книга лещака1. Пра гматической теории языкового опыта

• Название: Пра гматической теории языкового опыта
• Дата: 27.02.2019
• Размер: 0.98 Mb.
• Имя файла: книга лещака1.pdf
• Тип: Документы; #69093
• страница: 6 из 15

2.2. Онтологическая сущность знака.
Семантика – синтактика – прагматика:
ревизия понятий
Знак перестает быть знаком, если мы берем его материал только в отношении к деятельности индивида, как средство организации деятельности. Но точно также знак сего значениями становится совершенно мистическим образованием, если мы берем его только в отношении к объективному миру, вырвав из контекста деятельности, в которой он употребляется как знак.
Г. П. Щедровицкий
В последнем предложении предыдущей главки я впервые тер- минологически и концептуально целенаправленно употребил слово знак. До сих поря говорил лишь о сигналах и семиотических предметах опыта.
Если все оговоренные выше семиотические функции были определены как сигналы, то что же тогда следует считать знаком Для меня знак – психосоциальная функция коммуникативного опыта, те. информационное взаимоотношение двух функций, не являющихся этим знаком. Это положение мне кажется особенно важным, поскольку оно отделяет прагматический функционализм не только от реализма (сводящего знак к сигналу, но и от идеализма (например, от феноменологии, сводящей знак к интенциональной сущности).
Указанные различия можно проследить на нескольких примерах. Прежде всего обращусь к следующим высказываниям определяя знаки, лучше говорить о чем-то, чье наличие или отсутствие обозначает, „репрезентирует”, демонстрирует что-то важное для получения или обработки информации и семиотический знак имеет двойное подчинение и, соответственно, двойной вектор развития и анализа этого знака. Нам всегда следует иметь ввиду оба эти направления связь знака с изображаемым, с одной стороны, и его включенность в систему знаков, с другой. Заявленное двойственное отношение знака не имеет ничего общего стем, что я называю функциональной зависимостью. Отношение знак – референт в свете такого понимания знака это очень странная семиотическая функция. Если знак обозначает, «репрезентирует», демонстрирует изображаемое (референт, он должен быть либо реальным предметом, содержащим в себе информацию (позиция реалистической метафизики, либо идеей, информацией (идеалистическая или психологическая позиция. Но А. Соломоник представляет знак зависимым только от обозначаемого явления (связь знака с изображаемыми от других знаков в пределах системы («включенность в систему знаков. Таким образом понимаемый знак совершенно независим от своих опытных репрезентаций (сигналов. Но если нет зависимости между изображающим (репрезентацией) и информацией о репрезентации, тонет и отношения между ними, а значит нет между ними и различия. Это значит лишь одно значение и репрезентирующий его сигнал отождествляются в едином понятии знака. Отсюда вывод знак в выше процитированных эпизодах это не только не информация, но и не функциональное явление. Это просто какой-то реальный предмет, односторонне соотнесенный с каким-то изображаемым феноменом. Это одна из наиболее распространенных методологических позиций в семиотике, восходящая еще к концепциям Аристотеля и Фомы
Аквинского. Справедливости ради следует отметить также ан- тропный (ноне антропоцентрический) характер семиотической деятельности в концепции А. Соломоника, особенно в той ее части, где автор говорит о семиотических системах В реальной действительности не существует никаких систем все, что происходит там – синкретично и нераздельно. Лишь создаваемые нами концептуальные схемы (по терминологии Л. Берталанфи) позволяют выделять отдельные системы, как бы существующие в реальности и отслеживать их связи и развитие. Такая позиция с онтологической точки зрения может быть названа реалистическим плюрализмом (или континуализмом), ас гносеологической объективистским концептуализмом.
Определенным ответвлением от описанной концепции (в сторону еще более радикального номинализма и феноменализма) могла бы считаться унилатеральная теория знака, представляющая знак как чистое означающее, лишенное какого либо имманентного содержания. В наиболее резкой форме подобные концепции (например, бихевиоризм, физикализм, радикальный материализм, теория нейронных сетей, коннекционизм) представляют знак как реальный, осязаемый органами чувств (или

воспринимаемый опосредованно) предмет в его отнесенности к другому реальному предмету. Интересно лишь то, что сам факт соотнесенности, соотношения, функциональной связанности в таких концепциях почему-то становится как бы формальным условием, принимаемым за само собой разумеющееся обстоятельство, не заслуживающее специального обсуждения и онтологического обоснования. Для функционалиста же сами по себе предметы (изображаемое и семиотический предмет) имеют второстепенное, фоновое значение и выполняют функцию энерго- материального субстрата семиотических явлений. Знаком здесь объявляется не какой-то предмет реального мира, а именно наличествующее в опытной способности субъекта отношение между изображаемым (объектом означивания) и сигналом, материализующимся в семиотическом предмете. Изображаемый объект (неважно, является он предметом, явлением внешней опыту действительности или же понятием в нашей картине мира) – это еще не знак. Семиотический предмет, воздействующий на чувства и возбуждающий информацию об изображаемом, – это уже не знак. Сигнал же, при помощи которого мы сообщаем об этом объекте (в процессе коммуникации, или сигнал, при помощи которого узнаем что-либо об этом объекте – это семиотическая функция это еще не сигнальный предметно уже не знак. Это лишь представитель знака и заменитель семиотического предмета в предметно-коммуникативных актах. Ни знак как информационно-понятийная функция, ни семиотический предмет как энергоматериальное явление не могут непосредственно участвовать в таких психофизиологических актах. В. Литвинов выражает идею двустороннего (функционального) и активно- избирательного (прагматического) отношения в семиотическом ряду интенция – знак-сигнал – сигнальный предмет (и наоборот) следующим образом Перед читателем – вязь слов, в которой он узнает языки должен извлечь смысл. Метафора извлечения создает иллюзию фактического присутствия смысла в тексте. Но [...] смысла в такой плоской действительности нет. Мышление читателя является „респонзивным” (термин Б. Вальденфельса): он принимает текст как смысловой вызови должен провести работу над собой, чтобы сделать себя сомасш- табным этому тексту. Читатель строит свою собственную мыслительную конструкцию таким образом, чтобы лежащий передним текст мог быть выражением его, читателя, мысли. Когда он этого достигает, он понял текст, хотя этим не гарантировано совпадение его мысли с мыслью создателя текста но такое совпадение и ненужно, и вообще задача тождества двух мыслей бесперспективна и избыточна во всех случаях»
13
Функционально-прагматической трактовке знака гораздо ближе концепция идеалистической методологии, представленная в теории интенциональности Э. Гуссерля и феноменологии имени А. Лосева. Гуссерль, как последовательный платонист, строго различал знаки (как идеальные инвариантные сущности) и сигналы (как актуальные семиотические феномены. Правда,
Лосев, будучи неоплатоником, представил знак как многослойное диалектическое единство идеальных сущностей и материальной репрезентации (или, точнее, как постепенное эманационное нисхождение знака к сигналу, что существенно сблизило эту разновидность феноменологии свыше описанным реалистическим видением знака. К тому же обе концепции представляли знак как сущность, эссенцию, а не как функциональную зависимость. Суть феноменологической и эйдетической редукций, принятых в качестве основных методик в этих концепциях, состоит в процедуре, обратной той, которую осуществляет прагматический функционалиста именно в отсечении (вынесении за скобки) всех связей, отношений и зависимостей, признанных несущественными, вплоть до обнаружения (проявления) чистой сущности знака.
Иногда совершенно ошибочно (намой взгляд) пытаются отождествить гуссерлианскую концепцию знака с концепцией
Соссюра или пражцев. Есть по крайней мере два существенных обстоятельства, делающие такое отождествление невозможным. Первое для Гуссерля знак – элемент логического интеллигибельного пространства (единого для конкретной личности и всего Универсума. В этом он проявил свой последовательный августинизм. Для Соссюра же и для большинства представителей Пражского лингвистического кружка знаки неотторжимы от человеческой семиотической деятельности, от человеческого опыта. Второе для Гуссерля знак – чистая сущность, суть которой состоит в понятии интенциональности, те. отнесенности к какому-то реальному объекту. Отношение знак – предмет ин- тенциональной отнесенности», по Гуссерлю, абсолютно. Оно

обладает конституирующей силой, те. играет решающую роль в онтологизации мира. Здесь Гуссерль выявил свои неокантиан- ские взгляды. Именно марбуржцы таким образом пытались нивелировать ту эпистемологическую границу, которую определил И. Кант между опытом и миром вещей в себе. Устранение человеческого фактора открывало путь для отождествления мира и логического пространства. Опосредующим звеном в таком отождествлении должен был стать знак. У Лосева этаже мысль выражена в идее Имени, совмещающего в себе объект, наименование и мысль об объекте. Ученики Гуссерля (ив первую очередь Мартин Хайдеггер) довели эту идею до логического завершения, создав целостную панлингвистическую (или пансемиотическую) концепцию мира как языка или (в современных постмодернистских концепциях) мира как текста. Настоящим пиком и совершенно логическим венцом подобного способа понимания знака стала теория симулякра – знака без какого-либо отнесения, знака со стертой референцией (отнесенностью к обозначаемому объекту) истертой прагматикой (отнесением к обозначающему субъекту. Симулякр не только не обозначает чего либо, кроме себя самого, но он еще и ничей знак. За ним не стоит никакой реальный человеческий опыт. Провозглашение М. Фуко смерти автора и борьба Ж. Дерриды и Р. Рорти с логоцентризмом стали манифестирующими моментами многих современных концепций знака.
В функциональной методологии такое понимание знака неприемлемо, поскольку оно ведет к гипостазированию смысла информации об обозначении) и выведению егоза пределы человеческого опыта. Описанное выше понимание знака (как системной информации, соотнесенной с обозначаемым объектом) должно быть дополнено двумя очень существенными деталями а) отношением к сигнальному предмету, при помощи которого осуществляется сигнализация некоего смысла, и б) отношением к картине мира как функциональной части конкретного личностного опыта, в которой находятся объекты означивания – понятия, представления, восприятия, мысли, суждения, концептуальные системы, когнитивные пространства и т.д.
В семиотике (после Ч. Морриса) стало уже традиционным выделение трех аспектов знака – семантики, синтактики и прагматики. Как соотносятся эти стороны знака стем, что я предложил выше Отношение знака к обозначаемому объекту

обычно называют семантикой знака, отношение знака к другим знакам (в системе или в тексте) – синтактикой, а отношение знака к интенции (цели) – прагматикой. Все эти положения вызывают у меня серьезные сомнения.
В. Г. Степанов выразил традиционный семиотический тезис о семантике знака в более умеренной и при этом функциональной форме Любой знак является знаком лишь благодаря тому, что он что-то обозначает, иными словами, относится к чему-то, лежащему вне знака, следовательно, значение есть не сущность, а отношение. Это отношение знака к чему-то, лежащему вне знака, и есть значение знака. Функциональный характер данной трактовки заметен в двух моментах. Во-первых, сущность знака определяется как отношение (а не субстанция, а во вторых, автор сознательно избегает называния того, знаком чего является знак. Традиционная семиотика говорит об объекте обозначения вещи, предмете, денотате, референте и пр.).
Что такое отношение знака к обозначаемому объекту И что такое этот сам обозначаемый, изображаемый объект Некая объективная сущность Ее явление Предмет Понятие или представление о предмете Обычно в таких случаях говорят о референте или де нота те знака. Иногда об одном и другом одновременно, различая эти термины концептуально. Допустим, мы станем называть референтом (или референтив- ной ситуацией) объект актуального чувственного опыта, а дено- татом – обобщенное представление о такого рода объектах, элемент нашей наглядной памяти (психически здоровый взрослый человек обычно отличает наглядные чувственные факты и воображаемые представления. Соотносится ли хранимый в памяти знак с конкретным чувственным фактом Мне ответят да, если человек в этот момент чувственно воспринимает предмет своего опыта. И тут мы попадаем в логическую ловушку. Если кто- то актуально воспринимает предмет опыта, то соотносит его не со знаком, хранимым в памяти, нос актуализированным знаком своего семиотического мышления (в случае вербальных знаков сказанное можно модифицировать следующим образом человек соотносит актуальный факт (референт) нес языковым знакома со знаком речевым. Ас другой стороны, всегда ли мы разговариваем о том (общаемся на тему того, что в данный момент чувственно воспринимаем Яне располагаю никакими статистическими данными, но если бы кто-то не поленился и посчитал, какой процент наших высказываний касается актуального чувственного опыта, а какой – воображаемых представлений и даже обобщенных понятий, то наверняка убедился бы, что современный человек – это дитя виртуальной действительности
16
Таким образом, обнаруживается следующая сложность системный знак (знак как элемент семиотической системы) может обозначать объекты чувственного опыта (референты, но а) непрямо, а опосредованно – через обобщенное представление о референте (через денотат), через понятие (как элемент картины мира, через актуальный знак (знак как элемент семиотического акта, через сигнал и через семиотический предмет, и б) неактуально, но лишь потенциально. Поэтому необходимо различать два типа семиотических отношений семиотические акты и семиотические модели. Системный знак непосредственно включен только во второй тип отношения – в семиотическую модель. Элементом семиотического акта является не системный, а актуальный знак, являющийся репрезентантом системного знака, образованным по определенной грамматической модели.
Обращаю внимание на то, что с семантической стороны знак как элемент семиотической системы соотносится, во-первых, нес реальными предметами опыта, а лишь с единицами картины мира, а во-вторых – нес одним обозначаемым (как в классической схеме, ас двумя – понятием (десигнатом) и обобщенным представлением (денотатом). Замечу вскользь, что это положение также не ново, просто ему ранее не придавали семиотической значимости. Я имею ввиду ставшее уже классическим выделение в семантике любого информационного явления двух сторон – интенсиональной (содержания, категориальной части) и экстенсиональной (объема, референтивной части. Обычно считается, что это чисто семантическая проблема, ноя несогласен с такой постановкой проблемы. В силу декларируемого дуализма опытной деятельности (см. пункт 1.6) я вынужден признать равенство обеих частей нашего опыта (чувственности и разума) в формировании семантики знака.
Есть у меня сомнения и по поводу традиционного понимания синтактики знака. Обычно термин синтактика употребляется либо в бихевиористском смысле (как отнесенность сигналов- стимулов друг к другу, либо структуралистски (как системное

взаимоотношение знаков-сущностей). Оба понимания представляются мне неприемлемыми в функционально-прагматической парадигме. Бихевиористское или любое сходное феноменалис- тическое понимание синтактики должно быть здесь однозначно элиминировано уже потому, что оно сосредоточено на совершенно ином объекте – физическом предмете, который сточки зрения прагматического функционализма сам по себе не может обладать ни семантикой, ни синтактикой, ни прагматикой. Все это придает сигналами актуальным знакам только пользующийся ими субъект и только в силу того, что обладает соответствующими семиотическими способностями (в первую очередь владеет инвариантной семиотической системой. В этом смысле структуралистское понимание синтактики мне несколько ближе. Однако и феноменалисты, и структуралисты не замечали существеннейшего момента в структуре знака – его взаимоот- несенности с сигналом, а через него – с сигнальным предметом. Семиотики многократно пытались развить семантическую сторону ситуации означивания, выделяя промежуточные звенья в семиотическом пространстве между планом выражения знака и референтом, но очень редко проявляли такую же аналитическую тщательность при рассмотрении отношения его плана содержания с семиотическим предметом. А ведь достаточно посмотреть на семиотический треугольник под онтологическим углом зрения, и мы обнаружим его явную диспропорциональность:
Понятие (мысль)
Знак (слово)
Референт (вещь)
Если знак в этой схеме материален, то он односторонен, и это такая же вещь, как и референт. В этом случае мы имеем дело с феноменалистской семиотикой. Если он материально-информа-

91
тивен, то почему между ними понятием непрерывной чертой обозначена прямая связь, а между ними референтом пунктиром обычно обозначают условные отношения Скорее всего реалис- ты-метафизики (а это именно такая методология) хотят передать не отношение в системе, а семиотическое движение, те. акт озна- чивания, для чего следовало употребить стрелки. Так или иначе в этом случае пунктир неуместен. Идея опосредованного отношения между референтом и знаком имеет смысл только тогда, когда мы пытаемся представить всю семиотическую ситуацию как элемент системы семиотической деятельности в целом. Нов этом случае следует однозначно ответить на вопрос является ли знак частью опыта (как понятия, представления, ощущения, эмоции и волеизъявления) или же это часть предметной действительности Если семиотические явления и сущности это части опыта, на чем я настаиваю, то они должны трактоваться как информация. Но треугольник Огдена-Ричардса демонстрирует только один тип информативного отношения – знак – понятие (или иначе язык – картина мира, те. семантику знака. На эту сторону семиозиса обращал внимание еще за много лет до появления книги английских функционалистов Александр Афанасьевич Потебня: Слово образуется из субъективного восприятия и есть отпечаток не самого предмета, а его отражения в душе. А где вторая его сторона?
А ведь кроме отнесенности к объекту означивания (в картине мира) и к другим знакам (в семиотической системе) каждый знак необходимо соотнесен также с сигналами как выразительными средствами. Именно связь с сигналом определяет вторую сторону знака – означающее или план его выражения («апосему» в терминологии Соссюра). Вне связи с сигналом знак не был бы двусторонен, а значит, не был бы знаком. Это было бы чистое понятие. Соссюр очень точно подметил, что говорящие субъекты совершенно не сознают апосемы, которые они произносят, как, впрочем, и чистые понятия (idées pures). Они сознают только сему (семой Соссюр называл языковой знак, обладающий фонематическим планом содержания. О чем свидетельствует это высказывание По-моему, о том, что знак своей структурой в совершенно равной степени обязан как значению (парасеме), таки форме (апосеме). Сигнальная информация – необходимый конституирующий элемент знака. Особо подчеркну здесь слово информация. Обычно вторую сторону знака представляют как материально-акустическое, в лучшем случае физиологическое явление. Однако фонологические исследования, как мне кажется, довольно убедительно свидетельствуют в пользу того, что основу выразительной стороны обычного этноязыкового знака составляет нематериальный звукоряд и даже не чувственное представление о таком звукоряде, а сложный комплекс морфо- фонематической и графической информации о всех возможных аудио- и визуальных рядах, при помощи которых можно просигнализировать об этом знаке. Поэтому наряду с семиотическим значением я предлагаю выделять в знаке в качестве второй стороны также сигнальное значение.
Сигнал также является сигналом только при условии наличия связи с соответствующим ему знаком. Еще раз обращусь к Соссюру: «[...] мы осознаем звук только в той мере, в какой воспринимаем всю сему, то есть вместе со значением. Само по себе физиологическое ощущение (например, акустическое или зрительное) без отношения к знаку не может быть названо сигналом Возьмем теперь лишенное жизни слово (его звуковую субстанцию представляет ли оно собой по-прежнему тело, имеющее некую организацию Никоим образом, нив коей мере. Тем более не является таковым физическая звуковая или световая волна «[...] мы утверждаем, что ни механический, ни акустический факт, каждый в своей сфере, не составляют фонологического факта. Совершенно однозначно на информационный характер звукового сигнала указывал И. А. Бодуэн де
Куртенэ: Даже то, что называется звуком, насколько оно принадлежит к языку, существует только в психическом мире и может быть понятно только с психологически-социологической точки зрения. Аналогичный способ рассуждения находим и у Л. С. Выготского: Звук, оторванный от мысли, потерял бы все специфические свойства, которые только и сделали его звуком человеческой речи и выделили из всего остального царства звуков, существующих в природе»
25
Традиционно сигналом называют изменяющийся во времени физический процесс, отражающий передаваемое сообщение»
26
Обычно ученые, придерживающиеся подобного мнения, не задаются вопросом, может лисам по себе физический предмет содержать и передавать информацию, даже тогда, когда осознают,

что информация нематериальна и что знаки и первичные сигналы несут информацию только для получателя, способного распознать. По моему убеждению, сигнал – это не сам физический предмета наше к нему отношение, это не субстанция, а функция, способ восприятия некоей вещи или некоего положения вещей (ведь в рассмотренных выше примерах собственно сигналами былине ветка или окрашенный газа восприятие ветки и полосы окрашенного газа. Сигнал, таким образом, по онтологической сути – это тоже информация, как и знак.
Но тем не менее сигнал в гораздо большей мере, чем знак, связан с семиотическим предметом. В нормальной семиотической ситуации они необходимо сосуществуют в пространственно-времен- ном аспекте (звуковой сигнал – со звукорядом, зрительный сигнал с потоком изображений или рядом мануальных движений. Без такой связи он не был бы сигналом. Но и семиотический объект, используемый нами входе семиотической манипуляции, не мог бы считаться семиотическим предметом без связи с сигналом, тес соответствующей чувственной информацией. Как видим, от понятия (как элемента картины мира) через план содержания и план выражения знака идет функциональная семиотическая связь к сигналу, а от него – к сигнальным предметам (как элементам предметного мира. И это все должно быть отнесено к какому-то из аспектов знака. Понятно, что ни семантика, ни прагматика не имеют к выше рассмотренным функциям никакого отношения.
Поэтому мне гораздо ближе понимание синтактики как всего комплекса отношений знака к другим знакам в системе – и структурно-семантических, и формально-грамматических, и формально-эпидигматических, и формально-синтаксических, и сигнальных. Если не отнести все указанные типы структурных отношений между знаками к области синтактики, то как можно объяснить факт наличия в знаке, каковым является, например, слово полковник информации о его связи формального сходства со словами полк, чиновник, сановник, духовник, информации о связи тождества между словоформами полковник, полковника, полковнику, полковником, полковники, полковниками и т.д., а также информации о возможности произнесения звуковых сигналов [п
^
лковн’ик] [п^лковн’икъм’и] или даже стилизованного под немца [пол’кофн’ик] и под. в случае необходимости использования этого знака в устной коммуникации

или же возможности использования графических сигналов полковник, ПОЛКОВНИК или полковник в случае необходимости его использования в письменной коммуникации А к какому аспекту знака отнести информацию о том, что слово полковник входит в одну тематическую группу слов со словами подполковник, майор, капитан, лейтенант, генерал, маршал, рядовой, сержант и т. да также водно лексико-семантическое поле со знаками служить, звание, воинская часть, командир, дивизия, папаха, погоны, плац, штаб, армия, военная операция, отдавать приказ и под?
Мне могут возразить, что это касается только языка, а не всех семиотических систем. Это неверно. Обратимся к такой семиотической системе, как система знаков дорожного движения. Если понимать под синтактикой только отношение между знаками, главным образом в речевой цепи и вообще во временной последовательности или отношение между знаками в ряду, представляющим собой сообщение, ток какому аспекту семиотики отнести такую информацию, например, как цвет (красный, синий, зеленый, белый) или форма (квадрат, треугольник, круг) знаков дорожного движения Ведь она не касается отношений между знаками в тексте (во временной последовательности. Это системная информация о классах знаков. А как связаны в единый дорожный пространственно-временной текст знаки проезд запрещен, одностороннее движение и обгон запрещен, если они не могут встретиться водном континуальном поле опыта водителя Единственным связующим звеном и единственным источником значения дорожных картинок-сигналов является опыт участника дорожного движения его память (знание знаков и правили актуальная чувственно-мыслительная деятельность.
Для каждого знака без исключения релевантно не только то, что он означает (семантика, каким образом ив каких целях используется (прагматика, как и с какими другими знаками может сочетаться в семиотическом дискурсе (синтагматическая синтактика) ив какие классы знаков входит (системная синтактика, но и то, как он может быть сигнально выражен и какие возможны варианты его сигнальной репрезентации (сигнальная синтактика, какова его внутренняя структура (структурная синтактика, с какими знаками он связан генетически (мотивационная синтактика

Возьмем еще несколько примеров из области невербальных
(неязыковых) знаков. Так, для системы общественных, политических и идеологических символов культуры важно и то, как они выглядят и чем мотивирована их форма (серп и молот на советском флаге, количество звезд и полос на американском, звезда Давида на флаге Израиля, звезды на флаге ЕС, две головы орлана русском гербе, вид орлов на польском, австрийском и американском гербах, форма креста в разных религиях, форма и положение руки при отдаче чести в армиях разных стран, цвета на флагах и эмблемах, мелодия, темп и ритм в гимнах, изображения, цвета и формы в логотипах и на родовых гербах, движения и положения тел при исполнении обрядов, ритуалов и церемоний и под. Таким образом, следует либо существенно расширить понимание термина синтактика знака, либо заменить его более объемным термином грамматика знака».
Сведение синтактики к одной синтагматике (к смежным отношениям в речевом потоке) сильно обедняет понятие семиотической системы и ограничивает возможности семиотики как научной дисциплины. Очень странно читать у того же А. Соломоника следующее положение Поскольку естественный знак напрямую связан со своим изображаемым, а само изображаемое может быть хорошо известно участнику семиозиса, знак может существовать вне знаковой системы. Неважно, что Соломоник ведет речь о естественных знаках. Такое асистемное понимание знака (а ведь естественный знак – это все равно знак) неприемлемо для прагматического функционализма. Напомню, что один из основателей этого направления Фердинанд де Соссюр выдвигал в качестве основополагающего критерия знака его реляцион- ность, функциональность Любой языковой факт представляет собой отношение в нем нет ничего, кроме отношения, а также нам важно лишь указать на ложность предположения о том, что в языке есть хотя бы единственный факт, определенный сам по себе. Знак не существует вне системы Элементы и признаки суть одно и тоже. Характерной чертой языка, как и вообще любой семиологической системы является то, что в нем не может быть различия между тем, что отличает какую-либо единицу от других, и тем, что определяет ее существование. Следовательно, знак обладает, кроме собственно семиотического значения (значения в собственном смысле слова, те. отнесенности к

объекту означивания) и формального значения (формы, те. отнесенности к сигналу, также и системной значимостью (отнесенностью к другим знакам. Системная значимость определяет место знака в системе и его структурные потенции. Суть этого явления состоит в том, что знак является собственно иерархически структурированной системой отношений. Системная значимость может реализовываться и на уровне семантики знака (значение знака – это совокупность его системных отношений со всей картиной мира со значениями других знаков, с чувственными образами, с эмоциональными и волитив- ными механизмами, и на уровне его грамматики (форма знака – это совокупность ее системных отношений с операциональной системой семиотической деятельности моделями знакового поведения, формами других знаков и сигналами).
Однако и это еще не исчерпывает всей совокупности функциональных отношений, составляющей знак. Ведь суть знака состоит не столько в его отношении к другим знаками не столько в его отношении к какому-то объекту опыта и к какому-то сигналу (к каким-то сигналам. Все перечисленные отношения могут быть определены как информация, но наличие информации о каких- то объектах опыта, о каких-то сигналах и о других знаках еще не повод для возникновения этого конкретного знака. Знаком некоторая информация становится только тогда, когда прагматической силой общественно-регулятивной необходимости устанавливается зависимость между всеми вышеперечисленными видами информации. Поэтому кроме системной значимости в знаке следует выделять также прагматическую значимо ст ь.
Необходимо внимательнее присмотреться к понятию прагматики знака. Традиционными определениями этого аспекта можно считать либо интерактивное – отношение между знаками и тем, кто их использует, либо объективистское – отношение между рядом знаков и элементами ситуации, частями которой являются также отправитель и адресат. Второе определение совершенно неприемлемо для прагматического функционализма, поскольку гипостазирует и дегуманизирует понятие семиотической ситуации.
Проблема на первый взгляд может быть сформулирована двояко либо коммуницирующие личности наряду с огромным количеством других факторов являются всего лишь элементами

объективно существующей семиотической ситуации – дискурса, либо каждый из коммуникантов создает для себя в своем сознании собственную коммуникативную ситуацию и устанавливает собственное значимое отношение между знаком и семиотической интенцией. Первый способ рассуждения явно объективистский, второй – явно субъективистский. Первый подход превращает человека в малозначительный компонент ситуации следующий шаг поэтому пути – признание физической ин- теракции двух компьютеров или даже двух более простых технических устройств семиотической или даже коммуникативной ситуацией. Второй подход профанирует саму идею общения и интерактивного семиотического поведения, поскольку пребывание в разных коммуникативных ситуациях (или точнее, создание в собственном воображении своей личной семиотической ситуации) не позволяет говорить о коммуникации и общении. Как же решает эту проблему прагматический функционализм?
Мы должны опять обратиться к ключевому методологическому понятию семиотического опыта. Парадокс семиотического опыта конкретной человеческой личности состоит в том, что будучи индивидуально-личностным в онтологическом отношении, он тем не менее социален и интерперсонален в генетическом и деятельностном отношении. Обе крайние точки семиотического опыта – картина мира и интенциональное мышление, с одной стороны, и сигнализация (манипулирование семиотическими предметами, с другой, – социально значимы и сверхличностны. Личность (картина мира и способ психического бытия) формируются у человека входе его социально и семиотически обусловленного онтогенеза. Этот аспект был очень хорошо разработан еще впервой трети ХХ века Львом Выготским, построившим свою культурно-историческую концепцию человеческой деятельности на базовом понятии интериоризации культурно-предметного и семиотического опыта Личность [...] есть понятие социальное, она охватывает надприродное, историческое в человеке. Она не врожденна, но возникает в результате культурного развития»
37
В другой работе Выготского читаем Между человеком и миром стоит еще социальная среда, которая по-своему преломляет и направляет и всякое раздражение, действующее извне к человеку, и всякую реакцию, идущую от человека вовне. Лев Выготский неоднократно подчеркивал бессмысленность противопоставления психологического и социального, ошибочность понимания позитивистски ориентированными учеными социального грубо эмпирически, непременно как толпу, как коллектив, как отношение к другим людям. Общество понимается как объединение людей, как добавочное условие деятельности одного человека. Эти психологи не допускают мысли, что в самом интимном, личном движении мысли, чувства и т.п. психика отдельного лица все же социальна и социально обусловлена [...] Именно психология отдельного человека, то, что у него есть в голове, это и есть психика, которую изучает социальная психология. Никакой другой психики нет. В семиотическом и лингвистическом плане это положения было выделено в качестве основополагающего Я. Бодуэном де Куртенэ (Первым, кардинальным требованием объективного исследования должно быть признано убеждение в безусловной психичности (психологичности) и социальности (социологич- ности) человеческой речи или Язык – явление насквозь, однородно психично-общественное»
41
) и Ф. де Соссюром (Языковую деятельность постоянно рассматривают в пределах отдельного индивида, а это ложная точка зрения [...] Язык является социальным фактом, но при этом «[...] языковая способность локали- зируется исключительно в мозгу. Еще чуть ранее эти же идеи в своих психологических и социологических теориях отстаивали
Вильям Джемс и Габриэль Тард. В отличие от Выготского Джемс не отождествлял психических и социальных факторов, однако предполагал их функциональное единство Итак, социальная эволюция является результатом взаимодействия двух совершенно различных факторов – личности, которая обязана своими дарованиями игре физиологических и других внесоциальных сил, но таит в себе силу инициативы и порождения – и социальной среды, обладающей силой принимать или отвергать личность с ее дарованиями [...] Оба фактора необходимы для изменений общество коснеет без импульсов, идущих от личностей, а импульсы замирают без поддержки общества. Впрочем, Джемс говорит не столько об оппозиции психическое – общественное, сколько об оппозиции индивидуальное – общественное, наличие которой никто не отрицает.
Манипуляции семиотическими предметами постоянно находятся под прямым или косвенным контролем со стороны наших собеседников. Критерием прагматической ценности наших знаков становится успех коммуникации и семиотического поведения в целом. Специфика функционально-прагматического понимания семиотической ситуации состоит в том, что она одновременно субъективна и объективна. Либо иначе она и не субъективна, и необъективна, она антропологически прагматична.
Давайте посмотрим на феномен семиотической ситуации с онтологической точки зрения. Либо это часть опыта, либо это предмет опыта (в последнем случае опыт становится частью семиотической ситуации. Но, как уже говорилось выше, природу составляет именно совокупность предметов нашего возможного опыта (это аксиома антропоцентризма. Следовательно, вопрос должен быть сформулирован так является ли семиотическая ситуация природным феноменом или же она информативна, а значит опытна Как функционалист и прагматист, я не могу принять первой возможности смысл, значение, форма, прагматика, отношения между знаками, отношение знака к объекту означи- вания, к сигналу, к коммуникативной интенции, к человеку, одним словом, все, что в совокупности порождает семиотическую ситуацию – все это информация, а значит, она является функцией опыта и не может существовать (бытовать) вне опыта.
Так что же, выходит, что семиотическая ситуация все-таки лич- ностна? Онтологически – дано по целевой направленности это функция сообщения с другими опытами, с опытами других личностей в конкретном времени и конкретном пространстве. Дело здесь в том, что некую ситуацию мы можем признать семиотической (в т.ч. и коммуникативной) только тогда, когда в ее ходе осуществляется значимый для нас акт опосредованного обретения информации. Понятно, что ни мы со своей информацией, со своими знаками и сигналами непосредственно не проникаем в опыт другого человека, ни он не проникает в наш, но механизмы обратной связи, контроля и вероятностного прогнозирования следствий нашей деятельности, постоянно задействованные в семиотическом опыте дают нам все основания для веры в то, что семиотические ситуации, созданные мной и моим собеседником собеседниками) входе нашей совместной предметно-коммуни- кативной деятельности, в значительной степени синхронизированы, о чем свидетельствует успешность коммуникации (не в смысле полученной нами выгоды, нов смысле признания ее ценности, значимости для нашего опыта. Именно этот последний момент становится центральным для всей функционально-праг- матической теории семиотической деятельности.
Прагматика знака – это основа семиотического опыта. Таким образом, кроме системной значимости (ценности, выражающейся в функциях значения (широко понимаемой семантики, плана содержания) и формы (широко понимаемой синтактики, плана выражения, знак обладает еще одним измерением – прагматической значимостью (ценностью. Прагматика – это не третий аспект знака, как ее пытаются представлять в традиционной семиотике, а основное онтологическое его свойство, реализующееся через его системно-функциональные свойства – семантику и синтактику. Как писал Ф. де Соссюр, ценность шахматных фигур основана исключительно навоз можно ст я хи хи с пользования или на их вероятной последующей судьбе, а не на их соотношении в данной позиции. Рассмотренный таким образом знак представляет собой микромодель языка в целом. Предлагаемая здесь концепция знака и языка вполне соответствует социокибер- нетическому пониманию информационной модели внешней среды объекта как структурированной совокупности воспринятой объектом информации, запомненной в виде данных (те. семантики, системы знаков, информационной базы, информационных шаблонов действий объекта (те. синтактики, системы моделей речи, внутренней формы) и методов сопоставления первых двух компонент в соответствии с комплексом целей объекта (те. прагматики, механизмов языковой деятельности и речемышления).
Таким образом, ценность знака состоит не столько в его от- несенности к объекту обозначения, к сигналам или к другим знакам (что квалифицирует знак как функциональную структуру, сколько в его телеологических регулятивных потенциях. Суть знака состоит в его предназначении быть регулятором общественно-психологического и предметного опыта человека. Кроме семиотических средству нас нет иных способов целенаправленного воздействия на опыт другого человека. Именно семиотическая деятельность лежит в основе формирования культуры и цивилизации. Через коммуникативные знаки и культурные символы мы осуществляем цивилизационную и культурную регуляцию не только общественного, но и своего собственного, индивидуального опыта

Поэтому традиционное соотношение семантики, синтактики и прагматики я предлагаю переинтерпретировать следующим образом онтологической основой знака (как в системе, таки в ситуации, а равно и целых семиотических систем и ситуаций является прагматика, в пределах которой мы выделяем семантику те. прагматику семантики) и синтактику (те. прагматику синтактики. Но и это еще не все, поскольку оба понятия – семантика и синтактика – это чисто типологические функции, каждая из которых означает только либо информацию о содержании информации (семантика, либо информацию о структуре информации (синтактика, тов любом знаке мы выделяем значение и форму, следовательно, можно говорить осе м антике значения (те. о лексическом или вещественном значении) и семантике формы (те. о формальном значении знака, а также осин тактике значения (структуре значения) и синтактике формы (структуре формы).
Подводя итог этому методологическому отступлению, я хотел бы определить знак в онтологическом плане как регулятивно-телеологическую ценность социально-пси- хологического (антропологического) опыта как минимальную самостоятельную единицу семиотической деятельности и как ценностное функциональное отношение некоторого понятия (или представления) к сигналу (или нескольким сигналам).
Во внешнеструктурном плане знак представляет собой парадигматическое и синтагматическое отношение между другими знаками в системе, а во внутреннеструктурном – отношение значения (информации о понятии или представлении) к форме информации о сигнале или сигналах. Значение я определяю как значимое отношение понятия к форме знака, а форму – как значимое отношение значения к сигналу (сигналам. Сигнал, в свою очередь, определяется как ценностное отношение некоторого знака к некоторому семиотическому предмету или некой предметной ситуации (некоему положению вещей. Как видим, ни знак, ни сигнал не являются реальными вещами, предметами опыта. Это собственно опытные функции, отношения, те. двунаправленная информация, бытующая исключительно в пределах семиотического опыта человека

Это антропологическое измерение знака объединяет лингвистические концепции Потебни, Соссюра, Бодуэна де Куртенэ, Л. В. Щербы, многих пражцев, психологическую теорию деятельности Выготского с философскими воззрениями Канта и Джемса. Здесь вполне уместно было бы привести один очень интересный и показательный пассаж из соссюровских дневников По мере того, как мы углубляемся в предмет изучения лингвистики, мы все больше убеждаемся в справедливости утверждения, которое, признаться, дает нам богатейшую пищу для размышления в области лингвистики связь, которую мы устанавливаем между объектами, предшествует самим этим объектами служит их определению. В других областях науки существуют заранее данные вещи, объекты, которые можно затем рассматривать с различных точек зрения. У нас же прежде всего точки зрения, верные или ложные, но всегда лишь точки зрения, и уже сих помощью создаются объекты. Эти созданные объекты соответствуют реальности, если исходная точка оказывается верной, и не соответствуют ей в противоположном случае нов обоих случаях ничто, ни один объект нед ан нам хотя бы нам г нов е ни е сам пос е б е. Это верно даже тогда, когда речь идет о самом что ни наесть материальном факте, казалось бы заранее определенном со всей ясностью, как, например, последовательность произнесенных звуков
47
выделено мной – О.Л.].

103