Письма о танце и балета. Редактор перевода А. Л. Андрес
 Скачать 4.03 Mb.
|
|
19* 291 подвергаться преследованиям! Попробуйте объ- явить себя другом истины — это тотчас же воз- мутит всех, кто страшится ее. Г-н де Каюзак рас- крывает красоты нашего искусства, он предлагает меры, способные сделать его прекрасней. Он во- все не посягает на танец, напротив, он стремится лишь наметить тот верный путь, с которого танцов- щикам невозможно будет сбиться. Но никто не желает следовать его советам. Г-н Дидро, этот фи- лософ, природы, то есть всего того, что пре- красно, правдиво и просто, также пытается обога- тить французскую сцену жанром, источник кото- рого искал не столько в своем воображении, сколько в человечности. На место театральной условности он хотел бы ввести пантомиму; заме- нить напыщенный тон естественным, блестки и мишуру — простыми одеждами, фантазию — жиз- ненной правдой, выспренний жаргон — речами, исполненными ума и здравого смысла, ибо все эти скверно написанные портретики лишь иска- жают природу и обезображивают ее. Он хотел бы, чтобы французская сцена была бы достойна называться школой нравов, чтобы контрасты не были столь резкими и их применяли более ис- кусно, чтобы, наконец, не надобно было противо- поставлять добродетель пороку, для того чтобы она казалась приятной и привлекала бы, ибо слишком густые тени не выделяют предметов и не освещают их, а, напротив, ослабляют и гасят. Но все усилия его тщетны. Знакомство с трактатом г-на де Каюзака столь же необходимо танцовщикам, как необходимо знание хронологии всякому, кто собирается стать историком. Между тем его трактат подвергся кри- 292 тике со стороны людей, занимающихся этим ис- кусством, и вызвал пошлые шутки даже со стороны тех, кто по некоторым причинам не способен ни прочесть его, ни понять. Как возмущало слово «пантомима» всех танцовщиков, подвизающихся в серьезном жанре! «Хорошенькое было бы дело,— говорили танцы нашего жанра в пантомимной манере!» Признайте, сударь, нужно совершенно не понимать значения этого слова, чтобы выражаться подобным образом. Уж лучше бы мне сказали: я не нуждаюсь в уме, я отказы- ваюсь от души, я хочу оставаться всю свою жизнь Многие танцовщики, которые кричат о невоз- можности сочетать пантомиму с чисто техниче- ским танцем, даже не попытавшись сделать это, нападали на г-на Каюзака с весьма негодным ору- жием. Они ставили ему в вину, что он-де не зна- ком с механикой их искусства, и делали из этого вывод, что рассуждения его не имеют под собой никакой основы. Какая нелепость! Неужели нужно уметь самому выделывать гаргуйады и ан- траша, чтобы здраво судить о впечатлении, произ- водимом зрелищем этого рода, чтобы понять, чего ему недостает, и указать, что ему приличествует? Неужели нужно быть танцовщиком, чтобы заме- тить, насколько мало смысла заключено в каком- нибудь pas de deux, какие несообразности име- ются обычно в том или ином балете, сколь невы- разительны исполнители и сколь посредственны дарования балетмейстеров? Что сказали бы мы об авторе, который не пожелал бы подчиниться суду публики на том лишь основании, что не все зри- тели умеют сочинять стихи? 293 Если бы г-н де Каюзак сосредоточился на том, что стал бы разбирать танцевальные па, разме- ренные движения рук, различные сочетания и сложные смешения фигур, он рисковал бы запу- таться. Но он предпочел вовсе не касаться всей этой стороны танца, предоставив ее тем, у кого нет ничего, кроме рук и ног. Не для них он писал. Он касался лишь поэтики искусства танца. Он уловил его дух и характер. Горе всем тем, кто не способен ни понять его, ни насладиться им! Не будем скрывать: тот жанр, который пред- лагает г-н де Каюзак, труден, но разве от этого он менее прекрасен? Ведь это единственный жанр, который пригоден для танца и может сде- лать его лучше. Большие актеры будут согласны с г-ном Дид- ро, посредственные восстанут против предлагае- мого им жанра. Почему? Да потому, что жанр этот почерпнут у природы; потому что нужны люди, а не автоматы, дабы играть в подобных пьесах; потому что г-н Дидро требует совершен- ства, а ему не научишься, если не несешь в себе его зародыша; потому, наконец, что дело не только в том, чтобы отчетливо произносить слова, но и в том, чтобы живо чувствовать и обладать душой. Хорошо бы, — сказал я как-то одному ак- теру, — поставить на сцене «Отца семейства» и «Побочного сына». «Они. не произвели бы впе- чатления», — отвечал тот. А вы читали обе «Да». И что же? Неужели эти простые, но тро- гательные картины, столь естественно нарисован- ные автором, не растрогали вас и душа ваша не 294 наполнилась волнением, сердце не смягчилось и глаза в состоянии были удержать слезы? «Да, — ответствовал он, — я испытал все эти чувства». Так почему же вы сомневаетесь в том, произведут ли они впечатление со сцены, если они сумели пленить вас, даже будучи лишены тех чар иллюзии, которые дает театр, и той силы вы- разительности, которую они обретают благодаря игре хороших актеров? «Вот в этом-то как раз и состоит загвоздка,.— сказал он, — актеры, которые способны были бы сыграть в этих пьесах, встречаются не так уж ча- сто, и трудно было бы набрать достаточное их число. Для большинства же актеров все эти па- раллельные сцены были бы не под силу, а пан- томима оказалась бы непреодолимым препят- ствием. Немая сцена — вещь затруднительная, это пробный камень для хорошего актера. Все эти незаконченные, оборванные фразы, прерванные на полуслове мысли, все эти вздохи и произно- симые вполголоса слова потребовали бы от ис- полнителей правдивости души, выразительности и ума, а ими обладают далеко не все. Простота одежды, которой отличаются персонажи этих пьес, лишила бы актера прикрас искусства и вы- ставила бы его напоказ таким, каков он на са- мом деле; утратив изящный наряд, он вынужден был бы блистать природными данными; ничто не стало бы скрывать его недостатков, и зрители, не ослепленные более мишурой и блестками, все свое внимание сосредоточили бы тогда на ак- тере». Вы правы, — отвечал я ему, — все то, что лишено прикрас, всегда требует особого совер- шенства, только красоте пристало быть простой, 295 нагота лишь усиливает ее прелесть. Однако г-н Дидро и г-н де Каюзак неповинны в том, что выдающиеся таланты встречаются редко. И и другой требуют совершенства, которое может быть достигнуто лишь путем соревнования; жанр, который они наметили, — это жанр в особом его значении, это своего рода бытовая живопись — все черты ее, вся ее прелесть заимствованы у од- ной только природы. Если взгляды и советы гг. Дидро и Каюзака не находят последователей, если те пути к совершен- ству, которые они предлагают, встречают одно лишь пренебрежение, как могу мечтать об ус- пехе я? Нет, сударь, с моей стороны было бы дерзостью даже надеяться на него. Я знаю, что безрассудный страх пред новиз- ной всегда останавливает малодушных актеров; мне известно также, какими крепкими цепями приковывает привычка посредственные таланты к канонам их профессии; я понимаю, сколь не- преодолимыми чарами обладает подражание об- разцам для всех тех, кто лишен вкуса и гения. Объясняется это просто: копировать легче, чем творить самому. Сколько талантов сбилось с пути из-за этого рабского подражания! Сколько заглохло способ- ностей, сколько одаренных артистов осталось в безвестности оттого, что они отказались от жанра и манеры, им свойственных, и старались овладеть тем, что не было им присуще! Сколько у нас фальшивых актеров и презренных паро- дистов, отказавшихся от правдивых интонаций, от самих себя, от собственного голоса, походки, 296 жестов, выражения лица, чтобы заимствовать у других манеру говорить, игру, произношение, поступь, выражение и черты, которые искажают подлинное лицо их до такой степени, что они становятся карикатурой на оригиналы, коим тщатся подражать! Сколько танцовщиков, живо- писцев и композиторов заблудилось, следуя по этому пути, — легкому, но губительному! Путь этот незаметно привел бы искусство к гибели, если бы каждое столетие не порождало на свет в виде исключения нескольких мужей, которые, взяв природу за образец, а гений своим вожатым, смелым полетом возносятся на собственных крыльях до высот совершенства! Все, кто находятся в плену подражания, не- избежно забывают о прекрасной природе, и со- средоточивают все свои помыслы лишь на том об- разце, который поразил и увлек их, образце, ча- сто несовершенном, копия которого не может понравиться никому. Поговорите с артистами, спросите у них, по- чему не стремятся они быть самобытными и со- общить своему искусству более простую форму, более правдивое выражение, более естественный вид; в оправдание своего равнодушия и лености они скажут вам, что боятся прослыть чудаками, что вдаваться в новшества, творить — путь опас- ный, что публика привыкла к определенным при- емам и отклониться от них значило бы вызвать ее недовольство. Вот доводы, на которые будут они опираться, подчиняя искусство изменчивой прихоти, ибо неизвестно, что искусство есть не что иное, как дитя природы, что оно должно следовать только 297 ей и неукоснительно выполнять предписанные ею правила. Словом, они попытаются уверить вас, будто прозябать и чахнуть в тени затмевающих и подавляющих их образцов — есть более славный удел, нежели дать себе труд стать образцом для других. Господин Дидро преследовал одну цель — со- вершенство театра. Он хотел вернуть к природе всех актеров, которые от нее отклонились; рав- ным образом, г-н де Каюзак призывал танцовщи- ков к правде. Но все, что они предлагали, было объявлено ошибочным, ибо все их предложения показались слишком простыми. Никто не поже- лал согласиться, что нужно только обладать разу- мом, чтобы следовать их советам. Кто же призна- ется, что у него недостает чувства? Танцовщик порой может сознаться в том, что у него мало физических сил, но он никогда не проявит по- добного чистосердечия, если речь пойдет о бес- плодии его воображения. Балетмейстеры с дет- ским простодушием заявят вам, что сочиняют медленно, что им наскучило их ремесло, но не со- гласятся с тем, что сами, в свою очередь, наску- чили зрителям, что они холодны, неповоротливы, однообразны и лишены гения. Таково, сударь, большинство людей, посвятив- ших себя театру. Всякий почитает себя совершен- ством. Не удивительно поэтому, что все те, кто пытался раскрыть им глаза, в конце концов поте- ряли терпение и даже раскаиваются в своих по- пытках излечить их. Сомнение при любых обстоятельствах и в лю- бых состояниях — болезнь неизлечимая. Тщетно 298 пытаются вернуть искусство к природе, все, как один, отступили от нее, и нет такого манифеста, который заставил бы артистов вернуться под ее знамена и объединиться под флагом правды и простоты. Для них это чужестранное войско, и служба в нем показалась бы им слишком тягост- ной и трудной, поэтому куда проще утверждать, что г-н Каюзак говорит-де, как литератор, а не как танцовщик, и предлагаемый им жанр балета представляет собой нелепость. По той же при- чине «Побочный сын» и «Отец семейства» были объявлены пьесами, непригодными для сцены; объявить это, конечно, куда легче, чем попытаться сыграть их; стало быть, актеры правы, а драма- турги — глупы, и сочинения их — лишь пустые бредни скучных и ворчливых моралистов, не имеющие ни цены, ни достоинств. Да и откуда бы им взяться, этим достоинствам? Разве найдешь в них разные модные словечки, портретики, эпи- граммки, мелкие остроты? Ибо в Париже то и дело возникает мода на бесконечно малое; я помню время, когда только и было разговоров, что о карликах: карликах-актерах, карликах-скри- пачах, карлике-англичанине и карликовой ло- шадке на ярмарке. Многим из тех, кто посвятил себя танцу и подвизается в балете, полезно было бы, сударь, иметь достойных наставников, дабы они препо- дали им все то, что им неведомо и что является неотделимым от их профессии. Большая часть танцовщиков пренебрегает необходимыми зна- ниями, предаваясь презренной праздности и рас- путному образу жизни, которые унижают искус- ство и бесчестят артиста. Это дурное поведение, 299 столь часто и справедливо ставящееся им в упрек, служит основанием для вредного предубеждения, с коим относятся у нас ко всякому, кто посвя- щает себя театру, предубеждения, которое, во- преки язвительной хуле прославленнейшего ци- ника нашего времени, не преминуло бы скоро рассеяться, когда бы артисты больше старались блистать высокой нравственностью и превосход- ством своих талантов. ! tt намерен поговорить здесь свободно и от- крыто о мнимых балетмейстерах. Мои суровые суждения направлены не против тех, кто преус- пел в сем трудном искусстве и чьи творения слу- жат украшением театров, где подвизаются их ав- торы. Критика моя обращена лишь против того устрашающего множества посредственных тан- цовщиков и фигурантов, которые незаконно при- сваивают себе имя балетмейстеров. Дерзостное невежество привело их на поприще, пути кото- рого им неведомы; шествуя без вожатого, наугад, они оказываются в запутанном лабиринте, хит- роумный план которого им недоступен. И здесь они окончательно попадают в тупик. Этот рой или, лучше сказать, муравейник не- добросовестных копиистов распространился ре- шительно повсюду; проникнув во все возможные театры, они, будучи не в состоянии создать что- либо свое, принялись копировать являющиеся созданием чужой фантазии, лишай красок и цветы ее и плоды; в течение полувека Ко второму тому петербургского издания о танце» 1803 года. 303 они на все лады искажали меня, уродовали мои творения, представляя публике лишь жалкие их обрывки; бездарность они сочетали с мошенни- чеством, на их лживых афишах значилось мое имя, служившее как бы отмычкой, как бы подо- рожной, открывающей свободный доступ их конт- рабандным товарам. Устав грабить меня, они при- нялись за моих собратьев: их тоже они стали об- воровывать, на все лады уродуя их творенья. Я сравниваю этих презренных копиистов с мифическими гарпиями; подобно сим чудовищам, они все оскверняют и все портят, и сама красота в их грязных руках приобретает отталкивающие черты уродства. Пусть же выслушают они справедливый этот укор. Пусть мои наставления побудят их пусть извлекут они пользу из моих уроков и в свою очередь дадут волю своей фантазии, — пусть творят. Пусть, устав копировать других, мутся они подражанием природе; только тогда смогут они стать поэтами и живописцами, только тогда картины, которые они создадут, будут гинальны. Раскаяние в своих заблуждениях должно привести их в школу хорошего вкуса. И я первый поспешу тогда щедро осыпать их похвалами; я от души буду рукоплескать их успехам, и только порадуюсь, если им удастся раздвинуть установ- ленные мною пределы, кои я уже не мог престу- пить сам вследствие преклонного возраста и не- достатка времени. Таковы мои пожелания, направленные на пользу балетмейстеров и во славу искусства, еще не достигшего той степени совершенства, кото- рого оно могло бы достигнуть. РЕДИСЛОВИЕ 1 екоторое время я колебался, следует ли при- совокупить к настоящему изданию моих писем о танце и искусствах также программы отдель- моих балетов: я отдаю себе ясный отчет в том, что они не представляют собой, собст- венно, законченных произведений и не содержат никаких сведений об искусстве танца в точном смысле слова. Однако, по зрелому размышлению, я решил, программы эти могут все же принести извест- ную пользу, а в одном отношении даже весьма существенную. В самом деле, ведь именно по этим программам было поставлено уже после меня большинство показанных публике балетов; мало того, кое-кто оказал мне честь присвоить некото- рые из них себе и воспроизвести их целиком, сцена за сценой. Разумеется, я весьма польщен оказываемым мне предпочтением, однако сочинители, засви- детельствовавшие свое уважение к моему та- ланту посредством подобных плагиатов, напрасно Предисловие к либретто, опубликованным в издании «Писем о танце», 1803 — 1804 гг. бургском издании 20 305 приносили ему в жертву собственный талант. Не сомневаюсь, что, доверься они своему воображе- нию, произведения их были бы ничуть не хуже, по крайней мере тогда им принадлежал бы хотя бы замысел. Так или иначе мои балетные программы научили многих, как писать план балета, как де- лить его на крупные части, образующие акты, и на более мелкие, составляющие отдельные сцены; они суть своего рода краткие извлечения из дра- матических пьес, в которых я ограничиваюсь лишь последовательным изложением событий и указа- нием различных положений действующих лиц. Я убежден, что драматург, набрасывая план задуманной трагедии или комедии, всегда начи- нает с того, что составляет ее, если можно так выразиться, программу, и только затем, уже в ходе работы над ней, развивает все то, что эта про- грамма способна ему подсказать. Передавая в наи- более приближенном виде основное содержание, программа позволяет лучше судить о том, на- сколько согласованы между собою отдельные ча- сти произведения, насколько эффектна та или иная ситуация,— и такая возможность обозреть все сочинение в целом, давая пищу воображению, воспламеняет его и располагает к сочинительству. Именно это и заставило меня решиться напе- чатать те из моих программ, которые у меня со- хранились, ибо, всегда больше заботясь о славе и развитии моего искусства, нежели о собственной выгоде, я роздал большую их часть ученикам или тем артистам, которым они могли быть полезны. Полагаю, что читатель не будет судить этот род произведений слишком строго. Я писал их ни на что не притязая, думая более о сю- 306 жета, чем о совершенстве слога. Вначале я пи- сал эти программы только для себя, в качестве эскизов к моим творениям, подобно тому, это делают живописцы, прежде чем приступить к за- думанной ими большой картине; мы знаем, что их эскизы порой представляют собой весьма зна- чительный интерес, потому хотя бы, что в них уже живо намечены характеры фигур и красоты Я счел нужным предпослать это предисловие своим программам и объяснить причину, побу- дившую меня издать их, дабы предварить упреки критики. Есть, впрочем, еще одна причина, в которой приходится здесь сознаться: работами моими столько раз пользовались, не упоминая моего имени, в мои одежды так часто и так дерзко ря- дились другие, что я понял в конце концов, что у меня вообще ничего не останется, если я не наложу своего клейма на то немногое, что меня еще осталось, дабы общественное мнение — не. смею сказать потомство — могло бы засвидетель- ствовать, что это действительно мое достояние, и вступиться за меня. |