Раса,Нация,Класс. Раса, нация, класс
 Скачать 1.36 Mb.
|
|
она управляла крестьянством: она должна была обрести политические возможности и «самосознание» для того, чтобы предвосхищать любое реальное сопротивление и самой изменяться в зависимости от этого сопротивления. Таким образом, основания универсализма господствующей идео- логии располагаются на гораздо более глубоком уровне, чем всемир- ная экспансия капитала и даже чем необходимость обеспечить общи- ми правилами действия все «кадры» этой экспансии 2 : универсализм основывается на необходимости построить, несмотря на все антаго- 14 Э. Балибар низмы, идеологический «мир», общий для эксплуататоров и эксплуа- тируемых. Эгалитаризм (демократический или нет) современной по- литики - хорошая иллюстрация подобного процесса. Это одновре- менно означает, что всякое классовое господство должно быть сфор- мулировано на универсальном языке и что в истории представлено множество несовместимых друг с другом универсальностей. Каждая из них (это справедливо и для идеологий, господствующих в нынеш- нюю эпоху) выработана специфическими проблемами определенной формы эксплуатации, и вовсе не очевидно, что одна и та же гегемония способна охватить сразу все существующие в мире капиталистиче- ской экономики отношения господства. Безусловно, я сомневаюсь в существовании «мировой буржуазии». Точнее, я, конечно же, при- знаю, что выход процесса накопления на мировой уровень предпола- гает появление «всемирного капиталистического класса», закон кото- рого - непрекращающаяся конкуренция (и, как это ни парадоксально, я считаю необходимым включить в этот капиталистический класс как «свободных предпринимателей», так и управленцев «социалистиче- ского» государственного протекционизма), - но я не считаю, что этот капиталистический класс в то же время является мировой буржуазией, то есть классом, оформленным институционально, - а только это и было бы исторически конкретным. Я полагаю, что на это возражение Валлерстайн ответит таким об- разом: но существует один общий для мировой буржуазии институт, который позволяет придать ей конкретное существование несмотря на ее внутренние конфликты (даже если они принимают насильственную форму военных действий) и даже несмотря на абсолютно различные условия ее господства над подчиненным населением! Этот институт - сама государственная система, устойчивость которой стала особенно очевидной, когда, после революций и контрреволюций, колонизации и деколонизации национальное государство формально было распро- странено на все человечество. Я давно придерживаюсь позиции, что всякая буржуазия - это «государственная буржуазия», даже там, где капитализм не организован как плановый государственный капита- лизм, и я полагаю, что здесь мы сойдемся с Валлерстайном. Один из наиболее уместных, как мне кажется, вопросов, поставленных моим соавтором, состоит в том, почему мир экономики не смог трансфор- мироваться (за исключением нескольких попыток с XVI по XX век) в мировую Империю, унифицированную политически; почему полити- ческий институт принимает форму «межгосударственной системы». На этот вопрос нельзя ответить a priori: необходимо тщательно изу- Предисловие 15 чить историю мира экономики, и особенно историю тех конфликтов интересов, феноменов «монополии» и неравномерного развития воз- можностей, которые не прекращают заявлять о себе в его «центре» - сегодня, впрочем, все менее и менее локализованном в некоем едином географическом пространстве, - и вместе с тем, следует изучить исто- рию неравномерного сопротивления на его «периферии». Но именно этот ответ (если он удовлетворителен) заставляет меня переформулировать возражение. В конце книги «The Modern World- System» Валлерстайн предложил критерий для выявления относи- тельно автономных «общественных систем»: это критерий внутрен- ней автономности их развития (или их динамики). Это позволило сделать радикальный вывод: большинство исторических единиц, на которые обычно наклеивают ярлык общественных систем (от «пле- мен» до национальных государств) на самом деле не являются тако- выми, это всего лишь зависимые единицы; единственные известные истории системы в собственном смысле слова - это, с одной стороны, сообщества, самостоятельно обеспечивающие свое выживание, а с другой - «миры» (всемирные империи и миры экономики). Если сформулировать этот тезис в марксистской терминологии: можно считать, что единственной в современном мире общественной фор- мацией в собственном смысле слова оказывается сам мир экономики, так как он - самая большая единица, внутри которой исторические процессы становятся взаимозависимыми. Другими словами, мир эко- номики - это не только экономическая единица и система государств, но и социальная единица. И следовательно, диалектика его развития сама по себе будет глобальной диалектикой или, по меньшей мере, будет характеризоваться приматом глобальных зависимостей над от- ношениями локальных сил. Несомненно, достоинство этого представления состоит в том, что оно позволяет синтетическим образом дать отчет о феноменах глоба- лизации политики и идеологии, в которых мы принимаем участие уже несколько десятков лет и которые представляются нам завершением многовекового кумулятивного процесса. Ярче всего это иллюстриру- ют кризисные периоды. Такая позиция предоставляет - это станет заметным при чтении данного сборника - мощный инструмент для интерпретации „вездесущих» в современном мире национализма и расизма и позволяет отличать их от других феноменов, таких как «ксенофобия» и «нетерпимость» прошлых эпох. Мы можем интерпре- тировать национализм как реакцию на доминирование нескольких могущественных государств, а расизм - как институционализацию 16 Э. Балибар иерархий, возникших вследствие всемирного разделения труда. Но возникает вопрос: не навязывает ли такая формулировка утверждения Валлерстайна единообразие и формальную глобальность множеству социальных конфликтов (и в особенности - классовой борьбе) или, по крайней мере, не является ли она односторонней? Я полагаю, что эти конфликты характеризуются не только транснационализацией, но и решающей, большей, чем когда-либо, ролью в них локализованных социальных отношений, или локальных форм социальных конфликтов (будь то экономических, религиозных или политико-культурных), «сумму» которых нельзя непосредственно рассматривать как нечто тотальное. Другими словами, принимая, в свою очередь, за критерий не крайний внешний предел, внутри которого регулируется система, но специфику общественных движений и разгорающихся в них кон- фликтов (или, если угодно, специфическую форму, в которой отра- жаются глобальные противоречия), я спрашиваю: не следует ли отли- чать социальные единицы современного мира от их экономического единства? Почему, в конце концов, они должны совпадать? В то же время я полагаю, что совокупное движение мира экономики есть, ско- рее, случайный результат движения социальных единиц, чем его причина. Но я признаю, что трудно просто отождествить вышеупомя- нутые социальные единицы, поскольку они не совпадают чистым и простым образом с национальными единицами и могут частично пе- рекрывать друг друга (почему закрытая социальная единица должна быть a fortiori «самодостаточной»?) 3 . Это подводит меня к третьему вопросу. Сила модели Валлерстай- на, одновременно обобщающей и конкретизирующей указания Мар- кса по поводу «закона народонаселения», вытекающего из неограни- ченного накопления капитала, состоит в том, что она показывает, как накопление непрестанно навязывает (с помощью силы и закона) пере- распределение населения по социопрофессиональным категориям «разделения труда», в соответствии с его сопротивлением или ломая это сопротивление, и даже использует стратегии выживания этого населения, сталкивает его различные интересы. Основа капиталисти- ческих общественных формаций - это разделение труда (в широком смысле, включая различные «функции», необходимые для производ- ства капитала) или, точнее, основа изменений в обществе - это транс- формация разделения труда. Но не слишком ли мы торопимся, осно- вывая на разделении труда совокупность того, что Альтюссер в свое время назвал общественным действием (effet de societi)1 Другими словами, можем ли мы считать (как это делал Маркс в некоторых Предисловие 17 «философских» текстах), что общества или общественные формации остаются «живыми» и образуют относительно длительные единства, основываясь только на том факте, что они организуют производство и обмен в определенных исторических отношениях? Вполне понятно: речь идет не о новой версии конфликта материа- лизма и идеализма и не о том, чтобы дополнить или заменить эконо- мическое единство общества символическим единством, определение которого ищут или со стороны права, или со стороны религии, или со стороны запрета на инцест и т. д. Речь идет прежде всего о том, не оказываются ли марксисты случайными жертвами гигантского заблу- ждения по поводу смысла их собственного анализа; заблуждения, по большей части унаследованного от либеральной экономической идео- логии (и вытекающей из нее антропологии). Капиталистическое раз- деление труда не имеет никакого отношения к взаимодополнительно- сти задач, индивидов и социальных групп: прежде всего оно приво- дит, как не устает повторять сам Валлерстайн, к поляризации общест- венных формаций, к их разделению на антагонистические классы, интересы которых становятся все менее и менее «общими». Как исхо- дя из подобного разделения обосновать единство (даже если оно не исключает конфликты) какого-либо общества? Может быть, следует изменить нашу интерпретацию марксистского тезиса? Вместо того чтобы представлять капиталистическое разделение труда основанием или институционализацией человеческого общества как относительно стабильного „коллектива», не следует ли считать разделение труда тем, что его разрушает! Точнее, тем, что его разрушало бы, придавая внутреннему неравенству в этом обществе форму непримиримого антагонизма, если бы другие социальные практики, также материаль- ные, но несводимые к поведению «homo oeconomicus», например практики языкового общения, сексуальные, технические или познава- тельные практики, не ставили пределы империализму производствен- ных отношений и не преобразовывали его изнутри? И тогда историю общественных формаций следует рассматривать не как историю перехода от нерыночных сообществ к рыночному об- ществу или к обществу всеобщего обмена (включая обмен человече- ской рабочей силой) - чего требует либеральное или социологическое представление, сохранившееся в марксизме, - но как историю/юшпрш комплекса «неэкономических» социальных отношений, объединяю- щих исторические сообщества индивидов, на угрозу разрушения их структуры под действием экспансии формы стоимости. Эти реакции не позволяют свести историю общества к простой «логике» расши- 18 Э. Балибар ряющегося воспроизводства капитала или даже к «стратегической игре» исторических деятелей, определенных разделением труда и го- сударственной системой. Они же поддерживают идеологическое и институциональное производство, изначально двусмысленное, кото- рое и является настоящим материалом политики (например, идеоло- гия прав человека, а также расизм, национализм, сексизм и их рево- люционные антитезы). И наконец, они ответственны за амбивалент- ные следствия классовой борьбы, в той мере, в какой, стремясь ис- пользовать «отрицание отрицания», то есть разрушение механизма, который определенным образом разрушает условия социального су- ществования, они утопически пытаются восстановить утраченное единство и таким образом открываются для своего «использования» различными притязающими на господство силами. Нам показалось, что, прежде чем начинать дискуссию на этом абст- рактном уровне, стоит применить находящиеся в нашем распоряже- нии теоретические инструменты для совместного анализа насущного вопроса, подсказанного самой актуальной ситуацией, сложность ко- торой только способствует разрастающимся конфликтам. Наш проект реализовывался на семинаре, который в течение трех лет (1985-1987) проводился в Доме наук о человеке в Париже. Он был последователь- но посвящен темам «Расизм и этническая принадлежность», «Нация и национализм», «Классы». Приведенные ниже тексты не воспроизво- дят буквально наши выступления, но в них используется и во многом дополняется материал семинара. Некоторые из них уже были пред- ставлены публике или напечатаны, и мы, соответственно, указываем эти публикации. Эти статьи расположены так, чтобы читателю стала видна и наша полемика, и сходство во взглядах. Мы не претендуем ни на абсолютное согласие друг с другом, ни на полноту анализа - нам было важно поставить проблему и опробовать несколько вариантов ее исследования. Делать какие-либо выводы еще рано. Тем не менее мы надеемся, что читатель найдет в этой книге материал как для размыш- лений, так и для критики. В первом разделе: Универсальный расизм - мы попытались наме- тить проблематику, альтернативную идеологии «прогресса», навязан- ной либерализмом и во многом продолженной (далее станет понятно, в каких условиях) марксистской философией истории. Мы утвержда- ем, что, как в традиционных, так и в обновленных формах (преемст- венность которых хорошо прослеживается), расизм в современном мире не уменьшается, но прогрессирует. Этому явлению свойствен- Предисловие 19 ны неравномерность, критические фазы, так что следует старательно избегать смешения его признаков, но, в конечном счете, оно может быть объяснено только структурными причинами. В той мере, в какой здесь обсуждается - идет ли речь о научных теориях, институцио- нальном или стихийном расизме - категоризация человечества по ис- кусственно разделенным видам, необходимо признать существование решительного конфликтного раскола на уровне самих общественных отношений. И поэтому расизм нельзя назвать простым «предрассуд- ком». Более того, необходимо признать, что, несмотря на значитель- ные исторические изменения, такие как деколонизация, этот раскол воспроизводится в масштабе всего созданного капитализмом мира. И поэтому расизм вовсе не является ни пережитком, ни архаизмом. Но не противоречит ли он логике всеобщей экономики и индивидуали- стическому праву? Вовсе нет. Мы оба считаем, что универсализм буржуазной идеологии (как и ее гуманизм) вовсе не является несо- вместимым с системой иерархий и исключений, которые прежде все- го принимают форму расизма и сексизма. Так же как расизм и сексизм образуют систему. Тем не менее, мы во многом расходимся в деталях проводимого анализа. Валлерстайн связывает универсализм с самой формой рынка (с универсальностью процесса накопления), расизм - с расколом меж- ду рабочей силой в центре и на периферии мира экономики, а сексизм - с оппозицией «труда» мужчины и «нетруда» женщины в семье или в домашнем хозяйстве (household), создающей фундаментальный ин- ститут исторического капитализма. Со своей стороны, я полагаю, что специфические проявления расизма нельзя отрывать от национализма, и могу продемонстрировать, что универсальность парадоксальным образом представлена в самом расизме. Решающим здесь оказывается временное измерение: вопрос заключается только в том, как память об исключениях прошлого переносится на исключения нынешние или же как интернационализация перемещения народонаселения и изменение политической роли национальных государств может приводить к «не- орасизму» или к «пострасизму». Во втором разделе: Историческая нация - мы пытаемся возобно- вить обсуждение категорий «народ» и «нация». Наши методы во мно- гом различны: я исхожу из диахронии, исследуя траекторию нации как формы, Валлерстайн исходит из синхронии, исследуя функцио- нальное место, которое занимает национальная надстройка среди дру- гих политических институтов в мире экономики. Исходя из этого, мы также различно анализируем классовую борьбу и национальную фор- 20 Э. Балибар мацию. Крайне схематично можно сказать, что моя позиция состоит в описании исторической классовой борьбы в контексте национальной формы (даже если классовая борьба противопоставляется ей), тогда как позиция Валлерстайна описывает нацию, как и другие формы, в контексте классовой борьбы (даже если классы становятся классами «для себя» только в исключительных обстоятельствах: это станет по- нятно далее). Здесь, вне всякого сомнения, речь идет о значении понятия «обще- ственная формация». Валлерстайн предлагает различать три основных известных истории способа формирования «народа» - раса, нация, этническая принадлежность, - которые отсылают к различным струк- турам мира экономики; он настаивает на историческом разрыве меж- ду «буржуазным» государством (национальным государством) и предшествующими ему формами (фактически это означает двусмыс- ленность самого термина «государство»). В свою очередь, пытаясь охарактеризовать переход от «донационального» государства к «на- циональному», я придаю большое значение другой его идее (не пред- ставленной здесь): идее множественности политических форм на стадии образования мира экономики. Я ставлю проблему формирова- ния народа (то, что я называю вымышленной этнической принадлеж- ностью) как проблему внутреннего господства и пытаюсь анализиро- вать роль, которую играют в его появлении институты, придающие плоть соответственно языковой и расовой общности. Судя по этим расхождениям, Валлерстайн придает большее значение этнизации меньшинств, тогда как я более чувствителен к этнизации большинст- ва: может быть, у него слишком «американский», а у меня слишком «французский» подход. Но в чем можно быть уверенным, так это в том, что нам обоим представляется существенным осмысление нации и народа как исторических образований, благодаря которым актуаль- ные институты и антагонизмы могут быть спроецированы в прошлое, чтобы придать относительную стабильность «сообществам», от кото- рых зависит чувство индивидуальной «идентичности». В третьем разделе: Классы: поляризация и сверхдетерминация - мы задаемся вопросом о радикальных изменениях, которые следует внести в схемы ортодоксального марксизма (то есть, говоря коротко, в эволюционизм «способа производства» в различных его вариантах), чтобы стало возможным реально проанализировать капитализм как историческую систему (или структуру), следуя самым подлинным указаниям Маркса. Будет излишним заранее резюмировать наши предложения. Пусть насмешливый читатель доставит себе удовольст- Предисловие 21 вие, подсчитывая противоречия, всплывающие в наших взаимных ((реконструкциях». Мы не отступаем от правила, согласно которому два «марксиста», кем бы они ни были, не должны придавать один и тот же смысл одним и тем же понятиям... Мы не торопимся делать отсюда вывод о том, что наши рассуждения - всего лишь схоластиче- ская игра. Что при перечитывании показалось мне наиболее важным, так это степень согласия в выводах, к которым мы пришли исходя из столь различных посылок. Очевидно, что обсуждению здесь подлежит взаимосвязь «эконо- мического» и «политического» аспектов классовой борьбы. Валлер- стайн верен проблематике «класса в себе» и «класса для себя», кото- рую я отвергаю, но он дополняет ее тезисами по меньшей мере прово- кационными, касающимися основного аспекта пролетаризации (кото- рая, согласно Валлерстайну, не есть обобщение наемного труда). Ес- ли следовать его аргументации, оплата труда увеличивается вопреки непосредственному интересу капиталистов, под двойным действием кризисов сбыта и борьбы рабочих против «периферийной» сверхэкс- плуатации (сверхэксплуатации труда, оплачиваемого за неполный рабочий день). На это я могу возразить: данное рассуждение предпо- лагает, что всякая эксплуатация является „экстенсивной», то есть что не существует формы сверхэксплуатации, связанной с интенсифика- цией оплачиваемого труда, подчиненной технологическим революци- ям (то, что Маркс называет «реальным подчинением (subsomption)», производством „относительной прибавочной стоимости»). Но эти расхождения в анализе - читатель может подумать, что они отражают точку зрения периферии наряду с точкой зрения центра - подчинены трем общим идеям: 1. Тезис Маркса, касающийся поляризации классов в капитализме, - не досадная ошибка, но сильный пункт его теории. Тем не менее, этот тезис нужно со всей тщательностью отличать от идеологического представления об «упрощении классовых отношений» с развитием капитализма - представления, связанного с историческим катастро- физмом. 2. Не существует «идеального типа» классов (пролетариат и бур- жуазия), но существуют процессы пролетаризации и обуржуазивания 4 , каждый из которых предполагает собственные внутренние конфликты (то, что я, со своей стороны, вслед за Альтюссером называю «сверх- детерминацией» антагонизма): этим объясняется и то, что история капиталистической экономики зависит от политической борьбы в на- циональном и межнациональном пространстве. 22 Э. Балибар 3. «Буржуазию» нельзя определить через простое накопление до- хода (или через вложения в производство): это необходимое, но не- достаточное условие. В этой книге приводится аргументация Валлер- стайна по поводу поиска буржуазией монопольных позиций и преоб- разования дохода в «ренту», гарантированную государством в раз- личных исторических условиях. К этому, несомненно, стоит вернуть- ся в дальнейшем. Историзация (и следовательно, диалектизация) по- нятия класса в «марксистской социологии» только начинается (и сле- дует сказать, что потребуется еще много труда, чтобы разрушить идеологию, считающую себя марксистской социологией). И в этом вопросе мы также отталкиваемся от наших национальных традиций: вопреки укоренившемуся во Франции предрассудку (восходящему к Энгельсу), я стараюсь показать, что буржуа-капиталист вовсе не явля- ется паразитом; со своей стороны, Валлерстайн, прибывший из стра- ны, где сформировался миф о «менеджере», старается показать, что буржуа - не противоположность аристократа (ни в прошлом, ни на сегодняшний день). По многим причинам я абсолютно согласен с тем, что в современ- ном капитализме всеобщее обучение в школе не только «воспроизво- дит», но и производит классовые различия. Просто, поскольку я ме- нее „оптимистичен», чем Валлерстайн, я не считаю, что этот «мерито- кратический» механизм политически более хрупок, чем предшество- вавшие ему исторические механизмы обретения привилегированного социального статуса. На мой взгляд, это объясняется тем, что обуче- ние в школе - по крайней мере в «развитых» странах - становится одновременно способом отбора кадров и идеологическим аппаратом, способным «технически» и «научно» закрепить и придать непрерыв- ность социальным разделениям, в частности разделениям на физиче- ский и умственный труд или на исполнителей и управляющих. А та- кое закрепление - как станет ясно в дальнейшем, оно не может суще- ствовать без тесных связей с расизмом - не менее эффективно, чем другие исторические легитимации привилегий. Это прямо подводит к нашему последнему пункту: Смещения со- циального конфликта? Предмет этого раздела - возвращение к вопро- су, поставленному в начале, к вопросу о расизме или, шире, о «стату- се» и «общественной» идентичности. Здесь мы развиваем проделан- ное ранее исследование и подготавливаем - хотя до этого еще далеко - некоторые практические выводы. Речь идет о том, чтобы дать оцен- ку дистанции, которую мы сохраняем по отношению к нескольким классическим темам социологии и истории. Естественно, различия в Предисловие 23 подходе и более или менее важные расхождения, выявленные ранее, остаются: таким образом, задача состоит в том, чтобы прийти к не- коему заключению. Если бы мне хотелось подчеркнуть наши разли- чия, я бы сказал, что на этот раз Валлерстайн гораздо менее «оптими- стичен», чем я, поскольку, на его взгляд, «групповое» сознание с не- обходимостью берет верх над «классовым» или, по меньшей мере, образует необходимую форму его исторического воплощения. Дейст- вительно, согласно Валлерстайну, в пределе («асимптотично») две крайности сходятся в транснационализации неравенства и конфлик- тов. Со своей стороны, я не считаю, что расизм есть выражение клас- совой структуры: по-моему, расизм - это типичная форма политиче- ского отчуждения, неотъемлемого от классовой борьбы в сфере на- ционализма, в особенно двусмысленных проявлениях (расизация про- летариата, рабочая идея, «межклассовое» согласие в современном кризисе). Справедливо упрекнуть меня в том, что я размышляю глав- ным образом о ситуации и истории Франции, где сегодня вопрос об обновлении интернационалистских практик и идеологий пока ставит- ся неотчетливо. Также справедливо, что на практике «пролетарские нации» третьего мира, или, точнее, их пауперизованные массы, и «но- вые пролетарии» Западной Европы и других стран - при всем их раз- личии - имеют одного и того же противника: институциональный расизм и его последствия или массовое политическое ожидание этого расизма. И необходимо миновать один и то же подводный камень: смешение этнического партикуляризма или политико-религиозного универсализма с идеологиями, освободительными в себе. Вероятно, это основное, над чем еще следует размышлять и что нужно исследо- вать вместе со всеми, кто в этом заинтересован, не ограничиваясь университетскими кругами. Тем не менее, один и тот же противник не означает ни одних и тех же непосредственных интересов, ни даже одной и той же формы сознания, ни a fortiori тотализации борьбы. На самом деле мы имеем дело всего лишь с тенденцией, которой проти- востоят структурные препятствия. Чтобы она реализовалась, нужны благоприятная обстановка и политические практики. Вот почему в этой книге я решительно настаиваю на том, что (пре)образование на новых основаниях (и может быть, на новом языке) классовой идеоло- гии, способной противодействовать быстро развивающемуся нацио- нализму сегодняшнего и завтрашнего дней, возможно только при ус- ловии - уже предопределяющем содержание этой идеологии - дейст- венного антирасизма. |