Психология аномального развития ребенка

• Название: Психология аномального развития ребенка
• Анкор: Psikhologia_anomalnogo_razvitia_rebenka_Tom_I.doc
• Дата: 21.03.2018
• Размер: 5.31 Mb.
• Имя файла: Psikhologia_anomalnogo_razvitia_rebenka_Tom_I.doc
• Тип: Документы; #16976
• страница: 39 из 68

ТРЕТИЙ ОРГАНИЗАТОР ПСИХИКИ

Рассматривая различия между человеком и животным, напомним об экспериментах, в которых некоторые высшие прима­ты — шимпанзе, если быть точными, — росли вместе с человечес­ким ребенком (Kellogg & Kellogg, 1933). Оказалось, что развитие шимпанзе, которое в первый год жизни во многих отношениях

было более быстрым, чем развитие ребенка, где-то на втором году жизни останавливается, тогда как развитие ребенка, разу­меется, продолжается. При грубом обобщении можно сказать, что взрослый примат находится на уровне развития восемнад­цатимесячного ребенка. Я понимаю, что к этому утверждению необходимо сделать множество оговорок.

Из этого следует, что если мы хотим выделить в развитии очередную филогенетически очевидную стадию дифференциа­ции и возрастания сложности на пути эволюции, то мы должны выбрать на втором году жизни уровень, который отделяет при­матов от человека. В чем состоит достижение человека, которо­го нет на этом уровне у приматов? Это — коммуникация с по­мощью вербальных символов. Поэтому я высказал гипотезу, что третьим организатором является приобретение речи.

Младенец приобретает речь в ряде последовательных ста­дий. Сейчас нас интересуют стадии, которые приходятся на пер­вые два года жизни. Речевые формы, используемые ребенком до восемнадцатого месяца жизни, принципиально отличаются от взрослой коммуникации. Подобно периоду удовлетворяющего потребность объекта в первые шесть месяцев жизни мы наблю­даем период выражающих потребность всеобщих слов, которые являются единственными словами, используемыми до восемнад­цати месяцев. И только после восемнадцати месяцев жизни на­чинает возникать речь во взрослом значении.

Всеобщие слова фактически представляют собой предложе­ния. Например, слово «мама» используется одним и тем же ре­бенком для выражения всей гаммы — от «я одинок», «я рад тебя видеть», «я голоден», «я хочу мою погремушку», «мне больно», «я испуган», «я несчастен» и т. д. в бесчисленных вариациях. Эта форма архаической речи сохраняется до восемнадцати ме­сяцев. Слова, используемые в такого рода коммуникации, выра­жают потребности; они имеют характер обращения, а не харак­тер описания, каким является язык взрослого.

Однако, если мы согласны рассматривать приобретение речи в качестве третьего организатора, представляется весьма очевидным, что стадию удовлетворяющих потребность всеобщих слов можно рассматривать лишь как переходную стадию. Речь как организа­тор мыслительных процессов умственных операций должна быть специфической. Это условие выполняется речью во взрослом зна­чении, где происходит семантическая коммуникация с помощью вербальных символов. Где же пролегает литшя раздела между удов­летворяющими потребность всеобщими словами и использованием речи, т.е. семантических сигналов, во взрослом значении?

Что представляет собой приобретение речи с позиции Эго? Оно знаменует начало умственных операций неограниченной степени сложности. С возникновением речи Эго приобретает множество новых функций, среди них функцию абстракции и — в свете исследований Пиаже — такую же важную функцию об­ратимости. Кроме того, язык необычайно обогащает объектные отношения, в которых он становится главным инструментом вза­имодействия. В это же время Эго. начинает служить множество новых защитных механизмов. Одновременно начинается период анального упрямства, негативизма со всеми вытекающими ос­ложнениями в сфере объектных отношений, защит и формиро­вания характера.

Именно этот последний аспект приобретения речей привлек наше внимание к единственному исключению в вербальных на­выках ребенка в переходный период между десятым и восем­надцатым месяцами жизни. Как отмечалось выше, в этот пери­од речь ребенка состоит из всеобщих слов. Единственное ис­ключение в этом утверждении относится, собственно, не к слову. Речь идет о жестовом символе семантической коммуникации, жесте «нет», который выражается в нашей культуре покачива­нием головой в горизонтальной плоскости.

В другом месте (1957) я опубликовал несколько предполо­жений о процессе, в результате которого примерно в пятнадца­тимесячном возрасте приобретается этот жест. В этом процессе я приписывал главную роль защитному механизму идентифика­ции с агрессором. Я также подробно обсуждал природу и зна­чение достижения жеста «нет». По моему мнению, он репре­зентирует линию расхождения в психическом и психологичес­ком развитии. С этого момента начинается новый образ бытия. Я обсуждал его значение для психической структуры и объект­ных отношений, в которые он привносит новый метод, заменяя действие коммуникацией. Он инициирует осуществление защит­ных механизмов в их постоянной форме, совпадающей и взаи­модействую 1цей с проявлениями анальной стадии. Я также об­суждал изменение, возникающее в умственном развитии в ре­зультате приобретения жеста «нет». Здесь он возвещает о развертывании высших интеллектуальных функций, которые на­чинают служить адаптации и овладению внешним миром. В ча­стности, я упоминал обратимость (Piaget, 1936), а также разви­тие речи и мыслительных процессов, включая абстракцию.

Я лишь коснулся нынешней темы — функции жеста «нет» как индикатора установления в психическом развитии третьего организатора. Вместе с тем я считаю, что достаточно

проиллюстрировал, почему я считаю правомерным говорить об этих трех основных подразделениях в первые восемнадцать ме­сяцев развития младенца. Что я еще недостаточно объяснил, так это то, почему я говорю о них как об организаторах, как если бы они являлись аналогами понятия организатора в эмбриологии.

ВТОРОЙ ЭКСКУРС В ЭМБРИОЛОГИЮ

Читателю, знакомому с данными о психологическом развитии младенца, понятно, что в предыдущем описании трех поворотных пунктов я ограничился сообщением о непосредствен­ных наблюдениях над младенцами и вытекающих из них психо­аналитических выводах. Из эмбриологии я заимствовал лишь по­нятия и термины «организатор» и «силовое поле». Я говорил тут и там о некоторых аналогиях и хочу теперь отметить неко­торые особенно разительные сходства в структурах эмбриоло­гического мышления и психоаналитической теории.

Я уже говорил о принадлежащей „Уоддингтону {1940) концеп­ции развития как прогрессии от нестабильности к стабильности. Она, несомненно, соответствует нашим собственным представле­ниям о функции психической структуры. Кроме того, концепция Уоддингтона соответствует концепции о функции идентичности Эго, разработанной Эриксоном (1956).

Далее Уоддингтон (1940) утверждает, что сам по себе сти­мул или отдельная причина не является адекватным объяснени­ем чего-либо, но что дифференциацию создает вся комплексная система действий и взаимодействий. Он говорит о способности ткани формировать определекзшй орган, но лишь на протяже­нии конкретного периода. Это во многом соответствует концеп­ции критических периодов в психологии, продемонстрирован­ной на собаках Скоттом и Марсгоном (1950) и — независимо от их исследования — мной на младенцах: {Spitz, 1958).

Не ссылаясь на формулировки Фрейда относительно комп­лементарных рядов и, вероятно, даже не зная о них, Уоддинг­тон (1940) говорит о комплементарном влиянии тканевой компе­тентности и эвокатора. Между тем он признает, что имеются психологические генные воздействия. Но гораздо более важным представляется то, что, хотя он к не использует термин «крити­ческие периоды», он постоянно отмечает, что воздействие гена или определенной генной последовательности ограничено опре­деленным периодом, в котором: соответствующие гены оказыва­ют решающее воздействие и в котором процесс разветвляется на два разных направления развития.

Эта теоретическая формулировка иллюстрируется затем на дрозофилах и домашних курах (Waddington, 1940) и даже ис­пользовалась другим автором {Goldschmidt, 1938) для формули­ровки гипотезы (не получившей общего признания) о половой дифференциации.

Система путей развития эволюционирует по разветвляющим­ся линиям. Ее равновесие непостоянно, и с течением времени состояние системы меняется, Однако нормальный путь разви­тия — это тот, к которому развивающаяся система стремится вер­нуться после того, как было нарушено равновесие. Это является еще одним способом выражения эмбриологической регуляции, которая, однако, происходит лишь на протяжении определенного периода времени. Двухмерная картина разветвления в развитии вскоре становится неадекватной для описания продолжающих­ся процессов, и на смену ей приходит то, что Уоддингтоб (1940) назвал «эпигенетическим ландшафтом», состоящим из наклонной равнины с долинами, слияниями долин и их разветвлениями.

Эти формулировки не мои; они чуть ли не дословно взяты у вышеупомянутых эмбриологов. Тем це менее они во многом звучат так, словно идеи, часто встречающиеся в психоаналитической литературе, были выражены другим способом или в несколько иной системе координат. В этом контексте является поучитель­ным использование Уоддингтоном различных схематических средств для наглядного объяснения зависимой дифференциации. Одним из них являлся «эпигене­тический ландшафт».

Другая диаграмма Уоддинг­тона, которую мы считаем полез­ной для понимания связи между организатором, зависимой диф­ференциацией и направлением, которое принимает развитие, воспроизведена здесь (рис.1) в чуть измененной форме. Каждая из последовательных ступеней развития представлена конусом, соединенным с предыдущим ко­нусом посредством организатора.

Первый организатор нахо­дится в неустойчивом равнове­сии на вершине верхнего кону­са; он может скатиться вниз по стороне конуса в любое место на



Рис. 1

радиусе круга в 360 градусов и остановиться в одной из точек окружности, образующей основание конуса. Здесь он дает на­чало организатору второго порядка, второму организатору. Ме­сто, в котором он установился на окружности, необратимо оп­ределяет некоторые дальнейшие линии на пути развития.

В свою очередь второй организатор может скатиться вниз в любую точку круга в 360 градусов, который служит основанием вторичного конуса. Сам по себе вторичный конус подвижен лишь относительно той позиции, которую занимает его организатор на круговом основании первого конуса. Как только эта позиция устанавливается, положение второго конуса по отношению к пер­вому конусу становится необратимым. Из этой необратимой точки второй организатор будет продвигаться к своей конечной пози­ции на основании окружности вторичного конуса; здесь сфор­мируется третий организатор, который в свою очередь пройдет через сходный процесс, и так далее.

Но если первый организатор скатится в другую точку кру­га, образующего основание первичного конуса, то сформирован­ный там второй организатор будет индуцировать развитие в со­вершенно ином и новом направлений. Он будет детерминиро­вать появление очередных организаторов, которые частично могут перекрываться, но определенно не будут совпадать с первона­чальным направлением, которое было выбрано при нормальном развитии первичного организатора. Этот отличный путь пред­ставляет собой ответвление, которое необратимо будет опреде­лять в дальнейшем иную последовательность появления второго и третьего организаторов, как можно увидеть на диаграмме, где они изображены пунктирными линиями.

Идеи, развиваемые здесь с помощью диаграммы, во многом напоминают то, что, как я полагаю, стало для нас общепризнан­ным в отношении последовательных фаз либидинозного разви­тия. Предпосылкой для нормального развития анальной стадии является более или менее ненарушенное развертывание ораль­ной стадии. Прохождение без нарушений через анальную ста­дию в свою очередь создает наилучшие условия для возникно­вения фаллической стадии. Успешное же прохождение через эти три стадии закладывает основу для Эдиповой стадии и т. д.

Если на любой из этих стадий случается серьезное наруше­ние, то тогда закладывается девиантная основа для установле­ния следуютцей стадии, будь то в форме точки фиксации или даже в форме более серьезных расстройств. Основываясь на впечатлениях, полученных при непосредственном наблюдении над младенцами, я бы постулировал, что это же относится к

370

установлению организаторов психики в первый год жизни и что неадекватное установление любого из этих организаторов пси­хики ведет к девиантному психическому развитию.

Любой внимательный читатель литературы по эмбриологии постоянно будет сталкиваться с такими аналогиями. Но, разу­меется, наша концепция взаимодействия между созреванием и психологическим развитием содержит сходства, выходящие за рамки просто аналогии.

Ранее я отмечал, что вначале созреванию принадлежит боль­шая роль, чем психологическому развитию, и что эта пропор­ция меняется к моменту, когда мы приходим к третьему орга­низатору психики. Близкое сходство с процессами развития, про­исходящими в эпигенетическом ландшафте созревания, делает весьма вероятным, что на самой ранней стадии некоторые пси­хологические процессы будут моделироваться по биологическим прототипам. На нынешней стадии развития нашего знания — или эмбриологического знания — вряд ли возможно провести границу между биологическими и психологическими процессами; фак­тически Фрейд всегда утверждал именно это.

Позвольте мне категорически .подчеркнуть, что я не пыта­юсь перенять концепции эмбриологической теории и просто пе­ревести их в наши психологические термины. Даже если бы та­кая попытка была желательной, наше знание о психологичес­ком развитии все же было бы недостаточным. Уже при самом поверхностном рассмотрении становится совершенно очевидным, что область психики является намного более сложной, чем об­ласть физического созревания. Законы, управляющие созрева­нием, должны быть расширены и дополнены, даже если мы по­стулируем непрерывность континуума между сомой и психикой.

Мы можем предположить, что законы, управляющие эмбри­ональным развитием, будут в значительной мере применимы на протяжении нескольких месяцев и, возможно, лет после рожде­ния. Эти законы эмбриологии будут представлять один из фак­торов в процессе, который мы назвали созреванием. Однако в области психологического развития любое применение этих за­конов будет, по существу, лишь грубой аналогией. С другой сто­роны, нам, конечно, известно, что природа крайне скупа на свои методы и механизмы — они представлены только что упомяну­тыми мною законами. Природа щедра на материал, будь этим материалом индивид, вид, род, класс или филюм⁴. Но она будет

Единица систематики в ботанике и зоологии. — Прим. перев.

продолжать использовать тот же механизм в условиях, которые кажутся совершенно неподходящими. Поэтому было бы неудиви­тельно обнаружить метод или механизм, используемый на эмбрио­нальной стадии, который действует также на стадии младенче­ства в совсем иной среде — в среде психологического развития.

Я бы предположил, что механизм организатора будет про­должать использоваться после рождения, по крайней мере в сома­тической сфере и в созревании в целом. Применяя это понятие к собственно психологическому развитию, я отдаю себе отчет, что это является аналогией и что окончательная формулировка законов психологического развития в первый год жизни—дело будущего, и она может существенно отличаться от выдвинутых мною предположений. Я выдвинул их в надежде, что они могут иметь некоторую эвристическую ценность как для нашего по­нимания психического развития в первые восемнадцать меся­цев жизни, так и в отношении нозогенеза и нозологии.

Мы уже цитировали Оппенгеймера (1956) в поддержку ис­пользования аналогии. Однако такое использование подлежит определенным ограничениям. В своем эссе «Аналогия в науке» он также указывает, что всякий раз, когда аналогия применяется в науке, обнаруживается, что «приходится несколько расширять рамки и находить дисаналогию, которая позволяет нам сохра­нить то, что было верно для аналогии». Это утверждение нала­гает на нас обязанность указать, по крайней мере ориентиро­вочно, дисаналогии между биологической концепцией развития и психологической. ' .

Наиболее явная дисаналогия относится к самому понятию организатора. В биологии организатор ограничен областью бла-стопора, частью ткани, называемой дорсальной губой, которая устанавливает силовое поле (Needham, 1936). Ничего подобного не имеется в виду, когда мы используем термин «организатор психики». Мы мыслим в строжайшем соответствии с принци­пами, заложенными Фрейдом в «Я и Оно» (,1923), где он пред­ставляет диаграмму психических систем. Он отрицает expressesverbisвсякую возможность конкретного приложения этой диаг­раммы к актуальным физическим структурам. Тщетно было бы пытаться найти соматический эквивалент для организаторов пси­хики, например, в миелинизации или в аналогичных органичес­ких процессах. Психические и органические процессы взаимо­связаны; но они не являются двумя разными аспектами одного и того же феномена, они комплементарны. Грубо говоря, в тот или иной момент (мы тюка еще весьма далеки от того, чтобы установить, в какой именно) миелинизация становится необхо-

димым органическим инструментом для осуществления опреде­ленных функций, инициированных появлением организатора пси­хики. Однако сама по себе миелинизация не является сущнос­тью этого организатора. В другом месте (1951) я указывал на некоторые аспекты этого отношения.

Мы вынуждены допустить, что подобно тому, как понятие поля в эмбриологии, говоря словами Оппенгеймера (1956), «не­сколько расширяет рамки» понятия поля в физике, так и орга­низатор психики является приложением понятия организатора в эмбриологии. Ибо если организатор в эмбриологии — катего­рия пространственно-временная, то организатор психики, по всей видимости, проявляется во времени, но не в пространстве.

Можно найти и необходимо исследовать и другие такие дис­аналогии. Одна из них, которая тут же приходит в голову, отно­сится к уровням организации. В эмбриологии различия между уровнями организации рассматриваются некоторыми учеными как «переход от количества к качеству» (Waddington, 1940).

«Когда элементы определенной степени сложности организу­ются в единицу, принадлежащую более высокому уровню органи­зации, мы должны предположить, что когерентность более высо­кого уровня зависит от свойств, которыми действительно обла­дали изолированные элементы, но которые не могли проявиться, пока эти элементы не вступили в определенную связь друг с другом... т. е. новый уровень организации нельзя объяснить свой­ствами его элементарных единиц-, как они ведут себя по отдель­ности, но можно объяснить, если мы добавим к ним определен­ные другие свойства, которые эти единицы проявляют, объеди­нившись друг с другом» (Waddington, 1940).

Эта точка зрения полностью совместима с предположени­ями психоаналитика, касающимися функционирования психи­ческого аппарата. Но когда автор далее утверждает, что «нельзя объяснить какое-либо особое поведение, постулируя наличие нового уровня организации», то тогда мы сталкиваемся со спе­цифической дисаналогией. Ибо в процессе психологического развития предпосылкой нового поведения действительно явля­ется образование более высокого уровня организации (или, на­оборот, нарушение уже существующей организации). Остается выяснить, обусловлена ли эта дисаналогия принципиальными различиями между предметами исследования эмбриологии и психологии.

Все это — фундаментальные дисаналогии. Мы можем поду­мать о других — например, об экспериментах в эмбриологии, когда организатор из одной части примордия перемещают в

другую часть, где он создает орган, не принадлежащий другой части, например, когда глазной бокал перемещают от передне­го полюса к дорсальному эпидермису, где он превращает эпи­дермис в хрусталик глаза.

На нынешнем уровне развития нашего знания такие транс­позиции в сфере психического функционирования невозможны. Локализация в психике не является приемлемой концепцией; со­гласно нашим представлениям, даже самое грубое структурное разделение психики не соответствует какой-либо физической организации в центральной нервной системе. Ее границы, гра­ницы между Ид, Эго и Супер-Эго, неустойчивы; и, как отмеча­ла Анна Фрейд (1936), в обычных условиях граница между Эго и Супер-Эго неразличима. Она становится заметной только тог­да, когда между ними возникает противоречие.

Но даже в этом случае у нас, похоже, возникают некоторые аналогии. Трансплантированный организатор, глазной бокал, со­здаст хрусталик из дорсального эпидермиса. Но этот глаз ни­когда не будет видеть, потому что у него отсутствует нервное соединение с оптическим центром мозга. С другой стороны, в силу своих имманентных законов он развивается в орган, напо­минающий глаз.

Однако глаз посередине спины нарушит защитную функцию дорсального эпидермиса из-за включения более уязвимой и ме­нее функциональной области. Все это до некоторой степени на­поминает нам патологические феномены при неврозе и психо­зе, такие, как наличие одиночной бредовой идеи у сравнитель­но нормальных в остальном индивидов или ограниченного навязчивого ритуала у дееспособных в остальном людей и лро-чие аналогичные и внешне изолированные области дисфункции.

В эмбриологии имеется довольно много данных, подкрепля­ющих психоаналитические идеи. Разные авторы, среди них Бе­ата Ранк (1949), писали о «фрагментированном Эго». Эмбриоло­гия своими экспериментами разделения,дорсальной губы блас-топора предоставила модель для таких феноменов. Особенно поучительным в этом отношении является эксперимент, в кото­ром дорсальная губа бластопора разделяется на два компонен­та, причем один из них нежизнеспособен. Однако он будет ока­зывать как организующее, так и дезорганизующее влияние на компонент, который остается жизнеспособным и развивается бо­лее или менее нормальным образом. Далее, мы обнаруживаем мозаичные потенциальности у различных компонентов оплодот­воренного яйца, которые выражаются в беспорядочном нагро­мождении квазиорганов, не достигающих функциональной

целостности; и мы вспоминаем о совершенно несвязной лично­сти у некоторых психотиков.

Все это, возможно, искусственные аналогии, и нам лучше не придавать им значения. Однако нам все-таки кажется, что более широкое понятие зависимой дифференциации, в которой организаторы возрастающих порядков инициируют цепи последо­вательной индукции в презумптивной ткани, выходит за рамки простой аналогии. Нам также кажется, что концепция гармони­ческой эквипотенциальности, которая гласит, что изолированным частям присуща тенденция реорганизовывать свой материал в ту же упорядоченную структуру, какой первоначально обладало целое, может быть применена и к психологическому развитию.