_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
194 ства. Предполагать в другом наличность такого достоинства можно и должно всегда; доказательству в каждом отдельном случае подлежит не духовная способность человека, а ее большее или меньшее отсутствие. Поэтому принципиально прав не тот, кто предпочитает уважать немногих избранных, — за что-ни будь исключительное, — но тот, кто готов уважать каждого чело века, делая исключение для неуважаемых. Однако, для того, чтобы эта готовность превратилась в живое, подлинное настроение, она должна получить предметное основание в душе того, кто притязает на уважение. Духовное самоутверждение должно быть присуще не только уважающему, но и уважаемому. Тот, кто требует духовного признания от других, должен признавать свою духовность сам и утверждать ее чувством, волей и жизненными делами. Он должен, действи тельно, предметно заслуживать духовного признания, чувство вать себя достойным его и держать себя в качестве достойного. Уважение возникает и слагается автономно; оно чаще всего вырастает в душе незаметно и обыкновенно вступает в сознание тогда, когда упрочится и созреет. Нельзя уважать по приказу или по принуждению; но каждый может воспитать в других уваже ние к себе. И для этого надо не казаться духом, а быть им; не симулировать чувство собственного достоинства, а иметь его. Природа духа такова, что живое присутствие его придает чело веку особую силу и объективную почтенность; человек приобре тает некую подлинность бытия, особую интенсивность жизни; его личность становится значительной и сама по себе, и для него самого, и для других; и эта сила его еще увеличивается от спокойного самопризнания. Поэтому, для того, чтобы человека духовно признавали, он должен сам осуществлять духовное самоутверждение; для того, чтобы человека уважали, он должен уважать себя сам и иметь этому действительные основания. Тот, кто не умеет уважать себя, не сумеет ни уважать других, ни соблюсти и упрочить чужое уважение к себе. Третья аксиома правосознания органически связана с первою. И вот, уважение к другим людям входит в самую сущ ность правосознания. Верное восприятие правоотношения есть восприятие не только своих полномочий, обязанностей и за- претностей, но и чужих. Предметно переживать чужой право вой статус, значит не только верно сознавать его содержание и его предел, но и признавать его объективное значение; это признание осуществляется волею, направленною на цель права и на его естественные корни*. Вот почему человеку с нормаль ным правосознанием свойственна активная воля к блюдению * См. главы четвертую, пятую и девятую. 195 чужого статуса; и не только потому, что в неприкосновенности чужих прав он усматривает залог своей огражденности, но потому, что он воспринимает духовную природу других людей и признает их право на права. Быть духом, значит быть достойным права и способным к праву; усматривать духовность другого человека, значит признавать его достойным права и способным к праву; т. е. уважать в его лице правоспособного субъекта. Тот, кто научился уважать в себе субъекта прав и обязанностей, тот неизбежно будет уважать его и в других. Правоотношение неле по и бессмысленно вне правосознания: в отрыве от правопони- мания, правопризнания и правоволения — оно составляет пус тую, формальную видимость: в глубоком и подлинном смысле слова, — его совсем нет. Но правосознание есть уже уважение к духовному инобытию и к его правам. Поэтому в основе всякого нормального правоотношения лежит не только уважение каждо го к себе, но и взаимное уважение сторон. Это взаимное уважение лежит в основании, как частно го, так и публичного правоотношения. В частном правоотношении, где ни одна сторона не властвует над другою, но обе одинаково подчиняются вознося щемуся над ними правовому авторитету, — царит идея свобод ного и равного соглашения: договора о правах и обязанностях. Но договор о правах не имеет смысла без взаимного уважения: согласиться на заключение договора, значит признать, что человек способен измерять правом свои деяния и отношения; что он способен сознавать свои полномочия и блюсти свои обязанности; что он способен связывать себя волеизъявлением и нести ответственность за свои решения, слова и поступки; одним словом, это значит признавать духовную автономию и духовное достоинство человека, т. е. уважать его. Контрагент, не уважающий своего контрагента, творит нелепое дело: заключая договор, он сам не верит, что он его заключает; он не придает ему значения, не ценит его и не считает себя обеспеченным; внут ренняя несостоятельность его акта говорит сама за себя. В публичном правоотношении, где одна из сторон имеет полномочие на власть, а другая — обязанность повиновения, взаимное уважение является еще более необходимым. Гражда нину естественно уважать свою власть, как творческий источник права; ибо тот, кто духовно признает право и чтит его достоин ство, не может не уважать волю, уполномоченную создавать закон и применять его. Достоинство права переносится на того, кто его императивно устанавливает; власть воспринимается, как компетентный судья в вопросе о «лучшем» и «худшем»; право сознание властителя является живым критерием юридического «добра» и «зла». Мало того, в нормальном публичном правоот ношении правосознание индивидуума узнает в повелениях вла 196 сти свой собственный голос, свое собственное воленаправле- ние*; благодаря этому, гражданин сохраняет в лояльности свою автономию и уважает свою власть так, как он уважает себя. Гражданину естественно не отрывать себя от своей власти и не пртивопоставлять себя ей: он должен чувствовать себя в ней и ее в себе, передавая это в слове «мы», «наше». И тогда он переносит в нее чувство собственного духовного достоинства и испытывает ее достоинство, ее честь, ее славу, как свои собственные. Он уважает себя в ней и ее в себе, освящая ее своим правосознанием и формируя свое правосознание ее авторитетными велениями. Но столь же естественно и власти уважать подчиненного ей гражданина, усматривая в нем автономный духовный центр, — правоспособного субъекта. Обращаясь к гражданину с правовыми императивами, власть не может сделать обязатель ного — неизбежным, а запретного — неосуществимым; поэто му она всегда вынуждена полагаться на правосознание граждан, на их собственный разум и на их собственную волю**. Мало того, нормальная власть связуется с гражданами одинаково стью государственного воленаправления, единою целью, духов ною солидарностью; она испытывает себя, как их государствен ную волю; она не только политически ведет их, но она признает себя духовно несомою ими. Она почерпает в их правосознании санкцию и силу; и только благодаря этому, она оказывается компетентною; и только через это она в состоянии творить их общее, национально-духовное дело. Ее достоинство определяет ся их самоутверждением; ее авторитет измеряется их духовным признанием. Уважая себя, она не может не уважать их; и обратно: если власть не уважает граждан, то она не уважает и себя; тогда она не в состоянии блюсти свое достоинство; она теряет свой авторитет, перестает быть политическим центром страны и превращается в пустую видимость. Таким образом, взаимное уважение народа и власти оказывается необходимою основою государственного бытия. Однако столь же необходимою основою общества, правопорядка и политического существования является взаимное доверие. Если уважение утверждает в человеке духовное достоин ство, то доверие утверждает в его душе благородную волю как живую основу поведения. Доверяющий усматривает в доверяемом, прежде всего, духовное существо; это значит, что доверие покоится на уваже нии и предполагает его наличность: всякий человек, строящий свое поведение на благородной воле, т.е. на воле к объективному благу, есть, тем самым, духовное существо; ибо эта воля есть *См. главы шестую и шестнадцатую. **См. главу шестнадцатую. 197 одно из основных проявлений духа. Такой человек объективно заслуживает уважения; не только уважения, но и доверия: ибо доверие родится тогда, когда человек начинает учитывать прак тическую сторону жизни уважаемого человека, т.е. его волю, его воленаправление, самые творческие истоки его личного духа. Можно уважать человека в одном отношении и не доверять ему в другом; но тогда в этом «другом» отношении лишенный доверия будет лишен и уважения. Истинная полнота уважения всегда сопровождается полнотою доверия; именно этим люди руководятся в дружбе, в избрании духовника и в обращении к Богу. Итак, доверяющий усматривает в доверяемом не просто духовное существо, но именно волю к объективно верному поведению и, притом, жизненно-эффективную волю. Это зна чит, что доверие предполагает духовную вменяемость человека, т.е. способность отличать «лучшее» от «худшего», измерять этими мерилами свои состояния и поступки, выбирать лучшее и определять свое поведение состоявшимся выбором и решени ем. Невменяемый человек остается за пределами доверия и оставляет чужую душу безразличною в этом смысле. Но вменя емость не создает еще тем самым доверия; для этого необходим положительный результат вменения, и, притом, не в единич ном случае, а в общем масштабе, в основном, окончательном, для данного человека, смысле. Доверяющий признает, что дове ряемый не только один раз и, может быть, случайно определил себя к «добру»; но, что он способен к этому постоянно, что этот выбор и это решение свойственны ему по существу и устойчиво, ибо таково его основное воленаправление. Доверие утверждает именно благое воленаправление в душе человека; оно не только констатирует отвлеченно его способность к добру, но признает силу этой способности, ее творческое значение в жизни; оно как бы взывает к этой способности и к ее силе, к благим мотивам и к благим целям воли: и, взывая, полагается на них, т.е. спокойно рассчитывает на их победу и на их жизненно определяющее действие. Это есть вера в чужую добрую волю, как реальную основу чужого поведения. Доверяющий не просто отмечает наличность «добрых желаний» в душе человека; но он учитывает именно их силу и их верную победу. Он питает уверенность в том, что воля к добру, оказавшись лицом к лицу с дурными желаниями, вступит с ними в борьбу и одолеет их; что она сумеет завладеть не только настроением души, но и ее творческими бессознательными силами; что она сумеет найти для себя адекватное словесное выражение, которое верно выразит ее решение; и, наконец, что она сумеет выковать себе верное жизненное проявление, соот ветствующий и достойный поступок или акт. Жизненная эф 198 фективность воли состоит именно в целостном, органическом согласии ее, во-первых, с бессознательными силами души, которые могут вторгнуться, обессилить решение, разрушить поступок или влить в него другое, недостойное содержание; во-вторых, со словесным изъявлением, которое может скрыть решение, передать его в искажении и ввести другого в заблужде ние; и, в-третьих, с внешним деянием, которое может не соот ветствовать ни решению, ни словам. Каждое такое расхождение нарушает доверие человека к человеку и лишает его цельности; ибо оно мешает уверенному предметному восприятию чужого духа, его подлинных истоков и его основного воленаправления. Истинное доверие естье целостное доверие: оно относится не только к разумной воле, но и к бессознательным настроениям души, и к слову, и к делам. Каждый раз, как человек, принимая решение, внутренне двоится и насилует свои желания и влече ния, он утрачивает свою цельность и колеблет этим доверие к себе; наоборот, к цельному, инстинктивно доброму человеку все обращаются с легким, быстрым, радостным доверием. Подобно этому, каждый раз, как человек влечется не к тому, что он решил сделать; или говорит не то, что думает; или не делает того, что решил; или не делает того, что сказал; или делает не то, что говорит,— он колеблет и умаляет, дробит и обессиливает в других доверие к себе. Он или не дает другим воспринять себя, как волю, сильную в добре и в жизни; или он заставляет их восприять себя, как волю, слабую в жизни. Поэтому, если доверие есть нечто духовно драгоценное и необходимое, то всякая духовная нецельность и ложь гибельна и разрушительна. Тот, кто лжет словами или внешними поступками, тот разруша ет цельность взаимного доверия; он разрушает его иначе, но не менее, чем тот, кто обнаруживает устойчивую злую волю, или тот, кто внутренне раскалывается и лжет себе. Ибо истинное доверие требует от доверяемого благородной, сильной и цельной воли. Поэтому тот, кто притязает на доверие со стороны других, — должен прежде всего доверять себе сам. Доверие, как и уважение, возникает и слагается автономно; оно зарождается в непосредственном восприятии чужого воленаправления, его содержания, его силы и его цельности. Нельзя доверять по принуждению; но расшатать в другом доверие — легко. Человек, колеблющийся в своем воленаправлении и не умеющий блюсти верность своему духу, нецельный душою и несильный волею, теряет энергию в духовном самоопределении и перестает верить себе. Не доверяя ни своему решению, ни своему слову, он начинает вызывать в других недоверие к себе, теряет и сам доверие к ним. А так как без взаимного доверия — нравственная связь между людьми невозможна, а правоотношение неминуемо 199 вырождается, то всякая ложь и кривда, всякий обман и криво- толк, всякое вероломство и предательство оказываются абсо лютно вредными и даже гибельными в жизни людей. Ложь не столько морально предосудительна, сколько духовно разруши тельна: она губит единение людей, — их общение, их солидар ность, их организацию. Но это и означает, что доверие к другим людям входит в самую сущность правосознания. Доверие становится здесь верою в правомерность чужой воли, в ее благонамеренность и лояльность. Доверяющий признает в доверяемом волю к праву и волю к цели права; он верит, что доверяемый признает право, его объективное значение, его связующую силу; что он, дейст вительно, измеряет правом свои решения, состояния и поступ ки; и что он делает это ради того, чтобы найти верные мотивы для лояльного образа действий. Доверять, значит как бы обра щаться к человеку с таким заявлением: «ты еси живая воля к духу, к праву и к правомерному поведению; знаю это и уверенно жду от тебя соответствующих деяний». И это обращение необ ходимо, как для доверяемого (ибо оно содействует его духовно му самоутверждению и позволяет ему участвовать в правоотно шениях), так и для доверяющего (ибо оно позволяет ему уверен но строить правовые пределы своего духа и тем служить его духовному самоутверждению). Это обращение должно быть взаимным; и это взаимное правовое доверие необходимо обо юдно. Взаимное доверие лежит в основании как частного, так и публичного правоотношения. Частное соглашение о правах и обязанностях теряет свой смысл при взаимном недоверии. Самое согласие на пере говоры предполагает в другом правомерное воленаправление; ибо там, где совсем отсутствует воля к праву, там предстоит заведомый обман или нарушение; там нелепо разговаривать о взаимных обязанностях и сговариваться о полномочиях. Самая сущность частно-правовой сделки состоит в доверчивом согла сии опереть свое полномочие на чужую обязанность и в готов ности питать своею обязанностью чужое полномочие; но такое согласие есть уже доверие к другому, а такая готовность, во-пер вых, предполагает доверие к себе, а, во-вторых, притязает на чужое доверие. Заключить частноправовой договор, значит до вериться чужой воле и сосредоточить на себя ее доверие. Так, торговый кредит есть не только расчет на чужое состояние и на чужую оборотливость; кредитоспособность совсем не измеряет ся только имуществом, опытностью и связями. Торговый кре дит имеет правовое измерение и определяется, в конечном счете, гарантиями общего порядка и личного правосознания; он есть проявление доверия к уровню правосознания в стране и к 200 зрелости, стойкости индивидуальной правовой воли. Именно этим объясняется связь между формами кредита, ссуды, рас платы, между темпом и продуктивностью торгового оборота в стране, с одной стороны, и уровнем народного правосознания, с другой. Контрагент, не доверяющий своему контрагенту, тво рит, в сущности говоря, нелепое дело, и только острота жизнен ной потребности оправдывает его риск. В публичном правоотношении взаимное доверие явля ется еще более необходимым. Гражданину естественно доверять своей власти, т.е. признать ее волю к цели права и к праву; ибо это соответствует духовной природе власти, ее общественной функции, ее назначению. Власть есть авторитетный источник положительного права, слуга национального духа, посредник между естественным правом и личным правосознанием; поэто му доверие к ней лежит в самой основе правопорядка. Доверие к власти есть признание ее правотворческой компетентности, ее правой воли и ее благонамеренной силы; недоверие к власти есть непризнание ее, отказ в санкции, отвержение ее авторитета; иными словами, это есть начало ее ниспровержения. Революция зарождается в стране не в момент уличных движений, но в тот момент, когда в душах начинает колебаться доверие к власти; поэтому тот, кто расшатывает это доверие, — вступает на путь революции. Доверие к власти есть молчаливое согласие на то, чтобы она взяла на себя дело правотворчества и тем сняла бы это бремя и эту ответственность с моей души, с моего правосозна ния; это есть согласие разделить дело государственного строи тельства, выделить из него императивную функцию и передать ее именно в таком порядке, именно таким-то людям; это есть согласие признавать этих людей и их компетентное веление, поддерживать их начинания, блюсти их распоряжения, помо гать им и отвечать за последствия их политики. Гражданин, доверяя своей власти, устанавливает свою солидарность с нею, сливает свою волю с ее волею. Но именно поэтому только доверие сохраняет гражданам их духовную автономию и позво ляет им превратить государственное управление в самоуправле ние*; только доверие заполняет неизбежную пустоту между властью и подчиненными; только оно сращивает эти юридиче ски обособленные стороны и превращает государство в живое единение. Доверие к власти есть та духовная сила, которая делает власть действительным органом народа, и в то же время дает народу действительное волевое единство. Но столь же естественно и власти доверять гражданам, т.е. признавать их волю к праву, полагаться на их лояльность, * См. главу шестнадцатую. |