_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
126 вовых полномочий малолетним или душевнобольным людям было бы настолько нелепо и пагубно для политического союза, что на этом никто и не настаивает. Граждане, еще не приобрев- шие «зрелого и здравого разумения», уже утратившие его или никогда не имевшие его (юродивые), естественно, устраняются от дел, требующих такого разумения. И такое устранение поко ится, очевидно, на признании государственной власти делом, требующим духовного ценза. Разногласие начинается только с вопроса о размерах этого ценза и о способах его определения. Напрасно было бы думать, что всякий человек, достиг ший двадцатилетнего возраста и не сошедший явно с ума, способен строить государственную власть. Это значило бы по ставить политику ниже всякого элементарного ремесла или рукоделия, требующего, кроме возраста и отсутствия помеша тельства, еще наличности соответствующего органа, телесной сноровки и хотя бы смутного сознания цели. И вот, политиче ская деятельность, не хуже любого ремесла или рукоделия, требует, кроме возраста и «не-безумия», — наличности соответ ствующего духовного органа, сознания государственной цели и хотя бы минимальных интеллектуальных навыков. Нелепо строить государственную власть, не обладая государственным правосознанием:, плачевные результаты будут всегда обеспече ны: это будет или противо-государственная власть, или государ ственное безвластие, или же, — худшее — противо-государст- венное безвластие. Первое примет форму личного деспотизма или классовой диктатуры; второе создаст режим малодушия, уступок, попущения и, соответственно, режим государственного распыления, т. е., расхищения власти, распадения нации и территории; третье породит худший строй — охлократию: гос подство черни, руководимой демагогами. Политическая исто рия знает все эти пути и возможности; и, осуществляя их, она давала и дает доказательств того, что публичная дееспособность измеряется всецело государственным правосудием. Поэтому необходимо признать, что исторические госу дарства, медленно и постепенно допуская народные массы к публичной деятельности, руководятся верным инстинктом са мосохранения. Политический союз, не соблюдающий этой по степенности, рискует своим существованием, он предает свою судьбу в руки государственных младенцев или политических слабоумцев и дни его бывают сочтены. В этой верной постепен ности нет ничего политически предосудительного; напротив, в ней есть глубокий смысл и государственная мудрость. Зато гибельным и преступным является поведение властвующих групп и классов, если они пользуются не-дееспособностью народа для того, чтобы подменить государственный интерес — классовым, и удержать народное правосознание на низменном 127 уровне. Этим они готовят беду не только себе, но и всему государству: они компрометируют самую идею политического единения, связывая ее в народном представлении с идеею классового своекорыстия; они воспитывают в народе слепое недоверие ко всякой власти, глухую злобу и темную жадность; они сами взращивают того Калибана, ту чернь, которая однаж ды, потеряв страх, попытается упразднить культуру и государ ство и открыто заменить политическую власть своекорыстным произволом. Такое поведение властвующих групп и классов свидетельствует о том, что их собственное правосознание далеко не соответствует необходимому уровню; что против них нужны формальные правовые гарантии, ибо лучшая, содержательная гарантия, — благородство правосознания, — отсутствует. И тя гостным является положение того государства, в котором пра вящие группы не способны править в порядке истинной госу дарственной опеки, а широкие массы не способны ни принять от них власть, ни осуществить формальные правовые гарантии. Такое государство не может строиться по типу учреждения, но не в состоянии обратиться и к корпоративному строю; и только общественная работа над развитием правосознания может спа сти его от медленного распада. Опасность такого злоупотребления властью свидетель ствует, конечно, не о «не-нужности» духовного ценза, но, наобо рот, о его безусловной необходимости. Основная задача государ ственного устройства состоит в том, чтобы обеспечить выделе ние к власти лучших граждан; и можно сказать, что государственная зрелость широких масс определяется именно способностью к такому выделению. Государственная власть всегда и безусловно должна иметь аристократический характер; это первое основное требование, предшествующее всем осталь ным. И переход от режима государственной опеки к режиму государственного самоуправления имеет смысл лишь постольку, поскольку он не нарушает этого основного условия. Исторически государство может быть описано так: по форме — это есть публичное учреждение, медленно приближа ющееся к корпорации; по духу — это есть самоуправляющаяся корпорация, медленно втягивающая в себя широкие крути и народные массы. Политическая мудрость состоит в том, чтобы поддерживать режим опеки только в меру действительной необ ходимости и в то же время энергично работать над преодолени ем политической недееспособности масс; или, иначе: воспиты вать в массах дух корпоративного самоуправления и закреплять этот дух соответствующею государственною формою. Задача государственной опеки состоит не в том, чтобы поддерживать опекаемого в состоянии духовного несовершеннолетия, в состо янии гражданского скудоумия и политической невменяемости; 128 но в том, чтобы воспитывать опекаемого, сообщая ему способ ность к волевому самообузданию и самодисциплинированию, — способность к самоопеке. Ибо государство сильно и достойно не тогда, когда власть влачит население к правопорядку против его воли, навязывая народу патриотическую солидарность по средством страха и казней; но тогда, когда в самом народе живет дух государственного патриотизма и политического доброволь чества. Согласно этому, одна из основных задач государствен ной власти есть политическое воспитание народа. Это значит, что широкие массы должны быть вовлекаемы в политическую жизнь до того, как за ними будет формально утверждена публичная дееспособность; или, что то же: только тот может приступить к отправлению публичных полномочий, кто осмыс лил и усвоил свои публичные обязанности и запретности; ибо самоуправление и самоорганизация предполагают в массе вы сокую дисциплину, т. е. непоколебимую верность обязанностям и запретностям. Эго можно выразить еще так: широкие массы народа должны быть вовлекаемы в государственную жизнь сначала через правосознание, а потом только через политиче ский акт. Ибо политический акт, не выросший из здорового правосознания, гибелен и бессмыслен; а здоровое правосозна ние, не изливающееся ни в какой определенный и оформлен ный политический акт, отнюдь не бессмысленно и не гибельно, — напротив, оно остается драгоценной способностью, возмож ностью грядущих достижений. Можно признать, конечно, что человек, которому совсем не позволяют стоять на ногах и ходить, — так и не научится ходить. Однако ребенок, которого воспитатель ставит на ноги преждевременно и побуждает ходить пока он еще не окреп, — вырастает с изуродованными, кривыми ногами. Это означает, что народу необходимо упражняться в общественном самоуп равлении; однако не в той сфере, в которой изволение оконча тельно строит государственную жизнь в ее основных жизнеоп ределяющих линиях. Важно, чтобы люди приучались к строи тельству и поддержанию общественных организаций; но нелепо, вредно и гибельно, когда эта школа общественного самоуправления, приучающая людей к азбуке координации и субординации, перемещается в сферу судьбоносных решений и государственной политики. Политика не терпит ни ребячества, ни игры, ни дилетантизма, ни маньякального эксперимента торства. И то, что уместно в сфере частной общественности, — спорт и клубы, благотворительность и кооперация, — тому не место в вопросах национального водительства и обороны. Все это вместе взятое дает нам возможность осветить вопрос о государственной форме и вопрос о демократии. 129 Этот вопрос распадается, при внимательном отноше нии, на два различные вопроса: на вопрос об эмпирически-наи- более-целесообразной форме и на вопрос о наиболее совершен ной форме. Нет и не может быть единой политической формы, наиболее целесообразной для всех времен и для всех народов. Этому мечтательному и беспочвенному предрассудку пора угас нуть. Ибо политическая форма определяется всею совокупно стью духовных и материальных данных у каждого отдельного народа и прежде всего присущим ему уровнем правосознания. Для каждого данного народа в каждую данную эпоху наиболее целесообразна та политическая форма, которая наилучше учи тывает присущую именно ему зрелость и прочность государст венной воли и сообразует с нею ту комбинацию из корпоратив ного и опекающего начала, которая ведет и строит националь ную жизнь. И притом эта форма должна вести народ именно к единой и объективной государственной цели и обеспечивать аристократическую природу власти. Понятно, что здесь не мо жет быть единого разрешения; мало того, возможно, что наибо лее целесообразною формою окажется rebus sic stantibus — фор ма наименее духовно совершенная: так, чернь, как таковая, требует деспотического господства, и при отсутствии монархи ческих предпосылок в стране — государство может оказаться обреченным на форму тирании. Иначе обстоит дело с вопросом о наиболее совершенной политической форме. Здесь определенно можно установить, что наиболее со вершенна та политическая форма, которая соответствует основ ным и неизменным аксиомам правосознания и обращается в душах граждан именно к этим аксиоматическим основам граж данской жизни. Таких аксиом можно указать три: 1) чувство собственного духовного достоинства и его проявления: уваже ние к себе, начало чести и духовного измерения жизни; 2) способность к волевому самоуправлению, — и ее проявления: принципиальность, убежденность, самодеятельность, дисцип лина и долг; 3) взаимное доверие и уважение — гражданина к гражданину, гражданина к власти и власти к гражданину. И вот, наиболее совершенна та политическая форма, которая соответ ствует этим аксиоматическим основам, взывает именно к ним и именно их приводит в действие, в качестве политически-дви- жущего мотива. Это можно было бы выразить так, что наиболее совер шенна та политическая форма, которая воспринимает в себя дух христианства и пропитывает ритм политического единения — началами любви, уважения и доверия, началами духовного самоутверждения, бытового-земного самоотвержения и геро 130 изма. При таком подходе будет верно освещен и вопрос о демократии. Демократия есть государственный строй, при котором власть организована по принципу корпоративного самоуправле ния. Отсюда вытекает уже все существенное. Демократический строй есть способ государственного устроения. Следовательно, как и всякий другой строй, он ценен и допустим лишь в ту меру, в какую он не противоречит государственной цели. «Государство» есть родовое понятие; «де мократическое государство» — видовое. Вид, теряющий при знаки рода, есть nonsens; государство, пытающееся быть демок ратией ценою своего государственного бытия, — есть нелепое и обреченное явление. Иными словами: если вторжение широких масс в политику разрушает государство, то государство или погибнет, или найдет в себе силы остановить это вторжение и положить ему конец. Демократия, как начало антигосударствен ное, не имеет ни смысла, ни оправдания; она есть охлократия, т. е. правление черни и этим уже предначертана ее судьба. Это значит, что демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она создает аристократическое осущест вление государственной цели, т. е. служит общему делу власти, права и духа. Демократия не есть ни высшая цель; ни самостоя тельная цель; она есть лишь способ выделения немногих, к власти; и притом один из способов. В качестве способа аристократизации власти она и подлежит решающей оценке; в этом ее испытание и отсюда ее приговор. И если этот приговор отрицательный, то государство или обратится к другим спосо бам, или погибнет. Демократический строй, сам по себе, есть лишь форма: и потому его ценность зависит от того, какое содержание воль ется в эту форму. Так называемая «народная воля» имеет ценность лишь постольку, поскольку она верна политическому содержанию; вне этого она оказывается лишь дурным вожделением толпы; и качество этого дурного вожделения нисколько не становится выше от того, что им увлечены многие или даже большинство. Не всякая «потребность народа» священна; ибо и человеку, и многим людям бывают свойственны потребности, не заслужи вающие удовлетворения. И вот, политически-дееспособный на род должен уметь не только осознать свои потребности, но и понять их природу, их достоинство и затем произвести среди них отбор. И те потребности, которые духовно верны, должны быть постигнуты, как общие и солидарные,и вслед затем введены в рамки публичного правосознания, для того, чтобы можно было организовать их аристократическое осуществление. Только в этом значении «народная воля» есть нечто драгоценное, ибо 131 народ перестает быть темною массою, толпою, или механиче скою суммою классов и профессий: он является политически организованным, духовным единством, он выступает, как еди ный национальный дух, верно и автономно осуществляющий свое назначение. Так разрешается вопрос о государственной «форме». Она должна определяться во взаимодействии двух основ: единой, объективной государственной цели и наличного в стране уровня правосознания. Она должна всегда обеспечивать аристократиче скую природу власти и, в то же время, сообразовать размеры самоуправления народа со зрелостью и прочностью его государ ственной воли. Нет и не может быть единой политической формы, «наилучшей» для всех времен и народов: пора угаснуть этому мечтательному и беспочвенному предрассудку, пора пол итическим вождям и партиям приобщиться мудрости, сочета ющей духовное ведение «единого» с эмпирическим видением «множественного» и различного... Единой, наилучшей формы нет: но есть основные, непреходящие аксиомы власти и аксио мы правосознания, на соблюдении которых должна покоиться всякая правовая организация. Эти аксиомы определяются все цело природою человеческого духа и права. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Аксиомы власти. Исторический опыт человечества показывает, что авто ритет положительного права и создающей его власти покоится не только на общественном сговоре, не только на полномочии законодателя, не только на внушительном воздействии приказа и угрозы, — но прежде всего и глубже всего на духовной правоте или, что то же, на содержательной верности издаваемых пове лений и норм. Именно эта духовная верность творимого права является всегда лучшим залогом того, что авторитет права и власти будет, действительно, признан правосознанием народа и что их политическая прочность соединится с жизненною про дуктивностью. Духовная правота сама по себе обладает вообще некою, с виду таинственною, силою, которая импонирует даже и тем, кто восстает проти нее, даже и тогда, когда она, по-види- мому, остается вопиющею в пустоте. Это влияние правоты объясняется тем, что она обладает не только духовною ценно стью, но и жизненною верностью; и в частности, изучение естественного права разрешает не только теоретическую про блему, но и насущный вопрос человеческого устроения. Духовно 132 верное право верно не только «в теории»; нет, оно верно решает практические задачи общественности; оно устанавливает ту основу жизни, по отношению к которой все злободневные политические вопросы и затруднения являются лишь вторич ными видоизменениями или частными случаями. Верное обре тение этой личной и социальной духовной формы составляет глубочайшую и безусловную потребность человечества. На прасно думать, что какое-нибудь очередное политическое зада ние может быть воистину разрешено вне утверждения этой духовно-верной формы жизни: вне ее всякое «разрешение» будет мнимым, — или условною отсрочкою, или источником новых бед. Спасение в одном: форма духа должна установить акт правосознания, содержание права и строение политической вла сти. Правовая и политическая жизнь должна быть верна своим глубоким, последним корням; а эти корни имеют духовную природу. Это можно выразить так: необходимо, чтобы люди в их совместной жизни блюли некоторые элементарные, но священ ные основы права и государства. Вне этого ни одна политическая организация не создаст ничего, кроме разложения и страданий. Эти основы могут быть формулированы в виде ряда аксиом, и этот ряд, при нисхождении от поверхности в глубину, может быть разделен на две группы: одна содержит аксиомы власти, а другая — аксиомы правосознания. Политическое властвование состоит в социально-сосре доточенном и юридически-организованном влиянии воли од них, лучших и уполномоченных людей на волю других, подчиненных, причем подчиненные связуются не только право тою и силою власти, но и собственным правосознанием; это влияние должно служить торжеству естественного права, т. е. его обретению и осуществлению, как единого и общего порядка жизни. Это означает, что власть, по родовой сущности своей, есть сила и притом волевая сила, а по видовому отличию своему она является правовою силою. Власть есть, прежде всего, сила. Это выражается в том, что она есть способность к воздействию и влиянию. Бессильная власть есть в логическом отношении бессмыслица, а в государ ственном отношении — пагубный призрак, фантом или симу ляция; такая власть никому не нужна, ибо она лишена подлин ной, жизненной реальности; она опасна и гибельна, потому что ведет весь государственный союз к разложению. Для того, чтобы государство могло быть и действовать, ему необходима эта подлинная энергия, сосредоточенная и организованная в живое единство. Сущность жизни состоит в действии и притом в целесообразном действии; способность же к такому действию |