_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
11 вывеской. Предполагалось, что, обучаясь на них с отрывом и без отрыва от производства, трудовой люд будет совершенствовать правовые знания, изучать законы, учиться пользоваться ими. Но хорошая и в целом верная идея была загублена бюрократиз мом и формализмом. Впрочем, и с законами, как оказалось, не густо было. Точнее, законов-то хватало, даже с избытком, но не тех — нужных человеку, а пригодных чиновникам и фактически направленных против народа. Тем самым создавалась лишь ви димость воспитания правосознания, поддерживалась одна из многочисленных фикций, призванных утверждать в сознании ложный образ общенародного государства. И при зарождении, и в ходе пропаганды этой формы деформации сознания (трудно назвать иначе «благую» инициативу) напрочь было исключено главное — состояние человеческой души. Сам факт наличия че ловеческого духа в живой жизни словно не имел места в мыш лении государственных деятелей и обществоведов. А именно оно — объективно верное и, безусловно, ценнейшее состояние человеческой души, по мнению Ильина, составляет предмет учения о нормальном правосознании. Душа, человеческая душа, обладает не только познава тельным, но и чувствующим, и волевым характером. И здесь уместно несколько слов сказать о некоем гражданском качестве, не принимая во внимание которое нельзя рассчитывать на успешное созидание государственного порядка. Более того, можно утверждать — без его воспитания и развития призывы к укреплению государства вряд ли дойдут до сердца тех, к кому они обращены. К слову, качество это очень не жалуют доморо щенные демократы, либералы, радикалы и представители мно гих других (уже путаешься) партийных формирований, ибо называется оно патриотизмом. Всемирно прославляемый де мократами радикал-журналист Ю. Черниченко договорился до того, что патриотизм в его представлении — «свойство негодя ев». «Известный лирик с гитарой», злобный исполнитель собст венных песен вещает о том, что патриотизм — чувство «биоло гическое, оно есть и у кошки». И вот, разномыслие в отношении патриотизма уже широко распространилось в общественном мнении. Молодые люди, претендующие на объективность соб ственной социальной позиции, безапелляционно толкуют об отсутствии беспристрастных критериев патриотизма, полагают за лучшее вообще не употреблять этого слова. Лукавство такой всепошлости — на поверхности. Нали цо не впервой навязываемое стремление деформировать наци ональное сознание, лишить человека прочных корней, связыва ющих его с Родиной, Отечеством. Для Ильина — патриотизм одно из важнейших прояв лений душевного состояния личности. «Патриотизм, — писал 12 он, — должен питать мысль ученого юриста и волю гражданина; наука права должна светить гражданину и патриоту; волевое самоутверждение должно вести патриота и ученого. Тогда уче ный будет иметь доступ к подлинному правовому и государст венному опыту; тогда патриот сделает свое чувство предметно осмысленным и плодотворным; тогда гражданин построит свой волевой акт на ясном разумении и страстном чувстве». Положив в основу философии права систематическую интуицию, И. А. Ильин приходит к формулировке безусловной цели права и государства. Пересечение двух координат надежно определяют эту безусловную цель. Одна указывает последнее назначение человеческой жизни. Другая раскрывает способ бытия, присущий человеку как таковому. Иными словами, речь идет о выборе наилучшего порядка человеческой жизни, т.е. о той извечной задаче, над разрешением которой испокон веку бьется человечество. Теоретически задача эта состоит в том, чтобы выработать право, лучшее по содержанию, а практиче ски — создать государство, лучшее по форме. Такова диалектика самых насущных человеческих запросов. И оказывается, что нет никаких безотказных механиз мов, гарантированных регуляторов, способных утвердить неру шимый правопорядок. Глубочайшую же суть права и государст ва определяет природа человеческого духа. Вот почему «духов но-здоровое правосознание можно исследовать, только отыскивая его в себе, воспитывая, укрепляя и усугубляя его в жизненном испытании и осуществлении». Усилия Ильина направлены на раскрытие потенциаль ных возможностей права как способа реализации духовных устремлений человека. Ведь право по существу предписывает и ограничивает только внешние поступки людей. Оно предпола гает в каждом человеке наличие соответствующих душевных состояний, пока не доказано противоположное, т.е. право опре деляет лишь внешний порядок жизни. И в тех случаях, когда этот порядок оторван от внутренних состояний духа, начинается вырождение права, ведущее к унижению человека и гибели духа. Принципиальная особенность права в том, что оно может устанавливать только самые общие правила. И это понят но, поскольку, займись законодатель выработкой единичных, частных императивов, он оказался бы не в состоянии зафикси ровать в них все разнообразие жизни — уникальность человече ских индивидумов. Ведь каждый человек — неповторимое явле ние. Отсюда всякая попытка механически, формально распро странить действие права убивает его, уродует жизнь и, самое главное, подрывает в людях волю к правопорядку, его уважение. Применяющий право не может и не должен забывать о духовной его миссии и жизненной функции. 13 Значение права как явления духовной правоты покоится на безусловной ценности духа, его содержании и состоянии. Но это не значит однако, что та или иная правовая система, создан ная в оно время, лишена неверных и неправедных законов. Немалая несправедливость в государственном устройстве бы лых эпох отмечена историей, последствия ее неустранимо при сутствуют в нашей жизни. И все же сам факт наличия правил, подчас даже входящих в противоречие с общеразделяемой при родой духа, не исключает духовного достоинства права. Если применить сказанное к нашим условиям, то «война законов, суверенитетов» говорит сама за себя: никакого уважения к праву общество не демонстрирует. Напротив, складывается впечатле ние, что лидеры определенных общественных сил добиваются авторитета и признания именно через попрание права, неуваже ние «чужих» законов. Истинное же право опирается на духовную самостоя тельность субъекта, ориентируется на его самодеятельность. Оно призвано оградить автономию человека и вместе с тем реализуется организованной и уполномоченной властью. Право создает сложный аппарат, предписывающий и воспрещающий людям определенные действия и поступки. Оно не может обой тись без принуждения, суда и наказания, оно требует повинове ния и заставляет людей покоряться. Такова неизбежность вож деленного и как безосновательно может кому-то показаться — безграничного упования на свободу личности. Наряду с ограничением индивидуальности право по своей глубокой природе представляет явление духовной соли дарности, позволяющее осуществить связь человека с челове ком. Такая связь — не самоцель и не прихоть. Она порождена душевной и телесной разъединенностью общества. Без челове ческой солидарности право неэффективно. Подкрепленное же ею оно способно развиваться и совершенствоваться на путях борьбы и компромисса. «Задача людей, — убеждал И. А. Иль ин, — не в том, чтобы находить „компромисс“, но в том, чтобы превращать всякий компромисс в явление правовой солидарно сти». Только воплощение отмеченных качеств в реальной жизни общества создаст правовые предпосылки для всемирного естественного братства людей. Человеческая общность, имея в виду мировые масштабы, единится не корыстными посягатель ствами власть имущих, хотя может статься, что диктат силы, ограничения и подавления собьет народы в массовидное тело. Вероятность подобного результата не исключена. Но надолго ли, с пользой ли, во имя праведной ли цели? Непреложным, жизненным основанием единения лю дей выступает только вселенская духовная культура, в унисон с 14 которой призвано работать международное право. И оно-то может способствовать созданию и укреплению сверхнацио- нального и сверхгосударственного правового единения. Мы видим также, что осуществление его осложнено многочислен ными противоречиями, главное из которых — борьба за нацио нальную духовную культуру. Напрасно льстят себя надеждой те, кто рассчитывает разрешить коллизии посредством утвержде ния нового мирового порядка — экономического, буржуазного, плюралистического, капиталистического. Как ни назови, суть не меняется. Для И. А. Ильина перспектива ясна: «Только нормаль ному правосознанию дано разрешить это затруднение и притом через верное понимание природы духа и природы государства: это разрешение утверждает патриотизм как верное состояние духа, как необходимую основу духовного интернационализма и как живой действительный путь к положительно-правовой ор ганизации международного братства. Здоровое правосознание не только не отвергает государственного образа мыслей и пат- риотичекого чувства, но культивирует эти состояния как безус ловно ценные и необходимые — не только для индивидуума, но и для государства, и не только для отдельного государства, но и для всего человечества в целом». Таковы взгляды И. А. Ильина на вопрос о сущности правосознания. Поразительно, насколько близки нам, его на следникам, положения, развиваемые им с учетом общих инте ресов личности и государства! Смогут ли воспользоваться бесценным опытом те, кто облечен доверием и надеждой народа? июнь 1992 г. Игорь Смирнов 15 ГЛАВА ПЕРВАЯ. Проблема. Историческая эпоха, ныне переживаемая народами, должна быть осмыслена, как эпоха великого духовного разобла чения и пересмотра. Бедствие мировых войн и революций, постигшее мир и потрясшее всю жизнь народов до самого корня, есть, по сущест ву своему, явление стихийное и поэтому оно только и может иметь стихийные причины и основания. Но всюду, где вспыхи вает стихия и где она, раз загоревшись, овладевает делами и судьбами людей, всюду, где люди оказываются бессильными перед ее слепым и сокрушающим порывом, — всюду вскрыва ется несовершенство, или незрелость, или вырождение духовной культуры человека: ибо дело этой культуры состоит именно в том, чтобы подчинять всякую стихию своему закону, своему развитию и своей цели. Стихийное бедствие обнаруживает всег да поражение, ограниченность и неудачу духа, ибо творческое преобразование стихии остается его высшим заданием. И, как бы ни было велико это бедствие, как бы ни были грандиозны и подавляющи вызванные ими страдания, дух человека должен принять свою неудачу и в самой остроте страдания усмотреть призыв к возрождению и перерождению. Но это-то и значит осмыслить стрясшуюся беду, как великое духовное разоблаче ние. Стихия, ныне вовлекшая человека в неизмеримое зло счастие великих войн и потрясений, есть стихия неустроенной и ожесточившейся человеческой души. Как бы ни было велико значение материального фактора в истории, с какою бы силою потребности тела ни приковывали к себе интерес и внимание человеческой души, — дух человека никогда не превращается и не превратится в пассивную, недей ствующую среду, покорную материальным влияниям и телес ным зовам. Мало того, именно слепое, бессознательное повино вение этим влияниям и зовам умаляет его достоинство, ибо достоинство его в том, чтобы быть творческою причиною, тво рящею свою жизнь по высшим целям, а не пассивным медиу мом стихийных процессов в материи. Всякое воздействие, вступающее в душу человека, перестает быть мертвым грузом причинности и становится живым побуждением, влечением, мотивом, — подверженным духовному преобразованию и ра зумному руководству. К самой сущности человеческого духа принадлежит этот дар: воспринять, преломить, преобразовать и направить по-новому — всякое, вторгающееся извне, воздейст 16 вие. И, поскольку дух человека не владеет этим даром в доста точной степени, поскольку стихии мира гнетут его и ломают его жизнь, — постольку разоблачается и обнаруживается его незре лость, постольку перед ним раскрываются новые задания и возможность новых достижений. Но, для того, чтобы овладеть этим даром и использовать его во всей его миропреобразующей силе, дух человека должен овладеть своей собственной стихией, — стихией неразумной и полу-разумной души. Невозможно устроить мир материи, не устроив мир души; ибо душа есть необходимое творческое орудие мироустроения. Душа, покорная хаосу, бессильна со здать космос во внешнем мире: ибо космос творится по высшей цели, а душевный хаос несется, смятенный по множеству мел ких, противоположных «целей», покорствуя слепому инстинкту. Неустроенная душа остается реальной потенцией духа: она восприемлет и преломляет, но не преобразует и не направляет по-новому — влияния, вторгающиеся извне. Ее «цели» остаются пассивными знаками причинных давлений и сумятица их всегда чревата новыми бедами. Внутренне неустроенная в своих заданиях, стремлениях и умениях, душа человека напрасно ищет спасения в господстве над внешним миром: технически покоряя материю, она творит себе лишь новую беспомощность; одолевая внешнюю стихию, она готовит восстание внутреннего хаоса; ее успехи выковывают форму для нового, нежданного поражения. Ныне, на наших глазах, новый мир повторяет путь древнего страдания; новый опыт дает старые выводы. Эти выво ды снова учат тому, что самопознание и самопреобразование человеческого духа должно лежать в основе всей жизни, дабы она не сделалась жертвою хаоса и деградации; они учат тому, что внутреннее разложение индивидуальной души делает невоз можным общественное устроение и что разложение обществен ной организации ведет жизнь народа к позору и отчаянию. И еще они учат тому, что формальная организованность индиви дуальной души и народного хозяйства не обеспечивают жизнь человека от содержательного вырождения и преступных путей. Сквозь все страдания мира восстает и загорается древняя исти на и зовет людей к новому пониманию, признанию и осущест влению: жизнь человека оправдывается только тогда, если душа его живет из единого, предметного центра, — движимая по длинною любовью к Божеству, как верховному благу. Эта любовь и рожденная ею воля — лежат в основе всей, осуществляющейся духовной жизни человека, и вне ее душа блуждает, слепнет и падает. Вне ее знание становится пародией на знание, искусство вырождается в пустую и пошлую форму, религия превращается в нечистое самоопьянение, добродетель заменяется лицемери 17 ем, право и государство становятся орудием зла. Вне ее — человек не может найти единой, устрояющей цели жизни, кото рая превратила бы все его «занятия» и «дела» в единое дело Духа, и обезпечила бы человеческому духу его победу. Эту победу обеспечивает только живая и подлинная жажда Совершенства, ибо она есть, сама по себе, источник величайшей и непобедимой никакими «обстоятельствами» силы, устрояющей внутренний и внешний мир. Это объясняется самою природою духа: он есть та творческая сила души, которая ищет подлинного знания, добродетели и красоты, и созерцая Божество, как реальное средоточие всякого совершенства, познает мир для того, чтобы осуществить в нем Его закон, как свой закон. Но душа, всегда хранящая в себе потенцию духа, может превратить эту возмож ность в действительность только тогда, когда в ней загорается цельным и радостным огнем — любовь к Божественному и жажда стать Духом, найти к нему путь и открыть его другим. История показывает, что нелегко человеку найти этот путь, что трудно идти по нему и что легко его потерять. Хаос мелких желаний и маленьких целей незаметно распыляет силы души, и человеческие страсти заливают ее огонь. Душа теряет доступ к духовным содержаниям, а потому не может соблюсти и форму духа: ибо быть в образе духа она может только тогда, когда она подлинно живет его реальными содержаниями. Утра тив образ духа, она делается жертвою собственного хаоса и увлекается его кружением в падение и беды. И тогда ее задача в том, чтобы в самых бедах и страданиях усмотреть свое отпаде ние от Бога, услышать Его зов, узнать Его голос и подвергнуть разоблачению и пересмотру свой неверный путь. Ныне философия имеет великую и ответственную зада чу положить начало этому пересмотру и разоблачению. Такая потрясающая духовная неудача человечества, как поток неслы ханных войн и небывалых революций, свидетельствует с непре рекаемою силою и ясностью о том, что все стороны духовного бытия жили и развивались по неверным путям, что все они находятся в состоянии глубокого и тяжелого кризиса. Человече ство заблудилось в своей духовной жизни и хаос настигнул его неслыханной бедою; это свидетельствует о том, что неверен был сам способ духовной жизни, что он должен быть пересмотрен до корней и от корней обновлен и возрожден. И если задача организовать мирное и справедливое сожительство людей на земле есть задана права и правосозна ния, то современный кризис обнажает прежде всего глубокий недуг современного правосознания. В душах людей всегда есть такие стороны, которые могут долгое время, из поколения в поколение, не привлекать к себе достаточного внимания, пребывая в темноте и полуосознанно- 18 сти. Это бывает не только потому, что эти стороны имеют, по существу своему, инстинктивный характер и как бы вытесняют ся из поля сознания; и не только потому, что он, сам по себе, духовно-незначительны или практически второстепенны и как бы теряются среди других, столь же несущественных оттенков жизни; — но и потому, что культивирование их требует особого напряжения воли и внимания, тогда как их духовное значение, по основной природе своей, противостоит своекорыстному ин тересу и близорукому воззрению повседневного сознания. Всегда найдется немало людей, готовых искренно уди виться тому, что в них живет известное мировоззрение, что они имеют свой особый эстетический вкус, что они стоят в извест ном постоянном отношении к голосу совести, что у них имеется характерное для их души правосознание. А между тем, каждый человек, независимо от своего возраста, образования, ума и таланта, живет этими сторонами или функциями души, даже и тогда, когда он сам об этом не подозревает. В таком случае его суждения и поступки слагаются непосредственно под руковод ством инстинктивных влечений и побуждений и выражают его душевный уклад, его личный характер, его индивидуальный уровень жизни, несмотря на то, что он, может быть, ничего не знает об этом, и даже не предполагает, что людям неизбежно иметь мировоззрение и правосознание, что им неизбежно жить эстетическим вкусом и совестью. Ограниченное, узкое, тупое мировоззрение — остается возрением на мир; неразвитой, из вращенный, дурной вкус творит по-своему эстетический выбор; подавленная, не выслушанная, заглушенная совесть по-прежне му бьется и зовет из глубины; а уродливое, несвободное, слабое правосознание всю жизнь направляет деяния людей и созидает их отношения. Человеку невозможно не иметь правосознание; его име ет каждый, кто сознает, что кроме него на свете есть другие люди. Человек имеет правосознание независимо от того, знает он об этом, или не знает, дорожит этим достоянием, или относится к нему с пренебрежением. Вся жизнь человека и вся судьба его слагаются при участии правосознания и под его руководством; мало того, жить — значит для человека жить правосознанием, в его функции и в его терминах: ибо оно остается всегда одною из великих и необходимых форм человеческой жизни. Оно живет в душе и тогда, когда еще отсутствует положительное право, когда нет еще ни «закона», ни «обычая», когда никакой «автори тет» еще не высказался о «правом», верном поведении. Наивное, полусознательное, непосредственное убеждение в том, что не все внешние деяния людей одинаково допустимы и «одинаково» поступки и есть «справедливые» исходы и решения, — это убеж дение, еще не знающее о различии «права» и «морали», лежит в 19 основании всякому правотворчеству. И даже в тех случаях, когда содержание обычая или закона определяется своекорыстным интересом сильного, когда право является несправедливым или «дурным» правом, — в основании его лежит все то же непосред ственное убеждение в необходимости и возможности отличить «верное» и «допустимое» поведение от «неверного» и «недопусти мого», и регулировать жизнь людей на основании этого обще обязательного критерия. В этом обнаруживается своеобразная трагикомедия правовой жизни: уродливое, извращенное правосознание оста ется правосознанием, но извращает свое содержание; оно обра щается к идее права, но берет от нее лишь схему, пользуется ею по своему, злоупотребляет ею и наполняет ее недостойным, извращенным содержанием; возникает неправовое право, кото рое однако именуется «правом» и выдается за право, компроме тируя в сознании людей самую идею и подрывая веру в нее. Эта трагикомедия характерна не только для правотвор чества; это есть трагикомедия всей духовной жизни человека. Каждый из людей имеет в своем замкнутом, индивидуальном внутреннем опыте единственную среду, связующую его с вер шинами духа, — с истиной, добром, красотой, откровением и правом, — и единственный источник для их познания и для суждения о них; каждый знает об этих предметах лишь то, что он самостоятельно и подлинно испытал и творчески проверил*. И вот, люди постоянно забывают об этих основных условиях духовного делания: не ищут подлинности в опыте и предметно сти в исследовании, но основываются на личной склонности и довольствуются субъективным мнением. И в результате этого слагается недостойное и комическое зрелище: люди судят о важнейшем и верховном, не зная того, о чем судят; каждый претендует и посягает, не имея на то основания; сверхличная очевидность подменяется личною уверенностью; возникает бес конечное множество разногласий, ум блуждает, колеблется и приходит к бесплодному «субъективизму» и беспочвенному «релятивизму». Утрачивается вера в возможность истинного знания, в единство добра, в объективную ценность красоты, в возможность подлинного откровения, в справедливое, духовное, верное право; а, имет с этим, неизбежно гаснет и воля к обрете нию верного пути, к познанию и осуществлению этих верхов ных содержаний. Личный интерес остается единственным ру ководителем и жизнь незаметно вырождается. Эту объективность предметного содержания примени тельно к праву можно описать так, что во внешнем отношении * Срв. мой труд «Аксиомы религиозного опыта», главы 1 — 3. См. также три речи: «Религиозный смысл философии». |