Ромм Фредди А. Голос Горячего Сердца
 Скачать 0.53 Mb.
|
|
- Эй, сударь! Вы не очень спешите? Анри резко обернулся: к нему приближался незнакомый высокий молодой человек в богато расшитом костюме. - Если не ошибаюсь, вы прибыли с кардиналом д"Эстутвилем? Или я неправ? - Это так, сударь. Чем могу быть полезен? - О, у меня очень короткий вопрос. Любезный шевалье, не знаете ли вы, верны ли слухи, что его высокопреосвященство намерен заниматься делом ведьмы? Анри невольно содрогнулся, но сдержался: - Не знаю, о ком вы говорите. Кардинал собирается ревизовать дело Девы Жанны. - Ну да, ведьмы, я о ней и толкую. Ах ты, как некстати. Анри начал уже понемногу выходить из себя, но всё ещё пытался сохранить спокойствие: - Дева Жанна не ведьма. Это знает каждый честный француз. И каким образом вас может затрагивать пересмотр этого дела? - Увы, самым прямым. Ах, не хотелось бы раскрывать подробности постороннему... видите ли, мой отец - Жан де Люксембург. Он... впрочем, вы наверняка знаете, какие слухи о его участии в деле ведьмы распространяются. Сейчас он мёртв. До последнего своего дня он был уверен в том, что поступил правильно, передав эту, как вы её изволили назвать, Деву Жанну в руки англичан. А сейчас, воспользовавшись тем, что он не в состоянии защитить свою честь... боюсь, из страха перед королём участники трибунала взвалят на него вину, которой нет, а это может отразиться на всей нашей семье. - Ах, вот как... Значит, вы - сын графа де Люксембург? Наслышан я о том, как он вёл себя в тот период. Впрочем, я забыл представиться. Моё имя - Анри Дарк, виконт дю Лис. Дева Жанна - моя тётя. Собеседник Анри резко отпрянул, лицо его исказилось злобой и отвращением: - Вы - племянник ведьмы?! Да неужели?! И вы ещё называете себя виконтом? Да вы - жалкий виллан, ничтожество, недостойное носить рыцарский меч! Вы - племянник полковой шлюхи, которая переспала со всем Буврёем, прежде чем её отправили поджариваться! Анри едва устоял на месте. Кровь едва не вскипела в его жилах. - Ах, так... ну вот что, сын графа де Люксембург, который предал спасительницу Франции. Вы оскорбили не только мою тётю. Вы оскорбили также Францию. Но самое худшее для вас: вы оскорбили и меня - дворянина и рыцаря. За это вы заслуживаете публичной порки. Однако я не буду обращаться к прево. Не вынуждайте меня давать вам заслуженную оплеуху. Какой вид оружия вы предпочитаете? Предоставляю вам право выбора места и времени, но не позднее завтрашнего вечера. * * * - Его высокопреосвященство - кардинал д"Эстутвиль! И лакей почтительно замер в ожидании ответа короля. Карл Седьмой вздрогнул. Лёгкие мурашки пробежали у него по коже. Ну вот. Сейчас всё и решится. С этого момента назад пути нет. Прямо как тогда - в тридцатом. Хотя и совсем иначе. - Да... разумеется. Пусть войдёт. Не в силах сдержать волнение, король вскочил с места и подошёл к окну. - Добрый день, ваше величество! - Входите, ваше преосвященство. Итак... каковы ваши выводы? Кардинал ответил не сразу. Он отвёл глаза и примерно минуту сосредоточенно размышлял о чём-то. - Ваше величество... Прежде всего - главный мой вывод. Бесспорно, Дева Жанна совершенно чиста. Причём, чтобы доказать это, нет необходимости организовывать новый процесс. Достаточно просто внимательно ознакомиться с материалами прошедшего и выслушать свидетелей. Дело в том, что перед казнью Деву Жанну допустили к причастию, следовательно, её не считали ни еретичкой, ни колдуньей, ни идолопоклонницей. Её отлучение было чисто фиктивным и имело целью дать повод для казни. Её казнили, признавая безупречной христианкой. Отлучение Девы Жанны не было воспринято всерьёз во Франции, да и нигде за пределами Англии. Однако, при всём при том... Последовала новая тягостная пауза. Кардинал по-прежнему избегал взгляда короля. - Ваше величество... новый процесс, реабилитационный, чрезвычайно важен. Он необходим нам всем. Прежде всего - он нужен Риму. Необходимо показать, что только сейчас Его Святейшество получил доступ к материалам того злополучного процесса. Следует продемонстрировать, что ни Рим, ни архиепископ Франции не несут никакой ответственности за неправедно вынесенный приговор, который носил чисто политический характер. И вместе с тем... ваше величество, следует свести к минимуму политический характер этого нового, реабилитационного процесса. Именно по этой причине я настоятельно рекомендую, чтобы обращение к Его Святейшеству о реабилитации Девы Жанны подала её семья. * * * - Анри, вы уверены, что меч, без доспехов - подходящее оружие для этого поединка? Я слышал, что этот Рене великолепно владеет этим оружием, у него уже было три дуэли, одного противника он заколол насмерть, а двух других опасно ранил. Анри и Бертран направлялись к берегу моря, к тому месту, которое Рене назначил для поединка. Будучи секундантом своего друга, Бертран не мог удержаться от некоторых соображений по поводу предстоящего поединка: - Друг мой, если вы дорожите моим мнением, прошу вас послушать меня. Если Рене предложит разойтись полюбовно, извинившись друг перед другом, умоляю вас, не отказывайтесь. - Дорогой мой Бертран. Я очень сожалею, но принять ваш совет не могу. С этого берега только один из нас уйдёт живым - или я, или этот Рене. - Вот как! Что же, не хотел вам сперва говорить, но я полностью с вами согласен. Надеюсь, что вы заколете мерзавца, потому что иначе придётся сразиться с ним мне. Во всяком случае, прошу вас учесть, что негодяй наверняка постарается использовать преимущество своих длинных рук. Это серьёзная опасность, хотя внимательная оборона её сводит в ничто. Следите за дыханием. О! Мы пришли. Наши противники уже на месте. На условленном месте стояли Рене и ещё один незнакомый Бертрану и Анри дворянин. Он взмахнул шляпой и представился: - Клод д"Эстиве. Секундант моего друга Рене де Люксембург. С кем имею честь, господа? Бертран и Анри представились, хотя последнему это далось нелегко из-за ярости, которая в нём заклокотала сразу при виде противника. "Спокойно!" - прикрикнул он мысленно на себя. - "Нет ничего хуже и опаснее, чем гневаться на врага во время дуэли!". На вопрос, согласны ли они помириться, оба дуэлянта уверенно ответили "нет", затем поклонились секундантам и обнажили мечи. Для Анри это была первая дуэль, хотя биться на мечах ему доводилось не раз. К своему удивлению, едва лишь лезвия скрестились, ярость исчезла как не бывало, и юноша ощутил в себе только холодное желание победить. Рене не спешил нападать. Он сделал несколько коротких выпадов, улыбнулся и застыл в выжидательной позе. Как предположил сразу Анри - в надежде спровоцировать противника на опрометчивую атаку. Сделав несколько пробных выпадов, Анри убедился, что имеет дело с опытной и крепкой рукой. У такого меч не выбьешь. Что же... Для начала Анри сделал несколько быстрых движений, перемещаясь так, чтобы встать спиной к солнцу. Рене явно заволновался и попытался изменить позицию, но, едва он сделал шаг, Анри нанёс быстрый удар вниз, целясь в выставленную вперёд правую ногу противника. Тот успел отскочить, однако сильный удар, который нанёс ему Анри, едва не лишил Рене меча. - О, дьявол! Улыбка исчезла с физиономии Рене. Стало ясно, что такого давления со стороны Анри он не ожидал. В свою очередь, Анри стал чувствовать себя гораздо увереннее: - Поминаете дьявола, сударь? Неужели надеетесь на его помощь - вы, борец с ведьмами? - Дьявол заберёт вас вслед за вашей тёткой! Защищайтесь! Обозлённый Рене сделал резкий выпад, прыгнул вперёд, но Анри сильно ударил по его мечу круговым движением и на мгновение оказался справа от своего противника. Тот поспешно дёрнулся, поворачиваясь... Однако в тот самый миг длинный узкий меч Анри вошёл ему глубоко в правый бок. Глава третья. Цена оправдания Октябрь 1455 года. Домреми. Тихий листопад раскрасил в осенние тона самую прославленную деревню в Шампани, да и во всей Франции. По случаю тёплой погоды, та часть семейства Дарк, которая не была занята сельскими делами, высыпала на порог дома, окружив престарелую Изабель, дремавшую на крылечке. Мать девушки, которая спасла Францию. Изабель уже не без труда передвигалась, зрение становилось всё хуже. Всё ближе ощущалось гнилостное дыхание небытия. И верно, пора уже. Хорошая жена должна следовать за мужем - везде. А муж... ушёл в небытие в тот самый год. В год, когда не стало старшей доченьки. О той чёрной поре Изабель старалась не вспоминать. Что уж там, дочку не вернёшь, надо жить ради других детей, внуков. Услышав стук копыт, удивлённые восклицания внучат, старая женщина проснулась и подняла голову, с трудом всматриваясь в дорогу. К дому приближалась карета, запряжённая четвёркой. Какая-то важная персона пожаловала? Для Изабель даже управляющий синьора де Бодрикура оставался важной персоной. Мать Орлеанской Девы как-то не восприняла в своё время графский титул, полученный семьёй. Родились крестьянами, так ими и умрём, а все эти дворянские безделушки - зачем? Лучше бы дочку домой вернули... нет, не стоит об этом. Кучер, соскочив с козел, предупредительно подбежал к карете и открыл дверцу. Из кареты, отдуваясь от напряжения, вывалился дородный господин, перевязь которого украшали какие-то ордена. Дородный господин галантно приблизился к Изабель, снял шляпу и попытался галантно раскланяться: - Имею ли я честь говорить с мадам Изабель Дарк? Пожилая женщина прищурилась, стараясь повнимательнее рассмотреть собеседника: - Да, сударь, это я. Если вы по делу, то сыновья в Орлеане, вам не с кем будет переговорить. - Сударыня, у меня дело очень деликатного свойства - исключительно к вам. Разрешите представиться: барон де Прели. - Да, сударь. Постараюсь сделать всё, что в моих силах. Итак, чем могу быть полезна? На обширной физиономии гостя отразилась напряжённая работа мысли. - Видите ли, сударыня... Двадцать четыре года назад в Руане суд приговорил вашу дочь... - У меня было две дочери, сударь. Обе они давным-давно мертвы. Мне не хотелось бы ворошить память ни одной из них. - Сударыня! Умоляю вас, выслушайте! Его величество король Франции старается сделать всё возможное для восстановления доброго имени вашей дочери... Жанны. Неужели вы не согласитесь пойти ему навстречу? Изабель ответила не сразу. Вокруг уже собирались любопытствующие соседи. Внуки и внучки отошли в сторону, но внимательно прислушивались к беседе бабушки со знатным гостем. - Сударь... коли так, пожалуйста, войдите в дом. Правда, у нас далеко не дворец, но всё лучше, чем разговаривать на улице... Изабель облизнула пересохшие губы. Приглашение войти внутрь было отчасти уловкой: выиграть немного времени, обдумать ответ. Ах, если бы король предложил воскресить Жанну - вот тогда и думать не о чем было бы... - Сударь, извините, но я не понимаю, о каком восстановлении честного имени Жанны идёт речь. Её с благодарностью вспоминает вся Франция. К нам приезжают иностранцы - только ради того, чтобы увидеть дом, где родилась Жанна. Какое нам дело до того, что наговорили её убийцы? Изабель вдруг стало трудно говорить, спазм сдавил дыхание, слёзы хлынули потоком, не спрашивая дозволения. Барон растерянно заморгал: - О, сударыня! Умоляю вас! Вы совершенно правы, но церковь считает вашу дочь еретичкой! Колдуньей! Изабель немного успокоилась - по крайней мере, настолько, чтобы ответить: - Впервые об этом слышу. Каждый год, в день её гибели, в нашей церкви служат специальную мессу в честь Жанны. В Орлеане постоянно молятся тысячи людей - о ней, о моей дочери Жанне. Я знаю об этом, потому что большую часть времени нахожусь в Орлеане, а сюда, в Домреми, приезжаю изредка - наведаться. Мне рассказывали, что итальянские теологи написали целые трактаты, в которых объясняют божественность миссии, исполненной моей дочкой. Разве это было бы возможно, если бы церковь считала Жанну виновной? - И всё же. Сударыня! Это нужно Франции! Очищение имени Жанны Дарк от гнусного навета необходимо каждому французу! Умоляю вас - проявите мужество и твёрдость духа! Изабель ответила не сразу. Она несколько минут смотрела в окно... как будто надеялась увидеть там кого-то близкого. Наконец, она закрыла глаза и покорно опустила голову: - Хорошо, сударь. Я буду просить о том, чтобы церковь очистила имя моей дочери от клеветы. * * * 7 ноября 1455 года, Париж, Собор Парижской Богоматери. Зал Заседаний Собора Парижской Богоматери был заполнен до отказа. Даже на скамьях почтенных отцов церкви было тесновато, что уж говорить о местах для простонародья. Собравшаяся публика, впрочем, не без труда улавливала, о чём будет идти речь. "Реабилитация Жанны Дарк? Это вы имеете в виду святую Орлеанскую Деву? Ах, конечно, она ещё не канонизирована, но ясно, что это вопрос короткого времени. Как это - осуждена церковью? За что? Её же сожгли англичане. По приговору церковников-французов? Что вы говорите?! А почему же в её честь служатся молебны, мессы - и здесь, в Париже, и в Орлеане, и в Руане, уж не говоря о Домреми?" Наконец, председатель суда позвонил в колокольчик, и в зале наступила почтительная тишина. Секретарь суда поднялся с места и под нос себе пробубнил какую-то бумагу - так, что ничего не поняли даже те из зрителей, которые находились в первых рядах. Это не помешало председателю суда удовлетворённо кивнуть и повернул голову к пожилой женщине, сидевшей немного правее скамей судей. То была Изабель, рядом с которой находились её сыновья - Жан и Пьер. Председатель заговорил: - Мадам Изабель Дарк! Вам предоставляется слово! Вы хотите что-либо сказать, обратиться к пресвятой католической церкви, Его Святейшеству? Изабель не без труда поднялась со скамьи. Сыновья поддерживали её. Изабель казалась усталой, поникшей, и судьи забеспокоились, сможет ли она сделать то, что от неё требуется. Однако женщина неожиданно подняла голову, посмотрела прямо на судей в чёрных мантиях и заговорила - довольно громко, хотя и хрипло: - Господин председатель. Уважаемые судьи. С того момента, когда я вошла в этот зал, меня не оставляет ощущение, что четверть века назад моя дочь Жанна так же сидела на скамье перед уважаемыми людьми. Тогда от неё требовали доказать свою невиновность. Она не смогла. Наверное, это было невозможно - перед лицом могущества короля Англии. Её осудили раньше, чем она произнесла первое слово, а дальнейший процесс имел целью просто найти повод для оглашения смертного приговора. Сейчас я нахожусь здесь для того, чтобы просить вас, уважаемые господа судьи... Голос Изабель прервался. Она опустила голову и закрыла лицо ладонями. В зале воцарилась мёртвая тишина, был слышен щебет птиц за окнами. Судьи принялись беспокойно переглядываться: всё-таки не обошлось без неувязки. Однако Изабель вскоре пришла в себя: - И теперь я прошу вас, уважаемые господа судьи: очистите имя моей дочери Жанны от клеветы и навета! Она мертва, её невозможно вернуть, но пусть все знают, что она погибла безвинной. Её сожгли только потому, что этого пожелали её смертельные враги. Враги нашей страны. Нашего короля. Произнеся эти слова, Изабель тяжело опустилась на сидение, опустила лицо в ладони и застыла, словно окаменев. * * * Декабрь 1455, Руан. Уже несколько дней тянулись бесчисленные допросы свидетелей - то во дворце руанского архиепископа, то в Буврёе. Те, кто участвовал в процессе клеветы на Жанну Дарк и готовил для неё костёр. Тома де Курсель, Мартин Ладвеню, Маншон, Изамбар де ла Пьер, многие другие. Вопреки ожиданиям трибунала, Изабель Дарк не только выразила готовность присутствовать на этих заседаниях, но и очень внимательно выслушивала свидетелей - глядя на них в упор, не прерывая ни словом. Вот вы каковы, убийцы моей дочери... - Свидетель, почему вы ответили согласием на приглашение Пьера Кошона участвовать в Обвинительном Процессе? Вы на самом деле полагали, что Дева Жанна виновата? - Что вы! Никоим образом. Напротив, я ни секунды не сомневался в её миссии, начертанной Небесами, и принял приглашение лишь потому, что надеялся предотвратить гибель невинной девушки. К сожалению, у меня ничего не получилось. Это всё из-за Кошона, он всеми средствами добивался смертного приговора. Однако мне с самого начала удалось убедить англичан, чтобы Жанну выпустили из клетки. - Как?! Это ваша заслуга? А Маншон, Ладвеню и де ла Пьер уверяют, что это их настояниям вняли Кошон и Уорвик! - Ну... может, и они этому как-то поспособствовали. Не могу сказать конкретнее. "Так мою дочку держали в клетке?! Как дикого зверя? Почему, за что? За то, что она пыталась спасти французов от гибели?" - Как вы полагаете, Дева Жанна была хоть в какой-то мере повинна в тех прегрешениях, которые ей приписывали? - Что вы! Нет, разумеется! И это со всей явственностью вытекает из протоколов допросов. К сожалению, Кошон требовал удалять из них всё то, что было в пользу несчастной девушки, искажать многие из её ответов. - Спасибо, свидетель. Больше вопросов к вам нет. Можете идти. * * * - Мама! Может быть, вам не следует этого видеть? - Нет. Я должна. Покажите мне это место. Впрочем... не надо. Я уже поняла, где это произошло. Жан, Пьер, не беспокойтесь за меня. Не надо меня поддерживать. Мне необходимо быть там самой. Одной. Изабель, Жан и Пьер стояли на Рыночной площади Руана. Перед старой женщиной поспешно сняли огораживающую бечеву, и мать Орлеанской Девы неторопливо прошла в самую середину пустынной площадки. Так вот где это случилось. Девочка моя, доченька. Как же так? Почему? За что? Господи, за что этот удар? Моя девочка, мой ребёнок. Моя маленькая доченька, которую я носила под сердцем, а позже на руках... укачивала, баюкала в колыбели... пела ей песенки... Господи, почему Ты так поступил с моей девочкой? Жанна, доченька милая, хорошая моя... Неужели ради этого ты оставила родной дом? Ты ведь всего лишь хотела спасти людей. Господи, неужели это такой страшный грех - спасение людей? За него Ты наказываешь безвинную девятнадцатилетнюю девушку огненной смертью?.. "По обычаю, в Руане принято, чтобы палач незаметно душил осуждённых на костёр. Мы собирались отдать такое распоряжение палачу и на этот раз. Однако, за два дня до этой казни нас вызвал его светлость граф Уорвик. Он сказал, что знает о нашей уловке. До сих пор ему было безразлично, потому что церковные дела его не касаются, но на этот раз осуждённая должна принять сполна всю меру наказания. И не следует торопиться разжигать огонь. С самого начала её следует обложить мокрыми вязанками, в которые добавить смолы и серы, немного, так, чтобы шло побольше едкого дыма. Пусть огонь тоже будет, но без сильного пламени. "Пусть она получит побольше дыма и немного огня", - сказал граф Уорвик. - "Пусть она как можно дольше остаётся жива. Когда она прекратит подавать признаки жизни, следует раздвинуть вязанки хвороста, чтобы убедиться, что ведьма мертва, и лишь затем разжечь пламя в полную силу". Граф Уорвик потребовал, чтобы было сожжено всё - разве что кроме костей. Всё, что останется, надлежало выбросить в Сену. Вопреки его требованию, палач так и не смог сжечь сердце девушки." Кто это говорил на заседании суда? Ах, да, тогдашний прево Руана. Или городской глава? Какая разница... "Около восьми часов утра Деву Жанну вывели из крепостных ворот. Она была одета в белое платье, вернее, рубаху, пропитанную серой. У Девы Жанны были закованы ноги, чтобы она не пыталась бежать, но руки сперва оставили свободными. Затем её втащили на телегу, запряжённую ослом. Туда же поднялся кто-то из святых отцов, участвовавших в суде. По его просьбе на осуждённую надели накидку с капюшоном, чтобы скрыть её остриженные волосы, не унижать перед толпой. Затем принесли железную решётку, к ней привязали Деву Жанну за руки и за шею. Капюшон надвинули как можно плотнее, чтобы скрыть лицо." Зачем это было нужно? Ведь все и так знали, кого казнят. Неужели хотели убедить людей, что Жанну подменили на кого-то постороннего? Да кто бы в такое поверил... "Вдоль всей дороги от крепостных ворот до Рыночной площади стояли английские солдаты. Были опасения, что арманьяки попытаются отбить осуждённую. Этого не произошло." Граф Уорвик слишком хорошо думал об арманьяках. В это время они, наверное, грабили какую-нибудь деревню. "Когда Деву Жанну привезли на площадь, солдаты стали требовать показать им лицо осуждённой. Один из них подбежал к телеге и сдёрнул капюшон с головы Девы Жанны. После этого её отвязали от решётки и подняли на вязанки хвороста." О, Господи... как я смогла выслушать всё это - тогда... Доченька, а как ты выдержала весь этот ужас? Море боли, бездна страха... "Затем палач и его помощники привязали Деву Жанну цепями к позорному столбу. Она просила, чтобы ей дали крест, но ей вывернули руки назад. Тогда брат Изамбар де ла Пьер зашёл в ближайшую церковь и взял крест оттуда. Он стал держать его перед Девой Жанной так, чтобы она смогла его видеть." Де ла Пьер - это тот инквизитор, который первым подписал смертный приговор? А вчера он уверял, что до конца старался спасти мою дочь. Будьте вы прокляты, благопристойный убийца моей дочери - Изамбар де ла Пьер... "После этого палач и его помощники спустились с эшафота, взялись за факелы и смолу. Они подожгли мокрые вязанки, от них пошёл сильный дым. Дева Жанна кричала, взывая к Всевышнему и святым. Она обращалась к Иисусу и Михаилу-Архангелу. Постепенно она начала задыхаться в дыму, но продолжала кричать ещё долго. Иногда она теряла сознание, затем приходила в себя оттого, что её обжигал огонь." Боже мой... так Ты наказывал ту, которая возлюбила ближних своих превыше себя? Жанна, доченька... Зачем ты спасла Орлеан и Францию... Лучше бы сама осталась жива... "Минута за минутой продолжалась казнь. Тело Девы Жанны обугливалось, через кожу выступали мышцы, кости, вываливались внутренности, а она по-прежнему оставалась жива, кричала, пока могла, затем хрипела. Английские солдаты сперва с удовольствием смотрели на зрелище казни, но затем многие из них закричали - "довольно, убейте её быстрее, это невозможно видеть". Некоторых рвало, другие падали в обморок. В отличие от них, святые отцы смотрели спокойно, наверное, потому, что привыкли к подобному зрелищу..." И тут на него, того, кто это рассказывал, закричали со скамей судей - "ты лжёшь". Рассказчик запнулся и сказал, что мог и ошибиться. Только я не верю, чтобы он хоть в одном слове ошибся. От страха перед англичанами он убил мою дочь, из покорности святым отцам готов теперь замалчивать подробности того, что произошло тогда. Девочка моя, Жанна... Как я живу с тех пор? Почему не умерла вместе с мужем? Жак, как тебе повезло... Зачем я дожила до тех дней, когда убийцы моей дочки рассказали мне, как они сделали это? "Мама! Пожалуйста, не плачь! Ты меня слышишь? Всё было совсем не так... со мной. Понимаешь, всё получилось совершенно иначе! Я вовсе не погибла тогда! Слышишь, мама?" Девочка моя... это ты? С Небес - ты пытаешься меня утешить, да? Зачем... Скоро это уже не будет важно. Ничто не сможет меня огорчить - очень скоро. "Мамочка, дорогая моя, я очень виновата, что покинула тебя. Но я осталась жива! Я жива - и сейчас, поверь мне! Я только не могу прийти к тебе... могу только говорить с тобой... Почему ты мне не веришь?" Доченька хорошая моя, ты всегда была такая - если с тобой что-нибудь приключалось, тебе было больно, а ты скрывала, обманывала, не хотела расстраивать меня и отца... * * * Трудно сказать, сколько времени Изабель провела, стоя на коленях перед местом, где встретила свои самые страшные минуты её дочь. Она очнулась оттого, что услышала позади себя шаги: - Бабушка! Это вы?! Встаньте с колен, пожалуйста! Изабель вздрогнула и повернулась. Сзади стоял взволнованный Анри, поодаль - другой молодой человек, также смотревший на неё с волнением и сочувствием, а с ним очень красивая молодая девушка с золотистыми волосами: - Бабушка! Поднимитесь, умоляю вас! Голова Изабель немного кружилась, но бережные руки Анри уже поднимали её с булыжников площади. |