Ромм Фредди А. Голос Горячего Сердца
 Скачать 0.53 Mb.
|
|
Обманщица? * * * - Подсудимая! Если вы намерены и дальше медлить с ответами на наши вопросы, мы будем вынуждены принять меры, чтобы развязать вам язык! Поверьте, вам придётся об этом очень сильно пожалеть! - Простите, досточтимые судьи. Я просто задумалась о своём прискорбном положении. Нет, господин Робер дез Армуаз не знал, что я выдаю себя за казнённую Деву Жанну. Единственное, что я позволила себе - я представилась ему дворянкой... дамой благородного происхождения. - Однако вы вместе с ним пришли на аудиенцию к его величеству. Разве он не знал, о чём вы собираетесь беседовать с королём? - Нет. Я просто сказала ему, что хочу увидеть его величество и, если удастся, побеседовать с ним. Робер не возражал. Уверяю вас, моё обращение к королю было для мужа полнейшей неожиданностью. "Господи, хоть бы они не стали допрашивать Робера! Ведь он совершенно не умеет врать и выкручиваться!" - Подсудимая! Это правда, что под именем Девы Жанны из Домреми вы участвовали в боевых действиях против англичан и были ранены? Катрин насторожилась, но не нашла в вопросе никакого подвоха. - Да... в Нормандии и под Парижем. - Кто вас допустил к участию в боях? "О, проклятье! Мне вот-вот придётся назвать Жиля де Рэ!" - Я сейчас этого не помню. Я была контужена и болела несколько дней, после чего у меня начались провалы в памяти. Судьи мрачно переглянулись и принялись о чём-то зловеще перешёптываться. На несколько минут они словно позабыли о существовании Катрин, которая сидела тихонько, опасаясь шелохнуться. Но вот второй судья прокашлялся и вступил в допрос: - Подсудимая, вы утверждали, что являетесь самозванкой. Между тем, врач, осмотревший вас, нашёл особые приметы, совпадающие с теми, которые известны у Девы Жанны, в том числе и следы ранений. Как вы можете это объяснить? Катрин смешалась. "Кажется, дело становится очень плохо. Неужели они намерены сжечь меня? Ой, мамочка, зачем же я затеяла всё это... Да, но вместе с тем - взойти на костёр под именем Орлеанской Девы... Ой, нет, нет, что это я, о таком и речи не может быть. Я - самозванка, и всё тут. Остальное - совпадения." - Господа судьи, я обращаюсь к вашему здравому смыслу! Если бы я не была похожа на Деву Жанну, я ведь и не пыталась бы выдавать себя за неё, верно? Я надеюсь, досточтимые судьи согласятся со мной, что найдётся немало людей, похожих один на другого. Мой случай - один из таких. Все совпадения совершенно случайны. Что касается ранений, то как раз они и навели меня на мысль выдать себя за Деву Жанну. Когда меня ранили впервые, один солдат сказал, что в точности то же самое случилось и с Орлеанской Девой. Если бы не то, что со мной приключилось на войне, едва ли кто-либо поверил бы моей лжи. Преднамеренно наносить себе раны ради сходства я бы не стала. И я не думаю, что мои ранения так уж похожи на те, которые получила Дева Жанна. Просто никто не сравнивал. - Подсудимая! Объясните, зачем вы вообще отправились на войну, к тому же переодевшись мужчиной? "Будь что будет, про мать-настоятельницу ни слова. Пусть хоть на куски разорвут." - Родители хотели выдать меня замуж насильно, и я повздорила с ними. После этого оставаться в доме уже не могла. Куда мне было деваться? А в армию брали всех... Всех мужчин, я хотела сказать. Вот я и решила переодеться. "Хоть бы они не стали спрашивать о родителях. А если вдруг спросят? Как мне быть? Что бы такое придумать? А вдруг ещё вызовут для свидетельских показаний моих настоящих братьев? Ой-ой-ой..." - Ладно, понятно. Подсудимая! Называясь Девой Жанной, вы неоднократно утверждали, что англичане пощадили вас потому, что на защиту к вам пришла Анна Бедфорд, француженка по рождению, младшая сестра герцога Филиппа Бургундского, покойная жена бывшего регента захваченной англичанами части Франции. По вашим словам, Анна Бедфорд хорошо относилась к вам. Когда она однажды поймала мужа с поличным на супружеской измене, то шантажировала его, требуя пощады для вас. Вы также говорили, что в тот момент, когда вас вывели из темницы якобы на казнь, то заменили похожей девушкой. По вашим утверждениям, после этого вы некоторое время жили в одном из домов Анны Бедфорд. Когда Анну отравили, вас поместили в один из замков Джона Бедфорда во Франции, где содержали в последующие несколько лет, а после его смерти отпустили на свободу. Это верно? Катрин мысленно застонала - вот когда аукается слишком аккуратно продуманное враньё. - Почтенные господа судьи! Я всё это придумала! Должна же я была как-то объяснить мнимое своё спасение. Понятия не имею, каковы были отношения между Анной Бедфорд и её мужем. Я впервые слышу, что Анна Бедфорд была отравлена. Мне как-то раз рассказывали, что она умерла при родах, уж и не знаю, чему можно верить. О том, что Джон Бедфорд скончался, я узнала случайно. Не хотите же вы сказать, что поверили в мои выдумки? Я слышала, что Деве Жанне в день отречения, двадцать четвёртого мая, угрожали костром. Её готовы были казнить, наверняка бы сожгли, если бы она не отреклась, и никто, ни Анна Бедфорд, ни один человек на свете заступаться за неё тогда не собирался. Подменять её на глазах тысяч людей ни англичане, ни судьи бы не стали. Что изменилось в отношении к ней англичан, Анны Бедфорд, её мужа за те несколько дней, которые прошли между отречением и казнью? Зачем англичанам спасать жизнь той, которую они считали своим злейшим врагом, да ещё делать это тайком, лишая себя лавров милосердия? Мне даже странно, что все, кому я рассказывала свой вымысел, не обратили внимания на события, происходившие в день отречения Девы Жанны, когда её просто невозможно было подменить, и удивительно легко приняли совершенно абсурдную небылицу о доброте англичан. Судьи снова переглянулись. Теперь они выглядели несколько устало, озадаченно и бестолково. - Подсудимая! Это правда, что братья так называемой Девы Жанны признали вас своей сестрой? О Боже... * * * Несколько месяцев назад. По случаю очередной годовщины коронации, старшины Орлеана пригласили Катрин на праздничную церемонию, на которой подарили "графине Лилий" двести десять ливров, собранных когда-то городом на выкуп Девы Жанны. Катрин любезно поблагодарила, не преминув отметить про себя, что епископ Пьер Кошон, если верить слухам, ежегодно получал от англичан впятеро больше. Кто-то рассказывал, что за подготовку Жанне смертного приговора Кошону уплатили семьсот пятьдесят ливров. А затем... то ли орлеанцы хотели сделать приятный сюрприз, то ли проверяли... скорее второе. В праздничном зале, куда была приглашена Катрин, она вдруг столкнулась нос с носу с Жаном и Пьером. Она даже подскочила на месте от неожиданности: - Ба! Привет, какими судьбами? Что это вы тут делаете? Что нового слышно дома? Как поживает мама? Это правда, что брат Жак умер? Как там наши друзья в деревне? Честное слово, Катрин вовсе не собиралась блистать своей памятью, ей и вправду было приятно снова, после десяти лет разлуки, увидеть родные лица, и теперь она с искренним интересом расспрашивала о происшедшем на родине. Не обращая внимания на потрясённую реакцию братьев, она, на радостях от встречи, ударилась в воспоминания о детских годах. Катрин тараторила без умолку, как в былые времена, то и дело переходя на жаргон Домреми, не давая Жану и Пьеру вставить ни слова. Ей и в голову не приходило, что это поведение идеально доказывало её принадлежность к семье Дарк и более правильной линии поведения она выбрать не могла. Оглушённые градом её реплик, братья смотрели на Катрин выпученными глазами. В течение нескольких минут они стояли столбами, ошарашенно моргая. Понятно - ведь они её похоронили десять лет тому назад. Катрин так и подмывало спросить: когда прошли похороны - сразу после её бегства или позже? Не искал ли её любвеобильный супруг, прежде чем объявить умершей? Как объяснил кончину жены? Что сказал на это папа Жак? Хорошо ли смотрелась похоронная церемония? Безутешный вдовец не поскупился? Да ну, лучше их об этом не расспрашивать. Ведь и так чуть в обморок не падают. На помощь высокочтимым гостям пришли старейшины Орлеана: - Ваша светлость Жан Дарк, граф Лилий! Ваша светлость Пьер Дарк, граф Лилий! Вы подтверждаете, что эта женщина является вашей сестрой? Жан уже немного пришёл в себя, а потому сумел ответить первым: - Да, господа... могу подтвердить, а если нужно - клятвенно заверить под присягой, что эта женщина - наша сестра... Руан, февраль 1431. Накануне вечером бушевала вьюга, снега намело по пояс, и Катрин была рада вспомнить свою детскую привычку - прогулки на лыжах. На сей раз сделала она себе их сама; правда, ей помогали несколько других солдат - по приказу командира. Разведка - дело слишком серьёзное, ответственное, и на лазутчика должны работать все свои. Его успех - общая победа. Катрин заходила в Руан со стороны замёрзшей Сены. Как она и ожидала, английских солдат там не нашлось, наверное, попрятались все до единого от бьющего в лицо снега... впрочем, если бы и были, не так легко им заметить посреди сугробов маленькую юркую фигурку в белом. Если бы вдруг заметили - поди попробуй догони. А уж если бы всё-таки догнали... Катрин лучше всех в отряде бросала короткие метательные ножи, полдюжины которых было у неё сейчас при себе. "Нет, всё-таки, с чего это вдруг наши вообразили, что войти в город так уж трудно? Сказать "легко" - значит не сказать ничего. Надевай лыжи, посматривай по сторонам - и иди себе, куда надо, никто не мешает. Не труднее, чем в лес за хворостом сходить. Хоть тысячу человек за собой веди." Когда высота сугробов стала поменьше, девушка сняла лыжи и, найдя приметное дерево, закопала их. "До вечера всё равно лучше не пытаться ими воспользоваться. Сейчас ты - одна против всего гарнизона Руана. Целый день тебе дан на выполнение задания. Того задания, которое для тебя важнее, чем для кого бы то ни было другого во всей Франции, во всём мире." Катрин также сняла с себя белый плащ, свернув его в узелок. Теперь важно быть не так незаметной на фоне снега, как неприметной для окружающих... ничем не выделяться среди них. На улице довольно холодно, изрядно морозит - ничего удивительного, ведь февраль. К рассвету Катрин уже освоилась на пустынных улицах. Она приметила несколько подворотен, где было особенно удобно прятаться. Сама двигаясь практически бесшумно, она, издали заслышав приближение патрулей, без каких-либо затруднений затаивалась в некоторых из таких убежищ. Утром на улицах появились толпы народа, и Катрин с удовольствием влилась в их потоки. Её путь лежал теперь к замку Буврёй. Именно сюда направлялись многие из числа уличных гуляк. Тех из парней, которые выглядели особенно сильными и крепкими, английская стража придирчиво проверяла и, как правило, не пропускала... но кого, скажите, заботил тщедушный мальчишка с завязанным глазом?! Не мог же этот мальчишка как-либо помочь пленной колдунье и еретичке, суд над которой начинался сегодня. Капелла замка Буврёй была набита зеваками: всем хотелось посмотреть на знаменитую узницу, пока её ещё не сожгли на костре. Из разговоров окружающих Катрин с горечью поняла, что те настроены отнюдь не в пользу Жанны. Оказывается, это было вызвано тем, что руанцам, как, впрочем, и всем нормандцам, минувшей осенью пришлось изрядно раскошелиться на выкуп Орлеанской Девы - собрать десять тысяч золотых ливров, которые англичане внесли бургундцам. В отличие от орлеанцев и знатных арманьяков, годоны и их французские друзья не стали скупиться ради обладания Жанной. И теперь пострадавшие горожане были совсем непрочь выместить свою обиду за отощавшие кошельки - нет, разумеется, вовсе не на заморских правителях, а на их жертве. Катрин одной из первых проникла в капеллу. Не желая привлекать к себе внимание, она прошла выше, где в ожидании начала событий первым делом осмотрела верхний выход - на случай, если вдруг придётся удирать. Потянулись минуты ожидания. Несколько верхних ярусов скамей постепенно заполнялись публикой, а нижние предназначались для судей. То, что для Катрин, когда она вернулась в зал, не нашлось свободной скамьи, ничуть её не огорчило: подумаешь, на ногах провести целый день - если бы в этом была главная трудность. Народу прибывало. Вскоре появились почтенные судьи, угрюмо осматривавшиеся по сторонам. Место на возвышении занял председатель суда, тучный епископ Пьер Кошон в парадной сиреневой мантии. На нижних ярусах расположилось около полусотни судей, облачённых в чёрное, - теологи из Парижского Университета, инквизиторы и рядовые асессоры. Перед нижним ярусом стояла на невысоком помосте небольшая скамья без спинки, возле которой стояли, тихо переговариваясь, двое солдат в доспехах и с алебардами. Слишком легко было догадаться, для кого эта скамья предназначалась. В зале слышался шелест одежд и звучал негромкий гулкий ропот: зрители не смели беседовать громко, робея перед суровыми святыми отцами, а те переговаривались шёпотом, явно не желая, чтобы их секреты стали достоянием любопытствующих. Наконец, председатель суда епископ Пьер Кошон поднялся с места и выкрикнул в коридор: - Введите подсудимую! При этих словах зал моментально притих, да так, что снаружи стало слышно завывание февральской метели. Все глаза устремились к нижнему входу. Среди этих глаз был один, принадлежавший некоему кривому мальчику. Катрин стояла совсем рядом с верхним входом, с полным основанием полагая, что её личность здесь едва ли кого-нибудь заинтересует. В коридоре послышался нарастающий равномерный лязг железа. Странный звук для оружия стражников. В дверь вошёл стражник с алебардой. Он сделал пол-оборота, пропуская заключённую, за которой следовал другой вооружённый солдат. Жаннетт... С замирающим сердцем Катрин смотрела на сестру. Жанна была в облегающей чёрной шерстяной мужской одежде с большим воротником. Она была закована в кандалы по рукам и ногам - именно её цепи, а вовсе не алебарды стражников, производили лязгающий звук на каменных плитах пола. Она передвигалась медленно, задумчиво опустив лицо, словно догадывалась, какой конец ей уже уготовили святые отцы. Жанна казалась усталой и ослабевшей. Когда она, сев на скамью, подняла лицо и посмотрела вокруг, её бледность на фоне чёрной одежды показалось Катрин белее снега. Катрин подумала, что сестра стала ещё прекраснее, чем была прежде... и ужаснулась мысли, что это - красота мученичества. В нижних рядах произошло движение: один из зрителей - английский солдат - поднял руку и почтительно отдал честь Жанне. Узница, чуть привстав и слегка улыбнувшись, ответила ему. Катрин уже больше двух лет не видела сестру, и сейчас всё смешалось в её душе. "Сестричка милая... Не так, совсем иначе рассчитывала я увидеться вновь с тобою, Жаннетт... Неужели это наша последняя встреча? Боже, зачем Ты так поступаешь с нами..." У разволновавшейся Катрин не было сил сосредоточиться на происходящем, и она невнимательно слушала, что говорили убийцы Жанне. Кажется, они требовали от неё покорности и присяги по угодной им форме, а сестра не соглашалась. Она готова была принять присягу с условием, что ей будет разрешено умолчать о том, чего она не сочтёт возможным рассказывать. Судьи настаивали, возмущались, орали, бесились, угрожали, но на Жанну это не производило ни малейшего впечатления. Катрин почему-то вспомнила свои беседы с матерью-настоятельницей. Что она рассказывала однажды про ересь? Вроде бы каждый обвиняемый в ереси имеет право потребовать, чтобы его судил Папа Римский... Возможно ли такое? Правильно ли поняла её тогда Катрин? Не слишком ли много найдётся желающих? Но - допустим, что так. А ведь Папа едва ли захочет в угоду англичанам губить Жанну. Правда, Папы сейчас, собственно, нет, его функции переданы Базельскому Собору... фактически, впрочем, - тот же Папа. Но ведь англичане не выпустят свою пленницу ни в Рим, ни в Базель? Зато и получить обвинительный приговор инквизиции, чтобы сжечь Жанну на костре, наверное, тоже не смогут. А что если... Во всяком случае - почему бы не попробовать? Катрин как бы между вышла из толпы, огляделась по сторонам... возле двери - никого... Все присутствующие смотрят вниз, на Жанну... Катрин приотрыла дверь, выглянула наружу... в коридоре - пусто... Эх, была-не была. Внезапно посреди мертвенно-благостной атмосферы всеобщей травли беззащитной девочки прозвенел громкий голос Катрин: - Жанна, требуй суда Папы в Риме! Прежде чем кто-либо успел обернуться, чтобы рассмотреть возмутительницу всеобщего благолепия, Катрин уже мчалась стремглав по коридору - прочь, на выход. 13. Париж, Дворец Правосудия, весна 1440. Заседание в зале Парижского Дворца Правосудия близилось к завершению. Катрин довольно бестолково объяснила своё опознание братьями, но судьи вопросов не задавали, и осталось непонятно, удовлетворены они - или наоборот, продумывают какие-то зловещие меры давления на обвиняемую. Они временно оставили в покое Катрин, о чём-то тихо переговаривались, что-то записывали. Молодая женщина уныло посматривала по сторонам. "Ничего хорошего ждать не приходится. Даже если сейчас отправят обратно в камеру, обойдутся пока без пытки, наверняка вызовут Робера, а то и Ла Ира, Жиля де Рэ. Могут навести справки в Орлеане, Париже, Домреми. Мамочка, как всё паршиво..." Наконец, второй судья поднялся с места, прокашлялся и взял в руки исписанный листок. Катрин напряглась. "Мы, судьи города Парижа, назначенные его величеством королём Франции, признаём подсудимую Клод дез Армуаз, супругу Робера дез Армуаз, виновной в намеренном обмане, самозванстве и мошенничестве с целью извлечения прибыли, а также в возмущении общественного спокойствия в славном городе Орлеане и при дворе его Королевского Величества. Подсудимая будет выставлена у позорного столба на Гревской площади, где ей предстоит произнести формулу отречения и покаяния. После этого её надлежит наказать плетью в назидание иным обманщикам. Её нынешний супруг, господин Робер дез Армуаз, будет вправе поступить с означенной Клод так, как он сочтёт нужным, учитывая ущерб, причинённый ему обманом и вызванным им разоблачением". Катрин не без облегчения выслушала этот приговор. "Отрекаться под страхом костра - это в нашей семье дело привычное. По крайней мере, буду жить... как, где - это другой вопрос. Вернуться с позором в Домреми? К Колену? Лучше не думать об этом. Странно только, отчего они не стали добиваться моего подлинного имени... И почему не указали в приговоре, за кого я, самозванка, себя выдавала?" Нормандия, 24 мая 1431 Несмотря на то, что снег сошёл ещё месяц назад, вода в Сене была ещё очень холодна, и Катрин, прежде чем залезть в воду, усердно намазалась гусиным жиром, щедро накладывая слой за слоем, потолще. По окончании этой процедуры девушка тщательно вытерла ладони и пальцы: вот на них жира быть не должно, чтобы ничто не скользило. Стемнело примерно полчаса назад. Катрин сложила вещи на небольшой плотик, заранее заготовленный усилиями всего отряда. В последнюю очередь положила метательные ножи - поближе к правой руке, в случае чего можно будет бросить прямо из воды. Меча не надо. Лишь бы одежда не намокла. Хотя до утра наверняка высохнет, но целую ночь дрожать в мокром - удовольствие неважное. Оглянувшись по сторонам, сняла с глаза повязку. Всё равно, пока находишься в реке, маскироваться под мужчину незачем, а если придётся отбиваться, так это только помеха. Аккуратно столкнув плот в воду, Катрин неспеша вошла сама. Хорошо намазалась, холод почти не ощущается. Она тихо оттолкнулась от дна. Странно, наших часовых не видно. А если сейчас вот этим же путём сюда англичане нагрянут? Вас, остолопов, без единого выстрела возьмут. Катрин помнила обиду, когда в феврале её, принесшую кучу сведений о расположении часовых и движении патрулей в Руане, выслушали в пол-уха. Даже непонятным осталось - использовали как-нибудь принесённые ею сведения или нет. И, наверное, бросила бы эту злосчастную разведку, вообще - сняла бы с глаза повязку и распрощалась с войной, если бы не то, что происходит сейчас в Руане. То, что, по словам тамошних жителей, случится в Руане сегодня. Катрин плыла, несильно опираясь о плот, осторожно перебирая ногами, не поднимая их из-под поверхности воды, чтобы не раздавалось ни единого плеска. Там, где берег поднимался, она старалась держаться поближе к нему; в других местах, напротив, смещалась к середине, внимательно посматривая по сторонам. Сколько Катрин проплыла так - она сама затруднилась бы ответить, когда на берегу справа появились какие-то строения. Руан? Ещё немного - и надо будет искать место, где бы выйти из воды. Вот, кажется, подходящее местечко: берег полого уходит под воду, кругом заросли, никого не видно... Катрин внимательно огляделась по сторонам - никого! - и тихонько подтолкнула плот направо. Лишь тихий плеск воды звучал, когда она выходила на сушу и вытаскивала плот. Теперь - вытереться, для этого подойдут листья ближайшего дерева... Причём вытираться придётся не так от воды, как от гусиного жира, но это не страшно... вот так... и ещё здесь... Одевшись в сухое, Катрин почувствовала себя гораздо увереннее и спокойнее. Надо полагать, английских часовых здесь нет. Она спрятала плот под ближайшим деревом, привязала его на всякий случай - чтобы не унесло невзначай, вдруг пригодится, хотя выбираться потом лучше сушей, не плыть же вниз по течению вглубь английских владений - и тихонько прошла в ту сторону, откуда виднелись огни нескольких десятков домишек. Внезапно её ухо уловило лязг железа. О, чёрт! Справа приближался патруль - трое английских солдат с факелами и алебардами. Ах, как паршиво... Кем сейчас хуже быть - одноглазым мальчишкой неизвестно откуда или девчонкой в мужской одежде? - Эй, ты! Подойди сюда! Солдат кричал на ломаном французском, но понять его было нетрудно. Повязку надевать было поздно. Катрин заколебалась. Бежать? Почти наверняка не догонят, но ведь поднимут тревогу. Ладно... придётся подойти. |