Письма о танце и балета. Редактор перевода А. Л. Андрес
 Скачать 4.03 Mb.
|
|
требуете от меня, сударь, чтобы я рас- сказал вам о моих балетах. С большой неохотой уступаю я вашим настойчивым просьбам. Опи- саниям произведений подобного рода присущи обычно два недостатка: если балет отличается определенными достоинствами, описание всегда 17 Новерр 257 ниже оригинала, если балет посредственный — оно выше его. Нельзя судить о коллекции картин по ката- логу, равно как и оценивать достоинства какого- либо литературного произведения по предисло- вию или проспекту издателя. То же и с балетами: их необходимо видеть, и притом по не- скольку раз. Талантливый литератор сочинит превосходную программу балета и подскажет ба- летмейстеру прекрасную идею, но искусство ба- летмейстера заключается в композиции и испол- нении. Раскройте книги Тассо, Ариосто и многих других авторов того же рода, вы найдете здесь сюжеты, вас при чтении. На бу- маге все возникает с необычайной легкостью: одна идея сменяет другую, все просто, достаточно нескольких искусно расставленных слов, чтобы воображению представилось множество приятных картин. Но картины эти утратят свою пленитель- ность, как только вы попытаетесь передать их; тогда-то и видит художник, какое огромное рас- стояние отделяет замысел от его воплощения. Тем не менее я готов удовлетворить вашу лю- бознательность, твердо уверенный, что вы не ста- нете судить обо мне по этим торопливым наброс- кам нескольких балетов, удостоенных в свое вре- мя рукоплесканий, которые, однако, отнюдь не заставили меня забыть, что снисходительность публики всегда превосходила мои таланты. Я весьма далек от того, чтобы считать свои творения лучшими образцами в этом роде. Лест- ные отзывы, которые были им наградой, могли бы убедить меня в некоторых их достоинствах, но 258 еще более убежден я в том, что они не лишены недостатков. Как бы то ни было, и немногочисленные эти достоинства, и эти недостатки целиком принадле- жат мне. Мне никогда не приходилось видеть каких- либо превосходных образцов, способных учить и вдохновлять. Встреться они мне, я, быть может, сумел бы многое усвоить. По крайней мере, я обрел бы искусство приноравливать и приспосаб- ливать к своим творениям чужие прелести, при- давая им собственный отпечаток или хотя бы ук- рашаясь ими, не становясь при этом смешным. Отсутствие таких поучительных образцов возбу дило во мне, однако, живейшее рвение к совер- шенству, которое, быть может, и не возникло бы, когда б я способен был на рабское подражание, когда б я мог быть холодным копиистом. При- рода — вот единственный образец, который я со • зерцал, ей и решил я следовать. Если мое вообра- жение порой и заставляет меня заблуждаться, то вкус или, если угодно, своего рода инстинкт, тот- час же раскрывает мне мои заблуждения и при- зывает вернуться правильный путь. Я без со- жаления разрушаю тогда то, что было создано с величайшим трудом, и творения мои милы мне лишь в той степени, в какой они трогают мое сердце. И нет, сударь, для меня труда более уто- мительного, чем сочинение танцев для иных опер. Все эти паспье и менуэты просто убивают меня: однообразная музыка отупляет, я становлюсь та- ким же убогим, как она, и, напротив, музыка вы- разительная, гармоничная и разнообразная, вроде 17* 259 той, на которую я уже некоторое время сочиняю, 1 рождает во мне тысячи разных мыслей, тысячи разных штрихов, увлекает, возвышает и воспла- меняет мое воображение. Согласием, цельностью, остроумием, новизной и тем множеством разительных и оригинальных свойств, кои пожелали отметить в моих балетах беспристрастные ценители, — всем этим я обязан разнообразным чувствам, вызванным во мне му- зыкой. Таково естественное воздействие музыки на танец и танца на музыку, когда оба худож- ника творят в согласии и оба искусства, сочета- ясь и сливаясь воедино, как бы обмениваются своими чарами, дабы еще более пленять и достав- лять еще большее наслаждение. Бесполезно, пожалуй, останавливаться на «Ки- тайских метаморфозах», «Фламандских увеселе- ниях», «Деревенской новобрачной», «Празднике в Воксхолле», «Прусских рекрутах», «Костюми- рованном бале» и значительном (быть может, слишком значительном) числе других комических балетов, не имеющих почти никакой интриги, предназначенных исключительно для удовольст- вия глаз, все достоинство которых заключалось в новизне формы, в разнообразии и блистатель- ности танца. Не стану рассказывать вам и о тех балетах, которые я счел нужным поставить в вы- соком жанре, — таких, как «Смерть Аякса», «Суд Париса», «Сошествие Орфея в ад», «Ринальдо и Эту музыку сочинил г. клавесинист Лионского оркестра, и я обязан воздать ему здесь должное, заявляя, что мало есть способных столь удачно приспо- сабливать свою музыку к самым различным жанрам балета и вдохновлять людей, способных чувствовать и понимать. 260 Армида» и другие. Умолчу даже об «Источнике молодости» и «Капризах Галатеи». 1 Уверенный в вашем доброжелательстве ко мне и зная о том, какой интерес благоволите вы проявлять ко всему тому, что меня касается, я рассудил, сударь, что более всего вам придется по вкусу описание тех Об этой Галатее рассказывает Гораций, рисуя порт- рет юной красавицы, у которой влюбленный в нее юноша пытается похитить Буало так перевел на наш язык строки поэта: Она упорствует так нежно и так мило: Отраднее порой склониться перед силой. (Пер. А. А. Балет этот имел тем больший успех, что никто не пред- полагал, чтобы веселая пантомима могла быть сочетаема с жанром серьезным. Галатея своими капризами приводит в отчаяние двух то она с восторгом принимает их подарки, то с презрением отвергает. Ее капризы всякий раз имеют другой оттенок и другой характер. Пастухи прики- дываются, будто влюблены в другую пастушку и будто хо- тят отдать ей подарки, предназначавшиеся Галатее. Снедае- мая ревностью, Галатея вырывает из рук соперницы только что полученные той подарки, украшает себя ими, а затем отбрасывает прочь. Соперница хочет взять их назад, и рев- ность вновь просыпается в Галатее: опережая соперницу, она снова завладевает подарками, но тотчас же снова отбрасы- вает их. Тогда пастухи, желая привлечь к себе Галатею, дела- ют вид, что покидают ее. Они танцуют pas quatre, в кото- ром дают понять, будто пренебрегают ею и влюблены в дру- гую пастушку. Не вытерпев столь горького унижения, кап- ризница предается горю и печали, но, верная своему легко- мыслию и причудливому нраву, тут же переходит от печали к самому живому и безудержному веселью. Все эти внезап- ные переходы от одного чувства к другому, это непре- станное чередование нежности и безразличия, горя и ве- селья, чувствительности и холодности явились предметом множества сцен, признанных в равной мере и заниматель- ными и поистине в новом вкусе. 261 моих балетов, которые являются подлинными мо- ими детищами и которые вы можете с полным на то правом считать плодами одного только мо- его воображения. Начну с героико-пантомимного балета «Туалет Венеры, или Уловки Амура». Сцена представляет роскошно убранный по- кой. Венера занята своим туалетом, она полу- одета и являет вид самый соблазнительный. Игры и Услады наперебой подносят ей предметы, жащие для ее украшения. Грации расчесывают ей волосы, Амур зашнуровывает ей башмачок. Вок- руг нее — юные Нимфы; одни плетут гирлянды, другие украшают каску, предназначенную для Амура, третьи прикрепляют цветы к одежде и плащу, приготовленных для его матери. Когда туалет закончен, Венера поворачивается к сыну, словно спрашивая, как она ему нравится; в ответ юный бог рукоплещет ее красоте и в восторге бросается в ее объятия. Эта первая сцена являет все то, что только могут представить наиболее соблазнительного нега, кокетство и грация. Вторая сцена посвящена одеванию Венеры. Грации наряжают ее, одни Нимфы наводят поря- док на ее туалетном столике, другие подносят Грациям новые наряды. Игры и Услады так же стремятся услужить богине: кто держит коро- бочку с румянами, кто с мушками, одна подносит букет, другая ожерелье, третья браслеты и т. п. Амур между тем изящным движением схватывает зеркало и, не выпуская его из рук, начинает пор- хать вокруг Нимф. Те, желая наказать его за лег- комыслие, отнимают у него колчан и перевязь. Он преследует их, но путь его прегражден тремя Нимфами, которые подносят ему каску. Амур 262 надевает ее, смотрится в зеркало, затем устрем- ляется в объятия матери и, вздыхая, обдумывает, как бы получше отомстить Нимфам. Он умоляет Венеру немедленно помочь его коварному за- мыслу, раскрыв их души для нежных чувств с по- мощью сладостных картин, которые явили бы им все то, что любовная страсть таит в себе наибо- лее волнующего. Венера пускает в ход все свои чары: ее движения, позы, взгляды — все изобра- жает услады любви. Взволнованные этим зрели- щем, Нимфы пытаются подражать ей и усвоить все приемы ее обольстительности. Амур, видя все это, пользуется удобным моментом, чтобы нане- сти им последний удар: во время общего танце- вального выхода Нимфы испытывают все те стра- сти, которые он вселил им в души. Смятение их все возрастает; они переходят от нежности к рев- ности, от ревности к чувству гнева, к унынию, от уныния к притворной беспечности, одним словом, испытывают одно за другим те различные чувства, что призваны волновать душу; Амур же не пере- стает напоминать им о счастье любви. шись своей местью, божок пытается убежать от Нимф, те преследуют его. Но он вырывается и исчезает вместе с Венерой и Грациями. Нимфы устремляются вслед ускользающему от них на- слаждению. Эта сцена, сударь, в чтении очень проигры- вает, вы не видите ни богини, ни Амура, ни Нимф, вы ничего не представляете себе отчет- ливо. И так как я бессилен передать все то, что так превосходно изображали Нимфы выражением своих лиц, взорами и движениями, то вы полу- чаете лишь самое несовершенное и слабое 263 представление о стремительном, развивающемся и разнообразном действии этой сцены. В следующей картине интрига развивается дальше. На сцене Амур. Жестом и взглядом он оживляет вокруг себя природу. Меняется место действия. Сцена изображает большой и сумрач- ный лес. Появляются Нимфы, все это время не терявшие из виду Амура, но какой страх овладе- вает ими, когда они не обнаруживают здесь ни Венеры, ни Граций. Темнота леса и царящая в нем тишина наполняют их ужасом. Трепеща, они в страхе отступают, Амур успокаивает Нимф и предлагает следовать за ним. Те готовы дове- риться ему. Но тут божок пускается на новую ша- лость: он устремляется вперед, приглашая Нимф догнать его. Нимфы преследуют его, но, то и дело увертываясь, он все время от них ускользает. И в то мгновение, когда кажется, что Амур нако- нец пойман и Нимфы уверены, что он у них в ру- ках, божок вдруг стрелой уносится прочь, а на его месте появляются двенадцать Фавнов. Эта вне- запная и неожиданная перемена производит тем более сильное впечатление, что трудно предста- вить себе больший контраст, чем контраст между Нимфами и Фавнами: первые являют вид невинно- сти, вторые — жадного сладострастия. Позы нов исполнены самоуверенности, позы Нимф — испуга перед грозящей опасностью. Фавны го- нятся за Нимфами, спасающимися бегством, и вскоре настигают их. Однако несколько Нимф, воспользовавшись мгновенным замешательством воспламененных победой Фавнов, успевают ус- кользнуть, и двенадцати Фавнам достаются всего шесть Нимф. Они принимаются оспаривать друг 264 у добычу, ни один не согласен уступить другому. На смену ревности приходит ярость, Фавны вступают между собой в бой. Испуганные, трепещущие Нимфы поминутно из рук в руки, ибо победителями поочередно оказываются то одни, то другие. Улучив мгновение, когда Фав- ны увлечены сражением, Нимфы пытаются спас- тись бегством. Шестеро Фавнов хотят броситься вслед за ними, но устремившиеся за ними сопер- ники удерживают их. Гнев их с каждой минутой возрастает. В ярости они подбегают к деревьям, обламывают с них ветки и, вооружившись, начи- нают осыпать друга ударами. Затем, видя, что не могут одолеть противников, швыряют прочь бесполезное оружие мести и ярости и, стре- мительно вновь набросившись друг на друга, сра- жаются уже врукопашную. Они ожесточенно схватываются, повергают друг друга наземь, под- нимают в воздух, сжимают, душат, давят, осыпают ударами, и нет ни одного мгновения, которое не было достойно кисти живописца. Наконец ше- стеро из них оказываются победителями. Прида- вив ногой поверженного соперника, каждый уже заносит руку, чтобы нанести ему последний удар, но появившиеся шесть Нимф, предводительствуе- мые Амуром, останавливают руку победителей и преподносят им венки из цветов. Другие шесть Нимф, тронутые стыдом и унижением повержен- ных Фавнов, роняют к их ногам цветы, а те жают своими позами снедающие их печаль и уны- ние — головы их опущены, устремлены вниз, Венера и Грации, тронутые их страданиями, про- сят Амура проявить к поверженным милосердие, и он, порхая вкруг сраженных Фавнов, легким 265 мановением руки возвращает им силы; словно против собственной воли, воздевают они слабые руки, взывая к сыну Венеры, тот же взглядом и жестом дарует им, так сказать, новую жизнь. Но едва успевают они прийти в себя, как замечают счастливых своих соперников, беззаботно резвя- щихся с Нимфами. И вновь ими овладевает до- сада — с горящими глазами они вновь нападают на своих соперников и на этот раз побеждают. Не довольствуясь победой без трофеев, они срывают с побежденных те венки из цветов, коими они увенчаны. Но, по мановению руки Амура, каждый венок превращается в два, и чудо это восстанав- ливает между Фавнами мир и спокойствие. И но- вым победителям, и новым побежденным достает- ся равная награда. Нимфы протягивают руки тем, кто только что был побежден, и Амур сочетает на- конец Нимф и Фавнов. Здесь начинается симмет- ричный балет: технические красоты танца разво- рачиваются в большой чаконне, в которой Амур, Венера, Грации, Игры и Услады исполняют основ- ные номера. В этом месте мне грозило некоторое замедление действия, но я ввел сцену, в которой Венера, обвив Амура гирляндами цветов, уводит его в этих оковах, дабы помешать ему преследо- вать понравившуюся ему Грацию. Во время этого весьма выразительного танца Услады и Игры увле- кают Нимф в лес, а Фавны стремительно бро- саются за ними. Тут, чтобы соблюсти благопри- стойность и смягчить диалог Амура и Венеры по поводу этих скрывшихся пар, я, спустя мгнове- ние, возвращаю на сцену и тех и других. Выраже- ние лиц Нимф, довольный вид Фавнов — все это помогает затем в чаконне нарисовать картину 266 неги, смягченную, однако, пристойностью и чув- ством. Балет этот, сударь, на всем своем протяжении отличался действием, в котором участвуют все персонажи; он имел — чем я могу лишь гор- диться — такой успех, какого до того ни разу еще не выпадало на долю танца. Этот успех побудил меня отказаться от жанра, в котором я подвизался ранее,— говоря откровенно, не столько из любви к нему, сколько потому, что хорошо его знал и привык к нему. С тех пор я посвятил себя танцу выразительному и действенному, я стал стре- миться живописать в манере более широкой и ме- нее «прилизанной», и я понял, как глубоко оши- бался, полагая, будто танец предназначен только для глаз, и зрение является границей, за преде- лами которой власть его бессильна. Поняв, что власть эта может выходить далеко за ее пределы, что танец имеет неоспоримые права на сердце и душу зрителя, я постарался дать душе насладиться им в полной мере. Фавны танцевали без тоннеле, Нимфы, Венера и Грации без панье. Я запретил маски, которые помешали бы выразительности лиц. Во многом помог мне здесь метод г-на Гаррика. В глазах и на лицах моих Фавнов можно было читать все движения обуревающих их страстей. Легкую обувь, видом своим напоминающую древесную кору и украшенную лентами, я предпочел всяким башмачкам; никаких белых перчаток и чулок,— я подобрал их под цвет обнаженного тела обита- телей лесов. Простая драпировка из тигровой шкуры частично покрывала их торс, все остальное казалось обнаженным. Для того чтобы костюм этот не выглядел слишком грубым и не составлял слишком большого контраста с изящными одея- ниями Нимф, я приказал набросить на эти одежды гирлянды из листьев, переплетенных с цветами. Кроме того, я ввел паузы, во время которых музыка прекращалась, причем паузы эти произ- водили самое прекрасное впечатление; поскольку ухо зрителя внезапно переставало слышать гармо- нию, взор его с тем большим вниманием охваты- вал все детали картины — размещение и рисунок групп, выражение лиц и все отдельные части це- лого, ничто не ускользало от его взора. Такие паузы в музыке и в движении тел приводили зри- теля в то спокойное состояние, в котором он в наилучших условиях мог рассмотреть всю кар- тину; благодаря этим паузам следующие за ними сцены вырисовываются с особенной выпуклостью, это как бы тени, которые, будучи применены ис- кусно и распределены со вкусом, сообщают всем частям композиции новую силу и особую яр- кость. Но все искусство заключается в том, чтобы применять их расчетливо, ибо, как и в живописи, они могут принести один только вред, если зло- употреблять Перейдем к «Празднествам, или Ревности в га- реме». Оба балета — этот и предыдущий — имели одинаковый успех у зрителей. Между тем они со- вершенно противоположны по своему жанру, и невозможно сравнивать их друг с другом. Сцена представляет часть гарема. На аван- сцене — перистиль, украшенный каскадами и фон- танами. В глубине сцены колоннада в виде ро- тонды, в промежутках между колоннами располо- 268 жены скульптуры и фонтаны. В самой глубине сцены имеется каскад, состоящий из нескольких ступеней, изливающийся в водоем, а задник пред- ставляет пейзаж с воздушной перспективой. Оби- тательницы гарема сидят и возлежат на богатых диванах и подушках, они заняты рукоделиями, принятыми у турчанок. Появляются пышно разодетые белые и черные евнухи. Некоторые обносят султанш шербетом и кофе, другие предлагают им цветы, фрукты и бла- говония. Одна из султанш, более тщеславная, чем ее подруги, отказывается от всего и требует зер- кало. Раб исполняет ее желание; она смотрится в зеркало, любуется собой, принимает различные позы, разучивает перед ним жесты и походку. Подруги, завидуя ее грации, пытаются подражать ей, повторяя все ее движения; отсюда рождается ряд танцевальных выходов, общих или сольных, живописующих негу и сладострастие этих жен- щин, горящих желанием понравиться своему по- велителю. Пленительная, нежная музыка и рокот вод сменяются новой мелодией решительной и торже- ственной, под которую танцуют немые, черные и белые евнухи, возвещающие о прибытии султана. Он входит стремительно в сопровождении Аги, за ними следует толпа янычар, несколько бос- танджи и четыре карлика. При появлении султана евнухи и немые падают на колени, все жены низко склоняются перед ним, карлики подносят ему корзины, наполненные цветами и фруктами. Он составляет букет и повелительным жестом велит всем рабам уйти. Оставшись один среди своих жен, великий султан словно колеблется, на которой остановить свой выбор, он ходит между ними с выражением нерешительности, рожденным многообразием ок- ружающих его прелестниц. Все они стараются пленить его сердце, однако Заира и Заида берут верх над всеми остальными. Он подносит цветы Заиде, но в тот миг, когда та протягивает руку, чтобы взять их, султана останавливает взгляд Заиры; он смотрит на нее, затем на других, и взор его вновь обращается к Заиде. Однако пле- нительная улыбка ее соперницы заставляет его принять новое решение, и он отдает букет Заире, которая с восторгом принимает подарок. Осталь- ные жены своими позами рисуют досаду и рев- ность. Заира лукаво оглядывается кругом, наслаж- даясь смущением подруг и горем соперницы. За- метив, как подействовал его выбор на весь гарем и желая еще больше увеличить торжество Заиры, султан велит Фатиме, Зиме и Заиде прикрепить к груди жены-избранницы поднесенные ей цветы. Те повинуются, но неохотно; выполняя приказ султана, они выражают жестами досаду и отчая- ние, но подавляют их всякий раз, как только повелитель посмотрит на них. Султан и Заира танцуют полное неги pas deux, после чего оба удаляются. Заида, которой едва не достались цветы, пре- дается пылкому отчаянию. В сольном танце она выражает свое жестокое и свою до- саду. Выхватив кинжал, она хочет лишить себя жизни, но остальные жены останавливают ее руку и спешат отвлечь свою подругу от столь пагубного намерения. 270 Заида готова уже смириться, когда гордо дит Заира. Вид соперницы повергает в истовство; стремительно бросается она на Заиру, чтобы нанести ей тот удар, который ранее пред- назначала самой себе. Заира ловко уклоняется и, в свою очередь овладев кинжалом, заносит его над Заидой. Тогда женщины гарема, разделив- шись на две группы, устремляются к соперницам. Одна из них останавливает занесенную руку Заиры. Заида пользуется этим мгновением и вы- хватывает кинжал, висящий на поясе у Заиры, но султанши, внимательно следившие за каждым ее движением, предотвращают смертельный удар. Привлеченные шумом, в гарем вбегают евнухи. Увидев этот поединок и опасаясь, что им не удастся самим водворить порядок в гареме, они поспешно удаляются, чтобы предупредить султана. Между тем женам удается оттащить соперниц друг от друга: те изо всех сил стараются вырваться, и, когда это удается им, снова яростно бросаются одна на другую; все в ужасе устремляются к ним, желая удержать их. В этот миг входит султан. Перемена, вызванная его появлением, производит разительное впечатление. В течение одного мгно- вения отчаяние и ярость сменяются выражением радости и нежности. Заира не только не жалуется, но проявляет великодушие, свойственное истинно прекрасным душам; всем своим видом она успо- каивает султана, страшащегося потерять свою воз- любленную. В гареме вновь воцаряется веселье, и султан велит евнухам устроить в честь Заиры праздне- ство. Следует всеобщий танец. 271 В pas de deux Заира Заида примиряются, султан танцует с ними pas de trois, в котором по- прежнему выражает предпочтение Заире. Празднество заканчивается благородным конт- радансом. Последняя его фигура представляет неподвижную группу, в центре ее — стоящий на возвышении к которому ведет широкая лестница. Группа состоит из жен и самого пове- лителя. По обе стороны его сидят Заира и Заида. Над ними простирается большой балдахин, под- держиваемый рабами. По обе стороны сцены раз- мещены две другие группы, состоящие из бос- танджи, белых и черных евнухов, немых янычаров и карликов; все они простерты перед троном султана. Вот, сударь, весьма несовершенное описание последовательности сцен, которые в самом деле производили сильное впечатление. Сцена, где султан принимает решение, и та, где он уводит свою избранницу, схватка Заиды и Заиры, груп- пы, которые образуют жены при появлении пове- лителя, внезапные переходы от одного чувства к другому, любовь к султану, которую каждая из жен обнаруживает по-своему,— все это являет контрасты, передать которые мне не под силу. Не способен я также описать параллельные сцены, введенные в этот балет. Пантомима — стреми- тельна, а порожденные ею картины возникают подобно вспышкам молнии: они длятся мгновение и сразу уступают место другим. Ведь в хорошо задуманном балете, сударь, должно быть мало диалогов и спокойных сцен, должен непре- рывно волновать сердца. Как описать словами живое выражение чувств и стремительное дей- «Амур и Психея». Три грации - эскиз костюмов Боке «Орфей и Эвридика». Харон - эскиз костюма Боке Маски, надевавшиеся танцовщиками ствие пантомимы? Только душе дано создать кар- тину, только душе дано постигнуть - Действие балетов, о которых я речь, зани- мает гораздо меньше времени, нежели мой рас- сказ о них. Внешние признаки выражения какого- либо чувства становятся холодными и вялыми, если за ними не следуют тотчас же признаки дру- гих, сменяющих их чувств; при этом действие должно распределяться между несколькими пер- сонажами, и каждый должен иметь свою игру: одинаковая смена чувств, одинаковые порывы, одинаковые движения, одинаковая степень воз- бужденности на протяжении всего действия в кон- це концов способны лишь утомить как танцов- щика, так и зрителя и вызвать чувство скуки. Сле- довательно, если вы хотите, чтобы во время всего представления игра оставалась неизменно вырази- тельной, жесты энергичными, глаза красноречи- выми, положения и позы грациозными и правди- выми, нужно избегать длиннот. Критики, искушенные в чтении романов, ска- жут, быть может, что балет «Празднество, или Ревность в гареме» погрешает против нравов и обычаев Востока. Они заявят, что нелепо вводить янычар и бостанджи в ту часть гарема, где могут находиться лишь жены султана, а также укажут, что в Константинополе нет никаких карликов и что не в обычаях султана держать их при себе. Я готов признать справедливость ваших упре- ков и обширность ваших познаний,— отвечу я им,— но если мой замысел и не соответствует истине, он не оскорбляет правдоподобия, а зна- чит, я вправе был допустить здесь все эти не- обходимые мне вольности, допускаемые всеми Ж.-Ж. Гравюра Б. Роже с портрета Герена. Ок. 1807 г. 18 Ж.-Ж. Новерр 273 сочинителями, и притом в произведениях, гораздо более значительных, нежели балеты. Воспроизводи я со всей достоверностью харак- тер, нравы и обычаи отдельных наций, картины мои зачастую получались бы бедными и однооб- разными по композиции. Несправедливо поэтому осуждать художника за отступления от истины, если отступления эти сделаны искусно, если они способствуют совершенству, разнообразию и изя- ществу его картин. Если характер действующих лиц и изображен- ного народа выдержан и природа не скрыта под чуждыми ей и искажающими ее украшениями, сло- вом, если выражение чувства передано верно, колорит не вызывает сомнения, светотени искусно соблюдены, позы отличаются благородством, группы хорошо придуманы, массы красивы, а ри- сунок правилен,— значит, картина превосходна и произведет надлежащее впечатление. Я полагаю, сударь, что турецкое или китайское празднество совсем не понравилось бы во Фран- ции, покажи мы его без всяких прикрас; я убеж- ден, что характер этих танцев отнюдь не пока- зался бы столь привлекательным, а точная копия всего того, что мы видим у этих народов, явила бы зрелище вовсе не занимательное и мало под- ходящее для публики, которая рукоплещет лишь тогда, когда артисты соблюдают в представляемом чувство, меру и вкус. Когда бы те, кто выговаривает мне за воль- ность, которую я якобы допустил, вводя в гарем янычар и бостанджи, воочию видели мой балет, они убедились бы, что персонажи эти, столь ос- корбившие их вкус на расстоянии, отнюдь не вхо- 274 дили в ту часть гарема, где помещаются султанши, что они появлялись только в саду и что я вывел их в этой сцене лишь для того, чтобы придать больше торжественности и пышности выходу сул- тана. Впрочем, сударь, критика, которая не идет дальше программы балета, весьма шатка, ибо она ни на чем не основана. Мы судим о достоинствах живописца по его картинам, а не по его слогу; точно так же и о балетмейстере надобно судить лишь по тому впечатлению, которое производят группы, положения, театральные эффекты, по ори- гинально задуманным фигурам, запоминающимся формам и по тому, насколько стройно его произ- ведение в целом. Оценивать наши произведения, не видя их, — то же, что пытаться произносить суждение о каком-либо предмете, ничего не зная о нем. |