_Ильин И.А., О сущности правосознания. Правосознания
 Скачать 0.88 Mb.
|
|
20 человек к человеку есть некая единая и объективная правота, которую можно познать только через внутренний опыт, через подлинное, предметное испытание и раскрытие естественного права. Переживание естественного права присуще каждому че ловеку, но у большинства оно остается смутным, неуверенным и неосознанным «правовым чувством», как бы «инстинктом правоты» или, в лучшем случае, «интуицией правоты». Осознать содержание этого естественного права и раскрыть его значит положить начало зрелому естественному правосознанию; сде лать его предметом воли и оправданного аффекта, т.е. превра тить эту единую и объективную правоту в любимую и желанную цель жизни, — значит развить и осуществить в себе естествен ное правосознание. Именно естественное правосознание, как предметное знание о «самом», «настоящем», едином праве, должно лежать в основании всякого суждения о «праве» и всякого правового и судебного решения, а потому и в основании тех «законов», которые устанавливаются в различных общинах и государствах уполномоченными людьми, под названием «положительного права». Чем развитее, зрелее и глубже естественное правосозна ние, тем совершеннее будет, в таком случае, и «положительное право» и, руководимая им, внешняя жизнь людей; и обратно: смутность, сбивчивость, непредметность и слабость естествен ного правосознания будут создавать «непредметное», т.е. дурное, неверное, несправедливое, несоответствующее своему прообра зу «положительное право». Тогда «право», единое и верное по своей идее, раздваивается и вступает в своеобразное внутреннее разноречие с самим собою: естественное правосознание утвер ждает не то, о чем говорит знание положительного права, и в результате этого душа приобретает два различных правосозна ния, ибо на ряду с естественным, возникает правосознание положительное, не совпадающее с ним по содержанию. Такое раздвоение права, такое разноречие правосознаний свидетель ствует, конечно, о духовной неудаче, постигающей человека: ему не удается — по отсутствию воли или по недостатку умения — осознать содержание естественной правоты и положить его в незыблемое основание всякого суждения о «положительном» праве; но так как умение всегда зависит от сердца, которое любит, и от воли, которая выковывает и воспитывает умение, то вся эта великая духовная неудача в делах правотворчества поко ится на всеобщем, исторически устойчивом очерствении сердца и недостатка воли к правому праву. Отсюда уже ясно, что нормальное правосознание ведет не раздвоенную, а единую и целостную жизнь, и если оно видит перед собою исторически данное раздвоение права, то оно целиком обращается к борьбе за единое, правое право и за 21 восстановление своего внутреннего, предметного, духовного единства. При этом оно, в качестве духовно верного и целостно го отношения души к Праву, не сводится к «сознанию», но живет в виде пробуждаемой сердцем и совестью воли к совершенству, справедливости и праву. Нормальное правосознание знает свой предмет; оно есть знающая воля к праву, признающая его в его объективном значении и обязательности, и признающая его потому, что она признает его цель. Поэтому нормальное право сознание есть, прежде всего, воля к цели права, а потому и воля к праву; а отсюда проистекает для него и необходимость знать право и необходимость жизненно осуществлять его, т. е. бороть ся за право. Только в этом целостном виде правосознание является нормальным правосознанием и становится благород ной и непреклонной силой, питающейся жизнью духа и, в свою очередь, определяющей и воспитывающей его жизнь на земле. Нормальное правосознание можно изобразить как осо бый способ жизни, которым живет душа, предметно и верно переживающая право в его основной идее и в его единичных видоизменениях (институтах). Этот строй душевной жизни есть, конечно, нечто идеальное; однако не в том смысл, чтобы этот «идела» был неосуществим. Напротив, этот способ жизни уже дан в зачатке каждому из людей и от каждого из нас зависит — осознать, развить и упрочить в себе этот зачаток. И в этом самовоспитании обнаруживается теснейшая зависимость между «осознанием» и жизненным «укреплением»: исследова ние нормального правосознания удается только при налично сти творческой воли к цели права, но именно предметное познание этой цели укрепляет жизненную волю к ней. Исследователь, поставивший перед собою эту задачу, вступит неизбежно в борьбу с целым множеством предрассуд ков: релятивистическое воззрение на право будет, может быть, наиболее упорным из них. По-видимому, сами условия создания и существования права благоприятствуют этому предрассудку. В праве, по-види- мому, все относительно. Сознание человека удивительно легко и прочно привыкает к тому, ч то право «обусловлено» временем и местом, интересом и силою, настойчивою волею и слепым случаем. То, что «сейчас» и «здесь» — право, то «завтра» и «здесь», или «сейчас» и «там» — уже не право; запретное сегодня — позво лено завтра, и, может быть, именно в обя занность через месяц; организованный интерес становится силою и провозглашает «справедливым» то, что завтра будет ниспровергнуто «случай ным» стечение обстоятельств. Архивы хранят в себе груды «отживших норм» и целых кодексов, а изворотливый ум, обслу живая минутный интерес, умеет истолковать и приспособить «действующее» право как угодно. Содержание права всегда до 22 статочно «неопределенно» и «условно», а значение его всегда «временно» и «относительно». В этом убеждении выростает и живет современное пра восознание; оно глубоко проникнуто релятивизмом и не знает о себе, что оно может и должно быть иным. Убеждения в том, что право есть нечто «относительное», — и по содержанию своему и по обязательности — возникает незаметно, бессознательно и потому коренится в душах особенно прочно и глубоко: это убеждение идет навстречу своекорыстному и близорукому ин тересу, питается им, и в свою очередь, облуживает его. Возникает порочный жизненный крут: темнота порождает зло, а зло под держивает темноту. «Образованные и необразованные круги народа одинаково не верят в объективную ценность права и не уважают его предписаний; они видят в нем или неприятное стеснение, или, в лучшем случае, — удобное средство для защи ты и нападения. Правосознание сводится к запасу непродуман ных сведений из области положительного права и к умению «пользоваться» ими; а за этим «знанием» и «пользованием» оно укрывает в себе глубочайшие недуги и дефекты, внутреннее вырождение и духовное бессилие. Слепое, корыстное, беспринципное и бессильное право сознание руководит жизнью человечества. И вот, эти-то недуги правосознания — развязали стихию души и подготовили ее духовную неудачу. Жизнь духа требует здесь поистине глубокого пересмот ра и обновления. ГЛАВА ВТОРАЯ. Знание права. Нормальное правосознание отнюдь не сводится к верно му знанию положительного права. Оно вообще не сводится к одному «знанию», но включает в себя все основные функции душевной жизни: и прежде всего — волю и притом именно — духовно воспитанную волю, а затем — и чувство, и воображение, и все культурные и хозяйственные отправления человеческой души. Оно не сводится и к переживанию одного «положитель ного права», но всегда подходит к нему с некоторым высшим, предметным мерилом; наконец, оно не есть пассивное состоя ние, но жизненно активное и творческое. Поэтому одно знание положительного права, верное сознание его, — не гарантирует еще наличности нормального правосознания. И тем не менее, это знание необходимо. Народ, не 23 знающий «законов» своей страны, ведет вне-правовую жизнь или довольствуется самодельными и неустойчивыми зачатка ми права. Люди, не ведающие своих обязанностей, не в состоя нии и блюсти их, не знают их пределов и бессильны против вымогательства «воеводы», ростовщика и грабителя; люди, не знающие своих полномочий, произвольно превышают их, или же трусливо уступают силе; люди, не знающие своих запретно- стей, легко забывают всякий удерж и дисциплину, или оказыва ются обреченными на правовую невменяемость. Незнание по ложительного права ведет неизбежно к произволу сильного и запуганности слабого. Мало того, оно делает невозможною жизнь в праве и по праву. Люди пребывают в состоянии живо тных или вещей, до которых не доходит голос, взывающий о том, что «можно», что «должно» и чего «нельзя», однако им запрещено «отзываться неведением закона»; и, невменяемые, они не могут даже претендовать на унизительную для человека невменяемость. Народу необходимо и достойно знать законы своей страны; это входит в состав правовой жизни. Право говорит на языке сознания и обращается к сознательным существам; оно утверждает и отрицает, оно формулируется и требует — для того, чтобы люди знали, что утверждено и что отринуто, и сознавали формулированное требование. И тот, кому оно «позволяет», «предписывает» и «воспрещает», является субъектом полномо чий, обязанностей и запретностей, т. е. субъектом права. Самая сущность, самая природа права в том, что оно творится созна тельными существами и для сознательных существ, мыслящими субъектами и для мыслящих субъектов. Поэтому нелеп и опасен такой порядок жизни, при котором народу недоступно знание его права: когда, например, среди народа есть неграмотные люди, или когда право начерта но на чуждом языке, или когда текст законов остается недоступ ным для народа*, или же смысл права выражается слишком сложно, запутанно и непонятно. Тогда, в лучшем случае, между народом и правом выдвигается иерархия корыстных посредни ков, взимающих особую дань за «отыскание» правоты и обслу живающих народную темноту в свою пользу; им выгодно затем нить ясное дело, а не уяснить темное, спасти «безнадежное» дело и внести кривду в суд; и под их «опытными» руками толкование закона быстро превращается в профессиональный кривотолк. Так правосознание народа вырождается от невозможности не посредственно принять право в сознание. Нельзя человеку не * Гегель приводит пример с тираном Дионисием, повесившим текст законов так высоко, что его никто не мог прочесть (Hegel, Grundlinien der Philosophie des Rechts, Berlin, 1833, S. 287). 24 быть субъектом права, ибо самая сущность права состоит в том, что оно обращается ко всякому вменяемому человеку, хотя бы уже с одними запретами и предписаниями. И согласно этому, невозможно, чтобы субъектом права была неодушевленная вещь, насекомое или животное, ибо право предполагает способ ность к знанию, разумению и к соответственному управлению собою. Однако, само знание положительного права только тог да стоит на высоте, когда оно предметно. Это означает, что обращающийся к праву должен подходить к нему, видя в нем объективно данное содержание, имеющее свой законченный и определенный смысл; этот смысл, ранее кем-то (законодате лем?) продуманный и облеченный в слова и фразы, должен быть теперь точно выяснен и неискаженно понят. Тому, кто хочет действительно знать положительное право, необходимо понять, что оно, прежде всего, дается ему в готовом, законченном, установленном виде, как особый предмет, со специфическими свойствами и чертами. Этот предмет, как и всякий предмет, требует, чтобы восприятие, внимание и мысль приспособились к нему и научились видеть и понимать его. Это изучение, как и всякое движение к истине, требует того добросовестного и беспристрастного «теоретического» подхода, который характе ризует науку и воспитывается научным преподаванием. Это не значит, однако, что именно ученому и только ему свойственен этот подход. Нет, с одной стороны, возможны ученые юристы, всю жизнь не поднимающиеся к теоретическо му изучению права; они интересуются им лишь в меру и с точки зрения его практического применения и каузальные «запросы жизни» господствуют над их научной деятельностью. Они вос питывают в своих аудиториях умелых, но научно беспринцип ных практикантов, и часто, сами того не сознавая, задерживают рост истинного правосознания в стране. С другой стороны, совестный и беспристрастный подход к выяснению «точного смысла закона» доступен не только «образованному» юристу, но и простому человеку; недостаток общего или юридического образования может помешать ему в осуществлении этого точно го выяснения, отсутствие умения и навыка может затруднить его; но сознание важности и необходимости такого не корыст ного интереса к содержанию права, такого «незаинтересованно го» понимания, такого не-каузального выяснения — может быть свойственно ему в высшей степени. Развитому правосознанию всегда присуща непоколе бимая уверенность в том, что право и закон имеют свое определенное содержание и определенное содержание и что каждый из нас, обращаясь к праву и встречаясь с его связую щими указаниями, имеет, прежде всего, задачу выяснить и 25 неискаженно понять это объективное содержание права. И в этой уверенности люди не заблуждаются. Праву в его зрелом и развитом виде свойственно иметь вид нормы, т. е. тезиса, выраженного в словах и устанавливающего известный порядок внешнего поведения, как имеющий юридическое зна чение (например позволенный, предписанный или воспре щенный)*. Правовая норма предстоит человеческому уму не просто в виде связного грамматического предложения; за ее словами скрывается всегда определенное содержание, из кото рого и видно, что она есть правило поведения, а не описание единичного факта и не формула позитивного закона, говоря щего о том порядке, который осуществляется в действитель ности. Это содержание выражается в правовой норме, как продуманное мыслью определенное, так, что за каждым словом грамматического предложения скрывается логическое поня тие со своим особым содержанием. Правовая норма по само му существу своему сочетает всегда два, более или менее сложных, понятия: предписанного, позволенного или воспре щенного поведения и понятие человеческого субъекта, образ действия которого этим регулируется. Отсюда необходимость предметного логического и нормативного рассмотрения права. Предметное чтение и изучение правовой нормы отправ ляется от признания того, что каждая норма, как логический тезис и как правило поведения, имеет сове объективное содержа ние, заданное к точному и адекватному уразумению. В качестве тезиса, связующего два понятия, правовая норма стоит в ряду смыслов, непосредственно подчиненных закону тождества и закону противоречия и подлежащих поэто му формально-логическому рассмотрению**. Необходимо раскрыть, в ясном и отчетливом перечислении родовых и видо вых признаков каждое понятие, скрытое за словесным текстом нормы; здесь ничто «само собою» не разумеется: необходимо усомниться в верности каждого признака в каждом понятии и беспристрастно проверить разумеемое в нем логическое содер * Я пытался подробно развить и обосновать это воззрение в статье «Поня тия права и силы» — «Вопросы Философии и Психологии», 1910, Книга I. Эта статья была издана в виде отдельной брошюры. ** Под «смыслом» я разумею здесь не «метафизическую силу», и не «абсо лютное достоинство», и не «творческую цель»; но чисто «логическое», тождест венное, отвлеченное (от образа и от акта мысли), непространственное и невременное, нечувственное и необразное содержание, постольку «объектив ное» и «идеальное», специфически постигаемое актом чистого мышления. Целостное выяснение его природы требует, конечно, самостоятельного иссле дования. К сожалению, этим термином иногда злоупотребляют в философской литературе, особенно умы, непривыкшие к дифференцированному мышле нию и стремящиеся построить «систему» на основании единого термина со смутным содержанием. 26 жание*. Эта задача есть логико-анатомическая; комментатор изучает и раскрывает тождественный и неизвестный смысл, объективно скрытый за словами «значащей» (или «значившей» в прошлом) правовой нормы; он теоретически разоблачает смысловое содержание положительного права, не преследуя при этом никакой практической цели. И, чем вернее он остается этой теоретической зажаче, чем более исчерпывающ, последователен и беспристрастен его анализ, тем выше и утонченнее будет уровень право — знания и, соответственно, правотворчества и правосознания в стране. Исследуя все закоулки законов, устанав ливая шаткость терминологии (одно понятие имеет два имени), вскрывая неустойчивость мысли (одно название скрывает за собою два различных смысла), обнаруживает наличность поня тий с неопределенным содержанием, логических пустот и лиш них терминов, воздвигая классификацию юридических поня тий и обнажая смысловые пределы кодекса, — он может быть глубоко уверен в том, что его работа необходима в деле усовер шенствования права и катарсиса правосознания: она создает научную базу для практического толкования и применения права; она вскрывает логические дефекты в формулах положи тельного права; она содействует искоренению корыстного кри- вотолка; она обнажает дефекты правового мышления в стране; она повышает технику правотворчества. * Здесь возникает сложный вопрос: откуда взять материал для этих логи ческих определений? Ведь положительное право очень часто пользуется юри дическими терминами, не определяя их, так, как если бы их значение «само собою » разумелось и было известно каждому. Высокое развитие научной теории и правосознания делает излишним чрезмерное перегружение норм логическими дефинициями: законодатель (но не научный комментатор) может считать, что многие термины уже установлены в науке и усвоены народным правосознанием в их устойчивом и определенном значении. И тем не менее следует признать, что право тем совершеннее в формальном отношении, чем более оно продумано и чем более прямых определений содержится в его нормах; ибо в научной теории всегда остается спорное, а в правосознании — неустойчивое и подверженное влиянию частного интереса. Это не значит, что право должно исчерпывающе предусмотреть и педантически регламентиро вать все единичные детали жизни; нет, здесь всегда будет многое предоставлено на усмотрение правосознания правоприменяющего субъекта. Но то, что сказано и установлено в норме — должно быть раскрыто и фиксировано в ней недвусмысленно. Как бы широко не использовал комментатор сравнительное изучение норм того же самого кодекса, пояснительные документы законодателя, бесспорные данные научной теории и все средства, ведущие к уразумению объективного смысла закона, он всегда будет иметь в остатке известную совокупность неопределяющих терминов, и задача его в том, чтобы открыто разграничить добытый им точный смысл закона от предлагаемого им лично истолкования. Вся сила логического комментирования должна быть направлена на то, чтобы иметь в виду, разуметь и отличать смысл, данный в законе, от всякого добавления, из каких бы благородных соображений оно ни проистекало. 27 Совсем не случайно люди стали облекать правовые правила поведения в форму логических тезисов и записывать их. Дело не только в том, что «verba volant, scripta manent» — слова улетучиваются, записанное остается. Живя совместно, люди обращаются к созданию помысленных правовых тезисов и формул именно для того, чтобы сохранить, повторить и распро странить единожды обретенное «верное» решение спора или конфликта, и закрепить найденный «верный» способ поведения: «пусть будет то же самое во всех одинаковых случаях». Но именно мысль обладает особою способностью фиксировать, закреплять и сохранять свои содержания, доводя их до макси мальной ясности и определенности и сообщая им внутреннюю непротиворечивость: ибо она делает их смыслами и подводит их под законы тождества и противоречия. Только благодаря это му, право с успехом может разрешать такие задачи, как: сохра нение и накопление, уяснение и упрощение правил устрояющих жизнь; дисциплинирование инстинктивных порывов и произ вольных посяганий силою разумной тождественности; посте пенное приучение людей к самоограничению и увеличению бесспорной сферы человеческих отношений; и, наконец, спра ведливое «уравнение» одинакового в жизни людей. Право прини мает форму объективного смысла для того, чтобы внести в общественную жизнь начало разумного, мирного и справедливо го порядка. И тот, кто в качестве последовательного субъективи ста не усматривает в праве объективного смысла и сводит все к более или менее неустойчивым субъективным «конценциям» и «толкованиям», тот отрицает эту миссию права и содействует ее неудаче. К этому логическоу изучению права тесно примыкает предметное изучение нормы, как правила поведения. Понятно, что уразуметь правило можно только после раскрытия его логического смысла, и нередко юридическая лаборатория сли вает оба изучения в одно. Каждая правовая норма устанавливается уполномочен ными субъектами и притом в установленном, предусмотренном порядке, вне которого она не может получить своего значения*. Исследовать правило поведения значит прежде всего найти предметно исчерпывающий ответ на эти два формальные воп роса: кем и в каком (надлежащем) порядке оно установлено. Объективное и убедительное решение этих вопросов чрезвы чайно существенно для правосознания: могут быть нормы, посягающие на звание правовых и на достоинство значащих, *Это относится и к нормам «обычного права», возникающим в тот момент, когда право-применяющий орган формулирует, признает обязательным и применяет простой обычай правового общения. 28 связующих, «действующих» норм без всякого основания. Не всякое «веление внешнего авторитета» способно породить пра вовую норму; возможны произвольные веления и распоряжения, превышающие компетенцию приказывающего или же основан ные на отношении грубой силы (напр., противоправные распо ряжения завоевателя в занятой области). И вот, развитое право сознание умеет всегда разобраться в том, где начинается и где кончается право и где возникает произвол; и, решив этот вопрос, оно всегда умеет сделать надлежащие практические выводы: где надлежит признать и повиноваться, а где надлежит противопо ставить произволу и грубой силе всю мощь правомерного и до героизма последовательного непокорства. И история показыва ет, что такому правосознанию не раз удавалось настоять на своем и победить врага силою духовной правоты. Так знание о праве входит органически в самую сущность правовой жизни. Исследовать правовую норму, как правило поведения, значит, далее, установить исчерпывающее ее содержание. Со держание каждой такой нормы скрывает в себе два критерия для рассмотрения человеческой жизни: первый критерий устанавли вает, какие именно действия и состояния людей имеют вообще правовое значение, т.е. подлежат правовой квалификации или правовому рассмотрению и могут быть «правомерными» и «неправомерными» (в отличие от юридически «индифферент ных», «иррелевантных»); второй критерий устанавливает, в чем именно состоит правовое значение этих действий и состояний. Это правовое значение может быть сведено к тому, что для определенных субъектов устанавливаются определенные пол номочия, обязанности и запретности, указанные в содержании нормы. Итак, каждая норма указывает, какие именно действия и состояния людей, устанавливают для каких именно субъектов, какие именно полномочия, обязанности и запретности. Этим и определяется содержание и объем правила поведения: строго определенным людям, в строго определенных обстоятельст вах — позволяется, предписывается и воспрещается известное, строго определенное поведение. Такое правило нередко сопро вождается санкцией, т.е. указанием на те обязательные, предсто ящие последствия, которые должны постигнуть нарушителя нормы. Исследовать правило поведения, значит найти предмет но исчерпывающий ответ на эти четыре вопроса (или соответ ственно двенадцать вопросов): что, кому, при каких обстоятель ствах и с какой санкцией предписывается, воспрещается и позволяется? Столь тщательный анализ, очевидно, требует научной лаборатории, систематического мышления, методической ра боты; истинное знание и понимание положительного права, как и всякое движение к истине, есть дело в высшей степени трудное 29 и ответственное. Ответственность же ученого юриста требует к себе особенного внимания потому, что в его объективную и беспристрастную работу часто врывается крикливый голос по вседневной борьбы за существование и вплетается тайный шо- пот личного, группового и классового интереса. Посторонние делу мотивы часто силятся увлечь юриста-теоретика на путь угодливого приспособления: рост правосознания заставляет сильного и властвующего искать правовых оснований для своей силы и власти даже там, где заведомо может быть установлена только одна видимость права. В противовес этому юрист-теоре тик обязан помнить, что дело познания, осуществляемое им, должно осуществляться предметно: он не выдумывает, не фан тазирует и не «препарирует», производя «нажимы на законы»; он объективно вскрывает смысл, значение и содержание положи тельного права, обнажая его во всех его достоинствах и недостат ках; он раскрывает не только уже живущие в практике стороны его, но и те, которые оставались доселе под спудом, тая в себе возможность новых конфликтов, недоумений, кривотолков и бед. Он не ждет практических поводов, хотя и умеет использо вать их научно; объективное содержание права дано ему как предмет и тогда, когда кодекс еще не введен в действие. Люди, не верящие в самозаконность и силу чистого теоретического знания, в его духовную ценность и практическую важность, могут, конечно, пренебрегать таким анализом права, считая его проявлением мертвой схоластики; но горе человеку, — и медику и пациенту, — изучающему анатомию лишь в меру «казуаль ных», т.е. случайных запросов жизни... Народное правосознание может стоять на высоте только там, где на высоте стоит юридическая наука. Там, где юриспру денция непредметна и пристрастна, или, еще хуже, невежест венна и продажна, там вырождается самая сердцевина правово го мышления и быстро утрачивается уважение к праву; ученый приближается к типу старого подьячего и от его «научного» крючкотворства быстро меркнет правосознание. В суждениях о праве воцаряются шаткость и злокачественная туманность; в умах все двоится и колеблется; и трудно ждать чего-нибудь от «земли», когда соль ее теряет свою силу. Живой контакт между юридическою наукою и сознани ем масс есть второе условие для развития правосознания. Со держание положительного права должно быть не только «до ступно» народу так, чтобы каждый в каждом случае мог без труда установить свои правовые полномочия, обязанности и запрет- ности; оно должно быть фактически введено в сознание народа, во всей своей определенности и недвусмысленной ясности. Правосознание состоит прежде всего в том, что человек знает о «существовании» положительного права и о своей «связанности» 30 им; и далее, он знает, что смысл этого права един и определенен, неизменяем по личному произволу и случайному интересу; и что содержание его «таково-то». Необходимо, чтобы каждый фактически знал то, что ему по праву «можно», «должно» и «нельзя», чтобы он как бы воочию осязал пределы своего право вого «статуса» в уверенности, что они могут быть изменены праву, но не против права и не в обход его. Понятно также, какое огромное значение имеет попу лярное преподавание права и школьное воспитание правосозна ния в жизни народа. Необходимы общедоступные учебники права; необходимо преподавание законоведения в средних шко лах; необходим обязательный курс правосознания, читаемый в высших учебных заведениях для студентов всех факультетов. Огромное значение могло бы быть присуще кадру разъездных лекторов и консультантов, оплачиваемых от города или от земства, и бесплатных для народа (подобно врачам, ветерина рам и агрономам). Необходимо все сделать, чтобы приблизить право к народу, чтобы укреплять массовое правосознание, чтобы народ понимал, знал и ценил свои законы, чтобы он доброволь но соблюдал свои обязанности и запретности и лояльно пользо вался своими полномочиями. Право должно стать фактором жизни, мерою реального поведения, силою народной души. И вот, если условиться называть объективное содержа ние положительного права его смыслом, а субъективное осоз нанное содержание его — его понятием, то можно будет сказать: положительное правосознание состоит, прежде всего, в том, что человек переживает понятие положительного права адекватно его смыслу. Однако этим оно далеко не исчерпывается. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. |