_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
166 ные содержания, или и то, и другое вместе. Народ, не осущест вивший еще своего духовного самоутверждения, не уважает духа ни в себе, ни в предмете, ни в государственности; поэтому он вырабатывает больные формы духовной жизни и создает боль ные явления духовной культуры. Эти формы и явления могут быть, по-видимому, лишены взаимной связи, но по существу они обнаруживают единый органический духовный недуг. Не умея находить достойную средину между самоуни чижением и самопревознесением, такой народ всегда колеблет ся между этими обеими крайностями и нередко совмещает их самым причудливым образом. Его религиозность то исходит из чувства личного ничтожества, и тогда питается страхами и суеверием; то из чувства соблазнительной вседозволенности, и тогда исповедует святость греха и принимает форму коллектив ного извращения (хлыстовство); то из чувства немощи духа, и тогда исповедует греховность плоти и превращает человека в урода (скопчество). Его искусство то отрекается от автономного служения красоте и становится орудием социально-политиче ской борьбы и проповеди; то вдруг впадает в духовную слепоту, лирически воспевает ничтожные мелочи быта или идеализиру ет духовное падение и пошлость; то предается культу больных страстей, полагая, что эстетическая форма может ужиться со всяким содержанием; и тогда оно губит и самую форму прекрас ного и достоинство искусства, превращая его в утеху слепых или больных душ (“модернизм“). Эти недуги искажают и национальную идеологию такого народа. С одной стороны, неудавшееся или еще несостоявшееся духовное самоутверждение подрывает его веру в свои способно сти и нарушает цельность его самоуважения. Это мешает ему подойти к своим недостаткам и порокам с чувством собствен ного достоинства: он созерцает их в преувеличенном, карика турном, подчас кошмарном виде, воспринимает их как что-то исключительное и неисцелимое, как своего рода национальное проклятие. И тогда его идеология преисполняется чувством национальной ничтожности и обреченности; она предается чрезмерному и потому бесплодному, больному самобичева нию, вселяя в души уныние и упадок духа. Из этого сознания, что «мы гнилы», проистекает преувеличенная оценка других народов, исторически ушедших вперед; возникает вера в ино родного учителя, в «варяга», и эта вера питает и закрепляет неверие в свои силы, пассивность, безволие, готовность поко ряться другим народам и служить им. Однако, наличность такого сознания и такой идеологии не мешает ему предаваться своим осужденным порокам, предаваться с вызывающим лег комыслием и самодовольной рисовкой. С другой стороны, голодное самолюбие и самочувствие 167 внушает национальному сознанию, творящему идеологию страны, необычайную самоуверенность и самодовольство. Здо ровая потребность в самоуважении, не находя себе правильного удовлетворения, вызывает непреодолимую склонность к само реализации, к выделению в национальном характере одних светлых черт и, вслед затем, к превознесению национальных недостатков. Сознание обнаруживает сентиментальную неж ность к своему обиженному самочувствию и умиленно вознаг раждает его фимиамом преклонения. Слагается учение о «вы сшем из народов», о народе-мессии, избранном вожде; выдви гается идеология самовосхваления, опьяняющая умы и обессиливающая волю; появляются идеологи национальных недугов, доказывающие моральное преимущество духовной от сталости и темноты (толстовство); идеологи, усматривающие в незрелости и уродливости публичного правосознания ключ к разрешению социальной проблемы (анархисты). Возникает слепой и пагубный национализм, проповедующий презрение к иноземцам, усыпляющий народную совесть и разлагающий корни истинного патриотизма. Предметное самосознание смолкает и идеологи оказываются слепыми вождями слепых. Таковы духовные недуги, возникающие из нарушения первой аксиоматической основы духа и правосознания. Утра тить свое духовное достоинство, значит утратить в самом себе тот жизненный центр, из которого творится духовная жизнь, который нуждается в естественном праве, формулирует его и учреждает правопорядок; это значит лишиться того жизненного корня, из которого вырастает правосознание, т.е. воля к праву, воля к цели права и способность самозаконно мотивировать свои поступки сознанием этой цели. Такова первая из наших аксиом. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Вторая аксиома правосознания. Человеку, как существу духовному, невозможно жить на земле вне права, ибо оно определяет и поддерживает социаль ные грани индивидуального духа. Именно для этого право необ ходимо живому духу; оно свойственно ему и только ему. В качестве материальной вещи человек совсем не нуждается в праве: груда камней или трупов индифферентна ко всякому правовому определению; она просто не подлежит правовому измерению. Но в качестве живого организма, хотя бы одушев ленного и сознательного, человек может обойтись без права в его 168 истинном и глубоком значении; он будет заменять его суррога тами: произвольными велениями; выработанными душевны ми механизмами; привычками, закрепленнными страхом, об маном и настойчивостью; а в критические моменты прямым насилием, — поединком, «наводкою», набегом, убийством, вой ною. Именно духовный и только духовный состав человека может решать столкновения человеческих притязаний на осно ве идеи права, исходя из подлинной воли к объективному благу. Но в таком случае право есть знак духа, его сознание, орудие, его способ жизни*. Оно должно выражать и, в действи тельности, более или менее совершенно выражает природу духа. Так, абсолютная ценность духовных содержаний сообщает пра ву его значение, его безусловную основу, его достоинство; а необходимая духу форма или способ его жизни сообщает праву его основной закон — автономию. Именно этим определяется вторая аксиома правосозна ния. Автономия или самозаконность есть подлинная, основ ная форма духа: это присущий ему, необходимый для него способ бытия и деятельности. Быть духом, — индивидуумом или социальной органи зацией, — значит определять себя и управлять собою; это значит иметь силу, направляющую жизнь к благим целям. Управлять собою, значит волею решать о своих действиях и выбирать свои жизненные содержания; утверждать свое достоинство и свои силы, и, в то же время, устанавливать и соблюдать свои пределы; отстаивать свои полномочия и исполнять свои обязанности. Духовному существу подобает самому усматривать и знать, что такое добро и зло, где кончается право и где начинается обязан ность; самому искать и находить, находить и решать, решать и поступать согласно своему решению; и, совершив деяние, от крыто исповедывать, что совершил его сознательно и преднаме ренно, следуя собственному убеждению и заранее принимая на себя всю ответственность за содеянное. И, если деяние окажет ся ошибочным и виновным, то мужественно принимать и нести свою вину, не отыскивая мнимых оправданий и не унижая себя малодушною ложью; если же деяние окажется верным и пра вым, то спокойно признавать свою заслугу, не впадая в уничи жение, не предаваясь гордыне и памятуя о смирении перед лицом Божиим. Духовная жизнь есть самодеятельность в осуществле нии высших предметных ценностей**. * См. главу девятую и пятнадцатую. ** См. главу девятую и пятнадцатую. 169 Она есть, прежде всего, деятельность. Быть духом, зна чит определять себя любовью к некоему объективно-ценному предмету*. Но духовная любовь есть состояние, не расслабляю щее, а творчески напрягающее душевные силы; любить, значит иметь активное желание, значит питать некий предметный голод, добиваться неосуществленного, или, по слову Платона, испытывать подъем и богатство сил от чувства лишенности. Любовь есть самый могучий двигатель; пассивная любовь есть не любовь, а мечта о любви или бальное вожделение. Поэтому духовное состояние есть состояние активное; оно естественно изливается в систему организующих действий, в осуществляю щую борьбу. И там, где царит пассивность, где активность пересекается расчетом, страхами, ленью или просто инстинк том самосохранения, там нет любви, нет духовной жизни, нет ни патриотизма, ни религии. Быть духом, значит найти в самом себе живой источник для деятельности во имя любимого пред мета. Вот почему духовная жизнь есть самодеятельность. Однако это есть самодеятельность, направленная имен но на осуществление высших, безусловных ценностей. Это есть самоопределение в мысли, активно восходящей к истинному знанию; в волении, свободно обретающем свой совестный ко рень; в воображении, самобытно осуществляющем законы по- длинной красоты;в чувствовании, искренно любящем все живое и целостно радующемся совершенству Божества**; в труде, умножающем достояние и богатство семьи и родины. Вот способ бытия и жизненные содержания, присущие духу. Вне этих ценностей и вне автономии — нет духовной жизни; при ближение к ним есть приближение к ней. И все, что нарушает этот способ жизни и эту самодеятельность; все, что не служит автономности и предметности*** человеческой жизни, — все является враждебным единому, общему интересу народа, госу дарства и человечества. Согласно этому, гражданин есть не отвлеченная едини ца, не объект власти, и не просто психо-физиологический индивидуум; но существо духовное, такое, для которого автоно мия нужна, как воздух. Быть гражданином в истинном смысле слова, значит вести автономную духовную жизнь, иметь авто номное правосознание и строить им свою жизнь и жизнь своего государства. Быть гражданином, значит, прежде всего, иметь само стоятельные убеждения в том, что есть добро и зло, в чем * См. главу десятую. ** См. главы пятую, шестую, девятую, десятую и пятнадцатую. *** Под «предметностью» следует понимать верность души созерцаемому и осуществляемому предмету. См. главу пятнадцатую. 170 состоит сущность человека и его назначение, что такое право и государство и какова их высшая цель. Гражданину необходимо иметь самостоятельные убеждения по вопросам политики: он должен понимать сущность государства и власти, он должен понимать духовную природу и назначение политики, и, главное, он должен иметь сознательную и зрелую волю к объективной цели права и государства. Вне этого гражданин не способен ни к личному, ни к политическому самоуправлению и, если он все-таки именуется гражданином, то являет собою нечто, не соответствующее этому званию. Звание дееспособного гражда нина предполагает в человеке умственную и волевую, — духов ную зрелость. Подавленная, угнетенная личность, «причастная разуму лишь настолько, чтобы понимать чужую волю, но не настолько, чтобы иметь свои убеждения и решения» (Аристо тель), — не способна к устроению жизни — ни своей, ни семей ной, ни общинной, ни государственной. Ибо признание блага, выбор цели и организация ее осуществления недоступны суще ству, страдающему духовным малоумием. Напротив, гражданин, ведущий автономную духовную жизнь, является истинным строителем жизни, — как внутрен ней, душевной, так и внешней. И для этого строительства ему, безусловно, необходимо, чтобы его внутренняя автономия на ходила себе нестесненное внешнее проявление. Он должен иметь возможность определять себя вовне так, как определяет он себя внутренне: ему необходимо правовое признание и правовая гарантированность личной свободы. Напрасно стоики и аскеты пытались построить жизнь вне прав личной свободы: отказ от внешнего проявления духовной автономии урезывает расцвет духовной жизни и умаляет продуктивность ее горения; этот отказ вносит глубокий раскол в цельность человеческого суще ства, лишая индивидуальный дух его верного знака и повергая внешний состав человека в состояние неодухотворенности; не говоря уже о том, что самый отказ от осуществления этих прав и от борьбы за них есть уже осуществление внешней свободы духа, хотя и негативное. Напрасно также сторонники деспотиз ма пытаются даже доселе утвердить правопорядок и государст венность вне автономного субъекта прав: право и государство бессмысленны и эфемерны вне правосознания*, а правосозна ние бессильно и бесплодно вне сферы свободного, — частного и публичного, — изволения. Связь между гражданством и личной свободой есть связь взаимной обусловленности: человек, совер шенно лишенный права на внешнее самоопределение, никогда не станет гражданином, ибо нельзя научиться дышать без * См. главы вторую, четвертую, девятую и одиннадцатую. 171 воздуха; и в то же время нелепо предоставлять права свободы тому, кто совсем лишен гражданского правосознания, ибо что же будет делать с воздухом существо, совершенно неумеющее дышать? Свобода самоопределения, высшее духовное благо, — может оказаться опаснейшим ядом, губительным для индиви дуума и для народа. Однако, эта обнаружившаяся вредность свободы будет свидетельствовать не о ее ненужности или обре ченности, но о необходимости систематического внутреннего подготовления к ней. Свобода совести священна; но она мертва и безразлична для того, кто живет без веры и убеждений. Свобода слова есть драгоценное средство для оформления духа; но как предоставить ее человеку, способному произносить лишь хулу и оскорбление? Свобода печати не есть право распространения лжи и клеветы; свобода собраний не есть право погрома; свобода собственности не есть право шиканы, т.е. злоупотребления своею собственностью. Ибо всегда и во всем: внешняя автоно мия имеет смысл только как проявление внутренней автономии. Иными словами: правопорядок невозможен без правосознания; а правосознание требует духовной автономии. И обратно: имен но духовная автономия обусловливает здоровое правосознание и только такое правосознание способно вынести бремя внешней свободы. Все это можно выразить так: в основе внешнего самооп ределения человека должна лежать духовная зрелость. Поэтому раб может быть по истине освобожден не внешне, но внутренне; и только внутренно. И, если он получит внешнюю свободу преждевременно, то он не сумеет воспользоваться ею до тех пор, пока не освободит себя духовно. Вывести из рабского состояния, не значит снять с раба внешние цепи и внешние запреты; но значит помочь ему перестать в них нуждаться. Освободить не значит разнуздать, но значит научить свободному признанию прав и обязанностей. Освобождение есть выход не в беззаконие, но в автономную закономерность. Это означает, что, в сущности говоря, нельзя освободить другого; свободу можно приобрести только самому, — в самостоятельном напряженном борении за духовную автономию. Свобода добывается только через вобождение; и, притом, через предметное самоосвобождение. Человек, не сумевший освободить себя внутренне, не может быть творцом внешней, общественной свободы, но, в лучшем случае, лишь ее пассивным участником; ибо внешняя свобода, в ее истинном смысле, есть простое естественное проявление внутренней свободы. Вот почему мудрый политик, вводя пол итическую свободу, сообразуется с культурным и духовным уровнем масс: он твердо знает, что духовная зрелость народа неизбежно примет форму политической свободы; тогда как 172 преждевременно захваченная или несвоевременно дарованная свобода может оказаться напрасным и гибельным даром. Итак, самоуправление есть единое начало. Ибо дух всю ду, где дышит, вносит одни и те же, присущие ему, формы и остается верен себе, — как в моральном самообязывании инди видуума, так и в самоопределении частной корпорации, и в национально-политической автономии. Жизнь человека невоз можна вне правовой формы; но ему подобает воспринимать эту правовую форму самостоятельно: воспринимать предел своей свободы и поддерживать его, как необходимую и священную грань своего поведения. Эго самообязывание остается для духа основным способом жизни, независимо от того, осуществляет ся оно в виде императивной нормы или в виде самопочинного договора: ибо, хотя социальная дифференцированность воли в обоих случаях различна, — в первом случае правоустанавлива ющая воля социализирована и выделена, во втором случае она остается двойственною (или множественною) и индивидуаль ною, — но автономный характер ее может и должен быть соблю ден на всех путях. Народ и индивидуум должны дорожить автономно стью своего правового состояния. Однако, человек дорожит свободою только тогда, когда чувствует в ней живую потреб ность; а живая потребность в свободе родится только из подлин ных предметных глубин духа. Только тот умеет отстоять и сберечь свою свободу, кто, движимый предметной потребно стью, сумел добыть и утвердить ее в самостоятельной, дисцип линировавшей его волю, борьбе; у кого потребность в свободе была так велика, что он вложил в эту борьбу свой главный жизненный интерес, рискуя своим достоянием, благополучием и, может быть, жизнью. Но рисковать своею жизнью имеет смысл только тогда, если есть на свете предмет, именно потому заслуживающий самоотверженной любви, что он дороже жиз ни; а такой предмет постигается и добывается только на путях духа. Поэтому истинная автономия доступна лишь тому, кто совершил духовное самоутверждение и утвердил в себе духовное достоинство. Такова связь между первыми двумя аксиомами правосознания. Автономия, или, что то же, свобода есть свойство духа; и потому судьба политической свободы определяется тем, ведет или не ведет народ духовную жизнь, т. е. возрастает ли он умственно, нравственно, эстетически и религиозно. Духовное возрастание народа есть единственный путь к политической свободе; и всякий другой путь создает только пустую и опасную видимость. Политика есть социальная форма духовной жизни — и потому она всегда определяется экстенсивностью и интенсив ностью этой жизни, ее уровнем и ее размерами. Отсюда глубо- |