Ромм Фредди А. Голос Горячего Сердца
 Скачать 0.53 Mb.
|
|
Почему сестра призывает Небеса на помощь? Потому что... Бог обещал сестре прийти к ней на помощь в трудную минуту. Бог заманил Жанну в чудовищную ловушку, обманул её, погубил и предал самым страшным мучениям. Будь ты проклят - подлый, жестокий, вероломный Бог... 15. Париж, Гревская Площадь, весна 1440. Палач поднял Катрин с колен и подвёл её к позорному столбу. Взялся за цепь, сковывавшую руки, закрепил её сверху. Схватил за ворот и рванул вниз её платье - то самое платье, в котором она была на аудиенции у короля - и оголил спину молодой женщины. Катрин набрала воздух в лёгкие: так, как учила сестра. Раздался свист плети, Катрин мгновенно выдохнула воздух - и дёрнулась, словно её спину окатило кипятком. Больно... очень больно... Она снова набрала воздух... Удар за ударом. Катрин беспомощно пыталась вырваться из прочных оков. Спина словно вспыхнула и загорелась, каждый удар - будто укус пламенем. Однако постепенно ощущение боли, сперва невыносимое, стало угасать, сознание начало потихоньку уплывать... Перед Катрин стояла Жанна - испуганная, дрожащая, заплаканная. Жанна, жалеющая свою непутёвую сестрёнку, изнемогающую под жестокой пыткой. Жанна... ты всегда и во всём была первая, лучшая... Удар! Тело конвульсивно дёргается. Перед глазами - мгновенная жёлто-оранжевая вспышка огня. Жанна... ты родилась раньше... ты всегда всем помогала, не спрашивая награды, самая добрая и благочестивая на белом свете... бескорыстная... святая... Ещё удар! Звон цепей, из которых руки беспомощно пытаются вырваться. Сестричка... ты так быстро научилась лучше меня драться и ездить на лошади... Свист плети. Выдох. Кусающий спину ожог кипятком. Ты спасла целую страну, Францию... а я даже не смогла выручить тебя... не получилось даже отомстить за тебя... Радужные круги перед глазами. Вспышка, словно от порохового взрыва. Тебе достался костёр... а мне - всего лишь публичная порка... Удар. От собственного крика боли закладывает уши. Сестричка! Ты - счастливая, я - неудачница. Жанна, какая же ты счастливая... Нормандия, 30 мая 1431 Катрин едва помнила, как добиралась обратно - в отряд. Ноги шли, глаза смотрели по сторонам, левая рука сжимала кинжал, правая - метательный нож, а в памяти не было ничего, кроме предсмертных криков и хрипов гибнущей сестры... зловещих чёрных столбов дыма... визга горящих заживо котов... треска головешек, воя исполинского столба пламени...огромных оранжевых языков, от которых становилось жарко даже там, откуда смотрела на это всё Катрин... А ещё вдруг один из английских солдат, тот самый, который издевался над муками Жанны, вдруг прервал смех, дико закричал, указывая куда-то вверх - туда, где вздымалось чёрное облако дыма и вдруг мелькнула какая-то странная белая голубка - и рухнул без чувств... А потом, когда уже всё закончилось, палач поднялся на эшафот, принялся копаться в пепле, нашёл что-то, дёрнулся, принялся судорожно креститься, едва не свалился... потом спустился и унёс свою находку в направлении реки. По возвращении в отряд, когда уже стемнело, Катрин не стала ни с кем разговаривать. Она молча ушла в свою палатку и легла, не раздеваясь, не в силах сделать хотя бы одно движение. Больше всего ей хотелось сейчас просто умереть. Вот заснуть - и уйти теперь же из жизни, чтобы хоть немного стать ближе к погибшей сестре. Всё равно жить больше не для кого. В голове было пусто, ни сожаления, ни обиды, ни горечи утраты... уже и воспоминания не давили... не оставалось совсем ничего. Катрин и не заметила, как сперва задремала... а затем и крепко уснула. - Катрин, здравствуй! Пожалуйста, не плачь обо мне! Жанна стояла перед Катрин. Живая... улыбающаяся... правда, улыбка такая печальная... - Жанна... это сон, правда? - Да, Катрин... это и в самом деле сон, но... понимаешь, не спеши меня оплакивать. Всё обстоит не так, как ты подумала. - Сестричка моя хорошая... я до последней минуты надеялась, что это всё-таки не ты... но я же видела тебя, твоё лицо... там... на площади... Однако не думай, я не собираюсь оплакивать тебя. Вовсе нет. Я за тебя отомщу. Всем им. - Катрин! Умоляю тебя - не надо! Честное слово, мне сейчас совсем не плохо! Вовсе нет! - Да... Я знаю, о чём ты говоришь. Ты, конечно, в раю, ты ведь святая. Тебе и должно быть хорошо... а вот мне без тебя, Жанна, очень плохо. Лучше бы всё это приключилось со мной. Пусть тебе там, в райских кущах, и дальше будет хорошо и приятно, а мне, грешной, оставь месть. - Катрин, милая моя, заботливая сестрёнка и защитница! Я не могу рассказать тебе сейчас обо всём! Просто потому, что сама слишком многого не знаю и не понимаю. Но... ты видела моё лицо... а я - твоё... не стоило бросать камень в Винчестера, даже если бы попала. А сейчас - поверь мне, забудь про месть! Ты и так слишком сильно рисковала ради меня - и в Компьени, и при открытии суда надо мной, и при моём отречении, и сегодня! Если бы ты знала, что со мной на самом деле произошло, ты бы очень сильно удивилась... ах, как жаль, что я не в состоянии это объяснить. Не мсти за меня, не надо, очень прошу тебя! - Сестричка моя дорогая! Даже если бы я точно знала, что ты не умерла и при этом в раю, живой взята туда, на небеса, а проклятый костёр всего лишь приснился мне в самом страшном кошмаре, я и тогда не отказалась бы от мести! И я знаю, как, что мне следует сделать! Я приду к ним - всем, кто предал и погубил тебя: к бедным и богатым, простолюдинам и знатным мерзавцам... и, конечно, к проклятому королю Карлу! Я притворюсь тобой! Я посмотрю в их лживые, подлые глаза двуногих гадюк! Пусть они знают, что Орлеанскую Деву убить невозможно! Пусть не спят по ночам! Пусть их сгложет собственный страх! - Ох, Катрин... я не смогу разубедить тебя? Тогда... я попробую помочь тебе... если хочешь. Мы будем снова вместе. Правда, не всё время. Иногда - во сне, вот как сейчас, и я постараюсь приходить к тебе почаще. А в трудную минуту я буду с тобою вместе и наяву. Хочешь? 16. Париж, весна 1440. Измученную, окровавленную, полумёртвую от истязания Катрин освободили от цепей, облили холодной водой и бросили в стороне. Она лежала без единого движения. Ах, если бы вот прямо сейчас умереть... быть вместе с Жанной... "Что ты, Катрин, не смей даже думать об этом! Самое страшное уже позади! Отныне всё будет хорошо, поверь мне! Приходи в себя и возвращайся к нормальной жизни!" Сестричка милая... какая теперь может быть жизнь... обманщица, самозванка... ведь и правда - обманщица... муж, конечно, откажется... а сыновья? - Жанна! Любимая, тебе трудно встать? Дай-ка я тебя заберу отсюда! Катрин почувствовала, как сильные любящие руки мягко поднимают её с земли... и сразу вскрикнула от рвущей боли. - Прости, любовь моя! Эй, лекарь, сюда, быстро! Катрин подняла голову. Рядом с ней стоял нахмурившийся Робер, а чуть поодаль - растерянный Ла Ир. Подбежал лекарь с помощником. Они вдвоём принялись осторожно обрабатывать раны Катрин каким-то бальзамом. Катрин сперва негромко вскрикивала, стонала, затем успокоилась и даже чуть-чуть задремала... по-прежнему лёжа на мостовой. - Жанна, теперь тебя можно поднять? Катрин почувствовала, как её аккуратно накрыли одеялом. Рядом с ней остановилась карета. Их с Робером карета. Муж осторожно, как ребёнка, взял Катрин на руки, внёс её внутрь, сел сам и уложил на сидение жену животом вниз, бережно поддерживая. Карета тронулась с места. Катрин заплакала - уже не так от боли, как от позора и стыда. Что сейчас будет... - Ну-ну, любимая, не плачь! В конце концов... прости меня, но так ли тебе нужно снова на войну? Ведь наши сыновья будут очень скучать по своей маме! Может быть, предоставишь, наконец, войну нам, мужчинам? - Робер... неужели ты прощаешь меня? Ты меня не прогоняешь? - Жанна, о чём ты?! Разве ты в чём-нибудь провинилась передо мной, чтобы я вздумал тебя прощать? Я ведь прекрасно понял всё то, что произошло у короля. Не всегда слышал его слова, но понял. Он тебе пригрозил костром, не так ли? А уж архиепископа не услышать, не понять было невозможно. Если бы ты знала, как я проклинал себя - в тот день, когда тебя впервые заставили отречься... тоже - под страхом костра. Ведь я был там, на кладбище Сент Уэн, когда происходил этот ужас... всё видел - и не вмешался. Из страха перед англичанами. И вчера - снова не вмешался, на сей раз - из покорности королю. А тот проклятый день - тридцатое мая... - Робер, милый... прости меня... ты такой добрый и великодушный... Не могу больше тебя обманывать... я ведь на самом деле лгала тебе всё это время... В действительности, я не... - Ни слова более! Что бы ты ни наговорила сейчас на себя, я всё равно не поверю! Знаешь - почему? Потому что я видел твои глаза - в тот проклятый день, когда ты подписала то страшное отречение. И... сегодня, сейчас, во время этого отречения ты смотрела такими же, теми же глазами. Жанна, язык может лгать, внешность тоже, но вот глаза - нет, никогда. Жанна, любовь моя, не плачь, умоляю тебя! Или... лучше, если я буду звать тебя - Катрин? Карета ехала, трясясь по булыжной мостовой, всё дальше и дальше увозя супругов дез Армуаз - прочь от Гревской Площади. Робер успокаивал, обнимал и целовал жену, а Катрин снова плакала - но теперь уже совсем по иной причине. Часть третья. Жаркое дыхание пепла Глава первая. Белая голубка 10 ноября 1449 г., Руан, Франция. В то прохладное осеннее утро природа словно решила расщедриться, опустив на укрытый одеянием из золотой листвы Руан солнечную, безветренную погоду. Тысячи руанцев с раннего часа высыпали на улицы, не желая упустить торжественный момент, когда в город въедет непобедимый король Франции Карл. Его величество, едва завидев городские ворота, пожелал пересесть из кареты на лошадь. Гнедой королевский конь, убранный белым бархатным чепраком с вышитыми золотом лилиями, нетерпеливо переступал ногами и фыркал, словно в нетерпении ощутить на себе венценосного седока. - Ваше Величество! Ваш скипетр! Карл на мгновение задумался, а нужно ли брать в руки эту палку... да, пожалуй, следует предстать перед вновь обретёнными подданными во всём величии наследной власти. Корона, скипетр - обязательно. Молча кивнув своей предупредительной свите, Карл направил коня торжественным шагом в сторону ворот. Верные подданные французской короны стояли вдоль дороги, при виде его величества разражаясь криками восторга и аплодисментами. Вот и ворота медленно уплыли назад, пропуская августейшего монарха в город. Вокруг толпы ликующих руанцев. Ну и вид у них... Тощие, ободранные... а запах... так и хочется сморщиться. Но - нельзя, король обязан терпеть самые невыносимые тяготы и неудобства. Следует улыбаться и приветствовать всех окружающих движением руки. К тому же эти славные раунцы, как-никак, сами восстали в октябре, благодаря чему Дюнуа без труда взял город, захватив врасплох англичан. Вот здесь, на этих улицах, совсем недавно кипели жаркие бои восставших с годонами. Воздух оглашали крики отнюдь не радости, а боли и предсмертного ужаса. Но теперь всё позади, любезные подданные счастливы, погода хороша, и надо ласково улыбаться направо и налево. Приветствую вас, мои милые подданные. А там что? Площадь... в центре города. Почему там никто не толпится? Ах, как трудно удержаться от желания проехать туда, подальше от людского скопления, чтобы... что греха таить, чтобы отдышаться от запаха милых подданных. Король Карл, чуть тронув поводья, направил коня к пустынной площади. Но что это? Немного не доходя до площади, королевский конь вдруг резко остановился, будто вкопанный. Да что с ним такое? Учуял что-нибудь неподобающее? Его величество с недоумением посмотрел по сторонам. Вокруг короля десятки, сотни людей молча обнажали головы и становились на колени. На колени перед своим обожаемым монархом? Нет, они смотрели куда-то в сторону... на середину площади. Разве там что-нибудь есть? Ничего. Пусто. Глупость какая. Вперёд! Однако, едва Карл подтолкнул шпорами своего коня, тот заржал и внезапно поднялся на дыбы. От неожиданности король вцепился не только в поводья, но и в лошадиную гриву. Конь сразу успокоился, опустился передними ногами наземь... неожиданно жалобно заржал - и вдруг упал на колени, да так резко, что Карл едва не перелетел через его голову. Путаясь в стременах, раздражённый король слез с седла... В тот же миг словно какая-то невидимая непреодолимая сила обрушилась на короля Карла Седьмого. Ему вдруг стало дурно, он едва не потерял равновесие и неожиданно обнаружил себя покорно стоящим на коленях перед странной площадью, с короной в правой руке. Что здесь такое происходит, в самом деле? Откуда эти чудеса? Внезапно королю стало невыносимо жарко. Он с мучительной отчётливостью понял, что за событие произошло вот здесь, на этой самой площади... менее двух десятилетий назад. *** Рыцарь Бертран де ла Моль, гвардеец короля, спешился у входа в трактир, где он решил остановиться на время пребывания его величества в Руане. Почему именно этот трактир? Во-первых, его рекомендовал слуга, у которого глаз намётан. Во-вторых, трактир располагался недалеко от городской ратуши, где остановился повелитель Франции. В-третьих, рядом Сена, прелестный пейзаж, обрамлённый зеленью, спускающейся к величаво-спокойному течению реки. Тишина, покой, умиротворённость. А в-четвёртых... возможно, молодой человек всё-таки отправился бы искать себе другое место для постоя, но когда он, подъезжая к трактиру, осматривался по сторонам, во дворе вдруг мелькнуло прелестное личико златокудрой служанки. Сказать по правде, эта причина была весомее всех остальных, вместе взятых. Юноша сразу остановил коня, привязал поводья к крыльцу и, невольно посматривая в ту сторону, куда скрылась очаровательная девушка, позвякивая доспехами и шпорами, вошёл в трактир. Ох... До чего же скудная обстановка. Такое впечатление, что англичане, пока стояли в городе, морили жителей голодом и отнимали у них решительно всё. Вот и здесь, в этом трактире, стены которого наспех заклеены драными светло-коричневыми обоями, из мебели - только покосившийся трухлявый шкаф, из незакрывающихся дверок которого выглядывает унылая посуда, и несколько облезлых стульев. И шкаф, и стулья - не поймёшь какого цвета, то ли сильно выцветший беж, то ли странный оттенок серого. Да и запах клопов не радует. Спору нет, обстановка неподходящая не то что для гвардейца короля, а и для его оруженосца... но ведь предупреждал командир: в Руане роскоши не ищут. Хорошо шотландцам, у них в горах такое убожество - обычное дело... хотя, как рассказывают те, кто у них побывал, и они непрочь обставлять свои дома поприличнее. - Что вам угодно, ваша милость? Трактирщик выскочил откуда-то из-за угла и уж разве что по полу не стелился от желания угодить высокому гостю, чтобы только тот не передумал, не ушёл куда-нибудь к соседям. - Я хочу снять три комнаты у тебя. Для себя, своего оруженосца и слуги. На неделю. И позаботься о моей лошади - тут, у входа! - О да, ваша милость! Вы не могли найти во всём городе гостиницы лучше моей! Сию минуту я велю приготовить вам лучшую комнату! Эй, Мари! Бездельница, где тебя носит? - С этими словами трактирщик, не забывая низко кланяться, попятился в сторону и зашёл за какую-то дверь. Если эта гостиница - лучшая, то каковы же остальные? Крыша-то хоть не течёт? - Ваша милость! Не соблаговолите ли... эта... заплатить немного вперёд? Оказывается, трактирщик вышел с другой стороны. Ну и дом, уходишь влево, возвращаешься справа. Интересно, сколько он хочет с гвардейца короля за неделю пребывания в этой конуре? Не больше же, чем в Бове. - Ладно... вот тебе ливр. Но чтоб стол был как следует! - О, ваша милость, не извольте беспокоиться! Проворно зажав в кулаке серебряную монету, трактирщик, не преминуя кланяться, дал задний ход и распахнул одну из дверей: - Прошу вас, ваша милость, заходите, пожалуйте! Надо же, а комната и впрямь неплохо смотрится. Просторная, опрятная. Обои ярко-жёлтые. Чисто вымытые окна выходят на реку. Да и мебель. Три стула выглядят совсем недурно, даже роскошно, правда, явно не подходят к этой комнате, наверняка захвачены у кого-то из англичан во время бунта. Кровать - большая, под балдахином. Ладно, можно не сожалеть о потраченном ливре. А теперь снять доспехи и шпоры, так надоели эти железки... - Ваша милость! Дозвольте служанке приготовить вам постель! Служанка - это случайно не та, златокудрая? - Да... разумеется, пусть заходит! Сердце молодого человека сладостно защемило в ожидании. В коридоре застучали сабо - деревянные башмаки, в которых ходит простонародье. - Мари! Сюда заноси и сразу стели! - услышал Бертран голос трактирщика, донёсшийся из коридора. Стук сабо приблизился, и очаровательная служанка, та самая, из-за которой был выбран этот трактир, показалась в дверях. Бертран выпрямился, словно на параде, и отступил к окну, не в силах отвести взгляд от красавицы. Да... эта Мари была дивно хороша. Очень стройная в своём неказистом платье служанки, с белоснежной кожей, она пугливо отвела свои голубые глаза под взором восхищённого гвардейца. Тонкие, правильные черты её лица сделали бы честь не то что служанке, а как минимум графине. Даже знаменитой Агнес Сорель, наверное, пришлось бы неуютно рядом с такой девушкой. |