_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания

• Название: Правосознания
• Анкор: _Ильин И.А., О сущности правосознания.pdf
• Дата: 14.12.2017
• Размер: 0.88 Mb.
• Имя файла: _Ильин И.А., О сущности правосознания.pdf
• Тип: Документы; #11479
• страница: 17 из 28

140

ется не по тому, чей интерес отстаивает каждая из них: ибо все отстаивают один и тот же интерес — государственный; но по тому, как они понимают этот единый и общий всем интерес.
Тогда борьба партий является уже не конкурсом классовых претензий, но спором политических пониманий. Тогда все пар­
тии хотят одного и того же: государственного, т. е. всеклассового и сверхклассового, всегражданского блага; все партии вынаши­
вают единое воленаправление; все партии стараются прежде всего отличить государственный интерес от личного и классо­
вого; и все сознают непозволительность построения программы по принципу корысти.
В результате этого партия может и должна быть своего рода политическим чистилищем: она очищает волю своих чле­
нов от противо-государственного своекорыстия, отрывая их близорукий взгляд от непосредственных эгоистических задач и заставляя их отыскивать духовные задания родины и государ­
ства; она приучает их побеждать личную и классовую жадность
на самом пороге государственного акта: этим она воспитывает их души к государственному воленаправлению и подготовляет торжество политического разума над противо-политическою
страстью. Первая задача политической партии состоит в том, чтобы взростить в своих членах верное публичное правосозна­
ние и объединить их в государственном единомыслии. Это вносит в государственную жизнь необходимую духовную гигие­
ну, ибо освобождает ее от дурных и слепых страстей. Неослеп- ленная этими страстями, партия перестает видеть врага в дру­
гой партии, но находит в ней сотрудника в деле государственно­
го разумения и строительства. Самое различие программ перестает быть вопиющим: ибо все программы вынашиваются в одинаковом направлении воли к единой цели. Взаимное признание партий и классов совершается не в порядке взаимно­
го давления, угроз или насилия, но в порядке взаимного госу­
дарственного оправдания или приятия. Политика теряет харак­
тер скрытой гражданской войны и приобретает свою истинную высоту.
Тогда единство государственной цели не возникает в
результате борьбы за власть,— в виде «компромисса» или
«равнодействующей», — но созревает в преддверии этой борьбы.
Борьба за власть предполагает уже единство воле-направления и у граждан, и у партий. Только при этом условии политическая борьба не разъединяет народ, а объединяет его вокруг единого, общего всем и одинаково чтимого источника права: государст­
венной власти. Спор различных пониманий, при наличности общей цели, обеспечивает и достоинство предмета, и творческое сотрудничество разномыслящих. И политика становится уже не
141

крикливым торжищем, но исканием солидарности и школою естественной правоты.
Однако нормальное восхождение к власти предполагает не только государственность программы, но и ее осуществи­
мость. Поэтому пятая аксиома власти утверждает, что програм­
ма власти может включать в себя только осуществимые меры и реформы.
Это явствует из того, что задача государственной власти есть жизненная и действенная; призвание ее не в том, чтобы грезить о совершенном строе, но в том, чтобы творчески влить в жизнь народа возможный максимум естественно-правовой формы. В порядке политической целесообразности это опреде­
ляется тем, что химерические и утопические затеи не только подрывают в народе доверие к власти, веру в политическую организацию вообще и волю к государственному строительству, но просто разлагают и губят государство.
Каковы бы ни были последние причины неосуществи­
мости реформы, — будь то естественные причины, технические или хозяйственные, — в глазах государственного деятеля они получают политический характер: ибо для него «возможно» лишь то, что может быть осуществлено при данном уровне
народного правосознания посредством императивной правовой
организации. Это значит, что в каждый данный исторический момент он может осуществить лишь известную часть того, что, вообще говоря, необходимо для общего блага; и только эту часть он должен включить в «программу дня». Нарушение этой акси­
омы порождает болезненное явление «политического максима­
лизма» и ведет государство к разложению.
Именно принцип «осуществимости» заставляет партии иметь две программы: «максимальную» и «минимальную»; причем первая указывает на тот «идеал», во имя которого надлежит осуществлять вторую, а вторая устанавливает рефор­
мы, осуществимые rebus sic stantibus, т. е. при наличных истори­
ческих условиях. Поэтому «программа — максимум», строго говоря, не есть программа; она описывает некую идеальную цель, которая теперь не может осуществиться; она перечисляет те меры и реформы, которые можно будет проводить в жизнь только тогда, когда осуществится программа-минимум и ука­
занный в ней строй, и когда при этом новом строе сложится
новое правосознание. Партии, поддерживающие такое разделе­
ние программ, правы.
В общественном и политическом развитии есть своя необходимая последовательность, которою нельзя пренебрегать безнаказанно; и если партии начинают пренебрегать ею, то они вступают на путь злосчастных нелепостей и губят государство.
Партия, стирающая различие между далекою целью, неосуще­
142

ствимою при настоящем положении вещей, и очередною, необ­
ходимою реформою, — является политически недееспособною.
Ибо, включая максимальные пункты в программу дня, она дает избирателям заведомо неисполнимые обещания и призывает их к заведомо безнадежной борьбе; она побуждает «требовать» того, чего не только никто не может «дать», но чего и сам «требующий» не мог бы ни «взять», ни сделать, ни осуществить, если бы все согласились ему не мешать; она побуждает верить в возмож­
ность того, что на самом деле невозможно и, — обманом или самообманом, — разжигая страсти, она будит в душах неутоли­
мые притязания и готовит поверившим тяжелое разочарование.
Убеждая в возможности невозможного, максималист начинает, с одной стороны, умалять, искажать и извращать далекую
идеальную цель; с другой стороны, — искажать и извращать
окружающую действительность, то умалчивая о неблагоприят­
ных явлениях, то выдумывая несуществующее и т. д. Таким образом, он вступает на путь бессознательной или сознательной политической лжи и тем подрывает государственное единение, ибо он нарушает необходимое доверие людей друг к другу, — и партии к вождям, и партии к другим партиям, и, главное, неорганизованной массы народа к партиям и ко всей политике вообще. Политический индифферентизм и упадок правосозна­
ния являются зрелым плодом этой тактики.
В самом деле, двигаясь по этому пути, максималисты заражают других тем недугом, которым страдают сами: своеоб­
разною болезнью политической перспективы, —- дурною даль­
нозоркостью; она заставляет их видеть далекое, как близкое, а близкого не видеть вовсе. Они всегда имеют дело с воображае­
мою действительностью, воображая ее так, как это соответствует их желаниям; благодаря этому, суждение их о событиях, о цели и средствах получает характер постоянного уклонения от исти­
ны и от целесообразности. Они начинают галлюцинировать в политике и служить химере. Ими руководит слепая вера во всемогущество «революционнного акта», в созидающую силу разрушения; эта вера вовлекает их в слепую борьбу за неосуще­
ствимую цель, а слепая борьба заставляет их судорожно хватать­
ся за все средства и не останавливаться ни перед какими мерами.
И трагедия этого судорожного метания от средства к средству и этой неразборчивости в мерах состоит в том, что перед лицом неосуществимой цели все средства, и даже самые беспринцип­
ные и дурные, — одинаково бессильны.
А между тем, обращаясь ко всем и ко всяким средствам, борьба теряет и организованную форму, и политический харак­
тер. Прилепившись к неосуществимым целям, тактика макси­
малистов отворачивается от публично-правового пути, восходя­
щего через воспитание правосознания и через планомерную
143

организацию народа — к полномочию властвовать от лица госу­
дарства. Понятно, что этот путь не сулит и не может сулить осуществления максимальным требованиям; и максималисты покидают его. Они ищут не права и не публичного полномочия, но фактического обладания, и обращаются к нарушению пуб­
личного и частного права — захватом. Политическое движение превращается в состязание сильных и ловких правонарушите­
лей друг с другом, в своего рода торжество «кулачного права», в
гражданскую войну: люди ищут улучшения жизни на пути краж, поджогов, погромов, вооруженных нападений, взаимных убийств и классового террора. Слепота усиливает беспомощ­
ность и ненависть, а ненависть и жадность не позволяют душе одуматься и прозреть. И только утомление и общее расстройст­
во жизни может остановить этот процесс слепого самоистребле­
ния. А государственное разложение и связанные с ним бедствия останутся надолго печальным памятником того, что была нару­
шена аксиоматическая основа государственной власти.
Наконец, шестая аксиома власти утверждает, что госу­
дарственная власть принципиально связана распределяющей
справедливостью, но что она имеет право и обязанность отсту­
пать от нее тогда и только тогда, когда этого требует поддержа­
ние национально-духовного и государственного бытия народа.
Это явствует из того, что национальная духовная куль­
тура есть та общая первооснова жизни, помимо которой инди­
видуальный дух существовать не может; интерес же этой куль­
туры включает в себя всякий индивидуальный интерес, подобно тому, как интерес организма включает в себя и подчиняет себе отдельные интересы всех своих членов. В порядке политической целесообразности это определяется тем, что государство, как целое, имеет известные самостоятельные задачи, разрешение которых бывает иногда возможным только при условии отказа от справедливого учета и ограждения всех интересов всех групп и классов; последовательное и немедленное проведение справед­
ливости может при известных условиях разрушить националь­
ное и политическое бытие народа.
Водворение справедливости в общественной жизни лю­
дей является, несомненно, одною из основных задач государст­
венной власти: это вытекает уже из самой природы права и государства. Однако, реальные условия государственного суще­
ствования бывают таковы, что поставление этой задачи выше всех остальных может привести государство к гибели и разло­
жению. Это означает, что в составе духовно-верных и справед­
ливых реформ могут оказаться такие, которые придется при­
знать политически-неосуществимыми. Государственная власть не всемогуща: она скована политическою неосуществимостью и вынуждена сообразоваться с нею. Политически неосуществи­
144

мо, прежде всего, все то, что разрушает самое государство — в его организации, или в его личном составе, или в его необходи­
мом «субстрате»; и далее, все то, что превышает наличные силы
народного правосознания и народной организованности. Власть не должна и не может проводить реформ, разрушающих самое бытие государства или попирающих жизнь и автономию наци­
онального духа. Поддержание государства, как автономной ре­
формы национального духа, как жилища и как ограды нацио­
нальной духовной культуры, составляет ту грань, которая нена­
рушима для государственной власти и перед которой должен склониться всякий, и даже самый справедливый и духовно-вер­
ный интерес граждан.
Это станет особенно наглядным, если, например, истолко­
вать социальную справедливость в смысле «формального уравне­
ния всех граждан во всех отношениях». Водворение такой (уравни­
вающей) «справедливости» оказалось бы государственно-пагуб­
ным и поэтому оно должно быть признано политически-неосуществимым. Жизнь государственно-органи­
зованного народа есть процесс глубоко дифференцированный,
покоящийся на различии в способностях, занятиях и укладах и
создающий, в свою очередь, эти различия. Формальное уравнение может только разрушить это живое и согласное единство разно­
действующих сил. Государство, как духовный союз, заинтересова­
но не в том, чтобы устранить духовные различия между людьми, но в том, чтобы обеспечить этим различиям свободный творче­
ский исход, полноту бытия и жизненное примирение. Перед лицом этой задачи формальное уравнение будет всегда духовно­
противоестественным; аристократическая же сущность государ­
ства исключит его и в смысле политической приемлемости.
Однако, на самом деле, социальная справедливость со­
всем не сводится к формальному уравнению граждан. Она состоит в беспристрастном, предметном учете, признании и
ограждении каждого индивидуального духовного субьекта во всех
его существенных свойствах и основательных притязаниях. Это значит, что сущность ее не в слепоте к человеческим различиям, но в признании их и в приспособлении к ним. Социальная спра­
ведливость совсем не уравнивает людей, т. е. не «утверждает» их одинаковости, которой на самом деле нет, и не «делает» их одинаковыми, что на самом деле и невозможно. Она требует, во-первых, одинакового предметного беспристрастия в рас­
смотрении человеческих сходств и различий; во-вторых, устой­
чивого содержания для тех мерил и масштабов, по которым совершается это рассмотрение; и, в-третьих, действительного соответствия между данным различием и связуемыми с ним правовыми и жизненными последствиями. Понятно, что спра­
ведливость в таком «распределяющем» значении требует право-
145

вого неравенства и создает его, связуя, например, публичную дееспособность (голосование, служба) с известным духовным цензом, или вводя подоходное прогрессивное обложение.
И вот, принципиально говоря, власть связана распреде­
ляющей справедливостью, и корыстное попирание ее никогда не проходит ей безнаказанно. Режим, поддерживающий без достаточных оснований несправедивые привилегии, есть ре­
жим противо-политический: он компрометирует достоинство государственной власти и подрывает волю к государственному единению. Такой режим не может быть прочен, ибо он сам воспитывает те центробежные силы, которые рано или поздно разложат его и поставят вопрос о самом существовании государ­
ства. И тогда — или политический союз погибнет, или же вос­
становится его сверхклассовая природа. Это можно выразить так, что всякое отступление власти от справедливости, всякое неудовлетворение духовно-верного интереса граждан — должно быть открыто оправдано предметным указанием на политиче­
скую неосуществимость обратного: справедливый интерес мо­
жет быть и должен быть оставлен без удовлетворения, или
«урезан», или «отложен», если его удовлетворение угрожает самому существованию государства или наносит ущерб нацио­
нально-духовному развитию. Нельзя вводить во имя справед­
ливости такой государственный строй, который погубит самое государство или разложит и погасит духовную жизнь народа: ибо справедливость служит духу, а не дух — справедливости.
Нелепо осуществлять политическое «внутреннее противоре­
чие», зная заранее о его жизненной обреченности: не стоит бороться за справедливую жизнь с тем, чтобы погубить и справедливость, и жизнь. Имущественное уравнение особенно в условиях капиталистического производства и при низком уров­
не правосознания может послужить примером такой политиче­
ской неосуществимости.
Таковы основные аксиомы власти. И можно сказать с уверенностью, что грядущая судьба государственности связана с их усвоением и осуществлением.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Первая аксиома правосознания.
Все аксиомы власти могут быть по существу сведены к тому, что политика, как живая деятельность, служит всегда в конечном счете духу, ради него утверждая «правое право» и созидая государственное единение. Достойная и творческая
146

жизнь человеческого духа остается высшею целью политики, а положительное право и государственная организация являются
средством. Политика стоит на высоте только тогда, если она остается верна своей верховной цели*. Это означает не только то, что она должна служить ограждению и организации духовной жизни народа, но что самое это служение должно совершаться на путях, достойных духа и соблюдающих его законы. Нелепо прибегать к средству, убивающему цель; бессмысленно ограж­
дать жизнь духа, попирая его сущность и угашая его огонь.
Политика, убивающая духовную жизнь или хотя бы не содейст­
вующая ее воспитанию и расцвету, являет глубокое жизненное противоречие: она не только отрывается от своей цели, но
пресекает источник своей собственной жизни и тем предает себя вырождению и гибели. Ибо политика, в ее истинном значении, творится лучшими, существенными и глубочайшими силами души, т. е. духом, и служит тому самому, чем творится. И потому она должна не попирать, а блюсти законы духа.
Духовным называется такое состояние души, которое является восприятием, переживанием и осуществлением вер­
ховной, объективной ценности**. Такое состояние, превращаю­
щее душу в живой орган Божией жизни, открывает человеку его назначение и в то же время указует ему подобающие и необхо­
димые ему формы бытия. Притязание человека на эти, духовно необходимые ему формы жизни, есть обоснованное, верное
правое притязание, или, что то же, оно имеет за собою естест­
венное право. Отсюда уже ясно, что духовная жизнь не мыслима вне правого права и что переживание естественного права, как объективной ценности, есть само по себе духовное состояние.
Эту связь между духом и правом можно выразить так: необходи­
мые формы духа составляют основы правосознания. Ибо тот, кто предметно переживает право — усматривает, что в основе его всегда лежит живое и правое притязание человека на духовность, или, что то же, притязание на известные духовно-необходимые
формы жизни. Но если необходимые и верные формы духа составляют основы правосознания, т. е. его необходимые моти-
вы и способы жизни, то теоретическое выражение придает им вид аксиом.
Аксиомы правосознания суть его основные истины, которым в жизни соответствуют основные способы бытия,
мотивирования и действования. Всюду, где есть правосознание, там имеются налицо эти способы жизни; и чем зрелее правосоз­
нание, тем эти способы жизни оказываются сознательнее, ус­
тойчивее и, в качестве мотивов, сильнее и чище. Чем духовнее
* См. главы десятую, одиннадцатую и двенадцатую.
** См. главы пятую, шестую и девятую.
147

человек, тем вернее он законам своего духа; так что эти универ­
сальные законы или способы жизни являются одновременно — и конститутивными формами человеческого духа, и, в их чистом и целостном виде, его нормами. Человек живет по этим законам даже и тогда, когда духовность вспыхивает в нем случайно, слабо или бессознательно; тогда он осуществляет их искаженно, нецелостно, смутно и беспомощно. Но в одухотво­
ренной душе эти способы жизни и действия превращаются в главные и единственные; и тогда они слагают привычный и устойчивый уровень человека, — его атмосферу, его характер, иногда незаметный и для него самого, и для других. Законы духа образуют тогда как бы художественную форму души, неотрыв­
ную от всех ее содержаний; эта форма незримо присутствует в каждом движении чувства, в каждом решении воли, в каждом проявлении и действии человека; душа как бы цветет и расцве­
тает по законам духа, ибо они стали ее собственными законами.
Нормы как бы становятся реальными способами жизни и правосознание достигает своей законченной зрелости.
Такими аксиомами правосознания являются: закон ду­
ховного достоинства, закон автономии и закон взаимного при­
знания.
Форма человеческой жизни определяется в основе тем, что человек есть не просто живое существо, и не только сущест­
во, одаренное душевными способностями, но существо духов­
ное. Правда, на низшей ступени духовная природа человека остается в потенциальном состоянии и имеет вид пробуждаю­
щейся способности или зарождающегося, но предметно еще не определившегося, влечения. Однако и в таком виде человече­
ская душа остается живым духовным существом, т.е. не только способностью к объективно ценным содержанием, но и силою, имеющею необходимый для этих содержаний способ жизни.
Человек даже самый первобытный, таит в себе волю к духу,
форму духа и способность к духу*. И именно этим утверждается первая и глубочайшая основа его бытия и его деятельности: — присущее ему духовное достоинство и живое чувствование его в самом себе.
Чувство собственного достоинства есть необходимое и подлинное проявление духовной жизни; оно есть знак того
духовного самоутверждения, без которого немыслимы ни борь­
ба за право, ни политическое самоуправление, ни национальная независимость. Гражданин, лишенный этого чувства, — пол­
итически недееспособней; народ, не движимый им, — обречен на тяжкие исторические унижения.
* См. главу девятую.
148

Чувство собственного достоинства зарождается в душе человека, как результат подлинного, хотя бы элементарного и формального духовного опыта. Такой опыт удостоверяет чело­
века в том, что он действительно способен к осуществлению или восприятию чего-то безусловно ценного; что и ему дано пере­
жить реальную встречу с жизненным заданием и в этой встрече принять и выдержать бремя труда и ответственности. Хотя бы в малейших размерах, хотя бы смутно и неосознанно, хотя бы в жизни элементарного инстинкта — но человек должен почувст­
вовать себя носителем некой «миссии», с честью вышедшим из предначертанного ею задания; стоя лицом к лицу с некою опасностью, или с чужою силою, или хотя бы с трудною житейскою задачею, он должен связать с ее преодолением свое
личное самочувствие и выйти из этого положения победителем.
Перед лицом противодействующей или наступающей силы инобытия — человек должен совершить напряжение своих луч­
ших и основных сил и устоять в борьбе. И тогда в нем утвердится чувство собственного достоинства. Понятно, что это чувство получит духовный характер и духовное значение именно тогда, если у человека было живое чувство, что он стоит перед лицом высших ценностей и последних тайн жизни, т.е. перед лицом Божиим; а это чувство возникает тогда, когда самая
«миссия» и самое преодоление действительно имеют измерение
абсолютной ценности. Для того, чтобы испытать и утвердить
свое духовное достоинство, необходимо на деле убедиться в своей способности к восприятию и осуществлению объектив­
ной, высшей ценности. Это значит, что человек должен пережить
реальную встречу с божественными содержаниями, испытать и признать их сродство со своею личною природою, и утвердить их
в себе и себя через них. Так, религиозный человек обретает свое духовное достоинство в том смирении, с которым он приемлет волю Божию, как свою собственную, и через которое ему откры­
вается его подлинное единство с Богом, его высшее, абсолютное значение; так, нравственное достоинство человека утверждается именно тем, что он жизненно соединяет «себя» со «своею» совестью и в служении добру находит свое действительное,
личное призвание; так, духовное достоинство ученого и художни­
ка определяется именно тем, что они сливают свой личный интерес с делом сверхличной очевидности и добровольно пред­
аются предметному служению истине или красоте. Только личный опыт, духовный и по форме, и по содержанию, порож­
дает в человеке чувство духовного достоинства: душа должна почувствовать, что она действительно стояла и стоит перед лицом Божиим; что она обрела в себе добрую волю к божествен­
ным содержаниям, ибо увидела и полюбила их; что она утвер­
149

дила в себе эту волю и, через это, утвердила свое духовное достоинство.
Христианин совершает это обретение и утверждение каждый раз, как он читает Молитву Господню, пребывая в ней сердцем и волею: «Отче наш»... Ибо в этой молитве он возносит себя к Богу, чтобы исповедать перед Его лицом — Его духовное
Отцовство и свое по отношению к Нему духовное сыновство.
Этим он и совершает утверждение своего духовного достоинст­
ва.
Душа должна знать о себе, что это высшее задание и высшая ответственность не сломили ее, а укрепили ее силы и оформили ее жизнь; так, что она может, даже пережив падение, вновь найти свое сродство с божественными содержаниями и вновь утвердить их в себе и себя через них. Самоутверждение
души в абсолютно-ценном предмете — всегда было и всегда будет единственным источником чувства собственного духов­
ного достоинства.
Конечно, это духовное самоутверждение может быть пережито не в отчетливой мысли, а в смутной, аффективной форме. Далее, оно переживается каждым индивидуально, а потому различно; каждый осуществляет его по-своему. Так, оно может состояться в раннем детстве или в зрелом возрасте; оно может созреть быстро и легко, или же в результате долгого и мучительного процесса борьбы духа с дурными влечениями души; оно может почти не удаться или совсем не удаться человеку, а может завершиться в глубокой старости. Но оно, безусловно, необходимо для достойной жизни, — как личной, так и общественной.
Духовное самоутверждение состоит в том, что человек находит правильное разрешение конфликта между духовным
призванием и инстинктом самосохранения. Первое же пробуж­
дение духа в человеке нарушает в нем наивную, зоологическую цельность души и убеждает его в том, что инстинкт самосохра­
нения, с его непосредственным самопредпочтением и близору­
ким своекорыстием всегда грозит увлечь душу в состояние, унизительное для ее духовного достоинства. Человек вообще стоит выше животного настолько, насколько дух стоит выше инстинкта самосохранения. Поэтому достойная жизнь человека требует, чтобы дух совершил известный отрыв от наивного и своекорыстного инстинкта, противопоставил себя ему и обуздал его. Это не значит однако, что такая победа может или должна привести к обессилению побежденного инстинкта. Нет; достой­
ная жизнь остается прежде всего жизнью; а поддерживать и отстаивать свою жизнь человек может, только следуя своему инстинкту самосохранения. Отсюда необходимость не только овладеть своим инстинктом и подчинить его духу, но и оправ­
150

дать его перед лицом духа, освятить его и развязать его в необходимых пределах. Инстинктивное своекорыстие в челове­
ке подлежит не искоренению и не «отмене», но духовному осмыслению и оправданию, или, что то же, признанию, и примирению, и одухотворяющему использованию. Но для того, чтобы это осуществлялось, человеку необходимо воспринимать
себя самого, как известную ценность, которую стоит отстаивать в борьбе за существование: человек должен осуществить духов­
ное самоутверждение и через него оправдать инстинктивную центростремительность своей души. И так обстоит дело не только в личной жизни, но и в национальной: человеку нет
жизни на земле вне инстинкта личного и народного самосохра­
нения; но ему нет достойной жизни на земле вне духовного
обуздания и, в то же время, оправдания этого инстинкта. А это оправдание дается только через утверждение собственного ду­
ховного достоинства.
Духовное достоинство, его верное восприятие и утверж­
дение является самым глубоким корнем зрелого характера и здорового правосознания. Ибо право, по всей глубочайшей сущности, есть необходимый атрибут духа: его притязание, его сфера свободы, его полномочие, его предел, его правило, его свободное повиновение. И ценность права, его значение, его связующая компетентность определяется в последнем счете именно ценностью духовных содержаний и духовных состоя­
ний. Право есть или обиходная условность, создаваемая силою и спокойно уживающаяся с лицемерием и симуляцией; или же оно есть нечто подлинно ценное, неотменимое и священное, и тогда в основе его должно лежать и действительно лежит нечто
объективно священное, некая безусловная и высшая ценность. И вот, верное переживание права есть переживание его как атри­
бута этой высшей, священной ценности. Верное понимание права есть понимание его духовной природы и его духовного назначения; такое понимание свойственно только тому, кто сам
живет этим назначением и кто осознал и утвердил в себе эту духовную природу. Ведь право немыслимо и невозможно поми­
мо субъекта права, т.е. того существа, для которого оно, чье оно,
через которое оно. Но это существо, создавая право, как нечто
свое и для себя, должно нуждаться в праве, должно хранить в себе его мерило и критерий, должно переживать его, как свой необхо­
димый атрибут. Оно должно быть само достойно права и, в то же время, оно должно создавать такое право, которое соответст­
вовало бы его собственному достоинству. А это достоинство права и его субъекта — есть достоинство духа: его содержаний,
его способа жизни, его состояний.
Вот почему здоровое правосознание покоится всецело на чувстве собственного духовного достоинства. Только субъект,
151

знающий или, по крайней мере, чувствующий свое духовное достоинство, может уважать право и, в то же время, создавать такое право, которое не было бы унизительно для человека, не извращало бы способ его жизни, не обслуживало бы его пороч­
ных и гибельных влечений. Право и государство творят форму жизни; а чтобы выбрать достойную форму, необходимо самому
быть живым очагом духовного достоинства.
Это может быть выражено так; человеку, как субъекту права и творцу права, необходимо уважат себя.
Уважать себя, значит признавать свое достоинство; и, притом, именно духовное достоинство; и, признавая, дорожить им, гордиться им и блюсти его в жизни и в делах. Для этого необходимо испытывать самого себя, как благую силу: именно как силу, могущую утверждать и созидать, бороться и одолевать; именно как благую силу, способную отличать добро от зла, выбирать и определять себя к добру. Субъект права имеет основание уважать себя потому, что он есть духовный субъект, т.е. живое средоточие воли к духу и добру, или, что то же, благая
сила; эта живая духовная сила нуждается в праве и творит право, как свою необходимую жизненную форму и потому эта форма должна ограждать достоинство своего творца и выражать его естественное уважение к себе. И, подобно тому, как достоинство индивидуального духа зависит именно от того, чем он живет
(верховная ценность) и как он живет (порядок автономии), так и уважение его к себе должно быть социально самодовлеющим, определяясь всецело его личным предметным опытом. В основе
нормального правосознания лежит предметно обоснованное, но
социально самодовлеющее уважение субъекта к себе, как духов­
ной благой силе. Человек, чтущий в самом себе духовное начало, будет признавать его и дорожить им независимо от того, как относятся к нему другие; и чужое неуважение или даже презре­
ние не поколеблет ни его реального духовного достоинства, ни соответствующего ему чувства уважения к себе.
Чувство собственного духовного достоинства и про­
истекающее из него уважение к себе необходимо и отдельному
гражданину, и народу в целом, и государственной власти, и
армии; оно необходимо и в частной, и в политической, и в международной жизни.
Эго чувство, живущее в душе гражданина, является глу­
бочайшей и вернейшей гарантией того, что поведение его будет в высшем смысле слова предметным, т.е. оно будет соответство­
вать цели и предписаниям права. Сознание того, что «я есмь дух», и наличность воли к духу — заставляет человека ценить право, как необходимую форму духовной жизни, дорожить им и со­
блюдать его предписания. Мало того: чувство собственного ду­
ховного достоинства, само по себе, уже таит в себе живую волю
152

к цели права, т.е. к ограждению и расцвету духовной жизни.
Быть духом и дорожить своею духовностью, значит нуждаться в праве, признавать его и иметь самый сильный и самый чис­
тый мотив, побуждающий к лояльному поведению. Дух есть
цель права; а право есть форма духа и его средство. Именно по­
этому чувство собственного духовного достоинства создает в ду­
ше самый могучий стимул к праву и правопорядку.
Предметным правовым поведением будет такое, кото­
рое соответствует объективной цели права, а потому и его предписаниям. И вот, человек постоянно нуждается в живом мотиве и сильном побуждении, которое заставляло бы его соблюдать предметное поведение, т.е. не уклоняться от цели права. Этот мотив должен быть настолько зрел и силен, чтобы он мог выдерживать всякие искушения, возникающие от дур­
ных, своекорыстных и противо-общественных влечений. Для того, чтобы не поддаваться этим влечениям, их вкрадчивым зовам и лукавым нашептам, человек должен усвоить духовное
измерение жизни и деяний, которое дало бы ему возможность отличать высшее от низшего, достойное от недостойного, безус­
ловное от условного, значительное и священное от пошлого, духовно-необходимое и правое от лично-важного, «нужного» и
«полезного». Он должен, далее, верно осознать цель права, кото­
рая состоит в ограждении и организации жизни, посвященной высшему, достойному, безусловному и значительному*; он должен признать правоту этой цели и ее преимущество перед другими возможными целями; и, вслед за тем, в душе его должна сложиться живая градация жизненных целей, как более ценных и менее ценных и, притом так, чтобы цель права, как
безусловная и общая всем людям и как желанная и для него лично, получила бы предпочтение перед всякою условною и чисто
личною целью. И, если в душе слагается такая градация целей по их силе, то человек приобретает устойчивый стимул для неук­
лонно-правомерного поведения.
Это означает, что предметное поведение в праве покоит­
ся всецело на духовном самосознании человека и на его чувстве
собственного духовного достоинства. Именно на этой основе и только на ней может сложиться тот гражданственный характер, который всегда будет истинным творцом и строителем обще­
ственной и государственной жизни. Только духовно-зрелый человек может быть истинным гражданином и патриотом**; ибо только он живет тем, за что стоит и умереть; только у него есть нечто такое, что действительно стоит любить больше само­
го себя; только он имеет достаточные основания и побуждения
* См. главу пятую.
** См. главу десятую.
153

для того, чтобы добровольно и всеми силами защищать духов­
ную культуру своей родины. Душа гражданина должна быть достаточно сильна в любви к духу и тверда волею для того, чтобы поднять и снести бремя государственной ответственности; ей необходимо и бескорыстное воленаправление, и верность убеж­
дениям, и жизненная неустрашимость. Но такой характер пол­
итического адаманта возможен только на некой безусловной
основе, на основе непоколебимого духовного самосознания и достоинства. Такую основу огромное большинство людей мо­
жет найти только в религии, которая открывает доступ к духу даже самой элементарной душе. Вот почему живая религия всегда была самым могучим и верным источником достойного правосознания; и история человечества не раз показывала, как народ, забывший Бога, разрушал свое государство.
Гражданин, обладающий зрелым духовным самосозна­
нием, осмысливает и освещает все элементы своего субъектив­
но-правового статуса: все свои полномочия, обязанности и запретности*.
Так, он чувствует себя достойным всех необходимых ему полномочий и воспринимает эти полномочия, как средства, необходимые ему для утверждения своей духовной личности.
Он вливает в них энергию своей воли и творит из них живую форму для своего духовного существа. Имущественные полно­
мочия вызывают в нем не жадность, не склонность к аскетиче­
скому отречению, но чувство личной и общественной ответст­
венности и волю к их правовому использованию. Политические полномочия, вводящие его в живую систему государственного властвования, воспринимаются им, как его священные
ности:** — обязанности содействовать словом, голосованием и, где необходимо, принуждением автономному, сверхклассовому и аристократическому устроению своего государства.
Он приемлет, далее, все бремя своих правовых обязан­
ностей, добровольно вменяя себе в долг их исполнение. Чувство собственного достоинства вызывает в нем сознание своей ответ­
ственности, а взаимность обязанностей и полномочий, взаим­
ная связь правовых ячеек*** и солидарность всех в отношении к единому и общему правопорядку**** — вызывают в его душе непреклонную волю и живую готовность к блюдению своих обязанностей. Он вливает в свои правовые обязанности энергию своей воли и питает ими, не за страх, а за совесть, чужие полномочия, поддерживая тем личную правовую форму других
*См. главу седьмую.
**См. главу седьмую.
***См. главы четвертую, пятую и шестую,
****См. главы девятую и двенадцатую.
154

духовных существ. Его имущественные обязанности вызывают в нем не злобу, не зложелательство, не склонность к сутяжниче­
ству, кривотолку или подкупу, но чувство правовой непрелож­
ности, неоспоримости, уважения и ответственности. Политиче­
ские обязанности, вводящие его в живую систему государствен­
ного подчинения, воспринимаются им, как его неотъемлемые
полномочия*: полномочия содействовать имуществом, делом и
жизнью духовному устроению и расцвету своей родины. Так,
налоговая повинность является для него драгоценным правом поддерживать свою родину посильными взносами в ее казну; воинская повинность осмысливается им, как почетное право отстаивать духовную культуру своего народа с оружием в руках и т.д. Гражданин выступает добровольцем государственного
«тягла»: патриотизм является живою творческою силою, а де­
зертирство, и в большом, и в малом, оказывается исключенным.
Наконец, запретность не тяготит душу, исполненную чувством собственного достоинства. Такая душа или соблюдает свои запретности легко и естественно, осязая за ними объектив­
ную и непреложную цель права и унижая себя преступлением.
Или же она, исчерпав все лояльные пути, ведущие к обновлению права, решается на политическое правонарушение во имя идеи права и его цели; но такое правонарушение не только не унижает, но утверждает и углубляет ее духовное достоинство.
Именно уважение к себе, как духу, лежит в основании жизненной борьбы за субъективное право. Чувство собственно­
го достоинства устанавливает в этой борьбе как бы две грани: во-первых, грань, от которой начинается невозможность посту­
паться своими правами, — таковы все права личной свободы; и во-вторых, грань, от которой начинается невозможность наста­
ивать на своих правах, — таковы все «неестественные», неспра­
ведливые полномочия, унизительные для других, а потому унизительные и для самого уполномоченного . Есть права, от которых нельзя отречься, сохраняя уважение к своему духу; но есть права, от которых нельзя не отречься из чувства собствен­
ного достоинства. И лучшие люди не раз засвидетельствовали верность этого — и словом, и делом, и смертью.
Чувство собственного духовного достоинства исключа­
ет вообще все кривые пути жизни. Так, прежде всего, оно не мирится с ложью, свидетельствующею о недостатке уважения к себе, о недостатке мужества и доверия. Говорит ли человек не то, что думает; или делает не то, что говорит; или не делает того, что говорит, подрывая ценность и силу своего изъявления; или же, наконец, молчит, притворяясь, — чувство собственного досто-
* См. главу седьмую.
** См. главу седьмую.
155

инства оказывается неизменно протестующим; ибо человек есть органическое единство духа, души и тела и отречение от этого единства умаляет достоинство духа. Уважение к себе не терпит ни лести, унижающей и льстимого, и льстящего; ни подкупа, извращающего мотивы поведения и разлагающего самую осно­
ву правосознания; ни насилия, отрицающего идею права, как идею духовной автономии; ни беспринципность жизненного
компромисса, граничащего с предательством. Заключение жиз­
ненного или, в частности, политического компромисса есть вообще особое искусство, требующее истинного уважения к себе и истинной преданности предмету. Именно эти два условия устанавливают предел доступности компромисса: нельзя согла­
шаться на средство, исключающее свою цель или роняющее ее достоинство; нельзя делать уступок в области идеи, идеала, убеждений; нельзя измерять свои уступки одним мерилом интереса, хотя бы и обоснованного, хотя бы и общего. Именно чувство собственного духовного достоинства есть та живая сила, которая не позволяет политическому соглашению превратиться в беспринципную сделку корыстных личных интересов. Дело духа не есть благая сила истории, имеющая свои имманентные законы и потому всем, торгующим в политике, грозит разобла­
чение и «разорение».
Чувство собственного духовного достоинства, необхо­
димое индивидуальному гражданину, определяет собою и ду­
ховный уровень народа в целом. Духовная культура каждого народа, в своем развитии и в своем содержании, зависит от того, свойственна его гражданам черта уважения к себе или не свой­
ственна. Национальная духовная культура может возрастать, углубляться и крепнуть на достойных предметных содержаниях только при том условии, если уважение к себе является достоя­
нием не только избранных индивидуумов, непосредственно творящих ее, но и широкой массы народа. Ибо без уважения к себе не может быть веры в свои силы; а без веры в свои силы не может быть настоящего духовно-творческого полета и расцвета.
При этом человеку естественно уважать в себе не только свою личную духовную силу, но и ее национальный характер*. Ему необходимо уважать в себе духовную силу своего народа и уважать свой народ, как великую энергию духа, питающую его
личные силы. Уважение к национальному «мы» есть основа истинного уважения к личному «я».
Национальное самоуважение воспитывается в народе долго и медленно. Оно проникает сначала в души немногих; оно начинается как бы от атома; и лишь на протяжении целых
* См. главу десятую.
156

поколений оно может окрепнуть и сложиться в ту «атмосферу» духовного бытия, от которой каждый новый индивидуум пол­
учает свое воспитание, опору и санкцию. Для того, чтобы создать эту «атмосферу», эту духовную солидарность, эту предметную жизнь, проникнутую взаимной уверенностью, — каждый народ должен выстрадать великий опыт индивидуального и коллек­
тивного самоутверждения и осознать этот опыт. Необходимо, чтобы народу, как живому единству, удалось самоутверж­
дение в духе: чтобы культура его накопила целый пантеон духов­
ных достижений и побед, — личных и объективных, как в рели­
гии и добродетели, так и в искусстве, как в государственном строительстве, так и в войне за родину. Именно в создании этого духовного «пантеона» народ утверждает и формирует свою ро­
дину, творя ее в духовных напряжениях, взлетах и страданиях, приобретая ее победами и любовью*. Народ, лишенный своего духовного «пантеона», не совершил еще национального самоут­
верждения: он не оправдал еще себя перед лицом Божиим; он еще не доказал себе самому своего права на самоуважение; и вследствие этого его чувство собственного духовного достоин­
ства пребывает в незрелом, слабом, проблематическом состоя­
нии: оно может легко поколебаться в час испытаний и увлечь нацию в злосчастные падения.
Еще существеннее, еще глубже необходимо чувство соб­
ственного достоинства для всякой государственной власти. В самой идее «государства» и в самой идее «власти» заложено начало духовного достоинства: ибо достоинство государства определяется его целью, а достоинство власти устанавливается ее призванием и ее общественным рангом. Государственная власть есть именно благая сила** и духовная сила; но именно поэтому ее жизненная успешность определяется ее духовной
правотою и ее благородством. Признать в себе эту духовную правоту и это благородство — значит вообще утвердить свою
власть; для государственной власти — это значит совершить свое духовное самоутверждение. Это самоутверждение государ­
ственной власти не совпадает с духовным самоутверждением отдельных представителей ее: ибо индивидуумы сменяют друг друга и уходят в могилу, а государственная власть соблюдает свое единство и непрерывность. Поэтому ее самоутверждение должно принять форму зрелой и прочной традиции, укоренив­
шейся в правосознании множества индивидуумов; это тради­
ционное волевое и эмоциональное самочувствие должно всту­
пать в душу и заражать собою каждого, кто приобщается публич­
ному полномочию или осуществляет публичную
* См. главу десятую.
** См. главу четырнадцатую.
157

дееспособность. Государственная власть стоит на высоте только там, где прикосновенность к ней вызывает уважение к себе даже и в том, кому в обычной жизни несвойственно уважать себя в достаточной степени. Нельзя властвовать, не уважая в себе
властителя и его достоинство. Самая сущность государствен­
ной власти состоит в том своеобразном духовном импонирова­
нии, вне которого остается неприкрытая физическая сила, тер­
рор и обоюдное унижение. Вот почему уважение к себе входит в самое существо государственной власти: она должна знать и исповедывать перед всеми, — словом и делом, — свое высшее призвание, свою правоту и благородство своего воленаправле- ния. Она должна блюсти свое духовное достоинство, как нацио­
нально-политическую драгоценность, как корень государствен­
ного правосознания и государственного бытия своего народа.
Понятно, что и армия, как сосредоточенное воплощение государственной силы, должна положить чувство собственного достоинства в самую основу своей жизни. Армия, как элемент государственного бытия, есть организованное множество людей, систематически воспитывающих себя к победе и ради нее — к
смерти и к убиению во имя государственной цели. Именно этим определяется ее достоинство и ее трагическая природа. Каждый член армии, каждый воин, независимо от своего высшего или низшего ранга, должен носить в душе сознание государственной цели и ее волевое и эмоциональное приятие. Армия может суще­
ствовать только в ту меру, в какую ее одушевляет государственно­
патриотическое правосознание. Такое правосознание остается всегда волею к государственной цели; а эта воля порождает и готовность к государственному служению. Поэтому служение в армии должно быть проникнуто живым вдохновением государст­
венности. Воин есть гражданин, принявший на себя сосредоточен­
ное бремя гражданского звания и бытия: ибо он является живым воплощением государственной силы, живым орудием государст­
венной воли, органом, связавшим свое дело с вопросом о личной
жизни и смерти. Но живое орудие не оторвано от своей цели; напротив, цель его незримо присутствует в нем и движет его.
Отсюда то высокое достоинство и та высокая ответственность, которые необходимо сопряжены с воинским званием.
Армия невозможна вне идеи достоинства и чувства
чести. Достоинство и его живое восприятие в себе составляют самую сущность солдата: гражданин, утверждая в себе воина, утверждает духовную правоту своего государства и священное значение своей родины; и обратно: только приемля родину — любовью, а государственность — волею, он может воспринять свое истинное достоинство и утвердить его в жизни. Воин, оторвавшийся от государственной цели, становится авантюри­
стом; солдат, лишенный патриотизма, уподобляется безвольно-
158

му орудию казни или профессиональному убийце. Достоинство армии определяется достоинством духа и духовной культуры; воинское звание есть духовное звание и дело воина есть подвиг в духе и во имя духа. Именно поэтому ратная победа остается или эфемерной случайностью или порождением духовного подьема;
и только настоящий духовный подъем может сообщить душе силу, необходимую для практического разрешения основного нравственного противоречия войны* и для обороны родины.
Итак, воину необходимо духовное самоутверждение. Он должен верить в духовную правоту своей родины, своего госу­
дарства и своего жизненного дела. Он должен воспитывать в себе предметную одержимость государственною целью и именно этою предметностью его воли и его жизни определяется его
честь. Меч воина имеет единое назначение: государственное; блюсти верность этому назначению, значит для воина блюсти свою честь и свое звание. Армия, движимая чувством чести, есть реальная опора родины и гарантия ее государственного бытия; армия, утратившая чувство чести, есть сброд насильников, ма­
родеров и убийц.
Воспитывая себя к смерти, воин должен помнить во имя
чего он это делает; сообщая себе способность убивать других, он должен почерпать свой мотив и свою решимость в государст­
венной цели и в воле к ней. Военное воспитание, оторванное от чувства духовного достоинства, есть воспитание к систематиче­
скому и беспринципному убийству; но это уже не воспитание души, а ее нравственное умерщвление и духовное извращение.
Именно поэтому военная подготовка нелепа и гибельна вне
духовного воспитания человека. Техническое умение воина дол­
жно иметь непреступаемую грань в предметно-духовных моти­
вах и побуждениях: внутреннее и внешнее умение убивать, умирая, и умирать, убивая, нуждается не только в формально­
волевой дисциплине, но и в способности мотивировать свое поведение подлинным, предметным отношением к духовным содержаниям и целям. Воин вне духовного самоутверждения есть реальная опасность для своей родины и своего государства.
Армия вне достоинства и чести эфемерна, как воинская сила, но подлинна, как источник государственного разрушения и гибе­
ли. Первая аксиома правосознания формулирует живую основу ее правосознания, ее силы, ее бытия.
Итак, духовное достоинство есть корень всякой истин­
ной жизни, а уважение к себе есть источник государственной
силы и политического здоровья.
Такова первая и основная аксиома правосознания.
* См. мой опыт “Основное нравственное противоречие войны“.
159