_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
88 Правосознание, постигающее свой духовный корень, находит свою существенную основу и источник своего содержа ния. Оно совершает как бы акт самопознания и раз навсегда перестает видеть в праве подкарауливающего врага и насильни ка. Оно знает отныне, чему оно повинуется, и признает его объективное значение; оно повинуется тому, что признает необ ходимым и что уважает, в чем полагает духовную ценность. Человек, живущий таким правосознанием, обладает тем право вым органом, который может разрешить самые, с виду, безна дежные проблемы правовой жизни. Так, именно правосознание, созерцающее цель права и осуществляющее в себе акт правовой совести, способно к тому индивидуализирующему усмотрению при применении права, которое должно основываться на по длинной и предметной правовой интуиции и не позволять, чтобы summum jus превращалось в summa injuria. Именно такое правосознание сумеет найти правый выход из необходимости повиноваться неправому праву и невозможности правомерно преобразить его неправоту. Оно способно разрешить проблему правовой вины и указать положительному праву его идеал. Такое правосознание, исходя из воли к духу и питаясь волею к добру, начнет неминуемо перестраивать социальную жизнь людей на принципах духовного самоуправления, чувства собственного достоинства, уважения, доверия и справедливо сти. Истинный патриотизм и чувство государственности будут его зрелыми плодами. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. О патриотизме. Воля к духу, т.е. желание самому вести духовную жизнь и обеспечивать ее другим есть безусловная и универсальная основа правосознания. Она безусловна, во-первых, потому, что направлена на верховную и самостоятельную ценность, которая не служит уже ничему высшему, но сама составляет последнюю цель челове ческой жизни. Человеку стоит жить на свете только для того, чтобы быть духом и служить Духу Божию; вне этого жизнь его бесцельна и унизительна. Зато воля, направленная на этот, безусловный, по своему значению, предмет, не нуждается ни в оправдании, ни в обосновании: она вполне права; и объективно права и в этом смысле безусловна. Она безусловна, во-вторых, потому, что присуща каждо 89 му человеку, независимо от условий места, времени и нацио нальности. Нет человека, который был бы лишен ее; ибо она составляет саму сущность «человека». Человекообразное суще ство, вполне свободное от нее, могло бы быть подведено под понятие человека только с зоологической точки зрения. Далее, воля к духу универсальна, во-первых, по составу тех субъектов, которым она присуща и правосознание которых она, так или иначе, мотивирует. Она живет во всех людях, то сосредоточиваясь на пустой форме духа, то изнемогая от его неоформленного содержания, проявляясь всегда с бесконечным разнообразием и разноценностью. Воинственность, татуировка, тотемизм дикаря свидетельствуют по-своему о ее незрелости, так же как зрелость ее обнаруживается во всяком справедливом законе, в картине Леонардо да Винчи или в философском учении Гегеля. Она универсальна, во-вторых, по составу тех субъектов, которых она признает, включая их в сферу правового общения и единения. Воля к духу есть воля ко всем его индивидуальным очагам, уже угасшим и еще не возгоревшимся, действительным и возможным. Она выводит душу за условные пределы всякой исторически-сложившейся социальной группы и заставляет человека реально испытать и осознать общечеловеческую взаим ную связь естественно-правового характера. Воля к духу имеет значение «для всех», но не в том смысле, что все фактически знают о ней и сознательно живут ею, а в том смысле, что все должны жить ею и могут предаться ей, как высшему. Ее правота и значение не зависят от субъективного признания и непризнания; она субъективна по истоку и явле нию, но объективна по ценности и предмету. И вот, именно безусловность ее значения возносит ее в ту сферу, где раскрыва ются горизонты универсального, общечеловеческого объема. Движимый предметною волею к Духу человек незамет но для себя вовлекается в естественно-правовой порядок обще человеческого братства. Каждый из всего сонма индивидуаль ных духов воспринимается им, как живое жилище Духа, как самостоятельный и самобытный очаг духовной жизни. Связан ный с каждым из этих духовных очагов нитями естественно правовой и положительно-правовой сопринадлежности он при знает эту правовую связь, уважает ее и поддерживает, как необ ходимое условие своей и чужой духовной жизни. Таким образом, основа нормального правосознания делает человека членом единой всемирной правовой общины, — «гражданином вселенной». С виду для такого правосознания деление людей на особые правовые, — территориальные, национальные, государ ственные, — общины не могло бы иметь значения. Всякое такое 90 единение людей покоится на разделении всемирной правовой общины, так, что единый и безусловный естественный право порядок делится на множество частных и условных положи тельных правопорядков, и соответственно, — государств. Но ду ховное братство и естественно-правовая связанность не угасают и не могут угаснуть от того, что человечество за все века своего существования не сумело организовать устойчивое всемирное соединение на основе положительного международного права. Если же кто-нибудь выразит это так, что «гражданин вселенной» не может быть патриотом и что отвергающий родину «интернационализм» является последним словом нор мального правосознания, то такое решение будет совершенно неверным. Действительно, проблема патриотизма должна быть поставлена и разрешена в терминах нормального правосозна ния. Иметь родину, значит иметь особый, самостоятельный естественно-правовой союз, не совпадающий со всемирной, общечеловеческой общиной, и отдавать ему преимущество в деле любви и служения. Этот союз покоится на некой преиму щественной духовной однородности и близости людей, а духов ная однородность создает то преимущественное, — жизненное и действенное, — патриотическое единение, которое имеет всегда естественно-правовой характер, а обычно изливается и в поло жительно-правовую организацию. Патриотическое единение людей имеет в корне духовную природу, слагаясь и протекая в формах права и государства. Это может быть выражено так, что истинный патрио тизм родится из того же источника, как и нормальное правосоз нание: из духовной природы человека и из воли к духу. Любовь патриота посвящена тому же предмету, которому служит право: духовной жизни, ее устроению и расцвету. Но, питая духовную волю из глубины силою страстного чувства, патриотизм в то же время сосредоточивает ее на особом, частном предмете и явно ограничивает объем ее непосредственного действия; и вот это- то патриотическое ограничение воли к духу должно быть осмыс ленно и оправдано в своем существе. Патриотизм должен быть основан, как необходимое и верное проявление воли к духу. Для разрешения этой задачи недостаточно установить его эмпирическую необходимость и его приемлемость для положительного правосознания; то и другое не вскрывает еще самого основного и глубокого корня любви к отечеству. Эмпирические условия человеческой жизни делают необ ходимым разделение всемирной общины на особые, — террито риальные, национальные и государственные, — общины. Про странственная разбросанность человечества по лицу земли и хозяйственная необходимость оседлого труда и оседлой жизни 91 является первой основой этого разделения: человеческому роду неизбежно жить в виде множества пространственно-дифферен цированных «провинций». Единая, общая всему человечеству, внешняя основа существования (прежде всего — пространство и земля) не только объединяет людей, но и разъединяет их: спаянные кровною и родовою связью группы людей незаметно вовлекаются в местные, ограниченные задания и постепенно вырабатывают местный, ограниченный способ размежевания и упорядочения индивидуальных притязаний и кругов. Климат и раса естественно закрепляют эту пространственную дифферен циацию и интеграцию человечества; хозяйственное разделение труда и обмен продуктами воспитывают волю к единению и устроению; сходство интересов, быта и привычек завершает эту спайку, а совместная организация обороны выковывает общую власть и дисциплину. Так слагается целый ряд независимых правовых центров, государственных общин и положительных правопорядков. Инстинкт самосохранения, краткосрочность личной жизни и ограниченность индивидуальной восприимчи вости заставляют человека со всеми его жизненными содержа ниями прилепиться всецело к одной определенной социальной группе, искать опоры и взаимопомощи именно у нее и только у нее, в ущерб и в противоположность общечеловеческому едине нию. Нужда и страх вызывают к жизни первые проблески «патриотизма»; но эмпирическая неизбежность такой «любви к отечеству» не говорит еще ничего о ее духовной сущности и о ее философском обосновании. Положительное правосознание может сообщить такому патриоту уже некоторую духовную санкцию. Гетерономный правопорядок, объединяющий одну единую — территориаль ную, национальную или хозяйственную общину, — разрешает в своих пределах и по-своему духовную задачу естественного права: он воспитывает человека к идее объективно-значащего порядка, основанного на совместности и взаимности и ведущего к свободе и справедливости. Единение, построенное на нужде и страхе, получает в этом элементарно-духовное и моральное освящение. Человек, выросший в известном правопорядке, со знает себя всецело обязанным правосознанию своих сограждан и правовой культуре своего отечества: родина получает для него значение положительно-правового установления, уже обеспе чившего его существование и ныне ограждающего его духовную жизнь. Благодаря этому, принадлежность к известному государ ственному союзу начинает определяться уже не только нуждою и страхом, но чувством долга, чести и признательности. Житей- ский интерес «патриота» приобретает моральный смысл, а тяго тение к родине — естественно-правовую основу. Правда, госу дарственный союз, воспитывая своих граждан, урезывает есте 92 ственно-правовую взаимность, ограничивая ее объемом единой общины. Однако правовое единение внутри государства отнюдь не исключает правового общения, уходящего за его пределы: государственный патриотизм устанавливает ность правовой культуры, но отнюдь не исключительность ее. Граждане других общин и государств остаются по принципу правоспособными субъектами и всемирное единение народов на основе международного права признается очередным зада нием человечества: это единение слагается долго и медленно, восходя от малого к большому, от периферии к центру, от множества положительных правопорядков к единому положи тельному правопорядку. Однако все эти соображения не вскрывают еще самого основного и глубокого корня патриотической любви, расторга ющей всемирное естественное братство — и чувством, и волею, и действием. Любовь к родине должна быть осмысленной, как творческий акт духовного самоопределения, ибо только в этом виде своем она достигает истинной высоты и зрелости, сообщая последнюю санкцию и «нужде», и «долгу», и «чести», и «призна тельности». Для того, чтобы любить свое отечество, его необходимо найти и реально испытать, что оно есть, действительно, «мое отечество». По-видимому, это испытание дается большинству людей без поисков, в результате естественно и незаметно слага ющейся привычки к окружающим их условиям жизни. Но именно благодаря этому, духовная сущность патриотизма оста ется очень часто неосознанной. Любовь к родине живет в душах в виде неразумной, предметно неопределенной склонности, которая то совсем замирает и теряет свою силу при отсутствии «надлежащего раздражения», то вспыхивает слепою и противо- разумною страстью, непомнящею духовного родства, блуждаю щею в темноте, заглушающею и зовы доброй воли, и голос правосознания. Этот слепой аффект разделяет участь всех аф фектов, над уяснением и очищением которых человек не рабо тает: он незаметно вырождается и унижает человека. Он вырождается то в пустую форму воинственного шовинизма и тупого национального самомнения, то в слепое пристрастие к эмпирическим второстепенностям, то в лице мерный пафос, прикрывающий личную или классовую ко рысть. Человек, скрывающий в себе такой патриотизм, не знает — ни того, что он любит, ни того, за что он это любит. Он следует не духовно-политическим мотивам, а стадно-политиче скому инстинкту; и жизнь его чувства колеблется как у настоя щего животного, между бесплодною апатиею и хищным поры вом. Человек может прожить всю жизнь в пределах своего 93 государства и не обрести своей родины, так, что душа его будет до конца патриотически пустынна и мертва; и эта неудача или неспособность приведет его к своеобразному духовному сирот ству, к творческой беспочвенности и бесплодности. Ибо обрете ние родины есть акт духовного самоопределения, указывающий человеку его собственную творческую почву и обусловливаю щий поэтому духовную плодотворность его жизни. Такой чело век не будет любить свою родину потому, что он ее не обрел. Но может быть и так, что человек, не обретший свою родину, проживет всю жизнь, ошибочно считая себя патриотом: тогда предметом его любви будет не отечество, а что-то иное, принимаемое им за отечество. Таким суррогатом может быть любое из обычных содержаний и условий жизни, поскольку оно берется самостоятельно, в отрыве от своего духовного смысла и значения. Ни одно из них, взятое само по себе, не составляет «родины»: ни пространственное рядомжительство людей, ни кровная связь происхождения, ни национальная и расовая при надлежность, ни привычный быт, ни хозяйственное единение, ни природа, ни общность положительного права и государства. Наличность каждого из этих условий не указует еще человеку его духовной родины; и обратно: патриотизм может сложиться при отсутствии любого из этих содержаний. Долгая жизнь на чужбине не делает ее родиной, несмотря на привычку к быту и природе, и на устойчивое правовое общение; кровная и нацио нальная связь не выясняет вопроса о родине для людей смешан ного происхождения; принадлежность к государству может быть не добровольной и создавать в душе устойчивое «анти-пат- риотическое» напряжение. Это значит, что родина не определя ется и не исчерпывается этими содержаниями: она больше и глубже, чем каждый из них в отдельности и все они вместе. Вот почему образ протестанта Роджера Вильямса, порывающего со всем, что обычно считается отечеством и создающего себе новую, истинную родину, останется навсегда живым призывом к углубленному пониманию патриотизма. Но, если эти эмпирические связи, сами по себе, не исчерпывают сущность родины, то они могут все же приобре тать то духовное значение, которое делает их достойным предметом патриотической любви. Тогда они становятся вер ным внешним знаком духовной связи, соединяющей людей, и через это они приобретают священный смысл и вызывают в душах патриотический культ. Для истинного патриотизма ха рактерна не приверженность к внешним условиям и формам жизни, но любовь к духу, укрывающемуся в них и являющемуся через них. Важно не «внешнее», а «внутреннее», не видимость, а сокровенная сущность. Важно то, что именно любится в люби мом и за что оно любится. И вот, истинным патриотом будет 94 тот, кто обретет для своего чувства предмет, действительно заслуживающий самоотверженной любви и служения. Это можно выразить так, что истинный патриот любит свое отечество не обычным, слепым пристрастием, мотивиро ванным чисто субъективно и придающим своему предмету мнимую ценность, но духовною, зрячею любовью, исходящею из признания действительного, немнимого, объективного до стоинства, присущего любому предмету. Любить родину, зна чит любить нечто такое, что на самом деле, объективно заслужи вает любви; так, что любящий ее прав в своем чувстве, и служащий ей прав в своем служении. Мало того, предмет, именуемый родиной, настолько сам по себе, объективно и безусловно прекрасен, что душа, нашедшая его, обретшая свою родину, — не может ее не любить. Человек не может не любить свое отечество; если он не любит его, то это означает, что он его не нашел и не имеет. Ибо родина отыскивается именно волею к духу, а дух есть самостоя тельная и высшая прекрасность; можно не видеть ее и не знать, но увидев и познав, нельзя не полюбить. Родина обретается именно живым и непосредственным духовным опытом; чело век, лишенный его, будет лишен и патриотизма. Душа, бесплод ная в познании истины, мертвая в творчестве добра, бессильная в созерцании красоты, религиозно пустынная и политически индифферентная, — не имеет духовного опыта и все, что есть дух, и все, что от духа, — останется для нее пустым словом, беспредметным звуком. Такая душа не найдет и родины, но в лучшем случае будет довольствоваться пожизненно ее суррога тами; и патриотизм ее останется субъективным пристрастием. Иметь родину, значит иметь ее именно любовью. Но не той любовью, которая знает о негодности своего предмета, и потому, не веря в свою правоту и в себя, стыдится и себя, и его и вдруг выдыхается под напором нового пристрастия. Патриотизм при сущ той душе, которая живым опытом испытала объективное и безусловное достоинство своего предмета; такая душа предмет но знает, что любимое ею есть высшая на свете прекрасность, живая в людях и творящая через людей; и огонь этого чувства загорается в ней от одного, простого, но подлинного, касания к духовному предмету. Найти родину, значит реально испытать это касание и унести в душе загоревшийся огонь этого чувства; это значит пережить своего рода духовное обращение: открыть в предмете безусловное достоинство, действительно и объектив но ему присущее, и прилепиться к нему волею и чувством; открыть в самом себе подлинную жажду этого высшего и способность бескорыстно радоваться его совершенству, любить его и служить ему. Это значит, наконец, соединить свою жизнь с его жизнью, и свою судьбу с его судьбою. 95 Вот почему в основе патриотизма лежит духовного самоопределения. Человек вообще определяет свою жизнь тем, что находит себе любимый предмет; тогда им овладевает новое состояние, в котором его жизнь заполняется любимыми содер жаниями, прикрепляясь к ним и к их источнику. При этом истинная любовь дает всегда способность к самоотвержению, ибо она заставляет любящего человека любить свой предмет больше себя. И вот, если человек обретает для такой любви предмет, действительно заслуживающий ее по своему объектив ному достоинству, и если этим предметом является духовная жизнь и духовное состояние его народа, - то он становится истинным патриотом: он совершает акт духовного самоопре деления, которым он отождествляет, в целостном и творче ском состоянии души, свою судьбу с духовною судьбою своего народа. То, на что направлена моя любовь к отечеству есть духовная жизнь моего народа, ее творческие создания и ее необходимые условия (материальные, культурные и политиче ские). Не просто самый народ, но народ, ведущий духовную жизнь; и не просто сама жизнь народа, но жизнь подлинно духовная и духовно высокая; и не просто все условия жизни, — и земля, и климат, и хозяйство, и организация, и власть, и законы, — но все это, как данное для духа и созданное духом и ради духа. Именно духовная жизнь есть то, за что и ради чего можно и должно любить свой народ, бороться за него и погиб нуть за него. Через нее все получает свое истинное значение и подлинную ценность. В ней сущность родины, та сущность, которую стоит любить больше себя, которою стоит жить именно потому, что за нее стоит и умереть. С нею, действительно, стоит слить и свою жизнь, и свою судьбу, потому что она имеет объективную ценность перед лицом Божьим. Духовная жизнь моего народа и ее создания важны, необходимы и драгоценны сами по себе, а потому и универсально:не только для меня, но и для меня, и для моего народа, но не только для моего народа; всегда и для всех; для всех людей, которые живут или когда-ни будь будут жить. Соединяя свою судьбу с судьбою своего народа, — в его достижениях и в его падении, в опасности и в благоденствии, — истинный патриот отождествляет себя не с множеством эмпи рических индивидуумов; он не сливается с жизнью темной массы, принимая ее за народ, и не приносит себя в жертву корыстным интересам бедной или богатой черни; он отнюдь не преклоняется перед «множеством», как перед чем-то высшим и сильнейшим, якобы одаренным мудрою и безошибочною во лей. Нет, он сливает свой дух с духом своего народа, а эмпириче ская индивидуальность естественно и незаметно следует за этим 96 отождествлением. Подобно тому, как тело человека живет толь ко до тех пор, пока оно одушевлено, так душа истинного патри ота может жить только до тех пор, пока она творчески одухотво ряется в единении с духом своего народа. Ибо между ним и его народом не только устанавливается духовное единение, но обна руживается прямое единство в духе. И это единство он передает словом «мы». Такое отождествление не может быть создано искусст венно, произвольно или преднамеренно. Оно может сложиться только непроизвольно; оно возникает само собою, естественно, как бы расцветает в душе. Но это, с виду иррациональное, расцветание имеет свои глубокие и разумные законы. Прежде всего, оно должно быть пережито каждым из людей самостоятельно и самобытно. Никто не может указать другому человеку его родину, — ни воспитатели, ни друзья, ни общественное мнение, ни государственная власть. Патриотизм есть состояние духовное и поэтому он может возникнуть только самостоятельно в порядке автономии, — в личном, но подлин ном и предметном духовном опыте. Всякое извне идущее пред писание может только помешать этому опыту и привести к злосчастной симуляции. Нельзя любить по принуждению или по чужой указке; любовь может возникнуть только «сама», в легкой и естественной предметной радости, побеждающей и умиляющей душу. Эта предметная радость или осеняет челове ка, — и тогда он становится живым органом любимого предмета и не тяготится этим, а радуется своему счастью; или она минует его душу, — и тогда ничто не в состоянии помочь ему. В основе такого слияния лежит всегда некоторая одно родность в путях и способах духовной жизни. Патриотическое единение людей покоится на некоторой сопринадлежности их, столь необходимой, естественной и священной, сколь необхо дим, естественен и священ человеку духовный предмет и духов ный способ жизни. Бремя эмпирического существования пре одолевается только творчеством, т.е. страдающим и трудящим ся созданием новых предметных ценностей; человека освобождает только порыв к духу, только осуществление духов ных состояний; личный страх и личная гибель перевешиваются только тою любовью и тем радованием, которые посвящены негибнущему, божественному содержанию. И вот, в этом духов ном творчестве каждый народ имеет свои, существенные осо бенности. Самые узлы эмпирически-данного характера,— обусловленного расою, национальностью и языком, климатом и природою, общественным укладом и воспитанием, — распу тываются и расплетаются у каждого народа по-своему и по-сво ему же он превращает эти нити в духовную ткань. В борьбе души с ее ограниченностью и с ее несчастием, с ее страстями и с ее |