книга лещака1. Пра гматической теории языкового опыта

• Название: Пра гматической теории языкового опыта
• Дата: 27.02.2019
• Размер: 0.98 Mb.
• Имя файла: книга лещака1.pdf
• Тип: Документы; #69093
• страница: 14 из 15

физический (реальный) мир
(В ОС ПРИЯТИЕ, ПРАКТИКА, СИТУАЦИЯМ Ы Ш ЛЕНИ Е, ТЕОРИЯ, СИСТЕМ А)
духовный / психический
(виртуальный) мир
Индивидуальное
измерение
су
бъек
тная ор
иен
та
ция
(ОБЩЕС
ТВ
О, Ф
О
Р
МА)
п ер ежив ани е и влияние эмоциональная рефлексия
измерение
о
б
ъек
тная ор
иен
та
ция
(МИР ВЕЩЕЙ, С
О
ДЕР
ЖА
НИЕ)
о св о
ени е и преобразование рациональная рефлексия (ЧТО)bСводная схема направлений типологизации опыта

211
3.10. Типология опыта в онто- и филогенезе
В раннем детстве (как, быть может, и после смерти) человек идет сразу вовсе стороны, поэтому можно считать, что его еще нет личность возникает позже, когда появляется привязанность к какому-то одному направлению.
В. Пелевин
Вернемся еще раз к основам типологизации и рассмотрим их во временном плане.
Начнем со шкалы, которую выше я назвал вертикалью опыта те. от различения энергоматериальной и информационной направленности человеческой деятельности. Будучи двумя неразрывно связанными точками напряжения онтологической шкалы, энергоматерия и информация, тем не менее, должны быть функционально разведены настолько далеко, насколько это возможно. Даже сейчас (а может быть, особенно сейчас) многие языковеды и философы языка не могут или не желают разводить материальный субстрат и информационное содержание. Понимание информации начинается с разложения самого термина. Английские книгопечатники под этим термином подразумевали содержимое формы – матрицы. In form, буквально – то, что в форме. Информация – это нечто, содержащееся в форме. Книга – это не информация. Это предмет, вещь со своими физико-химически- ми свойствами. А то, что содержит книга, является информацией Носители информации реальны и существуют во времени и пространстве. Но о самой информации этого не скажешь»
62
Развивая эту мысль, можно было бы продолжить, даже буквы в их сочетании – это еще не та информация, которую мы ищем в книге, хотя, несомненно, буквы – это уже информация, а не энергома- терия. Дискуссионным остается лишь вопрос, содержится ли информация в книге, или же там содержится нечто иное, что служит для нас лишь поводом для воссоздания некоторой информации на основании знания языка и умения читать. Само по себе средство будь то письменный текст или звучащая речь, изображение на экране или электромагнитные импульсы в сети – таки остается средством, несмотря на все старания Маршалла Маклюэна убедить нас в обратном. Растворение информации в энергомате- рии – не новость и не открытие постмодернистов. Это совершенно типичный для обыденного мышления синкретизм средства и сообщения, разрушающийся в рефлексивных типах деятельности

Отмечу, что рассмотренная выше онтологическая шкала (равно как и вся схема в целом) имеет панхроническую (системную) ив некоторой степени синхронную окраску (поскольку касается современного положения вещей. Во временном развитии
(онтогенетически или филогенетически) она может выглядеть несколько иначе. В онтогенезе выстраивается как бы тройная тенденция к развитию изначально синкретического бытового опыта, основанного на воле к удовольствию (а глубже – на воле к жизни) в сторону все более сложных (специфицированных) и все более идеальных (виртуальных) мотивов:
а) по линии вертикали опыта – ко все большему осмыслению мира, общества и своей жизни и деятельности, основанному на воле к смыслу (к постижению истины, красоты и духовных ценностей);
б) по линии горизонтали опыта – ко все большей степени рефлексивности своих рациональных и эмоциональных действий,
в) по линии диагонали опыта – ко все большей социализации внешнего поведения и все большей интимизации психических проявлений.
Геометрически развитие опыта у ребенка можно представить как движение с верхнего полюса типологического шара (см. обобщающую схему в предыдущем разделе) вниз с одновременным расширением по всем направлениям.
Так могло бы выглядеть развитие форм опыта в онтогенезе, те. в аспекте, который условно можно было бы назвать синхронной эволюцией. Однако предложенный способ специализации опыта в филогенетическом плане мне кажется слишком упрощенным. Положение бытового опыта в основание филогенетической эволюции всех остальных его сфер представляется мне малоправдоподобным, если принять во внимание данные антропологии, этнологии и мифологии. Для наших далеких предков мир, судя поданным этих и целого ряда других дисциплин, исследующих ан- тропосоциогенез и традиционные культуры, просто не мог быть таким же, каким он представляется современному цивилизованному человеку даже в повседневном обыденном опыте. Ключом к пониманию отстаиваемой в этой книге функционально-праг- матической версии антропосоциогенеза является строгое разведение синхронии и диахронии анализа опыта. Одно и тоже утверждение (например, что основу бытового опыта составляет

удовлетворение первичных – витальных – потребностей, впер- вую очередь, психофизиологических) в плане синхронии следует понимать совершенно иначе, чем в плане диахронии. Если мы говорим о современном быте, то данное утверждение, естественно, касается функционирования бытовой сферы опыта современного, до определенной степени окультуренного ив меру цивилизованного человека. Функция поиска, приготовления и потребления пищи современного человека, будучи витальной потребностью, тем не менее является культурно-цивилизационной потребностью и довольно редко предполагает личную поимку животного, его убиение, а если даже предполагает – тоне требует использования для этого зубов и ногтей. Тоже касается удовлетворения практически всех физиологических потребностей.
Совершенно иначе следует интерпретировать приведенное утверждение при изучении филогенеза человеческого опыта. И здесь у нас открывается, как минимум, две возможности либо мы признаем, что современный быт прямо и непосредственно возводится к животному состоянию наших предков и к их примитивному быту, либо считаем, что они качественно отличаются друг от друга
63
В качестве гипотетической установки в этой книге принимаются концепции школы Бронислава Малиновского и школы
Анджея Верцинского о решающей роли магического опыта ван- тропосоциогенезе, причем в становлении всех его форм и сфер. Антропологии историки культуры утверждают, что в древнейших цивилизациях и культурах виртуальная сфера не была еще столь четко отделена от энергетической, рефлексивная деятельность не дробилась нате части, которые мы сейчас можем в ней выделить религию, экономику, политику, науку, искусство, воспитание, обучение, информирование и т.д., а сфера общественного (публичного) еще несильно отличалась от сферы частного интимного. Социально-информационные функции сливались в единое целое с экзистенциальными. Все они аккумулировались водной функции – магической. Выведение обыденно-бытовой сферы опыта их сферы некоего пограничного (предельного) и полностью нерасчлененного символического опыта совершенно не значит, что в этом эволюционном процессе не участвовал животный инстинкт. Напротив, функциональный подход (как об

этом уже было заявлено выше) состоит в том, что ничего немо- жет возникнуть из чего-то одного, простые праэлементы в этой концепции просто не признаются. Быт возник, конечно жена базе животного инстинкта (другого источника я не вижу, тем более, что у животных наблюдаются довольно развитые зачатки и трудовой, и рациональной, и эстетической, и общественно-ком- муникативной, и даже инструментально-знаковой деятельности, ноне непосредственно, а уже после его обработки в предельном магическом – опыте.
Как же согласовать положение о синкретизме энергетической и информационной, рациональной и эмоциональной, а также частной и публичной сфер опыта с положением о том, что функционально уже в самых примитивных обществах эзотерическая сакральная) сфера деятельности довольно четко отделена от экзотерической (профанной)? Ведь поведение человека в таком обществе было ограничено огромным количеством предписаний и запретов, состояло из ритуалов и обрядов, что показывает неочевидность (неестественность) ритуального поведения и предполагало, как минимум, две возможности соблюдение традиции (сакрального предписания) и его нарушение (профанацию. Кроме того, наличие института шамана (мага) – первого профессионала, а также выделенность праздничных обрядов и обрядов жертвоприношения свидетельствует в пользу того, что человек первобытной культуры уже различал повседневное и праздничное, низкое и возвышенное. Можно предположить следующее. Это просто две различные проекции одного итого же состояния дел. Со стороны мага граница между сакрум и профанум была более однозначной и ясной ион знал что нужно сделать, чтобы эту границу преодолеть, нос точки зрения рядовых членов общества информационный момент сливался в повседневном опыте с моментом энергетическим водно синкретическое целое и непосвященные не умели по собственной воле информационно воздействовать на энергоматериальное и наоборот. Для них это была сфера полной стихии и спонтанности.
Антропологи не раз отмечали органическое единство духовно- эзотерического и обыденно-практического в магических практиках первобытных обществ. В историческом плане магия сыграла существенную роль в формировании всех ныне известных систем коллективных смыслов (ценностей. Именно шаманы были

зачастую творцами правил поведения (как производственного, таки общественно-этического), а также хранителями и распространителями традиционных истин и ценностей. Бронислав
Малиновский определил магию как тип деятельности, удовлетворяющей потребность в стандартизованном оптимизме, которая принципиально важна для результативности поведения, подчеркнув тем самым экзистенциально-информацион- ную функцию, которую магия выполняет в первобытном обществе. Будучи пограничной сферой, магия должна совмещать в себе две сбалансированные стороны бытовую (энергетическую, реальную) и духовную (информационную, виртуальную. Расщепление магии на сферу сакрум (мистики, религии, знания, смысла) и сферу профанум (обыденности, повседневных забот, витальности, материальных интересов) стало началом формирования современной картины мира.
Выход за пределы практической части магического опыта, означает переход в область чисто виртуального опыта, которую можно определить как сферу широко понимаемой философии включающую в себя широкий спектр деятельности от обыденной философии до трансцендентной интуиции. С. Лангер именно об этом эволюционном движении писала, что миф является неизбежным предшественником метафизики. Обратное движение, те. исключение из магии ее виртуальной части означает переход в область жизненной практики, в сферу широко понимаемого быта (от мифологического ритуального поведения до внешней сенсорики). Я считаю, что миф (как наиболее древняя форма магического мышления) в той же мере, в какой он был предшественником метафизики, был неизбежным предшественником и обыденного опыта в его современном понимании. В историческом отношении обе указанные сферы необходимо должны быть одинаково древними. Распад магии на бытовую и философскую сферы мог быть (и был) постепенными длительным, но все же должен был быть одновременным. Восприятие предметов физического мира независимо от мира духовного необходимо должно было вести к пониманию такой же независимости виртуального мира от мира вещей. Что касается эволюции виртуальной деятельности то, очевидно, она изначально имела эзотерический характер (религия, мистика, оккультизм, антропософия) и лишь несколько позже стала приобретать экзотерические формы (антропология, аксиология, методология, теоретическая философия. Становление быта, эмансипированного от виртуального момента, проходило (и все еще проходит) по сходному сценарию от панпсихической мифологии бытового ритуала к современным формам материалистической мифологии навыка. Однако этот – мифологический – аспект бытового опыта будет рассмотрен во второй книге данного исследования.
Пока же замечу, что синкретизм реального и виртуального в магии не абсолютен. Те виды и формы магии, которые нам известны по работам этнологов и антропологов, скорее всего, далеко не первичны. Они указывают на довольно продвинутый уровень расщепления опыта по линии типологической вертикали. Люди собирательско-охотничьей цивилизации и родоплеменной культуры прекрасно отдают себе отчет в том, что попадает под юрисдикцию магии, а в каких вопросах следует рассчитывать на собственные силы – на знания и умения. Малиновский однозначно утверждал, что в традициональных культурах, которые он исследовал, область практического навыка и технического умения была отделена от сферы магического. Магия была нужна там, где нельзя было быть уверенным в успехе. Поэтому, говоря о синкретизме ритуальной магии, я имею ввиду несоизмеримо большую степень единства виртуальных и реальных целей у представителей первобытной культуры, чем это наблюдается в современных культурах цивилизационного типа.
Поэтому могу предложить еще одно гипотетическое объяснение филогенетического расхождения опыта по линии реального виртуального. Первичное различение произошло, как мне представляется, не сразу по критерию энергоматериальных и информационных целей, а сначала по принципу экзотерики – эзотерики. Быт, первичное хозяйство (особенно техническая обработка предметов природы, создание и применение орудий, а также знания (как способность выделения эмпирических фактов, правильного понимания и поведения согласно директив, те. все, что можно было бы сейчас назвать цивилизационными факторами, выделилось в сферу экзотерического, в то время как магия с ее ритуалами и идеологическим основанием осталась в области эзотерики. Лишь несколько позже из магической деятельности постепенно выделились очередные экзотерические, но теперь уже эмоциональные и виртуальные сферы досуги развлечение, политика (социальная манипуляция, этика (социальная саморегулирование, искусство и философия, те. все то, что ныне можно назвать культурой. Вполне вероятно, что роль переходного звена между магией и сферами культуры в филогенетическом процессе сыграла религия. Это был первый шаг от эзотерики к экзотерике культурного типа (достаточно обратить внимание на то, что, в отличие от магии, где чудеса совершаются по необходимости и общение с потусторонними силами двусто- ронне, в религии чудо – это, скорее, снисхождение божества, на которое нет влияния, а общение с этим божеством односторонне, например, через молитву).
Мне кажется, что различение сакрум и профанум по указанному выше сценарию могло найти вполне однозначное отражение в семиотике. Область профанум – это сфера предметной деятельности, нацеленной на освоение природы, в то время как зона эзотерики и развившейся из нее культуры, будучи виртуальной и эмоциональной одновременно, а значит, сопряженной с установлением межличностных связей и порождения текстов, является насквозь семиотической. Ничего удивительного, что именно словесная магия была наиболее древней и остается наиболее стойкой до сегодняшнего дня формой мифотворчества. Даже среди образованнейших и рассудительнейших людей нелегко встретить тех, кто умеет четко отличать слова и называемые ими предметы и явления.
Не менее значима роль магии ив становлении специализированных форм рефлексивного опыта. В действиях шамана было столько же рационального, сколько и эмоционального, столько же познавательного, сколько эстетического, столько же стремления к корысти, сколько и к власти. Это было одновременно и арс, и техне, преднаука и предыскусство, предэкономика и пред- политика. Вряд ли удовлетворительным объяснением эволюции форм рефлексии является распространенная идея преобразования исконно художественного (поэтического) сознания в научное (дискурсивное. Вот как об этом пишет С. Лангер: Первое исследование, касающееся точной истины мифа, отмечает переход от поэтического мышления к дискурсивному. Как только пробуждается интерес к фактическим ценностям, мифическая форма представления о мире начинает идти на убыль. Но эмоциональное отношение, которое долгое время было сосредоточено на мифе, не так-то легко разрушить жизненно важные идеи, воплощенные в мифе, невозможно отвергнуть только потому, что кто-то открыл, что миф не отражает факт. Мне кажется, в этом пассаже можно найти сразу три расхожих мифа то, что поэтическое мышление древнее дискурсивного (переход от поэтического мышления к дискурсивному, то, что миф – это ложное представление о мире (миф не отражает факт) и то, что усиление интереса к факту уменьшает мифологизм представлений (как только пробуждается интерес к фактическим ценностям, мифическая форма представления о мире начинает идти на убыль. Исследователи поэтического восприятия часто попадают в ловушку терминов и научных понятий. В данном случае речь идет о понятии образа. Общепринято, что поэтическое мышление образно. Но образным называют также наглядное, чувственное восприятие. Образ художественный и наглядный психический образ – это две совершенно различные формы оперирования информацией. Поэтическая форма восприятия заключается не только и не столько в оперировании наглядными представлениями (хотя ими тоже, сколько на совмещении подмене) сходных (метафора) или смежных (метонимия) категориальных частей двух понятий в понятии с целостной ре- ферентивной частью (например, изображение человека в виде зверя – выглядит и ведет себя как зверь, но понимается одновременно как зверь и человек, или же совмещении нескольких референтивных полей в пределах одного категориального значения (например, изображение человека в виде зверо-человека или в виде зверя с человеческими чертами и с человеческим поведением. Именно такого рода понятия-гибриды называются художественными образами. Вполне очевидно, что в искусстве речь идет не о психосенсорике, а о виде рассудочной рефлексии.
Поэтическое мышление (в его современном понимании) не могло возникнуть раньше, чем возникли понятия, точно также, как без понятий не могло возникнуть дискурсивное мышление. Скорее всего, на раннем этапе филогенеза оперирование образами и предпонятиями было еще не расчленено водном понятии могли совмещаться совершенно различные наглядные образы, а разные понятия могли ассоциироваться с одними тем же наглядным образом. В такого типа сознании понятие о некоем сверхъестественном феномене, о животном, человеке или неживом предмете

не разводились (как в дискурсивном мышлении, не сопоставлялись или смежно сополагались (как в поэтическом мышлении, а просто сливались водно понятие, чувственно сливавшимся сна- глядным образом этого животного, человека или предмета.
Таким образом, гораздо более продуктивной мне представляется гипотеза о том, что прародителем и рационального, и эмо- ционально-образного типов мышления (или мировидения) был именно пограничный магический опыт в форме мифотворчества.
Аналогична, как мне кажется роль магии в филогенезе современного психосоциального опыта. Человек первобытной культуры не обладали не обладает, если судить поданным антропологии) ни той степенью психологизма (чувством приватности, интимности, ни той степенью социальности, каковы присущи современному цивилизованному человеку. Его мировидение в этом плане синкретично. Он, с одной стороны, не ощущает своей отдельности, индивидуальности, автономности и суверенности от общины, в которой живет (можно сказать, что он не выработал еще чувства эгоизма и социального нигилизма, нос другой стороны, его социализация носит вполне конкретный, референ- тивный характер. Он не мыслит себя в категориях живые существа, человечество, нация, народили даже этнос или соотечественники. Его социальные категории более конкретны род, племя, семья. Ему довольно сложно абстрагировать эти понятия от себя и посмотреть на другую семью, другой роди другое племя точно также, как он смотрит на свои, особенно на уровне тотемного их восприятия. Непросто ему понять и отдельность, суверенность его близких и родственников от него самого, осознать их право наличную жизнь. Все это приходит с распадом магического образа мышления и социально-психоло- гического поведения. Поэтому я считаю, что осознание интимности (приватности) неминуемо должно было сопровождаться развитием сознания своей социальности (как личностной приоб- щенности, индивидуальной присоединенности) в противовес тотемному единству (как полной поглощенности его Я племенем или родом и полной растворенности рода и племени в его «Я»).
Первая схема, приведенная наследующей странице, иллюстрирует тенденцию к расхождению изначально неспециализированного опыта синкретической рефлексии) в шести направлениях потрем линиям в сторону аре ф л е кси в ног осин кр е т из м а (быта) и синтетической рефлексии философии, в сторону рационализации и э моциона ли за ц и и, а также в сторону индивидуализации и социализации деятельности.