Прочитав эту книгу, вы овладеете всеми премудростями писательского мастерства, предельно понятно изложенными самым
 Скачать 8 Mb.
|
|
ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ зарешеченная камера, в ней спали мужчина и мальчик, — мне вспомнились другие кадры, на сей раз из «Четырех перьев», где британские солдаты томятся в долгом заключении в Омдурмане. Подавленность не покинула меня и потом, когда мы вышли и под руководством Мохаммеда Али осмотрели немногие местные «до стопримечательности»: большую мечеть, рынок и три полуразру шенных домика с памятными табличками, удостоверяющими, что здесь жили Ленг, Калье и немецкий исследователь Генрих Барт. Ни одного другого туриста мы не заметили. * * * И тут упоминание о «Четырех перьях», подобно упоминанию о «Кра савчике Жесте», должно вызвать приятный трепет в душе у тех, кто видел этот фильм. То, что он основан на реальных событиях — экс педиции Китченера вверх по Нилу с целью отомстить махдистам за поражение, которое они нанесли генералу Гордону, — придает фразе оттенок тревоги. Очевидно, арабское правосудие в сахарской тьмута ракани далеко от милосердного. И вновь звездочка обозначает смысловой или интонационный пере ход. По сути, она говорит: «Ну, хватит о самом Тимбукту. Теперь пора приступить к главной теме истории — ожиданию верблюжьего кара вана и встрече с ним». Расставляя подобные ориентиры в длинной и сложной статье, вы не просто помогаете читателю следовать нужным маршрутом. Вы еще и облегчаете работу самому себе, деля материал на удобоваримые куски и расправляясь с каждым из них по очереди. Благодаря этому все предприятие становится не таким устрашающим, и вы меньше нервничаете. В гостинице «Азалай», где мы, похоже, были единственными по стояльцами, я спросил у Мохаммеда Али, сколько туристов собра лось в Тимбукту' на встречу с верблюжьим караваном. «Шесть, — ответил он. - Вас же шестеро». «Но... — Почему-то мне не хотелось договаривать фразу. Я решил испытать другой подход. — Скажите, что означает слово “азалай”? Почему так называется соляной караван?» «Так назвали этот караван французы, когда организовали его и все верблюды совершали путешествие вместе раз в году, пример но в начале декабря», — объяснил он. «А сейчас?» — спросили сразу несколько человек. 22. ПИСАТЕЛЬСКИЕ РЕШЕНИЯ 259 «Сейчас? После того как Мали стала независимой страной, ее правители разрешили торговцам приводить караваны в Тимбукту в любое удобное им время». Мали получила независимость в I960 г. Мы приехали в Тимбукту на мероприятие, которое не устраивалось вот уже двадцать семь лет. Последнее предложение — маленькая бомбочка посреди рассказа. Но она должна говорить за себя — только факты, пожалуйста, — без лишних комментариев. Я не стал подчеркивать восклицательным знаком необычность известия, которое сообщаю читателям: эта под сказка отравила бы им удовольствие. Доверяйте своему материалу. Моя жена, как и остальные, не слишком удивилась. Мы приняли эту новость с прохладцей — матерые путешественники, уверенные, что так или иначе найдем свой верблюжий караван. Поразило нас разве что бесстыдное пренебрежение канонами правдивой рекла мы. Мохаммед Али ничего не знал о красочных обещаниях брошю ры. Его наняли, чтобы отвести нашу группу на встречу с соляным караваном, и он предупредил нас, что утром мы отправимся его искать и проведем ночь в Сахаре. Начало декабря, добавил он, - это обычное время прибытия первых караванов. А про шатер вождя он даже не обмолвился. Еще ряд тщательно подобранных слов: «матерые», «каноны», «бес стыдное», «красочные». Яркие и точные, они все же достаточно корот ки и не слишком вычурны. Но лучше всего то, что читатели вряд ли ожидают их встретить, а потому будут им особенно рады. Упоминание о шатре вождя, отсылающее к рекламному проспекту, — очередная мини-шуточка. Броская фраза в конце абзаца как бы подталкивает читателя к следующему абзацу и не дает ему заскучать. Утром моя жена — глас разума вдали от цивилизации — сказала, что не поедет в Сахару, если нам не выделят хотя бы два автомобиля. Поэтому у меня отлегло от сердца, когда я увидел перед гостиницей два ожидающих нас внедорожника. Переднюю шину одного из них накачивал велосипедным насосом мальчишка из обслуги. На заднее сиденье первого внедорожника втиснулись четверо из нас, а Мохам мед Али сел впереди, рядом с водителем. Во втором разместились двое оставшихся членов группы и еще два подростка, которых от рекомендовали как «учеников». Никто не объяснил, чему они учатся. 260 ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ Еще один выразительный факт, не требующий приукрашиваний, — накачка шины — и еще одна маленькая шутка в конце. Мы отправились прямиком в Сахару. Она походила на бурое одеяло без конца и края, а также без всяких признаков дороги; ближайшим крупным городом был Алжир. В этот момент я почув ствовал, что и впрямь могу вот-вот исчезнуть; какой-то голос внутри меня тихонько сказал: «Это безумие. Ну зачем ты сюда забрался?» Но я знал, зачем: ради удовлетворения любопытства, проснувшего ся во мне еще при первом чтении книг, написанных влюбленными в пустыню одиночками вроде англичан Чарльза Даути, сэра Ричар да Бертона, Томаса Лоуренса и Уилфреда Тезигера, который жил среди бедуинов. Я часто гадал, каково это — вести столь суровое существование. Чем привлекало оно этих британских чудаков? Опять нащупывание «резонанса». Называя имена Даути и его сооте чественников, я напоминаю, что пустыня не только многократно за печатлена в прекрасных фильмах, но и многократно описана в пре красных книгах. Они тоже входят в тот эмоциональный багаж, который я взял с собой и о котором считаю своим долгом сообщить читателю. Следующая фраза откликается на вопрос, заданный в конце пре дыдущего абзаца: Теперь я начинал это понимать. Когда мы катили по песку, Мо хаммед Али время от времени показывал водителю жестами: здесь чуть правее, тут чуть левее. Мы спросили, как он узнаёт, куда ехать. Он ответил, что ориентируется по барханам. Однако все барханы выглядели совершенно одинаково. Мы спросили, сколько нам при дется ездить, чтобы найти соляной караван. Мохаммед Али сказал, что надеется уложиться часа в три-четыре. Мы ехали и ехали. На мой взгляд, привыкший к разнообразию видимых объектов, смотреть было практически не на что. Но спустя некоторое время эта почти абсолютная пустота сама по себе превратилась в объ ект — и в этом был сокровенный смысл пустыни. Я попытался пере варить свое открытие. Это убаюкало меня, примирив с пугающей действительностью, и я совсем забыл, почему мы здесь очутились. Внезапно водитель резко свернул влево и остановился. «Верблю ды», — сказал он. Я напряг свое городское зрение и не увидел ров ным счетом ничего. Потом пятнышко далеко вдали обрело чет кость — караван из сорока верблюдов двигался к Тимбукту медлен- 22. ПИСАТЕЛЬСКИЕ РЕШЕНИЯ 261 ным, размеренным шагом, как ходят верблюжьи караваны уже не одну тысячу лет. Этот вез соль из копей Тауденни, что в двадца ти днях пути к северу. Мы подъехали к ним примерно на сотню ярдов; ближе нельзя, объяснил Мохаммед Али, потому что верблю ды — нервные животные и легко пугаются, если увидят что-нибудь «странное» (а мы, безусловно, относились к этой категории). Он сказал, что для разгрузки соли верблюдов всегда загоняют в Тим букту ночью, когда на улицах нет людей. Вот вам и «торжественное вступление»! Это было поразительное зрелище, гораздо более эффектное, чем любое специально организованное шествие. Караван выглядел оди ноким, как одинок всякий караван, пересекающий Сахару. Верблю ды шли друг за другом, мерно покачиваясь, и их почти синхронные движения напомнили мне нью-йоркский кордебалет «Рокетте». По бокам у каждого висели две соляные плиты. Соль смахивала на грязно-белый мрамор. Позже, на рынке в Тимбукту, я измерил эти плиты — длиной они три с половиной фута, высотой полтора, а толщиной три четверти дюйма. Видимо, эти размеры определя ются максимальным весом, который способен выдержать верблюд. Мы сидели на песке и смотрели на караван, пока последний дву горбый носильщик не исчез за барханом. Здесь идет уже чистый нарратив — одно повествовательное пред ложение за другим. Труднее всего мне было написать об «одиночестве» каравана — это для меня чересчур поэтично. И все же в конце концов я решил, что мне необходима эта фраза, и вставил ее скрепя сердце. К этому времени уже наступил полдень, и солнце жарило вовсю. Мы снова забрались во внедорожники и ехали в глубь пустыни до тех пор, пока Мохаммед Али не нашел дерево, отбрасывающее тень, где могли бы разместиться пять ньюйоркцев и мэрилендская вдова. Там мы просидели до четырех часов — жевали походный ланч, гла зели на раскаленные пески вокруг, дремали и периодически пере таскивали свои одеяла вслед за тенью. Оба наших шофера провели сиесту несколько иначе: они возились с двигателем одного из авто мобилей и, похоже, разобрали его чуть ли не полностью. Откуда ни возьмись появился кочевник и спросил, нет ли у нас хинина. Затем таким же образом появился еще один и присел поговорить. Позже мы увидели двоих мужчин, идущих к нам по пустыне, а за ними... неужели наш первый мираж? За ними был другой соляной караван, 262 ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ на сей раз в пятьдесят верблюдов — их очертания четко вырисовы вались на фоне неба. Заметив нас бог весть из какой дали, эти двое оставили свой караван, чтобы перемолвиться с нами словечком. Один из них был старик, ужасно смешливый. Они сели рядом с Мо хаммедом Али, чтобы услышать от него последние новости из Тимбукту. Самой трудной здесь была фраза про шоферов, чинивших двигатель. Я хотел, чтобы она получилась такой же простой, как все остальные, однако с маленьким сюрпризом — с толикой юмора. Если не считать этого, моей целью на данном этапе было рассказать остаток истории без всяких ухищрений: Четыре часа пролетели в один миг, словно мы вдруг перепрыг нули в другой часовой пояс — сахарское время, — и под вечер, когда зной начал спадать, все вновь расселись по автомобилям. К моему удивлению, оба они беспрепятственно завелись, и мы по ехали в то место, где, по словам Мохаммеда Али, находился наш «лагерь». В воображении я рисовал себе если не шатер вождя, то, по крайней мере, хоть какую-то палатку — что-нибудь, заслужива ющее название лагеря. Но когда мы наконец остановились, вокруг были точно такие же просторы, как те, по которым мы ехали весь день. Впрочем, здесь росло одно небольшое дерево. Под ним съежи лись несколько бедуинок в черных чадрах, скрывающих лица, и Мо хаммед Али высадил нас на песок рядом с ними. При виде белых незнакомцев, свалившихся как снег на голову, женщины съежились еще больше. Они сбились в такую тесную кучку, что походили на скульптурную группу. Очевидно, Мохаммед Али сделал остановку у этого дерева, решив угостить своих туристов первой попавшейся порцией «местного колорита», и рассчитывал, что дальше мы сами о себе позаботимся. Нам оставалось только сидеть и стараться выглядеть приветливо. Но мы чувствовали себя непрошеными гостями, и со стороны это наверняка было заметно. Только по прошествии некоторого времени скульптурная группа распалась, превратившись в четырех женщин, троих детей и двух голых младенцев. Мохаммед Али куда-то сгинул: возможно, он не хотел якшаться с бедуинами, поскольку, будучи туарегом, считал их отбросами пустынного общества. Тем не менее, ситуация разрешилась именно благодаря бедуин кам. Одна из женщин, открыв лицо и подарив нам улыбку кино 22. ПИСАТЕЛЬСКИЕ РЕШЕНИЯ 263 звезды — белые зубы и сверкающие черные глаза на прекрасном лице, — порылась в своих вещах, достала одеяло и соломенную подстилку и протянула их нам. По книгам я помнил, что в пустыне не бывает непрошеных гостей — любая встреча в каком-то смысле предвидится. Вскоре из-за барханов появились и два бедуина муж ского пола; теперь мы поняли, что это семья, состоящая из двоих мужчин с парой жен на каждого и их разнокалиберных детей. Стар ший из бедуинов, кочевник с суровыми, но приятными чертами лица, поздоровался с обеими своими женами, легонько похлопав их по голове — это смахивало на благословение, — а затем присел не далеко от меня. Одна из бедуинок подала ему ужин — просяную кашу в горшочке. Он немедленно предложил ее мне. Я отказался, но это предложение глубоко меня тронуло. Пока он ел, мы хранили дружелюбное молчание. Подошли дети — познакомиться. Солнце скрылось за горизонтом, и над Сахарой всплыла полная луна. Тем временем наши шоферы расстелили около автомобилей одеяла и разожгли костер из собранного в пустыне хвороста. Рас положившись на одеялах поудобнее, мы наблюдали, как зажигают ся над пустыней звезды; потом, поужинав курицей, стали готовить ся ко сну. С вечерним туалетом обошлись по-походному — барханов хватило на всех. Нас заранее предупредили, что ночи в Сахаре холодные, и мы запаслись свитерами. Я натянул свой, закутался в одеяло и, хотя лежать на песке все равно было жестковато, благо получно уснул в поразительной тишине. Но часом позже проснул ся от не менее поразительного шума: это бедуины привели на ноч лег стадо коз и верблюдов. Потом все снова стихло. Утром я обнаружил рядом со своим одеялом отпечатки лап. Мохаммед Али сказал, что это следы шакала — он приходил подо брать куриные косточки, которых, как я помнил, осталось немало. Но я не слышал ни звука, поскольку был очень занят: мне снилось, что я Лоуренс Аравийский. [Конец] Очень важно решить, где закончить рассказ. Часто сама история подсказывает вам, где подвести черту. Поначалу я думал, что оконча ние этой статьи будет другим. Поскольку целью нашего путешествия было встретить соляной караван, я предполагал завершить весь древ ний торговый цикл, описав, как мы вернулись в Тимбукту, чтобы про следить за разгрузкой соли и ее продажей на рынке. Но чем ближе я подбирался к этой заключительной части, тем меньше мне хотелось 264 ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ ее сочинять. Она маячила впереди тяжкой обузой, не нужной ни мне, ни читателю. И вдруг я сообразил, что вовсе не обязан отчитываться об этой по ездке целиком. Я никому не обещал реконструировать каждый свой шаг. Подлинной кульминацией истории была отнюдь не встреча с со ляным караваном, а встреча с извечным гостеприимством обитателей Сахары. Не много минут в моей жизни могли сравниться с той, когда семья кочевников, лишенная почти всякого имущества, предложила разделить с нею ужин. Трудно было бы найти другой эпизод, в котором так явно выразилось бы то, на поиски чего я приехал в такую даль, то, о чем писали все упомянутые мной знаменитые англичане, — благо родство людей, ведущих упорную борьбу за выживание в суровых условиях пустыни. Когда вы получаете от своего материала такую подсказку — когда ваша история говорит вам, что она закончена независимо от того, что случилось потом, — ищите ближайшую дверь. В этот раз я вышел быстро, проверив напоследок, не нарушено ли единство тона — остал ся ли автор и проводник в одном лице тем же самым человеком, ко торый начинал рассказ. Шутливая отсылка к Лоуренсу сохраняет эту маску, замыкает ряд ассоциаций и приводит все путешествие к логи ческому концу. Осознать, что я могу просто поставить точку, было чудесно — не только потому, что я завершил свой труд и собрал кар тинку-головоломку, но и потому, что окончание выглядело правиль ным. Я принял верное решение. Под занавес я хотел бы упомянуть еще об одном решении. Оно связано с тем, что автору нон-фикшн необходимо призывать на по мощь свою личную удачу. Сам я часто использую заклинание, которое звучит так: «Садись в самолет». Два из наиболее ярких моментов в своей жизни я пережил благодаря тому, что сел в самолет в период работы над книгой «Митчелл и Рафф». Сначала я присоединился к музыкантам Уилли Раффу и Дуайку Митчеллу, когда они отправи лись знакомить Китай с джазом в Шанхайской консерватории. Годом позже я полетел с Раффом в Венецию послушать, как он исполняет мелодии григорианских песнопений на своей валторне в церкви Св. Марка ночью, когда там никого нет, ради изучения акустики, сти мулировавшей развитие венецианской музыкальной школы. В обоих случаях у Раффа не было уверенности, что ему позволят играть; решив составить ему компанию, я мог зря потратить время и деньги. Но я все- 22. ПИСАТЕЛЬСКИЕ РЕШЕНИЯ 265 таки сел в самолет, и в результате на свет появились две длинные и, возможно, мои лучшие статьи — изначально они были напечатаны в The New Yorker. Я полетел в Тимбукту искать верблюжий караван, который запросто мог и не материализоваться, а в другой раз полетел в Брейдентон на весенние сборы, не зная, что меня ждет — радушный прием или просьба не мешать. Моя книга «Писать, чтобы учиться» (Writing to Learn) родилась благодаря одному телефонному звонку от незнакомца. Он подсказал мне интересную педагогическую идею, и ради ее развития я полетел в Миннесоту. Самолеты помогали мне добраться до необычных историй, разбро санных по всему свету и по всей Америке, — и помогают до сих пор. Это не значит, что я отправляюсь в аэропорт без всякого волнения. Я волнуюсь всегда — без этого нельзя (легкое беспокойство придает работе остроту). Но риск неизменно окупается сторицей. Если вы пишете нон-фикшн, не бойтесь садиться в самолет. При смотрев для себя интересную тему, начинайте охоту за материалом, даже если он прячется в соседнем округе, соседнем штате или сосед ней стране. Сам он к вам не придет. Решите, что вы хотите сделать. Потом решитесь это сделать. И сде лайте. 23 Как писать семейную историю и мемуары Одна из самых грустных фраз, которые мне приходилось слышать, звучит так: «Как жалко, что я не успел спросить об этом у матери!» Или у отца. Или у бабушки. Каждый, у кого есть дети, не раз замечал, что его жизнь почему-то не кажется им такой уж интересной. Только с возрастом и появлением собственных детей у них вдруг возникает желание побольше узнать о своем наследии, покопаться в залежах семейных легенд и преданий. «Что именно рассказывал отец о при езде в Америку?» «Где именно на Среднем Западе была ферма, на ко торой выросла моя мать?» Писатели — хранители памяти, и многим хочется оставить после себя какие-нибудь письменные свидетельства о своей жизни и о семье, в которой они родились. Для подобных свидетельств существуют раз ные формы. Это могут быть мемуары классического типа — тщатель но продуманное литературное сочинение — или вольно изложенная семейная история, знакомящая ваших детей и внуков с их генеалоги ческим древом. Это может быть и устный рассказ, записанный вами на магнитофон в беседе со старшим родственником, уже неспособным 23. КАК ПИСАТЬ СЕМЕЙНУЮ ИСТОРИЮ И МЕМУАРЫ 267 взяться за перо в связи с болезнью или преклонным возрастом. Воз можна и любая другая форма, которая придется вам по вкусу, — на пример, гибрид истории и воспоминаний. Но как бы то ни было, это важная разновидность письменного документа. Очень уж часто па мять о прошлом умирает вместе с ее носителем, и очень уж быстро время утекает у нас сквозь пальцы. Мой отец, предприниматель, начисто лишенный литературных амбиций, написал в старости целых две семейные истории. Это было прекрасное занятие для человека, плохо умеющего себя развлекать. Сидя в любимом кресле зеленой кожи, в квартире высоко над Парк- авеню, он записал историю своих предков — Зинсеров и Шарманнов — начиная с их жизни в Германии XIX в. Потом он записал историю се мейной фирмы по производству шеллака, находящейся на Западной Пятьдесят девятой улице и основанной его дедом в 1849 г. Отец писал карандашом в блокноте линованной бумаги, сразу набело — даже по окончании этой работы он не внес в свои записи ни единой поправки. Что бы он ни делал, у него никогда не хватало терпения на то, чтобы перепроверить сделанное или просто слегка притормозить. На поле для гольфа он подходил к мячу, уже успев издалека оценить ситуацию, выбирал из сумки нужную клюшку и наносил удар, практически не за медляя шага. Когда отец закончил свой труд, он велел перепечатать обе истории, размножить их на копировальном аппарате и переплести. Потом роз дал по экземпляру в пластиковой обложке трем своим дочерям, их мужьям, мне, моей жене и пятнадцати внукам, хотя еще не все из них умели читать. Мне нравится, что каждый получил свой собственный экземпляр — этим подчеркивалось, что как участники семейной саги мы полностью равноправны. Я понятия не имею, сколько его внуков заглядывали в эти истории. Но я уверен, что такие нашлись, и с удо вольствием думаю о том, что сейчас все эти пятнадцать книжек при прятаны где-нибудь в их домах, разбросанных по всей стране от Мэна до Калифорнии, и дожидаются там следующего поколения. Труд моего отца кажется мне идеальным образчиком семейной истории как таковой, без всяких претензий на большее; мысль опу бликовать его просто не приходила отцу в голову. Писать можно по многим причинам и вовсе не только ради того, чтобы напечататься. Это занятие — мощное орудие поиска, и один из его плюсов состоит в том, что оно помогает вам примириться с повестью вашей жизни. |