и метафорику <территорий>, вокруг которых, якобы, было организовано понятие <общество>. Большинство современных сообществ не предполагает <географической близости> образующих их людей. Речь идет о <группах самопомощи>, организациях <прямого> действия, коммунитаристских группах, этнических, экологических, досуговых и других группах, образующихся на основе общего интереса в политике, спорте, культуре, любви к животным, пище, к альтернативной медицине и т. д. Такие образования складываются на основе свободного выбора. Люди быстро присоединяются к ним и быстро их покидают. <Каждая такая группа являет своеобразное сочетание принципов принадлежности и подвижности. Многие представляют собой своего рода культуры сопротивления, горизонтальное продолжение сетей гражданского общества, располагаясь как внутри, так и за пределами национальных государств> Новым видением <социального>, предлагаемым М. Кастельсом, Дж. Урри и другими, фактически утверждается утрата социологией своей предметности, утрата понятием <общество> своего содержания как некоего упорядоченного или структурированного целого. В этой связи возникает вопрос - о чем Urry J. Op. cit. P. 21. Urry J. Op. cit. P. 142. |