Раса,Нация,Класс. Раса, нация, класс
 Скачать 1.36 Mb.
|
ли рассматривать насилие как извращение нормального порядка ве- щей, как отклонение от гипотетической «прямой линии» человече- ской истории, или же оно выражает собой истину своих причин, и с этой точки зрения уже сам факт национализма, и даже существования наций, говорит за то, что зародыш расизма находится в самой сердце- вине политики? Естественно, на все эти вопросы, в зависимости от позиции на- блюдателя и ситуации, которую он отражает, возможны самые разно- образные ответы. Но я, тем не менее, полагаю, что, при всем их раз- личии, они будут вращаться вокруг одной и той же дилеммы - поня- тие национализма постоянно подразделяется. Всегда существует «хороший» и «плохой» национализм: один стремится создать госу- дарство или общество, а другой - подчинить и разрушить его; один обращается к праву, а другой обращается к насилию; один признает другие национализмы, и даже оправдывает их и включает в ту же са- мую историческую перспективу (великая мечта о «весне народов»), а 3. Расизм и национализм 61 другой радикальным образом исключает их, в перспективе империа- листической и расистской. Один пробуждает любовь (даже чрезмер- ную), другой же - ненависть. В определенном смысле внутреннее разделение национализма так же существенно и так же сложно для определения, как переход от «смерти за отчизну» к «убийству за свою страну»... Умножение «смежных» терминов, синонимов или антони- мов, - только внешние проявления этой сложности. Никто, я думаю, не может формально избежать этой дилеммы, кроющейся в самом понятии национализма (когда ее исключают теоретически, она воз- вращается через двери практики), но влияние этой дилеммы особенно заметно в либеральной традиции, что объясняется, вероятно, глубин- ной двусмысленностью отношений либерализма и национализма по меньшей мере в течение двух последних веков 11 . Можно констатиро- вать также, что сместив значение одного или двух терминов, расист- ские идеологии вполне могут скопировать эту дискуссию и участво- вать в ней: разве функция таких понятий, как «жизненное пространст- во», не состоит в том, чтобы поднять вопрос о «благой стороне» им- периализма или расизма? И разве не пытается неорасизм, быстрый рост которого мы сегодня наблюдаем повсюду, от «дифференциали- стской» антропологии до социобиологии, постоянно различать в себе то, что неизбежно и в основе своей полезно (определенная «ксенофо- бия», позволяющая группам защищать свою «территорию», свою «культурную идентичность», сохраняя между собой «достаточную дистанцию»), и то, что само по себе бесполезно и вредно (прямое на- силие, переход к действию), хотя и неизбежно, если игнорировать элементарные требования этнической принадлежности? Как вырваться из этого круга? Недостаточно только, как недавно потребовали некоторые аналитики, отказаться от оценочных сужде- ний - то есть поставить суждение в зависимость от последствий на- ционализма в различных обстоятельствах 12 - или же рассматривать сам национализм исключительно как идеологический результат «объек- тивного» процесса образования наций (и национальных государств) 13 . Потому что амбивалентность последствий становится частью самой истории всех национализмов, и именно это нужно объяснить. С этой точки зрения анализ места расизма внутри национализма является решающим - несмотря на то, что расизм не проявляется одинаково во всех национализмах или во всех моментах его истории: он представ- ляет собой тенденцию, необходимую для образования национализма. В конечном счете, эта взаимосвязь отсылает к обстоятельствам, в ко- торых национальные государства, установившиеся на исторически 62 Э. Балибар спорных территориях, вынуждены контролировать перемещение на- селения и само производство «народа» как политической общности, более значимой, чем классовое деление. Тем не менее, здесь возникает возражение, относящееся к самим терминам этой дискуссии. Максим Родинсон обращал его ко всем, кто, как, например, Колет Гийомен, стремился дать «широкое» опре- деление расизма 14 . Такое «широкое» определение пытается охватить все формы исключения и превращения этнической группы в мень- шинство независимо от того, стоит ли за ними биологическая теория. Это определение предлагает дойти, минуя этнический расизм, до из- начального «расового мифа» и его генеалогического дискурса: до «классового расизма» постфеодальной аристократии. И прежде всего для анализа общего механизма натурализации различий оно пытается объединить под именем расизма все разновидности подавления меньшинств, которые в формально эгалитарном обществе приводят к различным явлениям «расизации» социальных групп: этнических групп, а также женщин, сексуальных меньшинств, людей с психиче- скими отклонениями, люмпен-пролетариев и пр. 13 Согласно Родинсо- ну, тем не менее, следует делать выбор: или считать внешний и внут- ренний расизм тенденцией национализма и, таким образом, этноцен- тризма, современной формой которого будет национализм, или рас- ширить определение расизма, чтобы понять его психологические ме- ханизмы (проекция страха, отрицание реального Другого, скрытое означающими фантазматической чуждости), рискуя при этом поте- рять его историческую специфику. Тем не менее, это возражение может быть снято. И это можно сде- лать так, чтобы историческое взаимопроникновение национализма и расизма стало еще заметнее - однако при том условии, что будут вы- двинуты несколько тезисов, частично исправляющих идею «широко- го» определения расизма или по крайней мере ее уточняющих: 1. Ни одна нация (то есть ни одно национальное государство) не располагает реальной этнической базой. Это означает, что национа- лизм не может быть определен как этноцентризм, разве только как производство фиктивной этнической принадлежности. Рассуждать иначе - значит забыть, что, как и «расы», «народы» не существуют естественным образом в силу происхождения, культурной общности или предзаданных интересов. Но в реальности (то есть в историче- ском времени) следует установить их воображаемое единство, на- правленное против других возможных единств. 3. Расизм и национализм 63 2. Явления «превращения в меньшинство» и «расизацгш», затраги- вающие различные социальные группы (различные «по природе»), в частности сообщества «иностранцев» и «низшие расы», женщин и «девиантов», представляет собой не просто построение сходных мо- делей поведения и дискурсов, приложимых к потенциально бесконеч- ной серии объектов, независимых друг от друга, - но историческую систему исключений и дополняющего их господства, связанных меж- ду собой. Другими словами, имеет место не параллельное существо- вание «этнического» и «сексуального расизма» (сексизма), но их со- вместное функционирование - и в частности расизм всегда предпола- гает сексизм. В этих условиях общая категория «расизма» не стано- вится абстракцией, которая при уточнении и историческом приложе- нии легко может потерять достигнутую универсальность, - но остает- ся понятием более конкретным, учитывающим необходимое многооб- разие расизма, его глобализирующую функцию, его связь с совокуп- ностью практик общественной нормализации и исключения, что мож- но показать на примере неорасизма, преимущественным «объектом» которого является не просто «араб» или «негр», но «араб (поскольку он) наркоман», «преступник», «насильник» и т.п., а также «насильни- ки» и «преступники», поскольку они арабы и негры. 3. Эта широкая структура расизма - гетерогенная и, тем не ме- нее, прочная, прежде всего благодаря сетке фантазмов, а также благо- даря дискурсам и поведению, - необходимо соотносится с национа- лизмом и участвует в его создании, производя фиктивную этническую принадлежность, вокруг которой он и организуется. 4. Наконец, если необходимо, исследуя структурные условия со- временного расизма, как символические, так и институциональные, учитывать, что общества, в которых развивается расизм, являются «эгалитарными», то есть не признающими (официально) различия в статусе между индивидами, - то этот социологический тезис (под- держиваемый прежде всего Л. Дюмоном") не может быть абстраги- рован от самой национальной среды. Другими словами, не существует современного государства, являющегося «эгалитарным», но сущест- вует национальное (и националистическое) современное государство, «равенство» в котором внутренне и внешне ограничивает нацио- нальную общность и по сути заключается в действиях, которые на- прямую на эту общность указывают (в частности, всеобщие выборы, политическое «гражданство»). Это прежде всего равенство с точки зрения нации. 64 Э. Балибар Обсуждение этой спорной темы (как и других, сходных с ней, на ко- торые мы можем сослаться 17 ) продвинулось уже далеко: мы начали понимать, что связь национализма и расизма не есть ни вопрос иска- жения (так как не существует «чистой» сущности национализма), ни вопрос формального сходства, но вопрос исторических взаимосвязей. „ Мы должны понять это специфическое отличие расизма и то, на- " сколько, артикулируя себя в отношении к национализму, он в своем отличии является необходимым для национализма. То есть, что то же самое, понять, что взаимосвязь национализма и расизма не может описываться в классических схемах причинности - как механистиче- ской (одно есть причина другого, «производящая» его по правилу со- ответствия следствия причине), так и спиритуалистической (одно «выражает» другое, придает ему смысл или показывает его скрытую сущность). Здесь требуется диалектика единства противоположно- стей. Нигде эта необходимость не является столь очевидной, как в не- прекращающейся дискуссии о «сущности нацизма», подлинном камне преткновения всех герменевтик общественных отношений, в которых отражаются (и преобразуются) неопределенности современной поли- тики 1 *. С одной точки зрения, гитлеровский расизм - это вершина нацио- нализма: он идет от Бисмарка, если не от немецкого романтизма или Лютера, от поражения в 1918 году и унизительного Версальского до- говора и предоставляет свою идеологию для обеспечения проекта аб- солютного империализма («жизненное пространство», Германская Европа). Если связности в этой идеологии не больше, чем в бреде бе- зумца, то именно в этом заключается объяснение ее влияния (непро- должительного, но почти тотального) на «массы» всех социальных слоев и их «руководителей», слепота которых в конце концов привела нацию к гибели. Через все «революционные» обманы и все повороты обстоятельств, проект мирового господства проявляется как заложен- ный в самой логике национализма, разделяемого и массами, и вождя- ми. Но для других эти объяснения только упускают суть дела, какими бы тонкими они ни оказывались в анализе общественных сил и интел- лектуальных традиций, событий и властных стратегий, как бы ловко они ни связывали чудовищность нацизма с аномальностью герман- ской истории. Видя в нацизме всего лишь аналогию - пусть и чрез- мерную - своему собственному национализму, общественное мнение и политические лидеры «демократических» наций того времени пита- 3. Расизм и национализм 65 ли иллюзии по поводу его целей и считали возможным либо соглаше- ние с ним, либо контроль над ним. Нацизм же исключителен (и, воз- можно, открывает перспективу трансгрессии политической рацио- нальности, характеризующей само положение современного челове- ка), потому что в нем логика расизма ничем не сдерживается и уста- навливается за счет «чистой» националистической логики - поскольку «расовая война», внутренняя и внешняя, завершается тем, что лишает какой-либо целесообразности «войну национальную» (для которой задачи установления господства остаются позитивными). Нацизм, таким образом, может быть рассмотрен как фигура «нигилизма», о котором сам он и говорил, которым равно диктуется и истребление воображаемого Врага как воплощения Зла (еврей, коммунист), и са- моразрушение (причем, скорее, уничтожение Германии, чем призна- ние провала ее «расовой элиты», касты СС и нацистской партии). Хорошо видно, как в этой проблеме постоянно накладываются друг на друга аналитические дискурсы и оценочные суждения. Исто- рия становится диагностикой нормы и патологии, она начинает под- ражать дискурсу своего собственного объекта, демонизируя нацизм так же, как он сам демонизировал своих противников и жертв. Но не так легко вырваться из подобного круга, поскольку нельзя свести это явление к его конвенционально установленным общим свойствам, которые и свидетельствуют о практическом бессилии. У нас склады- вается противоречивое впечатление, что вместе с нацистским расиз- мом и национализм погружается на глубину своих скрытых тенден- ций, трагически «заурядных», по выражению Ханны Арендт, и вместе с тем выходит из самого себя, из своей обычной формы, в которой он может в целом самореализоваться, то есть институционализировать себя и надолго проникнуть в «здравый смысл» масс. С одной стороны, мы понимаем (правда, уже по факту) иррациональность расовой ми- фологии, которая завершается развалом национального государства, чье абсолютное превосходство она провозглашает. Мы видим здесь доказательство того, что расизм, как комплекс, сочетающий баналь- ность повседневного насилия и «историческое» опьянение масс, бю- рократизм лагерей принудительного труда и уничтожения и одержи- мость мировым доминированием «расы господ», не может рассматри- ваться как простой аспект национализма. Но спросим себя теперь: как избежать того, что эта иррациональность становится своей собствен- ной причиной; того, что исключительный характер нацистского анти- семитизма превращается в священное таинство посредством спекуля- тивного рассмотрения истории как собственно истории борьбы со 66 Э. Балибар Злом (так что, соответственно, его жертвы представляются истинным Агнцем Божьим)? Причем нет никакой уверенности, что обратное ,, выведение нацистского расизма из германского национализма осво- бодит нас от всякого иррационализма. Поскольку следует признать, что только национализм «чрезвычайной» силы, национализм, обост- ренный «исключительным» смешением внутренних и внешних кон- фликтов, мог идеализировать цели расизма настолько, чтобы создать практику насилия с огромным количеством палачей и сделать «нор- мальным» это насилие в глазах массы других людей. Совмещение этой банальности и этого идеализма только укрепляет ту метафизиче- скую идею, что германский национализм сам по себе есть нечто «ис- ключительное» в истории - при всей парадигматичности национализ- | ма в его патологическом содержании для либерализма, этот случай оказывается принципиально несводим к «обычному» национализму. В этой связи мы опять погружаемся в уже описанные апории «хороше- го» и «плохого» национализма. И не обнаруживаем ли мы нечто, вполне уже проясненное дебата- ми о нацизме, в каждом том моменте, когда расизм и национализм индивидуализуют себя в дискурсе, массовых движениях и специфиче- ской политике? Не задают ли эта внутренняя ззаимосвязь и эта транс- грессия интересов и рациональных пределов то оке самое противо- речие, приметы которого мы можем видеть и в современности, на- пример в движении, которое, питая в себе ностальгию по «новому европейскому порядку» и «колониальному героизму», живописует - как может - возможность «решения» «проблемы иммигрантов»? Обобщая эти размышления, укажу, во-первых, на то, что в истори- ческом «поле» национализма всегда имеется взаимная детерминация национализма и расизма. Эта детерминация проявляется прежде всего в том способе, каким развитие национализма и его официальное использование государст- вом трансформирует в расизм в современном смысле этого слова (и наделяет означающими этнической принадлежности) антагонизмы и преследования совсем другого рода. Этот способ существует со вре- мен Реконкисты в Испании, когда теологический антииудаизм был перенесен на генеалогическое исключение, основанное на «чистоте крови», в то время как гага завоевывала Новый Свет, - и продолжает существовать благодаря тому, что в современной Европе новые «опасные классы» международного пролетариата систематически подводятся под категорию «иммиграции», которая становится по пре- 3. Расизм и национализм 67 имуществу наименованием расы у наций, находящихся в кризисе по- стколониальной эры. Кроме того, эта детерминация проявляется в том, как все «офици- альные национализмы» XIX и XX веков, пытаясь приписать полити- ческое и культурное единство нации гетерогенному многоэтническо- му государству", использовали антисемитизм: как если бы приводя- щее к ассимиляции господство одной культуры и одной национально- сти, в большей или меньшей степени фиктивно унифицированной, над разнообразием этносов и «младших» культур должно было ком- пенсироваться и отражаться в расистском преследовании абсолютно уникального псевдоэтноса (не имеющего ни своей территории, ни своего «национального» языка), выступающего в роли внутреннего врага для всех подвластных культур и для всего подвластного населе- ния. Наконец, она проявляется в истории национальной борьбы за неза- висимость, будь эта борьба направлена против старых империй перво- го периода колонизации, многонациональных династических госу- дарств или современных колониальных империй. Нет и речи о том, чтобы сводить эти процессы к одной модели. Однако не случайно то, что геноцид индейцев стал систематическим сразу же по обретению независимости Соединенными Штатами - «первой из новых наций», по знаменитому выражению Липсета 20 . Равно как не случайно и то, что, согласно проницательному анализу Бипана Шандры, «национа- лизм» и «коммунапизм» вместе установились в Индии и продолжают сосуществовать в запутанной современной ситуации (по большей час- ти сложившейся в результате изначального исторического смешения национализма «индийцев» с коммунализмом «хинду») 21 . Или то, что независимый Алжир взялся за «арабизирующую» ассимиляцию «бер- беров» как за принципиальное испытание национальной воли в про- должающейся борьбе с мультикультурным наследием колонизации. Или же, наконец, то, что государство Израиль, столкнувшееся с внут- ренними и внешними противниками, со сложностями в создании «из- раильской нации», всеми силами развивало расизм, направленный как против «восточных евреев» (называемых «чёрными»), так и против палестинцев, согнанных со своих земель и колонизированных 22 . Из такого накопления единичных, но исторически связанных друг другом случаев следует то, что можно назвать циклом исторической взаимодополнительности национализма и расизма, представляющим собой временное выражение прогрессивного доминирования системы национальных государств над другими общественными формациями. 68 ' Э. Балибар Расизм всегда следует из национализма, не только во внешнем, но и во внутреннем плане. В Соединенных Штатах систематическое уста- новление сегрегации, блокировавшее первую волну движения за гра- жданские права, совпало с подключением Америки к мировой импе- риалистической конкуренции и с принятием ею идеи гегемониальной миссии нордических рас. Во Франции разработка идеологии «фран- цузской расы», основанной на прошлом «земли и умерших», совпада- ет с началом массированной иммиграции, подготовкой к реваншу с Германией и основанием колониальной империи. В свою очередь, на- ционализм следует из расизма в том смысле, что он не строился бы как идеология «новой» нации, если бы официальный национализм, на который он реагирует, не был в основе своей расистским: так, сио- низм происходит из антисемитизма, а национализмы в странах Третьего мира происходят из колониального расизма. Но внутри этого большого цикла есть множество отдельных циклов. Так, ключевым для французской национальной истории примером является пораже- ние антисемитизма в связи с решением по делу Дрейфуса, символиче- ски вписанное в идеалы республиканского режима, но также некото- рым образом поспособствовавшее формированию колониального «хорошего» сознания и далее позволявшее долгое время разводить понятия расизма и колонизации (по крайней мере, в восприятии коло- низаторов)? Во-вторых, следует указать на то, что всегда существует разрыв меокду представлениями и практиками национализма и расизма. Это разрыв, колеблющийся между полюсами противоречия и принуди- тельной идентификации И, как показывает пример нацизма, иденти- фикация может казаться завершенной именно тогда, когда противоре- чие обостряется сильнее всего. Я имею в виду не противоречие между национализмом и расизмом как таковыми, но противоречие между определенными формами, между политическими целями национализ- ма и сосредоточенностью расизма на такой-то «цели» в такой-то момент: это происходит, когда национализм пытается «интегриро- вать» потенциально автономное угнетаемое население («француз- ский» Алжир, «французскую» Новую Каледонию). Отталкиваясь от этого я предприму исследование указанного разрыва и парадоксаль- ных форм, которые он может принимать, чтобы понять то, что прояв- ляется в большинстве приведенных примеров: а именно то, что ра- сизм не есть «выражение» национализма, но дополнение к нему, луч- ше сказать - внутреннее дополнение, всегда избыточное по отноше- нию к нему, но всегда необходимое для его создания, хотя и недоста- 3. Расизм и национализм 69 точное для завершения его проекта; так же как национализм всегда необходим и всегда недостаточен для завершения формирования на- ции или реализации проекта «национализации» общества. Парадоксы универсализма То, что теории и стратегии национализма всегда нагружены противо- речием универсализма и партикуляризма, - мысль общепринятая, и ее можно развивать до бесконечности. На деле же национализм унифи- цирует, рационализирует и культивирует фетиши национальной иден- тичности, которая восходит к истокам нации и должна быть сохране- на от всякого искажения. Здесь меня интересует не общий характер такого противоречия, но тот способ, каким оно представляется расиз- мом. На самом деле расизм выступает одновременно и со стороны уни- версального, и со стороны частного. Избыточность, которую он пред- ставляет собой по отношению к национализму и, следовательно, то дополнение, которое он ему предоставляет, состоит одновременно в универсализации национализма, в исправлении его неуниверсально- сти, и в его партикуляризации, в исправлении его недостаточной спе- цифичности. Другими словами, расизм делает только одно: добавляет двусмысленности национализму, а это означает, что благодаря расиз- му национализм вовлекается в некое «забегание вперед», в метамор- фозу его материальных и идеальных противоречий 23 . Теоретически, расизм - это философия истории, лучше сказать историософия, которая делает историю следствием некой «тайны», спрятанной и раскрывающейся в людях в силу их собственной приро- ды, их собственного рождения. Эта философия делает видимой неви- димую причину судеб обществ и народов, незнание которой списыва- ется на недоразвитость или на историческое могущество зла 24 . Разу- меется, историософские аспекты существуют и в провиденциалист- ских теологиях, и в философиях прогресса, и в диалектических фило- софиях. Марксизм не является исключением, и это позволило устано- вить симметрию между «классовой борьбой» и «расовой борьбой», между двигателем прогресса и загадкой эволюции - то есть задать переводимость одного идеологического универсума в другой. Тем не менее эта симметрия имеет весьма четкие пределы. Я здесь не имею в виду ни абстрактную антитезу рационализма и иррационализма, ни не менее абстрактную антитезу оптимизма и пессимизма, хотя и нельзя отрицать (с практической стороны это является решающим), что 70 Э. Балибар большинство расистских философий представляются переработками темы прогресса в терминах упадка, вырождения, деградации культу, ры, национальной идентичности и целостности 25 . Но я считаю, что историческая диалектика, в отличие от историософии расовой или культурной борьбы, или же антагонизма «элиты» и «массы», никогда не может представляться в качестве простого развития манихейской темы. Историческая диалектика учитывает не только «борьбу» и «конфликт», но и историческую расстановку сип в борьбе и истори- ческие формы борьбы - другими словами, она ставит критические вопросы по отношению к своему собственному представлению о ходе истории. Историософии расы и культуры с этой точки зрения являют- ся совершенно некритичными. Строго говоря, не существует какой-то одной расистской филосо- фии, тем более что она не всегда облекалась в систематическую фор- му. Современный неорасизм непосредственно предстает перед нами в разнообразии исторических и национальных форм: миф о «расовой борьбе», эволюционистская антропология, «дифференциалистский» культурализм, социобиология и пр. Вокруг этого созвездия вращают- ся социополитические дискурсы и техники, такие как демография, криминология, евгеника. Здесь следует также учитывать генеалогию расистских теорий, которая, через Гобнно и Чемберлена, через «пси- хологию народов» и социологический эволюционизм, восходит к ан- тропологии и естественной истории эпохи Просвещения 24 , вплоть до того, что Луи Сала-Молен назвал «белобиблейской теологией» 27 . Пы- таясь быть кратким, я хочу прежде всего напомнить некоторые интел- лектуальные операции, в течение трех веков используемые в теорети- ческом расизме и позволяющие ему определиться в том, что мы мо- жем назвать «желанием знания» повседневного расизма. Прежде всего это фундаментальная операция классификации, то есть рефлексия над внутренними различиями, образующими челове- ческий вид, поиск критериев, по которым люди являются «людьми». Что делает их людьми? В какой степени? В каком роде? Такая клас- сификация предполагается любой иерархизацией, но также может и привести к ее установлению, поскольку конструкция, более или менее связно представляющая иерархическую картину групп, образующих человеческий вид, является преимущественным представлением этого видового единства в неравенстве и посредством неравенства. Но она может быть самодостаточной и как чистый «дифференциализм». По крайней мере на первый взгляд, потому что критерии дифференциа- ции не могут быть «нейтральными» по отношению к ситуации. Они Э. Расизм и национализм 71 заключают в себе социополитические ценности, оспариваемые на практике и навязываемые обходным путем через этническую или культурную вовлеченность 1 *. Классификация и иерархизация являются по преимуществу опера- циями натурализации или, лучше сказать, проецирования историче- ских и социальных различий на горизонт воображаемой природы. Но не стоит считать результат этой проекции очевидным. «Человеческая природа», продублированная системой «естественных различий» в человеческом виде, - вовсе не непосредственная категория. В частно- сти, она необходимо включает в себя половые схемы, как в «послед- ствиях» или симптомах («характерные расовые черты», психологиче- ские или телесные, всегда представляют собой метафоры различия полов), так и в «причинах» (смешение, наследственность). Отсюда центральное значение критерия происхождения, исключающего кате- горию «чистой» природы, - как категории символической, основан- ной на относительных юридических понятиях и прежде всего на по- нятии о легитимном наследовании. Таким образом, существует скры- тое противоречие в «натурализме» расы, который должен преодоле- вать себя возвращением к изначальной, «исконной» «сверхприроде», всегда уже спроецированной на воображаемое, разделенное на благо и зло, невинность и испорченность 2 '. Этот первый аспект немедленно влечет за собой второй: любой теоретический расизм ссылается на антропологические универсально- сти. И в некотором смысле именно способ, которым он их отбирает и комбинирует, позволяет развиваться его доктрине. Среди этих уни- версалий, разумеется, фигурируют понятия «генетического достояния человечества» или «культурной традиции», а также понятия более специальные, такие как человеческая агрессивность или, наоборот, «избирательный» альтруизм 30 , что выводит нас на различные вариан- ты идей ксенофобии, этноцентризма и трайбализма. В этом и заклю- чается возможность двойной игры, позволяющей «неорасизму» вы- ступать против антирасистской критики: он то самым прямым обра- зом подразделяет и иерархизирует человечество, то превращается в объяснение «естественной необходимости расизма» как такового. Эти идеи, в свою очередь, можно «обосновать» с помощью других уни- версалий, либо социологических (например, той мысли, что эндога- мия является нормой и условием любого человеческого коллектива, а экзогамия - объектом страха и универсального запрета), либо психо- логических (например, гипнотического внушения, традиционного механизма управления психологией толпы). 72 Э. Балибар Во всех этих универсалиях мы неизбежно наблюдаем присутствие одного и того же вопроса - вопроса о различии между человекам и животным, проблемный характер которого используется для интер- претации конфликтов в обществе и в истории. В классическом соци- ал-дарвинизме существует парадоксальное представление об эволю- ции, которая должна выделить человечество в собственном смысле этого слова (то есть культуру, технологическое господство над приро- дой - и даже над человеческой природой: евгеника) из животного ми- ра, средствами, характеризующими животный мир («выживание само- го приспособленного»), иначе говоря путем «животной» конкуренции между степенями человечности. В современных социобиологии и этнологии «социально-аффективное» поведение индивидов и прежде всего человеческих групп (агрессивность и альтруизм) представлено как несмываемая метка животного начала в эволюционировавшем человечестве. Может показаться, что в дифференциалистском культу- рализме эта тема совершенно отсутствует. Но я думаю, что она там имеет место в косвенной форме: в часто встречающемся сочетании дискурса о культурном различии с дискурсом об экологии (как если бы изоляция культур была условием сохранения «естественной сре- ды» человеческого вида), и прежде всего в тотальной метафоризации культурных категорий в терминах индивидуальности, отбора, воспро- изводства, смешения. Животное начало человека, в человеке и против человека - источник систематического «озверения» склонных к ра- сизму индивидов и групп - также является для расизма способом тео- ретического осмысления человеческой историчности. Историчности парадоксальным образом неизменной, если не регрессивной, даже когда она оказывается сценой для утверждения «воли высшей расы». Так же как расистские движения представляют собой парадок- сальный и, в определенных обстоятельствах, эффективный синтез противоречивых идеологий революции и реакции, теоретический ра- сизм является идеальным синтезом трансформации и неизменности, повторения и предназначения. «Тайна», которую он постоянно откры- вает, — это тайна человечества, вечно выходящего из животного со- стояния и вечно находящегося под угрозой власти над ним животного начала. Вот почему, когда расизм заменяет означающее расы озна- чающим культуры, он всегда должен связывать его с «наследовани- ем», с «преемственностью», с «укорененностью», со всеми означаю- щими воображаемой связи человека с его истоками. Весьма ошибаются те, кто считает, что теоретический расизм не- совместим с какой-либо «трансцендентностью», как, например, неко- 3. Расизм и национализм 73 торые недавние критики культурализма, совершающие, впрочем, ту же ошибку и по отношению к национализму 11 . Наоборот, расистские теории необходимо содержат момент сублимации, идеализацию вида, привилегированной фигурой которой оказывается эстетическое - потому-то эта идеализация неизбежно и венчается вписыванием и возвеличиванием определенного человеческого типа, представляюще- го идеал человека, сильного как телом, так и духом (начиная с «гер- манца» и «кельта» прошлого и заканчивая «одаренностью» «разви- тых» наций сегодняшнего дня). Этот идеал одновременно возводится и к первочеловеку (не затронутому вырождением), и к человеку бу- дущего (сверхчеловеку). Это решающий момент для понимания как взаимосвязи расизма и сексизма (важность фаллического означающе- го в расизме), так и отношений расизма, эксплуатации труда и поли- тического отчуждения. Эстетизация общественных отношений - оп- ределяющий вклад расизма в создание проективного поля политики. Даже идеализация технократических ценностей эффективности пред- полагает эстетическую сублимацию. Неслучайно, что современный менеджер, предприятия которого должны господствовать на всей планете, является одновременно спортсменом и соблазнителем. Сим- волическая антитеза такому менеджеру в социалистической традиции - возвышение фигуры рабочего как совершенного представителя гря- дущего человечества, воплощающего «переход» от крайнего отчуж- дения к крайнему могуществу. Возвышение это сопровождалось, как известно, интенсивной эстетизацией и сексуализацией, что позволило фашизму переопределить его в своих целях, - и это заставляет нас задаться вопросом о том, какие элементы расизма исторически прояв- лялись в «социалистическом гуманизме» 32 . Замечательное постоянство этих исторических и антропологиче- ских тем позволяет нам прояснить двойственность отношений, кото- рые теоретический расизм уже два века поддерживает с гуманистиче- скими (или универсалистскими) идеологиями. Критика «биологиче- ских» расизмов лежит в основании той широко распространенной, в частности во Франции, идее, согласно которой расизм по определе- нию несовместим с гуманизмом и, следовательно, в теоретическом плане представляет собой антигуманизм, поскольку объявляет глав- ной ценностью «жизнь» в ущерб собственно человеческим ценностям: морали, сознательности, достоинствам личности. Что приводит к об- щему смешению и череде недоразумений. Смешение - потому что «биологизм» расовых теорий (в диапазоне от антропометрии и социал-дарвинизма до социобиологии) представ- 74 Э. Балибар ляет собой не признание высшей ценностью жизни как таковой, а тем более не применение биологии, но виталистскую метафору опреде- ленных сексуализированных общественных ценностей: энергичности, решительности, инициативности и вообще всех мужских представле- ний о господстве - или же, наоборот, женских качеств пассивности, чувственности, кротости; или даже солидарности, духа общего дела и в целом всех представлений об «органическом» единстве общества, выстраиваемом по модели эндогамной «семьи». Эта виталистская ме- тафора связана с герменевтикой, которая делает телесные черты сим- птомами психологических или культурных «характеров». И недоразумение, потому что биологический расизм сам по себе никогда не был способом растворения особости человека в более об- ширной совокупности жизни, эволюции или природы, но, напротив, применял псевдобиологические понятия для построения человеческо- го вида, для его улучшения или же предохранения от вырождения. Вместе с тем этот расизм тесно связан с моралью героизма и аскетиз- ма. Именно в этом отношении ницшевская далектика «сверхчеловека» и «высшего человека» оказывается проясняющей. Как блестяще ска- зала Колетт Гийомен: «Эти категории, задействующие биологическое различие, исходят из реалий человеческого вида и именно так и по- нимаются. Это момент является базовым. На самом деле человече- ский вид - это ключевое понятие, на основе которого каждодневно формировался и формируется расизм» 31 . Не так трудно было бы орга- низовать борьбу против расизма в интеллектуальной сфере, если бы «преступления против человечности» не прикрывалось именем и средствами гуманистического дискурса. Возможно, прежде всего именно этот факт сталкивает нас с тем, что в другом контексте Маркс назвал «дурной стороной» истории, которая, тем не менее, составляет ее реальность. Но парадоксальное присутствие гуманистической, универсалист- ской составляющей в идеологическом устройстве расизма позволяет нам несколько прояснить глубинную двусмысленность означающего «раса» (и современных заменителей этого слова) с точки зрения на- ционального единства и национальной идентичности. Как дополнение партикулярности расизм предстает прежде всего в качестве сверхнационализма. Просто политический национализм вос- принимается как нечто слабое, как позиция примирения в мире кон- куренции или беспощадной войны (сегодня, масштабнее, чем когда либо, разворачивается дискурс международной «экономической вой- ны»). Расизм стремится быть «целостным» национализом, который не 3. Расизм и национализм 75 имеет смысла (и шансов), если он не основан на внешней и внутрен- ней целостности нации. Поэтому то, что теоретический расизм назы- вает «расой» или «культурой» (или и тем и другим), является продол- жением национальных истоков, концентрацией «собственно» нацио- нальных качеств: именно в «расе своих детей» нация может созерцать свою собственную идентичность в чистом состоянии. И следователь- но, именно вокруг расы должна объединяться нация, именно с «ра- сой», с «наследием», которое нужно оберегать от какого бы то ни бы- ло вырождения, нация должна себя идентифицировать - как «духов- но», так и «физически» или «телесно» (то же касается культуры как заменителя или внутреннего выражения расы). Это, конечно, означает, что расизм лежит в основании требований аннексии, «возвращения» в национальное «тело» «потерянных» инди- видов и групп населения (например, судетских или тирольских нем- цев и пр.); и как известно, это тесно связано с тем, что можно назвать тотализующими (paniques) тенденциями в национализме (пансла- визм, пангерманизм, пантюркизм, панарабизм, панамериканизм...). Но прежде всего это означает, что расизм постоянно вводит в понятие нации избыточный «пуризм»: для того, чтобы нация как таковая су- ществовала, она должна быть расово или культурно чистой. И следо- вательно, она должна изолировать внутри себя, чтобы затем удалить или уничтожить, «ложные», «чужеродные» элементы, «метисов», «космополитов». Одержимость этим императивом непосредственно ответственна за расизацию социальных групп, коллективизирующие черты которых установились как признаки принадлежности к внеш- нему, нечистому миру, идет ли речь об образе жизни, верованиях или этническом происхождении. Но этот процесс преобразования расы в сверхнациональность сопряжен с бесконечным повышением ставок. Должно быть, теоретически возможно выделить некий достоверный критерий, позволяющий по внешнему виду или поведению опознать «подлинно» или «по сути своей» принадлежащих к той или иной на- циональности: «французского француза», «английского англичанина» (о котором Андерсон говорит в связи с иерархией каст и разделением служащих на категории в Британской империи), аутентичного «гер- манского» немца (ср. введенное нацизмом различение между принад- лежностью к народу и подданством, VolkszugehCrigkeit / Staatsangehorigkeit), - аутентично американские характеристики WASP* и, конечно же, белокожестъ африканера как «гражданина». Но на практике необходимо установить эти черты исходя из юридиче- ских договоренностей или двусмысленных культурных партикуля- 76 Э. Балибар ризмов, воображаемо отрицая другие коллективизирующие черты, другие системы непреодолимых «различий», что обрекает на неудачу расово ориентированный поиск национальных черт. Более того, часто оказывается, что критерии, уже включенные в значение «расы» (пре- жде всего культурные), по большей части являются классовыми или же, в конце концов, символически «отбирающими» элиту, которая уже была отобрана в силу экономического и политического классово- го неравенства; или же «расовый состав» и «культурная идентич- ность» угнетаемых классов как раз и оказываются наиболее сомни- тельными. Эти последствия прямо противоположны националистиче- ским целям, состоящим не в воссоздании элиты, а в обосновании по- пулизма, не в подозрениях об исторической и общественной гетеро- генности «народа», но в утверждении его сущностного единства. Вот почему расизм, касаясь роли антисемитизма в европейских национализмах, всегда имеет тенденцию функционировать обращен- ным образом, с опорой на уже описанный нами механизмом проек- ции: расово-культурная идентичность «подлинно принадлежащих к национальности» остается невидимой, но она вводится (и утверждает- ся) через отталкивание от мнимой, как бы галлюцинаторной видимо- сти «ложно национальных»: евреев, метеков, иммигрантов, индейцев, туземцев, чёрных... Поэтому искомый национализм всегда пребывает в неопределенности и под угрозой: то, что «ложный» слишком заме- тен, никак не гарантирует, что «подлинный» будет достаточно под- линным. Пытаясь описать общую сущность национального, расизм неизбежно вовлекается в обсессивные поиски ненаходимого «ядра» аутентичности, сужающие национальную принадлежность и дестаби- 1 ' лизирующие историческую нацию 34 . И здесь, в пределе, происходит ; выворачивание расового фантазма: невозможность найти расово- национальную чистоту и гарантировать ее происхождение от самых начал народа приводит к тому, что расизм начинает фабриковать эту чистоту в соответствии с идеалом (сверх)национального сверхчелове- ка. В этом смысл нацистской евгеники. Однако следует добавить, что такой же является направленность всех социотехник человеческого отбора - и даже определенной традиции «типично британского» обра- зования, что возрождается сегодня в практике «педагогического» применения дифференциалистской психологии (абсолютным оружи- ем которой является измерение «коэффициента интеллекта», IQ). Этим также объясняется та скорость, с которой сверхнационализм переходит в расизм как супра-национализм. Нужно абсолютно серьез- но воспринять тот факт, что расовые теории XIX и XX века определя- 3. Расизм и национализм 77 ли общности языка, происхождения, традиции, не совпадавшие, как правило, с историческими государствами, пусть даже всегда косвенно соотносившиеся с одним или несколькими такими государствами. Это означает, что измерение универсальности теоретического расизма, антропологические аспекты которого мы очертили, играет здесь су- щественную роль: оно делает возможной «специфическую универса- лизацию», а следовательно идеализацию национализма. Этот аспект я и хотел бы разобрать в заключение 35 . Классические мифы о расе, в частности об арийский, отсылают прежде всего не к нации, а к классу, а именно в аристократической перспективе. В этих условиях, «высшая» раса (или высшие расы, то есть, как сказано у Гобино, «чистые» расы) по определению никогда не может совпасть со всем национальным населением или ограни- читься им 34 . Это означает, что «зримое», институциональное нацио- нальное сообщество должно основывать свои трансформации на дру- гом сообществе, «невидимом», разрушающем границы и по определе- нию транснациональном. Но то, что было верным для аристократии и могло показаться преходящей характеристикой способов мысли в ту эпоху, когда национализм только начинал устанавливаться, остается верным и для всех позднейших расистских теорий: их референт - это биологический (на самом деле, как мы увидели, телесный) или куль- турный порядок. Цвет кожи, форма черепа, интеллектуальная пред- расположенность, ум находятся по ту сторону позитивной нацио- нальной принадлежности: они - лишь оборотная сторона одержимо- сти чистотой. В результате образуется парадокс, с которым сталкива- лись многие аналитики: действительное существование расистского «интернационализм», расистского «супранационализма», склонного идеализировать вневременные или транс-исторические сообщества, такие как «индоевропейцы», «Восток», «иудео-христианская цивили- зация» - то есть сообщества одновременно открытые и закрытые, не имеющие границ; единственными границами которых становятся, как говорил Фихте, «внутренние» границы, неотделимые от индивидов или, точнее, от их «сущности» (то, что когда-то называли их «ду- шой»). На деле - это границы идеального человечества 37 . Здесь избыточность расизма по отношению к национализму - по прежнему конститутивная для последнего - принимает противопо- ложную, по отношению к тому, что мы видели выше, форму: через нее национализм растягивается в измерения бесконечной тотальности. Отсюда - сходства с богословием, «гнозисом» и более или менее ка- рикатурные заимствования из них. Отсюда и возможность соскальзы- 73 Э. Балибар вания к расизму универсалистских теологии, через что они оказыва- ются тесно связаны с современным национализмом. Но прежде всего это объясняет то, почему расовое значение должно трансцендировать национальные различия и организовывать «транснациональную» со- лидарность, чтобы обеспечить таким образом эффективность нацио- нализма. Так на европейском уровне функционировал антисемитизм: любой национализм видел в евреях (противоречиво считавшихся од- новременно абсолютно не поддающимися ассимиляции и космополи- тичными, исконным народом и народом, лишенным корней) своего персонального врага и представителя всех своих «наследственных врагов». Это значит, что все эти национализмы определялись проти- вопоставлением одной и той же фигуре отверженного, одного и того же «апатрида», что стало неотъемлемой составляющей самой идеи Европы как родной земли «современных» национальных государств, то есть цивилизации. В то же время европейские - или европейско- американские - нации в ожесточенной конкуренции за колониальный |