_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
173 чайшая связь политики с религией, этикой, искусством, наукою и философией народа. Эта связь является вернейшей гарантией того, что безбожная и безнравственная, беспредметная полити ка всегда обречена на крушение, как бы ни казалась она порой «утонченной» и «хитроумной», «самоотверженной» и «народо любивой». Итак, правовая свобода, в ее основной сущности, есть духовная, внутренняя свобода. Она состоит в том, что в жизни индивидуума и народа внутренно снимается противополож ность между «правящим» и «управляемым»;но не потому, что всякое управление прекращается, а потому, что оно получает смысл самоуправления*. Самоуправление совсем не сводится к тому, что процесс политического расслоения, выделяющий особые органы власти, прекращается или сводится к минимуму; отождествление политического самоуправления с непосредст венными способами его осуществления есть ошибка, характер ная для наивного или незрелого правосознания. Самоуправле ние совсем не исключает того, что одни решают вместо других, за других и для других: ибо оно есть, по существу своему, не система внешнего порядка и внешних действий, но внутренний духовный строй индивидуальных правосознаний и особая связь между ними А именно, общественное самоуправление пред полагает предметную солидаризацию воль, объединение инди видуальных желаний на общем предмете, т. е. на цели права***. Такая солидарность в вопросе о цели позволяет каждому найти единомышленника в понимании и формулировании этой цели и тем обеспечить себе возможность участвовать волею в решении дел, не участвуя личными силами в проявлении и осуществлении этого решения. Политическая солидаризация воль дает воз можность принимать чужое воленаправление, как свое, и чужое решение, как свое, не отказываясь от автономии и свободы: отсутствующий и с виду безмолвствующий гражданин выска зывается и присутствует своею автономною волей в словах и решениях своего солидарного единомышленника и своего пра вительства; он сохраняет при этом духовную верность себе в содержании воленапревления, и, в то же время, соблюдает свою формальную автономию, во-первых, тем, что избирает себе единомышенников свободно, во-вторых, тем, что добровольно соглашается на неавтономную видимость управления. В резуль тате этого его «самостоятельность», по-видимому, оказывается урезанной, но по существу эта урезанность скрывает за собою его автономное самообязывание, т. е. свободное воленаправле- * См. главу шестую. ** См. главу девятнадцатую. *** См. главы пятую, шестую, двенадцатую и четырнадцатую. 174 ние, избрание и решение. Экономия духовных сил вознагражда ет его с избытком за это кажущееся умаление свободы: ибо она открывает ему возможность жизненного творчества и самоут верждения в более ценных и, может быть, абсолютно ценных предметных содержаниях; личная автономия является соблю денной, огражденной и углубленной через создание националь ного правительства, некоего самозаконного «мы», слагающего ся через солидарное объединение множества самозаконных «я». Все это можно выразить так, что свобода не только не исключает повиновения, но обосновывает и организует его: она полагает в основание его предметную автономию личного духа, свободно признавшего необходимый закон и свободно склонив шегося перед ним за его правоту. Дух человека освобождается не свержением закона, а утверждением его из себя и себя в нем; и это относится ко всякому закону, — и нравственному, и эстети ческому, и правовому. Нормальное строение жизни состоит в том, что закон приемлется правосознанием в порядке самовме- нения, а правосознание признается, чтится и уполномочивается законом; и, в то же время, личная душа находит себе в законе предел и воспитывающую дисциплину, а закон находит в лице индивидуального духа своего осуществителя и усовершенство- вателя. Возникает некое органическое, конкретное единение между правовою нормою и личным духом. И это единение всегда было источником духовно-достойного общественного правопорядка. Ибо правопорядок состоит как раз в том, что правосознание, добровольно наполняясь содержанием закона, исполняет закон в жизни, или, что то же, наполняет требование закона внутреннею и внешнею жизнью, — волею и делами; тогда закон оказывается уже не отвлеченною от жизни форму лою, но вовлеченною в жизнь формою: жизнь становится поряд ком, а закон — творческою силою. Отсюда уже ясно, что задача всякого человека, всякой власти и всякого режима состоит в том, чтобы воспитывать в душе правосознание и соблюдать его автономную природу. Автономным является такое правосознание, воля которого не только остается верною праву, но пребывает верною себе в праве: исполняя требования закона, она не насилует себя, потому что сама ищет той же цели, которой служит закон. Повиновение не лишает ее свободы; сохранение правопорядка не нарушает ее автономии; лояльность не колеблет ее уважение к себе. Такое правосознание остается верным себе не только в воле, но и в действии; ибо его деяния являются зрелым плодом его убежде ний и решений. Человек, обладающий зрелым правосознанием, совершает те правовые акты, которые хочет; но хочет он совер шить только те, которые соответствуют цели права и праву. Его действия настолько же верны цели права, насколько они верны 175 его собственной воле. Воля и акт, акт и норма стоят в единстве, совпадая по своему содержанию и служа одинаково цели права. В этом состоит духовная и жизненная сила права и, в то же время, предметная мощь правосознания. Воспитание в народе такого правосознания есть единст венный путь к свободе и автономии. Народ, доросший до него, будет иметь и автономного гражданина, и автономную власть, и могучую армию. Гражданин с автономным правосознанием не нуждает ся в принуждении; ибо ему достаточно ощутить голос права для того, чтобы осуществить должное, как единственно для него возможное без понуждений и насилия, без распрей и судебного тягания. Чувство собственного духовного достоинства и воля к цели права руководят его действиями и побуждают его отстаи вать свои полномочия, не превышая их, и исполнять свои обязанности, не уменьшая их. Борьба за собственный интерес остается для него всегда борьбою за право, а борьба за право никогда не ставит его в положение бунтующего раба*. Повину ясь праву, он остается его творцом; служа государству, он способен строить его и своим изволением. Центробежный ук лон его жизни покоится всегда на центростремительном; право вой акт его сохраняет всегда характер самоопределеня и вслед ствие этого жизнь его получает отпечаток душевного равновесия, спокойствия и властности: ибо он знает и чувствует себя причастным власти даже тогда, когда по внешней видимости и, может быть, по юридической форме он ей не причастен. Поэто му автономный гражданин чувствует на себе гораздо большую ответственность, чем это обыкновенно думают: все дело своего государства он считает своим делом, и в каждом акте своего правительства он присутствует сознанием и волею так, как если бы он сам входил в его состав. Он испытывает автономность своего народа в строении власти и автономность своего государ ства в строении жизни, как свою собственную автономность; и отсюда в душе его готовность бороться до конца своих дней за политическое и патриотическое самоопределение, за воспита ние в народе правосознания и за освобождение своей родины от иноземного ига. Всякая государственная власть должна работать над воспитанием в гражданах такого автономного правосознания; ибо оно составляет живую основу всякого государства вообще, источник его силы, залог его несокрушимости. Народ с авто номным правосознанием всегда будет стоять выше народа с гетерономным правосознанием: вся духовная культура его бу * См. главы седьмую и восьмую. 176 дет зрелее, глубже, самобытнее, продуктивнее, совершеннее; его государственное существование будет более обеспеченным, жизненным, органически единым. Именно автономное право сознание составляет ту духовную сущность демократии, кото рая только и придает ей некий духовный смысл. Демократиче ский строй, сам по себе, есть лишь внешняя форма, таящая в себе много дурных черт и опасностей. Но во всяком случае эта форма бессмысленна и гибельна вне известного, зрелого и верного уклада души; а этот уклад души и есть автономное правосознание. Однако, автономный способ жизни и действова- ния необходим человеку сам по себе, как духовному существу, независимо от того или другого политического режима; и автономное правосознание есть лишь последствие или проявле ние глубокой и существенной духовной автономии. Поэтому необходимо признать, что духовное возрастание народа взра щивает автономное правосознание и тем подготовляет в душах способность к корпоративному самоуправлению. В демократи ческом устройстве важна не система внешних действий, но внутренний уклад души, внутренний способ руководить своим поведением, мотивировать свои поступки, слагать свое воленап- равление и поведение. И если этот способ внутренней жизни вырождается и исчезает, то демократия может оказаться худ шим из политических режимов. Такой способ внутренней жиз ни, именуемый автономным правосознанием, может постепен но водворяться и крепнуть в душах и при недостаточном разви тии внешних демократических учреждений; демократия же, как внешний политический режим, имеет не самостоятельное, а лишь подсобное значение, ибо самостоятельная ценность присуща только внутренней автономии духа. Воспитывая в народе автономное правосознание, государственная власть ис полняет свое назначение; но тем самым она взращивает и укрепляет духовную основу родины и национального существо вания. Для того, чтобы воспитывать свой народ к автономии, сама государственная власть должна обладать автономным правосознанием; она должна слагать свое воленаправление, во-первых, предметно, и во-вторых, самостоятельно. Власть, по истине автономная, определяет свои действия предметным созерцанием государственной цели; она сознает ответствен- ность своего дела и ищет для себя духовной правоты и предмет ного вдохновения. Это сознание и это искание выражаются в обращении к религиозной санкции, в идее «помазания» и в утверждении себя на «Божией милости». Государственная власть имеет призвание служить единому, объективному благу; она связана законом Божиим и совестью; ее миссия верна и 177 обоснована в последнем, безусловном измерении и именно в этом смысле «несть власти, аще не от Бога». Но далее, к самому существу государственной власти, как таковой, относится самоопределение предметным содержа нием, т.е. автономное утверждение себя в государственной цели. Поскольку власть не автономная, постольку она не властвует, а подчиняется; постольку властвует не она, а другая, выше-сто- ящая власть, для которой она является лишь передаточной инстанцией, посредником. Власть есть сила, уполномоченная определять себя к определению других, автономно творить для других внешнюю гетерономию. Поэтому, если автономное пра восознание необходимо рядовому гражданину, то оно составляет самую сущность государственной власти. И вот, задача всякой государственной власти в том, чтобы автономно, т.е. на путях самостоятельного убеждения и изволения, понять сущность правосознания и определить себя к воспитанию в народе автономного правосознания. Самоопре деление власти должно повести ее к взращиванию народного самоопределения; через автономность своего правосознания она должна постигнуть, что автономия необходима духу как воздух и что созидать государство, значит созидать в народе способность к духовной автономии. «Автономия» власти отнюдь не означает ее формальной неограниченности или, тем более, ее неподчиненности праву, она означает, что ее правосознание духовно компетентно тво рить право и порядок, внешне связуя других гетерономною формою. Но именно это ставит ей ее основную задачу — связать себя с правосознанием народа, получить его признание и уто пить гетерономную форму своего властвования в автономности народного признания; и только тогда она сможет использовать это признание для того, чтобы воспитать народ к автономному правосознанию и самоуправлению: ибо автономия духа воспи тывается только через ее упорядоченное, систематическое осу ществление. Власть с автономным правосознанием определяет свою волю целью права. Поэтому она видит в себе блюстителя наци онального духа и его достоинства; в своей автономии она видит автономию национального духа своего народа; и потому она ведет свое полномочие от национального духа, даже тогда, когда наличный состав ее народа не уполномочен менять ее структуру и ее личный состав. Она заботится более всего о том, чтобы придать духовную верность форме и содержанию народной жизни; и потому опека ее всегда остается просвещенною и воспитывающею, а гетерономную форму государственного строения она поддерживает лишь постольку, поскольку этого требует единство государственной воли, политическая эконо 178 мия сил и незрелость народного правосознания*. И, приемля эту форму, она остается верна в своих опекающих и воспитыва ющих действиях — цели права и праву. И в этом основание ее уважения к себе, залог ее духовной продуктивности и ее истори ческой прочности. Наконец, армия не менее власти нуждается в автоном ном правосознании. В самом деле, вне автономного правосознания армия не может даже возникнуть и начать свое существование на уровне государственности. Как бы ни был силен страх наказания, но одного страха недостаточно для того, чтобы мобилизация дала необходимые результаты. Сознание обязанности и чувство дол га, т.е. духовное признание воинской повинности и воинской чести всегда остается основным стимулом, ведущим призыва емого гражданина в ряды армии; если призыв в армию не находит живого отклика и готовности, то слагающаяся армия останется эфемерной организацией, — непрочной, небоеспо собной, таящей в себе начало распада и разложения. Принужде ние и страх могут временно и условно восполнить дефективное чувство воинского долга; но основою армии они не могут служить: принуждение всегда остается здесь взаимным принуж дением и механизм этой взаимности легко может расшататься под влиянием ратных опасностей и утомления, и, расшатав шись, погубить все дело, если за ним не стоит автономное признание воинской повинности и чести. Правильная мобили зация есть порождение автономного правосознания. Однако, автономность мотива необходима воину не только для явки на призыв, но и для несения ратных трудов и опасностей. Воинское дело требует строгой, выдержанной орга низации, которая невозможна без дисциплины. Но было бы жестокой ошибкой смешивать дисциплину с покорной слепо той и механическою косностью. Слепая, механическая дисцип лина есть начало мертвящее и потому духовно разрушительное. И может быть, никто не понимал это лучше Суворова и никто не умел так бороться со «слепотою» солдатского подчинения, как именно он. Истинная дисциплина есть форма живого духа; она есть духовное состояние и притом волевое, т.е. принятое волею и целостно вросшее в нее, усвоенное ею, как ее собственный закон. Дисциплинированный человек не тупая машина, но автономно действующее существо; правда, способ его действий определя ется чужим повелением, но это повеление автономно приемлет ся его волею и осуществляется его действием. Иными словами: воинская дисциплина есть волевая организация личной души, *См. главы шестую и тринадцатую. 179 сохраняющая за человеком характер автономно действующего духа с его сознательностью, сердечною преданностью и волевою инициативою. Воинское звание не может и не должно убивать в чело веке духовное начало; напротив. Дисциплина, убивающая дух в человеке, убивает душу армии. Воинское звание требует не слепоты, а зрячей сознательности; не покорности, а повинове ния; не приниженности, а повышенного чувства чести и чувства ответственности; не пассивности, а волевой выдержки и творче ской инициативности. Ибо война есть живая борьба, и притом ведомая духом и ради духа. Организация такой борьбы неосуще ствима в среде, омертвевшей духом. Итак, в основе всей правовой и государственной жизни лежит способность человека к внутреннему самоуправлению, к духовной, волевой самодисциплине. В этом вторая аксиома правосознания ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Недуги автономии. Правосознание, не выковавшее себе автономной фор мы, есть незрелое или недугующее правосознание; и поэтому жизнь всегда может привести его к страданиям и унижениям. Гражданин, лишенный автономного правосознания, не способен ни к самообладанию, ни к самодеятельности, ни к самоуправлению. Он может блюсти порядок и верность праву только под давлением чужой воли. Он нуждается в угрозе для того,чтобы не стать правонарушителем; ему необходимо нака зание потому, что он постоянно склонен стать виновным пре ступником*. Совершая правонарушения и преступления, он однако не тяготится своим противоправным состоянием пото му, что право не признано и не принято его волею. Если же оно прямо противоречит его насущному интересу, то он быстро возводит безнаказанное правонарушение в доблесть и незамет но превращается в профессионального преступника. Такой недуг становится бедствием, если гетерономная форма жизни почему-нибудь отпадает: если, например, госу дарственная власть оказывается бессильной или усваивает принцип «непротивления». Тогда наступает политическое раз- нуздание, которое вызывает в душе зверя, и, превращаясь в систему, создает войну всех против всех. Политическое непро *См. главу восьмую. |