_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
Правосознание и уголовная вина. Решение проблем уголовной вины и наказания возмож но только на основании целостного и зрелого учения о правосоз нании. Виновность и невиновность человека, устанавливаемая уголовным судом, определяется ничем иным, как именно со стоянием его правосознания, т.е. отношением руководившей им воли — к цели права, а потому и к праву. Согласно этому, право нарушитель будет виновен в том случае, если он нарушил норму положительного права по недостаточной воле к цели права и к праву, как необходимому средству, и будет невиновен в том 74 случае, если верный правопорядок был его целью и его мотивом. Признать и последовательно осуществить такое понимание уголовной вины, значит разрешить одну из великих очередных задач уголовной науки и практики. Формально говоря, нарушение положительной нормы, по каким бы мотивам оно ни состоялось, — есть правонаруше ние, ибо оно превышает полномочия и не соблюдает обязанно сти, имеющие значение de jure; если же оно, тем самым, преступает запретности, установленные в нормах положитель ного права под страхом наказания за вину, то совершающий его подлежит уголовной ответственности, — следствию и суду. Од нако уголовный суд, верно понимающий свою задачу и пред метно исследующий деяние подсудимого, не будет в состоянии найти в нем элемент правовой вины, осудить правонарушителя и возложить на него наказание, если деяние его проистекало из доброй воли, стремящейся к цели права и к праву. Согласно такому пониманию, раскрывающему основ ную природу суда присяжных, а, вместе с тем, и сущность всякого уголовного суда, — не все уголовные правонарушения совершаются виновным образом. Согласно общему правилу, подсудимый может быть осужден только за деяние, запрещен ное под страхом наказания; но это не значит, что он должен быть осужден за всякое такое деяние: возможно нарушение закона, при котором совершивший его свободен от вины, но не потому, что он был «невменяем» (т.е. неспособен к разумному волеопределению), а по другим основаниям. Присяжным пре доставляется право решать вопрос о наличии этих оснований «единственно» по «внутреннему убеждению», которое слагается в результате «всесторонней оценки всех субъективных условий виновности»*. Эти субъективные условия виновности всегда индиви дуальны и своеобразны не только у каждого преступника, но и при каждом единичном преступлении. Они имеют не внешний, телесно-физический характер, но внутреннюю, душевно-духов ную природу: так, присяжные могут, признав, что внешнее, правонарушающее деяние налицо и что оно осуществлено именно подсудимым, установить, вслед затем, его невинов ность. Виновность человека определяется внутренним состоя нием его души и духа, а не внешним деянием, фактическая наличность и уголовная предусмотренность которого дают лишь основание для начала предварительного следствия. Ду шевно-духовное состояние подсудимого рассматривается на суде со стороны сознания и воли: он должен быть осужден, если * Ср. Устав Уголовного Судопроизводства (в дореволюционной России). Сост. Шрамченко и Ширковым, изд. 6.1913. ст. 804, доп. 1,2,3, стр. 809-810. 75 его деяние проистекло из «полного сознания» и «преступной воли». Однако та «сознательность», которая должна быть налицо для обвинения, совсем не исчерпывается ни знанием о проти возаконности данного действия, ни отчетливым сознанием о своем поступке, ни полным предвидением его последствий: налицо может быть не только «умысел», но глубокая и всесто ронняя продуманность поступка, — и это не может помешать присяжным вынести оправдательный приговор, при наличии известных субъективных условий. Точно так же, та «преступ ность» воли, которая должна быть налицо для обвинения, совсем не определяется ни причинной связью между живым хотением и жизненным последствием поступка, ни естественным слабо волием подсудимого, ни решением или намерением совершить запрещенное действие: «преступившая»воля совсем еще не есть, тем самым, «преступная воля» и присяжные могут вынести оправдательный вердикт преднамеренному нарушителю запре та; но, конечно, при наличии известных субъективных условий. Эти субъективные условия, оправдывающие подсуди мого вопреки всему остальному, скрываются в его правосознании и определяются теми мотивами и целями, которые вызвали к жизни запрещенное действие. Это означает, что приговор при сяжных зависит не от того, знал ли подсудимый, что он наруша ет норму положительного права и хотел ли он ее нарушить, но от того, что именно подвигло его к этому и какую цель он преследовал. Разрешая вопрос о виновности, суд должен рас смотреть и установить: каковы были цели и мотивы, владевшие душою подсудимого во время действия, и в каком отношении стоят эти цели и мотивы — к целям и мотивам нормального правосознания. Здесь опять обнаруживается, что мотивы и цели входят в самую сущность, как повинующегося, так и преступаю щего правосознание: они-то и определяют виновность человека. Нормальное правосознание имеет свои цели и живет своими мотивами; в чем эти цели и каковы эти мотивы, — закон не говорит и правовая теория доселе не разъяснила; закон предо ставляет знать об этом — совести присяжных заседателей* и проявляет в этом великое доверие к человеческому духу. Для того, чтобы быть достойными этого доверия, присяжные, подо бно законодателю, должны осуществить в себе акт правовой совести, предметно свидетельствующий о том, какими объек тивно-лучшими содержаниями живет нормальное правосозна ние; они должны как бы «ощутить», по мере сил своих, основную идею права и его цели, и, для этого, внутренне воззвать к доброй воле, как естественной основе правосознания. Чуткий и совест- 76 * См. там же ст. 804 доп., 2 1 и 4 2 ливый человек, выступая в качестве присяжного, совершает глубокую внутреннюю работу: ибо совесть у человека — одна, и показания ее о праве (в качестве «правовой совести») неизбежно приводят в движение ее последнюю нравственную глубину, именно эта работа, и только она, может сделать уголовного судью — художником естественной правоты. Итак, суждение о виновности человека есть результат (смутного или отчетливого, воображаемого или предметно го), — сопоставления: фактически данных мотивов и целей с мотивами и целями нормального правосознания; а если услов но приравнять представляемое содержание цели — содержанию волевого мотива (последнее всегда сложнее, безсознательнее, неразумнее), то можно будет сказать: уголовная виновность определяется расхождением субъективной воли, породившей правонарушение, с единой объективной целью всякого права, а степень виновности определяется степенью и сознательностью этого расхождения в данном действии подсудимого. Человек виновен в том случае, если его вола, создавшая правонарушение, попирает цель права. Сознание этого живет не только в каждом предметном приговоре суда присяжных, но и в сердцах простых людей: они знают, что люди, увлекаемые страстями часто попирают цель права, но при этом нередко избегают уголовного правонарушения; что виновных по праву и перед правом гораздо больше, чем подсудимых, и что, с другой стороны, есть немало подсудимых, а может быть, и осужденных, совершивших «неви новное» правонарушение. Вот почему народная мудрость сове тует «не открещиваться от тюрьмы» и называет осужденных — «несчастными». Но если виновен тот, чья преступившая воля попрала цели права, то это можно выразить и так: виновная воля попирает сущность права; ибо то, что составляет существенную природу права определяется именно его целью. Эта сущность права, как уже показано, лежит в основе положительного права и скрывается в его глубине; поэтому вопрос о виновности может быть сформулирован так: не стремился ли подсудимый, нару шая положительно-правовой запрет, нарушить и попрать то, что составляет скрытую в нем сущность права, т.е. естественно-пра вовую основу положительной нормы? Он будет признан винов ным, если воля его тяготела к этому. Все это можно выразить так, что духовная противоправ ность деяния, составляющая вину, не совпадает с формальной неправомерностью его, полагающей лишь начало уголовной реакции: воля, преступившая запрет и совершившая неправо мерный поступок, может быть признана не преступной, т.е. не противоправной, и, следовательно, не виновной волей. Напротив, виновность состоит всегда в противоправности воленаправле- 77 ния, т.е. в более или менее сознательном и дерзающем доставле нии своей, частной цели — над целью права, в попрании второй, ради осуществления первой. Иными словами: подсудимый виновен в том случае, если он нарушил норму положительного права ради такой своей частной цели, которая несовместима со свободным, справедливым и мирным сожительством людей. Виновен тот, кто нарушает положительное право, исходя из такой в высшем смысле противоправной цели; и степень его виновности зависит от того, какой вид имела в его душе эта противоправность: обнаружила ли она обычный для подсудимо го уровень воленаправления (правосознание «привычного» пре ступника), или же это было исключительное уклонение, и, притом, повторное (правосознание «рецидивиста»), или случай ное (правосознание «случайного» нарушителя); и, далее, имело ли это противоправное воленаправление в момент преступле ния — характер отвергающего правовую цель намерения (отсут ствие правовой воли), или только пренебрегающей правовой целью неосторожности (дефект правой воли); и наконец, на сколько эта противоправность сложилась «сознательно», т.е. насколько сознание было вовлечено и поглощено служению противоправной воле (градация дефектов в знании и сознании высшей и низшей противоправности). Все эти разновидности виновного правосознания должны, конечно, найти для себя клас сификацию. Таким образом, термин «виновности» квалифицирует состояние преступившей воли в момент совершения запретного деяния. Отсюда уже ясно, что вопрос о наказании должен быть отделяем на суде от вопроса о виновности и рассмотрен само стоятельно: ибо наказание возлагается на человека не в момент совершения преступления, а через известный промежуток вре мени, в течение которого состояние преступившей воли могло радикально измениться. Человек, преступивший запрет по де фекту или отсутствию правой воли или сознания, мог пережить в самом деянии своем или в привлечении к судебной ответст венности — некое обновляющее и перерождающее потрясение души, вырастившее в нем здоровое и устойчивое правосозна ние. Совершая преступление, он был виновен и тогда, может быть, нуждался в организованном воздействии на его правосоз нание; и, может быть, если бы формы общественного взаимо- воспитания были более совершенно развиты и осуществляли бы организованную реакцию на дурные поступки в порядке «уго ловной морали» и «нравов», — то его правосознание не привело бы его совсем на скамью подсудимых. Однако в момент суда он, может быть, уже совсем не нуждается в постороннем воздейст вии на его правосознание, или, если нуждается, то в самой мягкой и бережной форме. 78 Уголовное наказание имеет и только и может иметь одно единое назначение: принудительное воспитание правосознания. Присудить человека к наказанию, значит признать, что его правосознание находится в данный момент в таком состоянии, что для него необходимо подвергнуть его обязательному, пуб лично организованному взращиванию и укреплению; это зна чит признать, что он не может быть предоставлен, без дальней ших мероприятий, обычной нормальной жизни, свойственной человеку, как самоуправляющемуся духовному центру; это зна чит признать, что за период времени между преступлением и судом он не сумел самостоятельно познать неправоту своей преступившей воли и преодолеть ее силу в порядке самовоспи тания. Но для того, чтобы признать это, наличное состояние его правосознания должно быть подвергнуто особому, самостоя тельному рассмотрению, или в суде, или же в особой коллегии, компетентной в исследовании правосознания и в путях его живого воспитания. «Наказанию» подлежит тот, кто не может, не умеет или не хочет побороть в себе противоправную волю; но это означает, что наказание не есть уже «наказание», а социально педагогическая мера и что характер этой меры должен быть, в применении ее, строго индивидуализирован. При таком понимании уголовной вины оказывается, что возможно не только «невиновное» нарушение запрета, но и не подлежащее наказанию «виновное» преступление. Вопрос о «вине» и вопрос о «наказании» ставятся и разрешаются порознь, но в строгой последовательности, так, что признание виновно сти еще не предрешает вопроса о наказуемости вины, а присуж дение к наказанию возможно только после квалификации на- личного правосознания. В то же время «наказание»утрачивает свой позорящий характер и не отмеряется по формальному масштабу; его непосредственной целью остается исправление правосознания и на основании этого отвергаются все меры возмездия, не укрепляющие, но расшатывающие правосозна ние, или, тем более, прекращающие его жизнь (смертная казнь). Современный уголовный процесс оказывается глубоко неудов летворительным и даже суд присяжных получает существенное переустройство: его основная идея, — «интуитивно-совестное суждение свободного коллегиального правосознания о воленап- равлении подсудимого», — раскрывается во всем ее значении и глубине и получает сознательное дифференцированное осуще ствление; мало того, задача уголовного суда устанавливается, как единственная и универсальная , для всех его форм: на основании внешнего акта, нарушающего положительно-право вую запретность, исследовать и квалифицировать правосозна ние нарушителя, устанавливая противоправность его воли в момент деяния (виновность) и в момент суда (наказуемость). 79 Понятно, что, при таком разрешении проблемы, институт «ус ловного осуждения», учение об «опасном состоянии» преступни ка и углубленная реформа пенитенциарной системы получат свою истинную основу и полное признание. Присяжные заседа тели поймут, о чем их спрашивают, и не будут вынуждены констатировать отсутствие вины там, где она была налицо, но теперь духовно преодолена подсудимым. Уголовный суд будет отправляться от уверенности, что «право» не то же самое, что «данное положительное право» и что правосознание не есть слепая воля к покорности исторически данным позитивным нормам, — к повиновению несправедливому праву во что бы то ни стало и при всяких условиях. Только признающее, зрячее и творческое повиновение праву способно поддерживать на высо те его содержание и самую жизнь духа. Естественно, что уголовный суд, верно понимающий свою задачу и предметно исследующий деяние человека, как целостное проявление его правосознания, не признает подсуди мого ни виновным, ни заслуживающим «наказания», если убе дится, что нарушение запрета проистекло из воли к праву и его цели. Не встречая помехи в ошибочной организации процесса, в ложных теориях и посторонних тенденциях, зоркое око право судия неизбежно увидит и открыто признает за видимым непо виновением праву — искренное и убежденное служение Праву; оно установит здесь отсутствие всякого посягательства на сущность правопорядка и констатирует лишь наличность более или менее удачного правотворческого искания. Не может быть уголовкой вины в деянии, не нарушающем естественной правоты и вы званном к жизни подлинной волей к цели права и к усовершен ствованию положительных норм. Полное отсутствие гибкости в конституции, использованность других путей, наличность воли к общему и принципиальное признание положительного пра ва — довершают те условия, в которых правосознание «престу пило», но осталось свободным от уголовной вины: в борьбе с неотменимостью неправого права, с негибкостью конституции, оно не покидает публично-правового пути, но совершает вынуж денный переход от законодательного порядка к другому, пред ставляющему сложное сочетание из — обычно-правового по рядка, непосредственного, предвосхищающего применения legis ferendae и первоначального, учреждающего провозглаше ния. Таким образом, в борьбе за естественное право и за достойную жизнь, правосознание не видит себя покидающим пути Права даже тогда, когда решается нарушить тот или иной позитивный запрет. Оно сознает, что, нарушая «право», осуще ствляет Право и что осудить и присудить его носителя можно только или вследствие неверной организации уголовного суда 80 или в виде неправовой расправы. Если «наказание» есть мера принудительного воспитания и укрепления больного или сла бого правосознания, то здесь оно оказывается ненужным: пра восознание, которое умеет ради Права и права, принять на себя по Праву бремя правонарушения и сохранить свою уголовную невиновность, нуждается не в исправлении, а в предметном изучении и подражании. И не естественно ли, что изучающему этот исход вспоминается образ Сократа, назначившего себе пред лицом осудивших его афинских судей справедливое воз мездие — в виде почетного стола в Пританее. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Основа здорового правосознания. Из всего, высказанного мною доселе, должно быть уже ясным, что есть здоровое правосознание. Это есть нечто более широкое и глубокое, чем «сознание», как таковое. В правосозна нии участвует не только «знание» и «мышление», но и воображе ние, и воля, и чувство, и вся человеческая душа. Недостаточно верно знать свои правовые полномочия, обязанности и запрет ности; бывают люди, которые отлично знают их и постоянно злоупотребляют этим знанием для того, чтобы превысить свои полномочия, преуменьшить свои обязанности и сложить с себя запретности. Необходимо не только знать все это, но и призна вать в порядке самомнения и, признавая, иметь достаточную силу воли для того, чтобы соблюдать признанное. Надо обра титься к своему инстинкту и приучить его к «законопослушно сти» или «лояльности», а это удастся только тому, в ком живет духовность инстинкта, достаточно сильная и определенная, чтобы усвоить духовный смысл права, его цель и его назначение. Напрасно думать, будто дух и инстинкт враждебны друг другу, будто они не совместимы и находятся в вечной борьбе. Это не соответствует действительности. Конечно, бывают люди, почти не живущие духом, безразличные к духовному началу и духовным содержаниям; они живут духовно-безразличным ин стинктом, которому и следует вся их деятельность. Но и у них дух может внезапно загореться в глубине инстинкта и привести их к необычайным для них проявлениям совести, молитвы, художественно верного выбора, чувства права или справедливо сти, милосердия, щедрости и любви. А задача верного воспита ния состоит именно в том, чтобы с детства пробудить в челове ческом инстинкте духовное начало и притом не в смысле |