_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
133 есть живая сила. Поэтому, сказать «сильная власть» все равно, что сказать «подлинная, живая власть» или «власть, соответст вующая своей природе и своему назначению». Государство со слабою властью нежизнеспособно. Ослабление и расшатание власти есть умерщвление государства. Поэтому все то, что слагает силу власти, — авторитет, единство, правота цели, организованность и исполнительность понудительного аппара та, — все это образует самую основу государственного бытия. В отличие от всякой физической силы, государственная власть есть волевая сила. Это означает, что способ ее действий есть по самой природе своей внутренний, психический и притом духовный. Физическая сила, т. е. способность к вещественно-те лесному воздействию человека на человека — необходима госу дарственной власти, но она отнюдь не составляет основного способа действовать, присущего государству. Мало того, госу дарственный строй тем совершеннее, чем менее он обращается к физической силе; и именно тот строй, который тяготеет к исключительному господству физической силы, — подрывает себя и готовит себе разложение. «Меч» отнюдь не выражает сущность государственной власти; он есть лишь крайнее и болезненное ее средство; он составляет ее последнее слово и слабейшую из ее опор. Бывают положения и периоды, когда власть без меча есть негодная и гибельная власть; но это периоды исключительные и ненормальные. Нормально сила власти не в мече, а в авторитетном влиянии ее волевого импера тива. Власть есть сила воли. Эта сила измеряется не только интенсивностью и активностью внутреннего волевого напря жения, осуществляемого властителем, но и авторитетною непреклонностью его внешних проявлений. Поэтому человек с нерешительною, колеблющеюся, раздвоенною волею, поддаю щийся непредметным влиянием, мягкий и уступчивый — не способен к власти. Назначение власти в том, чтобы создавать в душах людей настроение определенности, завершенности, им пульсивности и исполнительности. Властвующий должен не только хотеть и решать, но и других систематически приводить к согласному хотению и решению. Властвовать, значит как бы налагать свою волю на волю других; однако с тем, чтобы это наложение добровольно принималось теми, кто подчиняется. Властвование есть тонкий, художественно слагающийся про цесс общения более могучей воли с более слабой волей. Этот процесс создает незримую и невесомую атмосферу тяготения периферии к центру, многих разрозненных воль к единой, организованной, ведущей воле. Создание такой атмосферы есть дело особого искусства, требующего не только интенсивности волевого бытия, но душевно-духовной прозорливости, подлин 134 ного восприятия бессознательной жизни других и умения ее воспитывать. Властвующий должен сделать из своей воли, во-первых, силу, предметно одержимую государственною целью, и, во-вторых, действительный и единый волевой фокус народной жизни. Жизнь государства состоит в таком согласова нии воль (координация), которое, оставаясь по существу добро вольной координацией, принимает форму волевой субординации (подчинения). И вот, задача властвующего состоит в том, чтобы на путях подчинения воспитать волю к автономному согласова нию и насытить духом этой добровольной координации — суб ординирующую форму государственности*. Таково волевое за дание власти; и только на этом основании государство может превратиться в действительное и неунизительное единение воль. К этому присоединяется правовой характер государст венной власти. Он обозначает, что воля государства, как разно видность человеческой воли, не беспредметна и не развязана, но предметно связана этическим содержанием. Этим определяется духовное, а не просто социально-психическое бытие государст ва. Выделенная в процессе социальной дифференциации и политически организованная воля народа сохраняет свою духов ную природу, свою объективную цель, свои принципы и свои мерила. Государственная власть соблюдает свою истинную ду ховную природу только тогда, если она остается верна своей цели, своим путям и средствам; она получает свое священное значение только из этой последней, духовной, нравственной и религиозной глубины. В этих основополагающих соображениях содержаться уже, в сущности говоря, все аксиомы власти. Взятые вместе, они утверждают, что основная природа права и государства мирится не со всяким восхождением к власти; что есть пути к власти, вступать на которые — значит разрушать и самую власть, и государство. Борьба за государственную власть должна при всяких условиях сохранять свою политическую природу; в про тивном случае путь погубит самое достижение и средство убьет свою цель. Политика имеет свои необходимые пути и формы, и людям никогда еще не удавалось нарушать и попирать их безнаказанно. Первая аксиома власти гласит, что государственная власть не может принадлежать никому помимо правового пол номочия. Это явствует из того, что законодатель естественной правоты должен обладать особою — предметною и духовною * См. главы четвертую, семнадцатую и восемнадцатую. 135 компетентностью: только духовно-зрячий человек имеет осно вание и право принять на себя властное руководство обществен ной жизнью. В порядке политической целесообразности этого потребует принцип организации, покоющейся на разделении функций, на их распределении, на общественном соглашении и признании. Мало того, правосознание требует, чтобы самая власть воспринималась не как сила, порождающая право, но как полномочие, имеющее жизненное влияние (силу) только в меру своей правоты. Право родится не от силы, но исключительно от права и, в конечном счете, всегда от естественного права. Это значит, что грубая сила, захватившая власть, будет создавать положительное право лишь в ту меру, в какую правосознание людей согласится (под давлением каких бы то ни было сообра жений) признать ее уполномоченной силой. Власть, совсем лишенная правовой санкции, есть юриди чески индифферентное явление: она не имеет правового изме рения. Получить правовую санкцию она должна и от конститу ционного закона, и от признающего правосознания. Власть, лишенная законной санкции, возникнет в катаст рофических случаях дезорганизации или переворота; и тогда ее задача и ее спасение в том, чтобы опереться на санкцию право сознания (своего и народного), которое одно только и компетен тно создать новую конституционную форму и тем восполнить недостающую формальную санкцию. Если же это ей не удастся и новая форма не будет создана, то неизбежное разложение, проистекающее из непризнания власти и углубления дезорга низации, увлечет за собою и дефективную власть и самое государство. Власть, лишенная признания и уважения, обнаруживает ся в тех случаях, когда исторически сложившийся режим изжи вается и переживает себя, так, что правосознание властвующих кругов отстает от роста народных потребителей и общественно го правосознания; задача и спасение такой власти состоит в том, чтобы, опираясь на имеющуюся формальную санкцию закона, обновить свое политическое воленаправление и тем заслужить санкцию правосознания. Если же это ей не удастся и правосоз нание народа не примет ее, то ее настигнет переворот со всеми опасностями первого исхода. Понятно, что власть, не уполномоченная ни конститу ционною формою, ни приемлющим правосознанием, — может только симулировать законодательство, управление и суд, ибо она останется претендующею и посягающею силою; и даже естественное право, случайно ею провозглашенное и утвержден ное, останется или отвлеченною формулою, или навязанным и мертвым жизненным трафаретом. По-видимому, эта первая 136 аксиома власти, требующая правового полномочия, поддержи вается самою жизненною механикою государства. Вторая аксиома власти утверждает, что государствен ная власть в пределах каждого политического союза должна быть едина. Это явствует из того, что естественное право выражает необходимую форму самого духа и что, поэтому, оно само едино, как един Дух и едина Его правота. В порядке политической целесообразности этого требует принцип государственного еди нения, связующего множество людей именно их отношением к общему и единому источнику положительного права. Единство государственной власти следует понимать, конечно, не в смысле единства «органа» или нераспределимости функций и компетенции, но в смысле единого организованного воленаправления, выражающегося в единстве обретаемого и осуществляемого права. В пределах одного союза в один и тот же момент одно и то же — не может быть сразу «правом» и «не-правом». Положительное право, по самому смыслу своему, определительно, недвусмысленно и едино; это единство его есть проявление присутствующей в нем и освящающей его естест венной правоты. И государственная власть, имеющая высокое назначение формулировать естественную правоту в виде поло жительных норм, получает отсюда значение единого и единст венного компетентного источника права; так, что только полно мочное приобщение к ней может сообщить человеку или органу правоустанавливающую компетенцию. Правосознание, по самому существу своему, не может признать одинаково «правовыми» две исключающие друг друга нормы или два исключающие друг друга веления. И, точно также, оно не может признать одинаково «государственными» две исключающие друг друга или стоящие в противоборстве власти. В каждом политическом союзе государственная власть, несмотря на все свои разветвления, по самому существу своему, единственна; наличность двух государственных властей свиде тельствует о наличности двух политических союзов. Может быть так, что эти два «государства» только еще зарождаются или уже отживают, или же являются обломками распавшегося полити ческого союза; но, если две возникшие власти не сливаются в одну единственную, то они, рано или поздно, начинают между собою борьбу из-за личного состава и территории юридическо го лица, и война между ними становится неизбежною. Поэтому государство, внутри которого возникли две власти, стоит перед гражданскою войною и внутренним разложением; а правосоз нанию приходится отметить попрание одной из аксиом власти и совершить выбор. Третья аксиома власти утверждает, что государственная 137 власть всегда должна осуществляться лучшими людьми, удов летворяющими этическому и политическому цензу*. Это определяется высотою, сложностью и ответственно стью самого задания, разрешение которого предполагает в че ловеке художника естественной правоты. В порядке политиче ской целесообразности этого требует принцип авторитета власти и принцип добровольного признания ее со стороны правосознания подчиненных. Власть, лишенная авторитета, хуже, чем явное безвластие; народ, принципиально отвергаю щий правление лучших или не умеющий его организовать и поддерживать, является чернью; и демагоги суть его достойные вожди. Люди становятся чернью тогда, когда они берутся за государственное дело, движимые не политическим правосозна нием, но частною корыстью; но именно поэтому они не ищут лучших людей и не хотят передавать им власть. К черни может принадлежать всякий: и богатый, и темный человек, и «интелли гент». Чернь отличается корыстною волею и убогим правосозна нием, а в революционные эпохи сверх того и политическою притязательностью. Государственная власть есть для нее лишь удобное средство, служащее для достижения личных или клас совых целей. Различие между публично-правовой сферою и частно-правовою, преимущественность публичного блага перед частным, священность публичной обязанности, — все это недо ступно черни; именно поэтому она веками берет и дает взятки, распродавая и расхищая государственное дело; уклоняется все ми средствами от обременительных повинностей; сохраняет безразличие в годину общественных бед, а в смутное время бунтует и грабит, легко меняя вождя и знамя. Чернь не понимает ни назначения государства, ни его путей и средств; она не знает общего интереса и не чувствует солидарности; именно поэтому она не способна к организации и дисциплине и легко распыля ется при первом же энергичном сопротивлении государствен но-организованных сил. Она совершенно лишена сознания государственного единства и воли к политическому единению; и потому, предоставленная себе, она быстро распадается на враждебные станы и шайки и начинает бесконечную граждан скую войну. Право есть для нее вопрос силы, ловкости и удачи; и потому, видя силу на своей стороне, она обнаруживает де рзость и быстро становится наглою, а растерявшись, трепещет и пресмыкается. Чернь ненавидит государственную власть, пока эта власть не в ее руках; и, ненавистничая, покоряется из страха; и, покоряясь, ждет и требует от нее подачек. Но, посадив свою * См. главу тринадцатую. 138 власть, она не умеет дать ей — ни уважения, ни доверия, ни поддержки; она начинает подозревать и ее, проникается ненави стью и к ней и тем расшатывает и губит свое собственное противо-политическое порождение. А если ей все-таки удается создать некоторое подобие «режима», то этот «режим» осущест вляет под видом «демократии» торжество жадности над общим благом, равенства над духом, лжи над доказательством и наси лия над правом; этот «режим» зиждется на лести и подкупе и осуществляет власть демагогов. В ряду корыстных честолюбцев, стремящихся к власти, во что бы то ни стало, демагог занимает низшее место: ибо он выбирает путь наиболее пагубный для народного правосозна ния. Он обращается к черни, ищет у нее успеха и получает власть из ее рук. Для того, чтобы добиться этой «инвеституры», он пользуется всеми путями, не останавливаясь и перед такими, которые разрушают самое государство; он взывает к слепой, противо-государственной корысти, столь легко поглощающей темную душу, и, разжигая ее до состояния страсти, говорит ей слова лести и подкупа. Он обращается к худшему, что есть в человеке и это худшее полагает в основу политики и власти; он низводит государственное дело на уровень черни и ее понима ния и на этом строит свой успех. Поэтому он есть худший враг народного правосознания и государственности. Демагог затемняет сознание массы, бросая ей, в виде готовых популярных лозунгов, соблазнительные для нее проти- во-государственные «идеи»; он развращает ее чувство, питая в ней аффекты ненависти и жадности; он совращает ее волю, наводя ее на противо-политические и порочные цели. Демагог осуществляет систему угождения темной массе; он мобилизует чернь там, где она уже имелась и создает ее там, где ее еще не было. И в этом угождении, он, естественно, восхваляет чернь, изображая ее «суверенным народом», и славит ее низкие вожде ления и деяния, изображая их мнимую высоту и доблесть. Этим он воспитывает в душах политическую продажность: он внуша ет черни, будто государственная власть есть ее товар, который она может выгодно продать; и затем назначает цену этому товару в виде «политических» обещаний и посулов. Демагог ищет купить государственную власть так, как если бы эта власть, действительно, принадлежала темной толпе. И, подкупая ее противо-государственными, неосуществимыми и нелепыми посулами, он осуществляет худший, ибо это наиболее утончен ный и развращающий, вид политической коррупции; и, в то же время, он творит политический обман, ибо нелепое обещание заведомо безнадежно, а осуществление противо-государствен- ного посула, если бы оно было предпринято, погубило бы и посулившего демагога, и полуразрушенный уже политический 139 союз. И так, нагромождая обман на подкуп, демагоги осущест вляют распродажу с молотка государственной власти. Так, нарушение третьей аксиомы власти создает посте пенно режим политической порочности и извращает в самом корне аристократическую природу государственности. Четвертая аксиома власти утверждает, что политиче ская программа может включать в себя только такие меры, которые преследуют общий интерес. Это явствует из того, что государственная власть имеет призвание утверждать естественное право, а естественное право совпадает именно с общим, духовным интересом народа и гражданина*. В порядке политической целесообразности это определяется тем, что только служение общему интересу пре вращает государственную власть в действительный, авторитет ный центр политического единения. Эту аксиому можно выразить так, что программа власти должна быть приемлема для зрелого государственного правосоз нания; не просто для «наличного в народе правосознания», но для его духовно-верной, предметной глубины. Постановление себя лицом к лицу с этой глубиною правосознания и с общим государственным интересом — составляет основную задачу всякой честной политической партии. Партия есть не шайка, не банда, не клика и не котерия именно постольку, поскольку она стремится создать государст венную власть, а не просто захватить власть в государстве. Но воля к государственной власти есть тем самым воля к государ ственной цели, которая не включает в себя никакого частного, — личного или классового, — интереса, как такового. Поэтому политическая партия не может быть классовою по своей про грамме: она должна быть непременно всеклассовою и притом сверхклассовою. Ибо государственная власть есть нечто единое для всех и общее всем; и поэтому программа, намечающая ее желанную и грядущую линию поведения, может содержать указания только на общие интересы. Партия, лишенная государ ственной программы, поддерживающая один классовый инте рес, есть противо-государственная партия; она политически недееспособна; если она захватит власть, то она поведет нелепую и гибельную политику и погубит государство раньше, чем сила вещей заставит ее наскоро придумать политические добавления к ее противо-политической программе. Зрелое правосознание есть единственная сила, которая может обеспечить государственность партийных программ. При наличии такого правосознания партия от партии отлича * См. главы пятую и двенадцатую. |