Прочитав эту книгу, вы овладеете всеми премудростями писательского мастерства, предельно понятно изложенными самым
 Скачать 8 Mb.
|
|
ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ Могу назвать и другой резон: порой пишут', чтобы одолеть черную по лосу, справиться с какой-нибудь житейской напастью — хандрой, бо лезнью, губительной привязанностью, неудачей, разочарованием, потерей близкого человека — и обрести покой и утешение. Ценность отцовских сочинений в моих глазах росла постепенно. Поначалу, боюсь, я не проявлял в их отношении должного великоду шия; видимо, мне претила легкость, с которой он отнесся к процессу, столь мучительному для меня самого. Но с годами я все чаще обра щаюсь к ним, чтобы напомнить себе о давно утерянных родичах или проверить давно забытый факт, касающийся географии Нью-Йорка, и с каждым разом испытываю все большее восхищение. Пожалуй, вся штука тут в голосе. Не будучи писателем, мой отец никогда не старался «отыскать свой стиль». Он просто писал так, как говорил, и теперь, читая его тетради, я слышу его живую речь и его шутки, его идиомы и любимые словечки, среди которых многие зву чат эхом его университетских лет, то есть самого начала XX в. А еще я слышу его прямоту. Он не видел в кровных узах повода для санти ментов, и я улыбаюсь, когда он сурово называет дядю X «весьма за урядной личностью» или говорит, что из кузена Y «так и не вышло ничего путного». Помните это, когда пишете свою собственную семейную историю. Не старайтесь быть «писателем». Теперь я понимаю, что отец писал гораздо естественнее, чем я сам со своей бесконечной мелочной воз ней и переживаниями из-за пустяков. Будьте собой, и ваши читатели пойдут за вами куда угодно. Попробуйте ваять литературный шедевр, и они разбегутся в мгновение ока. Ваш продукт — это вы. Центральное взаимодействие в мемуарах и персональной истории — это взаимо действие между вами с одной стороны и вашими чувствами и пере живаниями с другой. В своей семейной истории отец не увиливал от разговора о главной травме его детства — внезапном расторжении брака между родителя ми, когда он и его брат Рудольф были еще маленькими. Их дед по материнской линии, немецкий иммигрант Г. Б. Шарманн, добился жизненного успеха исключительно своими силами: в 1849 г., в пору калифорнийской золотой лихорадки, он приехал на Запад в крытой телеге, потеряв по дороге мать и сестру Моя бабка Фрида Шарманн унаследовала от него отчаянную гордость и честолюбие; выходя за Уильяма Зинсера, многообещающего юношу из круга своих немецко- 23. КАК ПИСАТЬ СЕМЕЙНУЮ ИСТОРИЮ И МЕМУАРЫ 269 американских друзей, она видела в нем ответ на свои культурные устремления. Ей казалось, что они будут регулярно ходить в оперу и на концерты, а по свободным дням устраивать музыкальные вечеринки. Однако ее многообещающий муж, как выяснилось, вовсе не мечтал ни о чем подобном. Дом для него был местом, где приятно подремать в кресле после сытного ужина. Каким страшным ударом стала его апатичность для Фриды Зинсер, я легко могу судить по ее более поздним годам, когда она не вылезала из Карнеги-холла, играла на фортепиано Бетховена и Брамса, путеше ствовала по Европе и учила иностранные языки, постоянно упрекая моего отца и его сестер в том, что они уделяют слишком мало вре мени культурному самосовершенствованию. Решимость воплотить в жизнь надежды, которых не оправдал ее брак, осталась с ней до конца. Но у нее была немецкая манера пилить окружающих, и она умерла в одиночестве на восемьдесят втором году, оттолкнув от себя всех, кто был ей близок. Однажды, много лет назад, я написал о ней в мемуарах, вошедших в книгу под названием «Пять историй детства» (Five Boyhoods). Опи сывая бабушку такой, какой я ее знал, я восхищался силой ее харак тера, но вместе с тем признавал, что человеком она была тяжелым. После выхода книги моя мать встала на защиту свекрови, хотя и сама в прошлом уживалась с ней не без труда. «На самом деле бабушка была очень робкая, — заявила она, — и ей хотелось, чтобы ее любили». Может, и так; наверное, правда лежит где-то посередине между моей версией и версией матери. Но для меня бабушка была такой. Это та правда, которую я помню, — ее я и записал. Сочинители мемуаров часто задают мне вопрос: должен ли я писать с точки зрения ребенка, каким был когда-то, или со своей нынешней, «взрослой» позиции? По-моему, самые сильные мемуары — те, что со храняют единство вспоминаемого времени и места, книги вроде «Взрос ления» Рассела Бейкера, или «Кеба у дверей» Виктора Притчетта, или «Дороги из Курейна» (The Road from Coorain) Джилл Kep Конуэй, в ко торых авторы рассказывают, что значит быть ребенком или подростком в мире взрослых, занятых трудной борьбой с житейскими невзгодами. Но если вы предпочитаете другой путь — писать о своих молодых годах с точки зрения человека постарше, уже многое пережившего и повидавшего, — ваши мемуары тоже получатся по-своему цельными. Хороший пример — «Поэты в юности» (Poets in Their Youth), где Эйлин 270 ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ Симпсон вспоминает о годах, прожитых ею с первым мужем, Джоном Беррименом, и о его знаменитых друзьях-поэтах, обуянных жаждой к саморазрушению, в том числе о Роберте Лоуэлле и Делморе Шварце, чьей одержимости она, тогда еще совсем молодая, не способна была понять. Повзрослев, она стала писательницей и практикующим пси хотерапевтом, вернулась в мемуарах к той давней поре и использова ла свои медицинские знания, чтобы создать бесценный портрет круп нейшей школы американской поэзии. Но это два разных вида мему аров. Выбирайте тот, что вам по душе. Из семейной истории, написанной отцом, я извлек кое-какие по дробности о браке его матери, еще неизвестные мне в то время, когда я писал свои собственные мемуары. Теперь, в свете этих фактов, я мо гу понять разочарование, превратившее ее в ту женщину, которую я знал, и, если бы сегодня мне позволили совершить вторую попытку запечатления нашей семейной саги, я не пожалел бы сил, чтобы про никнуть в суть этих немецких переживаний и эмоциональных бурь (семья моей матери, состоящая из новоанглийских янки Джойсов и Ноултонов, сумела пройти по жизни без душераздирающих мело драм). А еще я не пожалел бы сил на то, чтобы выразить свою печаль по поводу огромной лакуны, зияющей в самом центре отцовской истории. В обоих ее вариантах он почти не упоминает о своем соб ственном отце и не проявляет к нему ровно никакого снисхождения; все сочувствие достается брошенной этим негодяем женщине с ее непоколебимым упорством. Тем не менее, некоторые из самых привлекательных отцовских качеств — обаяние, чувство юмора, покладистость, глаза чистейшей синевы — явно передались ему по зинсеровской линии, а не от склон ных к раздумьям кареглазых Шарманнов. Я всегда жалел, что так мало знаю о покинувшем нас деде. Стоило мне спросить о нем отца, как он менял тему разговора, словно ему нечего было сказать. Когда пишете свою семейную историю, будьте милосердны и записывайте все, что может быть интересно вашим детям и внукам. Это приводит мне на память второй вопрос, который часто задают авторы мемуаров: как насчет неприкосновенности личной жизни тех, о ком я пишу? Должен ли я умалчивать о вещах, которые могли бы обидеть или огорчить моих родственников? Что подумает моя сестра? Не беспокойтесь об этом заранее. Ваша первая задача состоит в том, чтобы записать вашу историю так, как вы ее помните — сейчас. Не огля 23. КАК ПИСАТЬ СЕМЕЙНУЮ ИСТОРИЮ И МЕМУАРЫ 271 дывайтесь через плечо, проверяя, кто из родичей за вами следит. Ска жите все, что хотите сказать, честно и откровенно, и закончите дело, которое начали. А уж потом думайте, кого вы могли задеть. Если вы писали семейную историю только для членов семьи, то нет ни юри дической, ни этической необходимости показывать ее кому-то еще. Но если вы имели в виду более широкую аудиторию — собирались разослать свое сочинение друзьям или, тем паче, отнести его в изда тельство, — тогда есть резон показать вашим родственникам страницы, на которых они упомянуты. Это простая вежливость: мало кто любит неожиданно натыкаться на свое имя в книге. Вдобавок они могут по просить вас убрать какие-нибудь пассажи (на что вы, впрочем, може те и не согласиться). В конечном счете, это ваша история — ведь это вы ее написали. Если сестре не нравятся ваши мемуары, пусть напишет свои, и они будут иметь не меньшую ценность: ни у кого нет монополии на общее прошлое. Кто-то из родственников будет недоволен тем, как вы изо бразили свою семью, особенно если ее портрет в отдельных отноше ниях окажется не слишком привлекательным. Но я верю, что на каком- то глубинном уровне большинству людей хочется, чтобы от их стараний построить счастливую семейную жизнь остались письменные свиде тельства, даже если эти старания были не очень-то продуктивными, и они будут искренне благодарны вам за ваш труд — конечно, при ус ловии, что вы работали честно и не исходили из ложных мотивов. Каковы же эти ложные мотивы? Давайте вернемся в 1990-е, в пору повального увлечения мемуарами. До той поры мемуаристы опускали завесу над своими наиболее постыдными мыслями и поступками; в этом жанре действовали некие общепринятые условности. Потом наступил расцвет ток-шоу, и обо всякой стыдливости позабыли на прочь. Вдруг оказалось, что даже самый позорный житейский эпизод, даже самая отвратительная семейная склока годятся для того, чтобы посмаковать их в журнальной статье или на кабельном телевидении в угоду досужей публике. В результате на нас обрушилась лавина мемуаров, имеющих разве что терапевтическое значение; их авторы откровенничали напропалую, упиваясь жалостью к самим себе и сви репо кляня всех, кто причинил им хоть самомалейший вред. На смену литературе пришло нытье. Но сегодня этих книг уже никто не помнит — читатели слезам не верят. Не пишите мемуары ради того, чтобы отомстить за старые 272 ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ обиды и свести старые счеты; избавляйтесь от своего раздражения другими способами. Те мемуары 90-х, которые мы читаем и сейчас, проникнуты любовью и великодушием, — это «Клуб лжецов» Мэри Карр, «Прах Анджелы» Фрэнка Маккорта, «Жизнь этого парня» (This Boy’s Life) Тобиаса Вулфа и «Пьяная жизнь» Пита Хэмилла. Хотя детство этих писателей было далеко не безоблачным, они так же строги по отношению к себе тогдашним, как и по отношению к окружавшим их взрослым. Мы не жертвы, словно бы говорят они. Мы родились среди грешных людей, и теперь нам вовсе не обязательно кого-то ненавидеть, чтобы жить дальше. Для них работа над мемуарами стала целительной. Она может принести исцеление и вам. Если вы отнесетесь гуманно и к себе самому, и к тем, кого встретили на своем жизненном пути, — пусть даже эти встречи были очень болезненны для одной или для обеих сторон, — читатели не останутся равнодушными к вашей по вести. Теперь мы подходим к самому трудному: как организовать эту пу гающую работу? Многих парализует уже сам масштаб задуманного предприятия. Что включить в свои мемуары, а что оставить за кадром? С чего начать и где остановиться? Какую форму придать своей исто рии? Прошлое подавляет нас своей грандиозностью, и кажется не мыслимым внести в это нагромождение разномастных фрагментов хоть какой-нибудь порядок. Из-за этой растерянности люди, взявши еся за сочинение мемуаров, часто застревают на полпути на целые годы, а то и навсегда. Что здесь можно сделать? Вы должны поставить себе ряд сознательных ограничений. К при меру, прежде чем записывать семейную историю, надо выбрать толь ко одну из ветвей вашего рода. Семья - сложный организм, тем более если вы прослеживаете ее развитие на протяжении нескольких по колений. Выберите для себя материнскую линию или отцовскую, но не обе сразу. К оставшейся вы сможете вернуться потом, взяв ее в ка честве отдельной темы. Помните, что вы главный герой своих мемуаров — так сказать, гид в этом путешествии. Вам следует наметить маршрут для всего повест вования и в дальнейшем не отклоняться от него ни на шаг. Это значит, что в ваши мемуары не попадут многие люди, которым там не место, — например, ваши двоюродные братья и сестры. 23. КАК ПИСАТЬ СЕМЕЙНУЮ ИСТОРИЮ И МЕМУАРЫ 273 Одна из моих студенток с курса мемуаристики хотела написать о доме в Мичигане, где она выросла. Мать у нее умерла, дом продали, и она, ее отец и десять братьев и сестер должны были собраться в этом доме, чтобы очистить его перед въездом новых жильцов. Она полага ла, что, написав об этой встрече, лучше поймет свое детство, прове денное в большой католической семье. Я согласился — основа для мемуаров была замечательная — и спросил, как именно она думает действовать. Она сказала, что для начала хочет побеседовать с отцом и всеми своими братьями и сестрами по очереди: это поможет ей выяснить, что они помнят о родном доме. Я спросил, чью историю она хочет написать — их или свою? Конечно, свою, ответила она. В таком случае, сказал я, брать интервью у всех ближайших родственников — это поч ти напрасная трата времени и сил. Только тут перед ней стал поти хоньку вырисовываться истинный облик ее будущей истории и она принялась мысленно готовиться к решающей встрече с этим домом, полным воспоминаний. Я сэкономил ей сотни часов, которые она со биралась потратить на интервью, их расшифровку, переписывание и попытки втиснуть полученный материал в мемуары, где он был бы ни к селу ни к городу. Это ваша история, поэтому вам надо беседовать л и ть с теми членами семьи, кто способен проникнуть в суть описы ваемых вами событий или вспомнить эпизод, объясняющий загадку, которую вы не можете разрешить самостоятельно. А вот другая история, происшедшая на другом курсе. Молодая еврейка по имени Хелен Блатт очень хотела написать о приключениях своего отца, пережившего холокост. Один из немногих евреев, которым удалось спастись, он сбежал из польской деревни в возрасте 14 лет, достиг Италии, оттуда перебрался в Новый Орлеан и наконец в Нью-Йорк. Теперь ему было за восемьдесят, и дочь попро сила его съездить вместе с ней на родину, в ту самую польскую дерев ню, чтобы она могла послушать рассказы о его молодых годах и на писать его историю. Но он отказался: здоровье уже не позволяло, да и вспоминать прошлое было чересчур мучительно. Тогда она отправилась туда одна в 2004 г. — делала заметки и фото графии, беседовала с разными людьми. Но ей все-таки недоставало фактов, чтобы написать полноценную историю отца, и она была страш но расстроена. Ее отчаяние чувствовала вся группа — оно прямо-таки витало в воздухе. 274 ЧАСТЬ IV. ОТНОШЕНИЕ Поначалу я не знал, что ей посоветовать. Потом сказал: «Это не исто рия вашего отца». Я до сих пор помню, как она смотрела на меня, пытаясь осознать мои слова. «Это ваша история, — сказал я. И пояснил, что никому, даже специа листам по холокосту, не хватило бы фактов на реконструкцию юности ее отца: о еврейском прошлом в Европе осталось слишком мало сви детельств. — Если вы напишете историю своих поисков отцовского прошлого, — добавил я, — то заодно расскажете и историю его жизни и его наследия». С ее плеч словно бы спало тяжкое бремя. Она улыбнулась такой улыбкой, какой никто из нас у нее раньше не видел, и сказала, что возьмется за дело не откладывая. Курс кончился, но она ничего мне не принесла. Я позвонил ей, и она сказала, что еще пишет — ей нужно больше времени. Потом я получил по почте рукопись в двадцать четыре страницы. Она называлась «Воз вращение на родину» и описывала паломничество Хелен Блатт в Плес ну, маленький поселок в Юго-Восточной Польше — его даже не было на карте. «Я стала первой представительницей рода Блаттов, которая появилась здесь с 1939 года, — первой за шестьдесят пять лет», — на писала она. Мало-помалу перезнакомившись с местными жителями, она обнаружила, что многих родственников ее отца — дедов и бабу шек, теток и дядьев — тут еще помнят. Когда один старик сказал: «Ты как две капли воды похожа на твою бабку Хелену», ее охватило «чувство глубокой безмятежности и покоя». Вот как завершается ее история: После того как я вернулась домой, мы с отцом провели вместе три дня кряду. Он просмотрел мое четырехчасовое видео, не отры ваясь ни на минуту, точно это был кинематографический шедевр. Он хотел услышать о моей поездке все до мельчайших подробно стей: с кем я встречалась, куда ходила, что видела, какие блюда мне понравились, а какие нет, тепло ли меня принимали... Я уверила его, что меня приняли с распростертыми объятиями. Пускай мне так и не удалось раздобыть фотографии членов той семьи и я не знаю, как они выглядят, зато теперь у меня есть описание их характеров. То, что совсем незнакомые люди обошлись со мной так хорошо, говорит об уважении, которым когда-то пользовались в местном обществе мои бабушка и дедушка. Я привезла отцу целые коробки 23. КАК ПИСАТЬ СЕМЕЙНУЮ ИСТОРИЮ И МЕМУАРЫ 275 с письмами и подарки от старых друзей: польскую водку, карту округи, фотографии в рамочках и рисунки с видами Плесны. Я рассказывала ему о своем путешествии, а он волновался, как ребенок, который ждет не дождется, когда родители развернут его подарок на день рождения. Печаль исчезла из его взгляда, он казал ся счастливым до головокружения. Я опасалась, что он заплачет, увидев на моей пленке родной дом, и он действительно заплакал, но это были слезы радости. Он выглядел ужасно гордым, и я спро сила у него: «Папа, на что ты смотришь с такой гордостью? На свой старый дом?» — «Нет, — ответил он, — на тебя! Ты стала моими гла зами, ушами и ногами. Спасибо тебе за эту поездку! Я чувствую себя так, будто сам побывал в родных краях». Мой совет насчет последнего ограничения можно сформулировать в двух словах: довольствуйтесь малым. Не перекапывайте свое про шлое — и прошлое своей семьи, — отыскивая в нем эпизоды, достаточ но «важные» для того, чтобы войти в мемуары. Ищите маленькие само достаточные сценки, оставившие по себе яркие воспоминания. Если вы и теперь их помните, значит, в них кроется универсальная правда, известная вашим читателям по собственному опыту. Пожалуй, это было главным уроком, который я вынес из работы над книгой, вышедшей в 2004 г. под заглавием «Как писать о своей жизни» (Writing About Your Life). Эта книга — воспоминания о моей собственной жизни, но по дороге я останавливаюсь, чтобы объяснить, почему сделал тот или иной выбор, зачем поставил себе то или иное ограничение. Я никогда не старался включить в свои мемуары абсо лютно все значимые события, которые когда-либо со мной происхо дили, — соблазн, обычно встающий перед пожилыми людьми, когда они начинают подводить итоги своего жизненного пути. Многие главы моей книги посвящены мелким эпизодам, которые не были важными с объективной точки зрения, но были важны для меня. И именно поэтому они затрагивали какие-то струнки в душах моих читателей — ведь в них крылась универсальная правда, которая была важна для них. В одной главе описывается механическая игра в бейсбол — в детстве мы с приятелем, Чарли Уиллисом, резались в нее целые дни напролет. В начале главы я объясняю, что в 1983 г. написал для New York Times статью об этом детском увлечении. Когда я пошел в армию, моя мать, должно быть, выкинула игру на помойку. «Но где-то в туманной пе |