Енраеом. Сборник. М. ГолосПресс, 2015. 368 с. Isbn 9785711707400
 Скачать 1.91 Mb.
|
|
238 239 ни рукой, ни ногой. Этот поезд словно раздавливает меня; но он очень красивый». После этих слов Ксения подняла лицо к Егору и он увидел ее вблизи с какой-то необычной четкостью, как уже было однажды на станции. Ее маленькие темные глаза испуганно блуждали, как будто искали в окружа- ющей обстановке некую опору, что-то успокаивающее, и не могли ни на чем остановиться; несимметричное лицо пошло розовыми пятнами, казалось растянутым на скулах, напряженным, застывшим в какую-то сухую перекошенную маску; в довершение всего, от Ксении разило перегаром. «Теперь и ты пьешь», – заметил Егор. «Да, – с трудом ответила Ксения, по которой было видно, что ей стыдно. – Мне страшно, до того, что даже дух захватывает; мне кажется, что я проваливаюсь в какую-то дыру, а когда пью, могу от этого отвлечься. Тогда видения поезда предстают передо мной с боль- шей силой и яркостью, я могу как бы переключиться на них, хотя и знаю, что он не увезет меня». «И все-таки, о здравом смысле тоже нельзя забывать», – заметил Та- ций. – «Конечно, я стараюсь, но у меня не получается; это превращается в борьбу с собственными чувствами и непосредственными реакциями, с собственным орга- низмом. Беда в том, что, не находя никакого убежища и защиты вокруг себя, я нахожу его внутри; поскольку из нашей ситуации нет выхода, мне остается лишь «бег- ство в себя», хотя я этого и не хочу. Чтобы чем-то жить, приходится опираться на возможности собственного воображения, а у меня оно сильное». «Прежде, однако, ты говорила другое, – напомнил Егор. – Разве что-ни- будь изменилось?» «По существу дела, нет, – объяс- нила Ксения. – Просто мне представлялось, что тя- жесть, негативные стороны жизни в Искре – это только своего оболочка, под которой я видела совершенно иную сердцевину, теплую и жаркую. Мне казалось, что стоит лишь поскоблить ногтем эту внешность, ко- журу, или на худой конец хорошенько ковырнуть ее, как обнаружится истинная, прекрасная и светлая сущ- ность жизни. Более того, я ожидала, что налет, корка внешней грязи постепенно сойдет сама, как какое-то случайное, лишнее наслоение, что сам ход событий приведет к коренным переменам в Искре, что жизнь войдет в колею здорового и конструктивного развития. Я была в этом уверена, предчувствовала эти события и в связи с этим относилась ко всем трудностям как к че- му-то временному, преходящему, что нужно лишь пе- ретерпеть. Проходили месяцы, годы; моя уверенность как бы мерцала, становилась то слабее, то сильнее, но в целом не умирала, мои чувства, мое мироощущение продолжало оставаться прежним. Однако в последние месяцы что-то вдруг надломилось. Вероятно, закрытие зала ожидания подхлестнуло во мне какой-то разруши- тельный процесс, стало своего рода случайным ката- лизатором перемен. Возможно даже, что губительная внутренняя работа уже давно шла во мне исподволь, постепенно, последовательно, а теперь результаты ее проявились, когда что-то во мне треснуло, хрустнуло. Сейчас вместо прежней надежды, ощущения того, что все непременно должно образоваться, нормали- зоваться, встать на свои места, я испытываю сильный страх, граничащий с паникой, депрессию, отчаяние. Меня тянет к водке – она притупляет этот страх и под- стегивает фантазию, рисующую картины избавления, которые успокаивают, утешают меня. Я испытываю по- требность укрыться в себе, поскольку это единствен- ное убежище; меня как бы затягивает внутрь. Мне хо- чется спрятаться в этом своеобразном коконе, отдаться его сырому уюту и теплу, пусть даже я в нем начну заг- нивать». Состояние и слова Ксении произвели удручающее впечатление на Тация; он поймал себя на том, что и сам как бы начинает проникаться ее тревогой, что ее подавленность передается и ему. Поэтому когда Ног- тев предложил ему отправиться разыскать остальных членов коллектива, Егор с готовностью отправился с ним, оставив Ксению на кухне. «Похоже, ваши теории 240 241 о том, что людей необходимо «вытаскивать», помогать им преодолеть собственную слабость, не очень-то работают на практике, – заметил Таций в коридоре, обращаясь к Илье. – По крайней мере, обстановка на станции сейчас заметно хуже, чем когда я покидал ее несколько месяцев назад». «Да, к сожалению это так, – признал Ногтев. – По правде говоря, когда я стараюсь подтолкнуть людей к действию, у меня создается впе- чатление, что убедить-то их можно, но мои доводы сталкиваются с каким-то физическим, органическим противодействием. Расшевелить их так же трудно, как заставить инвалида встать на ноги и самостоятельно пойти. Их внутренняя слабость и алкоголизм до того въелись, укоренились в них, что никакого сознатель- ного решения, усилия воли уже недостаточно, чтобы изменить образ действий; здесь необходимо, чтобы кто-то все время подталкивал, поддерживал, направ- лял их, контролировал каждый их шаг. Но я все-таки считаю, что длительной, кропотливой работой можно добиться перемен». Таций пробыл на станции недолго: Сиволап, по- звавший его сюда, спал, поскольку была не его смена работы, а другие члены коллектива отнеслись к нему пассивно, не готовы были отрываться от своих заня- тий. В общей атмосфере чувствовался разлад, рас- терянность и тревожное ожидание. Единственным человеком, проявившим к нему подчеркнутый, на- пряженный интерес, оказался Ногтев: казалось, он рассматривает Егора как своего единомышленника, потенциального союзника. Таций подумал в связи с этим, что Илья обманывается, принимает желае- мое за действительное, но посчитал преждевремен- ным об этом говорить, поскольку все же чувствовал странную внутреннюю связь с Ногтевым. Егору представлялось, что в их встрече в бывшем желез- нодорожном колледже в Камнях было скрытое зна- чение, которое еще должно было как-то проявиться. Из здания станции Егор и Илья вернулись на площадь. Только сейчас Таций обратил внимание на сильное, яркое февральское солнце, разлитое круп- ным жарким пятном, расцветшее так пышно впер- вые в этом сезоне. Снег, омытый им, казался синим, и местами, застывший изломленными гребнями, на- поминал волны на озере. Царапины на ржавых боках автобусной остановки выглядели жирными и све- жими, какими-то выпуклыми, словно были недавно нанесены углем. Даже памятник Ленину особенно обращал на себя внимание: не скрытый в это время года листвой, он был виден почти полностью, свер- кал и был белее снега. Яркий свет, захлестнувший всю площадь, нес в себе предчувствие грядущего пробуждения природы, и Таций ощутил какой-то не- естественный, кратковременный прилив бодрости и нервного энтузиазма. В этом состоянии уже заранее угадывался предстоящий спад, подступающая без- вольная апатия, но все-таки Егор с удовольствием смаковал нынешнее ощущение прихлынувшей энер- гии, силы, готовности к действию. Если бы только ему удалось как-то внутренне перестроиться, стрях- нуть с себя вялое оцепенение, тоску и страх, которые опутывали, парализовали его! Но Таций понимал, что это в любом случае не удастся сделать легко, од- ним движением руки. «Нам всем катастрофически не хватает здоровья и сил, – заметил он, размышляя вслух. – Мы похожи на чахлые растения, тонкие, кривые, не находящие до- статочной подпитки в болоте, которое постепенно по- глощает нас». «И все-таки, из него можно выползти, если только нащупать правильный путь и найти, за что ухватиться, – ответил Ногтев. – И мне кажется, что я вижу, каким может быть этот путь. Более того, я надеюсь, что уж именно вам-то смогу помочь: то, что вы больше не можете пить, на самом деле обо- рачивается вашим огромным преимуществом, по- скольку затягивающая сила болота для вас слабее, вы 242 243 можете гораздо больше понять и осознать, более ясно и последовательно мыслите». «На самом деле это-то и пугает меня, – сказал Таций. – С ростом осознания происходящего я одновременно чувствую, как нагне- тается давление и страх. Жизнь в Искре слишком тя- гостна и трудна, а у меня нет теперь даже отдушины для моих негативных эмоций. Более того, во мне рас- тет странное ощущение, как будто ответственность за все происходящее в поселке лежит лично на мне: ведь практически все остальные люди пьянствуют, то есть имеют оправдание, выключаются из жизни, а что возьмешь с пьяного? Я чувствую себя как бы единственным зрячим среди слепых, взрослым среди детей, человеком, который должен стоять на страже и предпринимать какие-то усилия, но я не понимаю, что мне делать. Мне хочется со всех ног бежать от этой жизни, но я не вижу, куда». «По крайней мере, ваша идея относительно труда и дисциплины – это уже попытка найти путь к переменам, – заметил Ног- тев. – Хотя я ее раскритиковал и считаю, что это не выход, но это хотя бы поиски. Вы стараетесь как-то шевелиться, ворочаться, и это уже лучше ухода в пьянство и полного отказа от жизни. На фоне боль- шинства местных жителей, которые просто разбега- ются по своим углам, как тараканы, и забиваются в щели, норы, берлоги и стараются погрузиться там в спячку, это огромный шаг вперед, который показы- вает, что у вас осталась воля к жизни. Может, вместе мы смогли бы чего-то добиться». «По правде говоря, я уже и сам начинаю разочаровываться в лозунге «труда и дисциплины», – ответил Таций, задумчиво глядя на памятник Ленину. – Это попытка подобрать крошеч- ный осколок прошлого, которое уже показало свою нежизнеспособность. Ведь на идеалах, связанных с трудом, пытались строить свою жизни миллионы, де- сятки миллионов людей, но сам ход событий подтвер- дил, что этого недостаточно, что на этом не выстро- ишь полноценную жизнь. Для меня это своего рода соломинка, за которую я, когда тону, пытаюсь ухва- титься. Одновременно это и последний бастион моих укреплений, причем конструкция искусственная, ру- котворная, непрочная, – однако за ним остается лишь окончательный тупик, стена, о которую можно только биться головой в надежде, что это принесет избавле- ние». «Не стоит так уж все драматизировать, – заме- тил Ногтев. – Важна трезвая, взвешенная, разумная оценка ситуации, и вы убедитесь, что все вовсе не так страшно». Приход весны в этом году не принес облегче- ния Тацию, как то бывало прежде; тепло и цвете- ние жизни казалось ему не чем-то успокаивающим и дружественным, а напротив – несущим угрозу, расшатывающим внутреннее равновесие. Ему пред- ставлялось, что даже в дуновении свежего ветра есть что-то едкое и ядовитое. В марте он предпринял несколько поездок в го- род Камни и другие близлежащие населенные пун- кты вместе с Ногтевым, который утверждал, что в условиях жизни в Искре важно как можно боль- шее разнообразие впечатлений. Однако обстановка в Камнях и общение со знакомыми, которые были здесь у Ногтева, вызывали у Егора в первую очередь беспокойство, странный дискомфорт. Он испытывал ощущения заключенного, долгие годы проведшего в тюрьме, для которого осознание того, как огромен и красив окружающий мир, стало бы тяжелой травмой. Для того, чтобы переносить жизнь в Искре, мириться с ней, требовалось как бы закрывать глаза на все, что происходит вне твоего маленького закутка, абстра- гироваться от окружающего мира, игнорировать его, стараться делать вид, что его не существует – только так можно было согласиться с тем, что бедность, за- брошенность, отсутствие каких-либо возможностей в условиях Искры нормальны. Таций именно так и поступал, он как бы заперся в небольшом деревян- 244 245 ном ящике, похожем на гроб, завернулся в кокон, сросшийся с его кожей – и теперь, когда этот кокон пытались разодрать, испытывал нешуточную боль. Для того, чтобы жить в гармонии с собой и с миром, требовалось полностью перевернуть свои представ- ления, установки и систему ценностей, от глухой, вынужденной обороны перейти к приятию про- исходящего. Однако при этом пришлось бы также признать, что все предыдущие годы были прожиты неправильно, напрасно, что жизнь нужно начинать с нуля, выстраивать с самого начала, с первого кир- пичика; Таций не в состоянии был бы с этим сми- риться, он крепко уцепился за небольшое мрачное укрепление, в котором привык укрываться от мира, и панически боялся отказаться от него. В связи с этим он, хотя и согласился попытаться изменить положение дел вместе с Ногтевым, дей- ствовал очень осторожно, старался дозировать но- вые впечатления, не увлекаться ими. Егор постоянно спорил с Ильей, пытаясь найти что-то положитель- ное в обстановке Искры и в том укладе жизни, к ко- торому привык: это нужно было ему как оправдание, свидетельство того, что он жил не напрасно, что и в этом существовании присутствовали смысл и цель. Ногтев, помимо того, что старался по возможно- сти вытащить Тация из Искры, также настаивал на необходимости для того пройти медицинский ос- мотр в Камнях, где была большая поликлиника. Дей- ствительно, до сих пор оставалось неизвестным, что стало причиной острой боли, возникающей у Тация от алкоголя, насколько серьезны в действительности его проблемы со здоровьем. Кроме того, вынужден- ный отказ от бутылки мучил Егора и физически, и внутренне, мешал ему жить, дестабилизировал его состояние; Ногтев был убежден, что это явление можно если не свести на нет, то по крайней мере об- легчить. Однако Таций категорически отказывался от ме- досмотра. Здесь сказывалось предубеждение против медицины, свойственное вообще всем жителям Ис- кры, переходящее в какой-то суеверный страх. От- части оно имело разумные основания: квалификация врачей и в фельдшерском пункте в поселке, и в по- ликлинике в Камнях действительно не выдерживала никакой критики и обращаться к ним за помощью зачастую могло быть себе дороже. Кроме того, мест- ные лечебные учреждения испытывали хрониче- ский дефицит медикаментов, были практически не оснащены оборудованием; в фельдшерском пункте, например, подчас не оставалось даже шприцов. Со- трудники его поголовно пьянствовали и, в сущно- сти, не способны были оказать помощь даже себе, не говоря уже о пациентах. В поликлинике же боле- е-менее стабильно функционировал и пользовался вниманием населения лишь травмпункт, поскольку различного рода царапины, ссадины, переломы и другие повреждения очевидно требовали обработки. Врачи-специалисты же в основном предпочитали ограничиваться осторожными советами, в тяжелых случаях – направлениями в районную больницу. Последняя, однако же, ассоциировалась у местных жителей с чем-то еще более ужасным, тягостно-гне- тущим, чем поликлиника, и многие готовы были го- дами страдать, лишь бы не соглашаться на госпита- лизацию. Говоря о таком отношении к медицине, Ногтев в свойственной ему рассудительной манере заме- чал, что «все это суеверия» и «исходить здесь надо прежде всего из здравого смысла». «Очевидно, что проблемы со здоровьем вредят тебе, – убеждал он Егора. – Здоровье – это необходимая основа для того, чтобы жизнь стала я уж не говорю счастли- вой, но хотя бы приемлемой. Твоя картина мира не сможет измениться без того, чтобы не нормализо- вались непосредственно физические ощущения». Однако Таций упорствовал, причем был до такой 246 247 степени уверен в своей правоте, что не считал нуж- ным даже давать какие-либо объяснения. Он лишь отмахивался и отнекивался. Его инертность, привер- женность многочисленным суевериям и излишняя осторожность порой выводили из себя Ногтева, ко- торый отмечал, что даже Обломова легче было вы- тащить с его дивана, чем вырвать Тация из его ко- кона, из привычного круговорота бессобытийного существования в Искре. Егор соглашался с тем, что он, действительно, тяжел на подъем, однако отмечал, что обусловлено это не ленью, а тяжелой, засасыва- ющей апатией, эффектом «паралича воли». «Я ведь не бегу от труда, а, наоборот, стремлюсь к нему, – го- ворил он. – Я понимаю благотворный эффект труда и даже рассчитываю на него. Проблема здесь в дру- гом: я слишком привык к повторению одних и тех же действий, любая новизна отпугивает меня, как будто представляет угрозу. Я чувствую себя вошедшим слишком прочно в узкую жизненную колею, и ка- ждая попытка выехать из нее требует от меня огром- ных сил». «Меня поражает, до чего искаженно ты все воспринимаешь, как ты умудряешься на пустом ме- сте нагромоздить целую груду выдуманных сложно- стей, барьеров, препятствий, помех, – отвечал на это Ногтев. – Такое впечатление, что ты отказываешься принимать вещи такими, как они есть, а сразу обле- пляешь их какими-то иными, дополнительными зна- чениями и смыслами, обертываешь многими слоями пугающих образов. В результате образуются своего рода капустные кочаны, неестественно вздувшиеся наслоения смутных тревог и неприятных ассоциа- ций, настоящие клубки, узлы, из которых ты уже не можешь выпутаться. Единственный выход – все это разрубить». Подобные обсуждения возникали у Та- ция и Ногтева неоднократно, но они не приходили к чему-то новому – в основном повторяли, переже- вывали, мусолили те же самые аргументы и выводы. В один из выходных дней Ногтеву удалось вы- тащить Тация в поездку, как он сам выразился, «к чему-то неожиданному». Им пришлось для этого от- правиться в Камни и оттуда добираться пешком до глухого села – еще более заброшенного, чем Искра, почти полностью опустевшего. Сам Ногтев преду- предил, что там остались жить лишь старики да со- всем горькие пьяницы, и даже настоял на том, чтобы им с Егором перед поездкой вооружиться ножами: вполне возможно, что встреча их ожидала самая недружелюбная. «Зачем же тогда вообще соваться туда?» – с опаской спрашивал Таций, но Илья повто- рял, что «дело того стоит» и в конце концов сумел уговорить товарища. Егор осознавал, что атмосфера этой поездки вы- зывает у него повышенное напряжение, и старался оправиться, как-то его стряхнуть; однако ему не удавалось отогнать встревоженность. Из-за этого эффекта встречавшиеся по пути фигуры, силуэты, образы отпечатывались в его мозгу с болезненной, излишней яркостью, врезались в память, истончаясь затем лишь медленно, с трудом. Так, на окраине Кам- ней он с недоумением разглядывал пожилую жен- щину, во дворе своего дома кормившую кошку: груз- ная, огромная, старуха величественно восседала на широком пне и ритмическими движениями бросала животному маленькие шарики, похожие на зерна или горох. Странно было видеть большое пятиуголь- ное, сужавшееся книзу лицо этой женщины – розо- вое, румяное, так и пышущее здоровьем, но вместе с тем изрезанное глубокими и твердыми морщинами, в глубине которых как будто скапливалась голубова- то-серая пыль. Лицо это, неподвижное, невозмути- мое, казалось вырезанным из камня, однако этот эф- фект резко контрастировал с неестественной свеже- стью кожи. «Какое-то каменистое мясо», – подумал Таций. Его удивляло еще и то, что пышные седые волосы женщины были собраны в хвост, шедший 248 249 набок и обвернутый вокруг шеи, как шарф. При этом от противоположного бока пня, на котором она си- дела, отходил серый изогнутый сук, чем-то похожий на собранные волосы старухи; казалось, что волосы и этот сук как-то перекликаются между собой, это формировало эффект нездоровой искаженной сим- метрии, тревоживший Егора. Таций так увлекся, разглядывая необычную ста- руху, что, забывшись, остановился напротив нее, взялся руками за забор ее участка и вытянул шею, чтобы лучше видеть. «Ну что ты рот разинул? – при- крикнул на него Ногтев. – Не задерживайся». «Она что, кормит кошку зернами? – спросил Таций. – Не могу понять. Почему зернами? Ведь это же не ку- рица». «Курица, не курица, – раздраженно сказал Ногтев. – Какая разница? Видишь, она клюет». Дей- ствительно, кошка, подбирая зерна, странно тыка- лась мордой в землю, как будто клевала. Егор хотел уже было войти во двор дома, чтобы выяснить у ста- рой женщины, что происходит, но в этот момент она повернула свою большую голову в его сторону. На крупном, рельефном лице были широко распахнуты круглые глаза – по-птичьи темные, почти черные; женщина, не мигая, смотрела на Тация с каким-то тупым безразличием, словно не видела его. В этом взгляде как будто ощущалась мертвечина. Егор испу- гался и поспешил отойти от калитки. «Ну и глазищи, – поежившись, заметил он. – Ишь, разинула их, словно пасти». «Так тебе и надо, – сказал ему Ногтев, так, словно Егора наказали. – Не будешь соваться не в свое дело». – «Так я же и не совался, я всего лишь удивился, и даже не успел вы- сказать свое удивление». – «И правильно, еще его не хватало высказывать! Знай свое место!» Таций не понял этой вспышки возмущения и с удивлением, пристально посмотрел на Ногтева; тот сначала дер- жал его взгляд, но затем, смутившись, отвернулся и как бы в оправдание пробормотал: «Впрочем, как знаешь. Ничего страшного не произошло». Егор так и не разобрался в его эмоциях и подумал, что в них, вероятно, вовсе не было никакого разумного смысла. Может быть, дело здесь было в том, что Илья просто побаивался местных жителей, в том числе и старухи, которая могла ведь жить не одна: у нее мог быть какой-нибудь пьяница-сын, который, не так поняв пристальное разглядывание приезжих, набросился бы на них с ножом. «Ты боишься неприятностей?» – спросил Егор, чтобы подтвердить эту возникшую у него версию. «По правде говоря, да, – ответил Ног- тев так неуверенно, словно сам не до конца понимал причины своей вспышки раздражения и мог лишь предполагать, с чем она связана. – Люди тут дрему- чие, не знаешь, чего от них можно ждать». Таций с Ногтевым, беспокойно озираясь, мино- вали последние дома на окраине Камней. Это были заброшенные дощатые строения, до того переко- шенные, что непонятно было, как они до сих пор не рухнули, частично ушедшие в землю, с проросшими крышами. Их вереницу замыкала маленькая руина церкви, которая до того сильно осыпалась, что преж- ние очертания здания почти не просматривались. На одном из его углов остался фрагмент колонны – тумба с плоским верхом, напоминающая алтарь для языческих жертвоприношений; на ней кем-то были оставлены почти свежая буханка хлеба и кусок сы- рого мяса, усиливающие эту ассоциацию. На земле у огрызка, оставшегося от церкви, боком лежал купол; металлический, темно-зеленый, местами рыжий от ржавчины, он напоминал огромный неразорвав- шийся снаряд. Золотые звезды, когда-то нарисован- ные на куполе, частично стерлись и были теперь пре- имущественно четырех- или трехконечными. Когда Егор упомянул об ассоциации со снарядом, Илья неожиданно заметил, что в этой местности дей- ствительно можно найти старые боеприпасы – здесь когда-то шли сражения; хотя купол, разумеется, по 250 251 своим размерам и форме не мог в самом деле ока- заться снарядом или бомбой. Таций был удивлен; не- вежественный, необразованный человек, он практи- чески не представлял себе истории. «И что же, здесь били фашистов?», – с сомнением спросил он. «Еще как! – воскликнул Ногтев, всплескивая руками в воз- духе. – Гнали в три шеи!» Егор ворочал головой: он отказывался в это поверить и искал в окружающем пейзаже каких-нибудь подтверждений слов Ильи. Уходящая в лес грунтовая дорога, поросшая жест- кими, бледно-желтыми пуками травы, еще влажная после недавно сошедшего снега, представилась ему зловещей; костлявые стволы берез, грязновато-се- рые, с растрескавшимися черными буграми, показа- лись больными, а тощие прутья верб чем-то напом- нили винтовочные штыки. «Смотри!» – воскликнул Ногтев, вскидывая руку и вытягивая свой длинный, кривой указательный палец. Таций оглянулся и уви- дел запутавшуюся в ветвях небольшой ели военную форму – старую, дырявую, полусгнившую. «Ну, она могла оказаться здесь и случайно…», – неуверенно заметил Таций. Он хотел продолжить свою фразу, но в этот момент его слова были прерваны выстрелом, раздавшимся в лесу. «Вот видишь, – самодовольно усмехнулся Ногтев. – Я был прав. Возможно, здесь и сейчас продолжаются какие-то боевые действия. В конце концов, чем еще заниматься в нашей глуши, если не пить водку? Только воевать». Таций, заду- мавшись, ничего на это не ответил, и приятели в молчании углубились в лес. «Послушай, – сказал Ногтев после долгой па- узы. – Тебе не кажется, что главное в нашей жизни – это впечатления?» «Впечатления?» – переспросил Таций, как бы приглашая его развить эту мысль. «Да, – ответил Илья. – Сила, яркость, глубина и цен- ность впечатлений. Представь, что мы с тобой могли бы жить и в большом городе, не были бы ничем огра- ничены, однако по насыщенности впечатлениями наша жизнь могла бы быть беднее, чем в Искре. Мне кажется, сейчас, когда твое восприятие обострено, ты со мной согласишься». Егор не сразу ответил Илье; он насторожился, вбирая в себя хруст веток под ногами, скрип качнув- шегося в струе ветра ствола, высокую легкость неба, странно контрастирующую с разлитыми в воздухе тяжестью и напряжением. Чувствовалась свежая сы- рость весны, в этом было что-то ободряющее, все- ляющее надежду; вместе с тем, воздух был словно комковатым, трудным для дыхания, подчас будто бы застревал в горле, из-за этого дышать приходилось с усилием. Таций остановился, обхватив руками шершавый ствол толстой березы и прислонившись к нему лбом; в нем шла напряженна работа мысли. Это была одна из попыток вдруг разом взглянуть на вещи, на всю жизнь по-новому, с какой-то неизвест- ной еще прежде точки зрения, в одно мгновение все переосмыслить, перевернуть с ног на голову, вывер- нуть наизнанку – попыток, обреченных на провал, но оставляющих впоследствии заметный след в памяти человека. То, что происходило сейчас с Егором, было сродни стараниям прыгнуть выше головы. «Я вижу смысл в твоих словах, – наконец с уси- лием заметил он. – Но как определить, что же тогда в конечном счете важно и в чем суть происходящего? Ведь во впечатлениях нельзя выстроить четкую си- стему ценностей и неясно даже, к чему можно было бы стремиться». «Но, может быть, и не нужно пы- таться определить это, – сглотнув, ответил Илья, ко- торому тоже трудно было не потерять нить мысли, неожиданно пришедшей к нему. – Заранее нельзя предсказать, какое впечатление будет более ценным. Что-то важное и даже главное может прийти нео- жиданно в самой будничной ситуации, и останется только принять этот дар». «И все же, ограниченность жизни в Искре очевидно ведет к скудости впечатле- 252 253 ний, – заметил Таций – Что-то новое в любом слу- чае подействует сильнее, чем повторенное в сотый и тысячный раз». – «Смотря как относиться к этому. Ведь повторение никогда не будет повторением полностью, день-то каждый раз будет новый, об- стоятельства будут меняться. Может быть, в самом незначительном действии при необычном стечении обстоятельств вдруг откроется что-то потрясающе, поразительно новое. Кроме того, даже в Искре круг впечатлений можно расширять, как мы, например, поступаем сейчас. А в условиях жесткой ограничен- ности даже новая мелочь может оказаться важнее, чем море неизведанного на свободе». «Это какая-то философия для бедных», – бур- кнул Таций, уставший от обсуждения. Отойдя от древесного ствола, он потерял моментальное ощу- щение, которое пытался передать Ногтев. Вместе с тем, он помнил ряд похожих случаев в своей жизни, связанных с какой-то особенной остротой воспри- ятия, когда ему словно бы почти удавалось сковы- рнуть коросту обыденности, которой заросла по- вседневная жизнь. «На мой взгляд, во всем нужно пытаться проникнуть поглубже, – заметил Ногтев, который провел сходную ассоциацию. – Это может быть больно, но только так можно добраться до че- го-то живого». За разговором они миновали лесной массив и оказались на открытом пригорке, напоминавшем за- лысину, с которого открывался вид на серо-черную деревню в низине. Этот населенный пункт, компакт- ный, как будто сжатый, сморщенный, походил на бо- родавку, которую невольно хотелось содрать с кожи земли. Вместе с тем, это впечатление не подтвержда- лось красками, доминирующими в деревне: тусклые, темные, они не напоминали о цветении болезни, а говорили скорее о чем-то уже мертвом, разложив- шемся, рассыпавшимся в труху. Отсюда, издали, деревня была похожа на мертвую ворону с перело- манными крыльями, безобразным комом раскинув- шуюся на земле. На подходе к этому мрачному, богом забытому месту Тацием и Ногтевым овладело неловкое, как будто скорбное молчание. В окружающей обстановке прослеживалось странное траурное ощущение; в воздухе чувствовался смутный запах чего-то разла- гающегося, тлеющего. Сама дорога, приближаясь к деревне, становилась почему-то не более широкой и наезженной, а наоборот –терялась в жесткой лохма- той траве; было видно, что ее давно не использовали. И эта трава, еще не позеленевшая после зимы, и чах- лые, с трудом оправляющиеся деревья, и влажная, но не плотная, словно обезжиренная земля – все каза- лось блеклым, выцветшим, каким-то пресным, по- терявшим свою изначальную сущность и не имею- щим более ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Вся картина представлялась по сути своей пустотой; ее элементы трудно было охарактеризовать, прочувствовать. И над этим бледным, безликим пейзажем раскинулось болезненно-синее небо – такое высокое, что дух за- хватывало. Когда Таций поднимал взгляд, ему пред- ставлялось, что он проваливается в бездну; он даже зажмуривался от страха. Небо казалось ему куполом, колоколом, и эта ассоциация была того сильной, что у Егор как будто начало звенеть в ушах. Он зажал их, а затем резко отпустил руки; звон исчез. «Такое ощущение, будто мы направляемся на по- хороны», – заметил он, чтобы рассеять угнетающую его тишину. «Нет, с этим я не согласен, – возразил Ногтев. – Мы идем к мощному, сильному впечатле- нию, а значит – идем к жизни. Но здесь картина, ко- нечно, печальная. Не удивлюсь, если через какой-ни- будь десяток лет и наша Искра будет выглядеть по- добно этой деревне». «Пугающая перспектива», – заметил Таций. «Все в наших руках, – задумчиво сказал Илья. – Ход событий можно изменить, не обя- 254 255 зательно всегда идти на поводу». Они приближались к первым окраинным домам; нигде не было видно ни души. «Как называется эта деревня?» – только теперь спросил Таций: прежде ему не приходил в голову этот вопрос. «Сон, – отве- тил Ногтев. – Деревня Сон». Название подходило этому населенному пун- кту, который выглядел застывшим, оцепеневшим. Казалось, жизнь здесь прекратила свой ход. Это сильно пугало на фоне явных признаков того, что поселок остается заселенным: на столбах ли- ний электропередачи висели объявления о про- даже дров, рытье колодцев, сообщалось о мага- зине-фургоне, который приезжал в деревню раз в неделю – по субботам. Более того, у некоторых до- мов виднелись свежевскопанные огороды; в одном дворе показалась первая жительница – маленькая старушка, на голове которой был повязан яркий пурпурный платок. Она была неподвижна, точно окаменела; подойдя, Таций понял, что она задре- мала, причем в очень неудобной позе – скрючив- шись, погрузив руки в землю, которую рыхлила, да еще и с широко открытым ртом, из которого текла слюна. На каждой щеке этой женщины ле- жала косая морщина, похожая на дополнительный рот, только плотно поджатый. Чем больше Егор вглядывался в это лицо, тем больше оно его пугало своей перекошенностью, бессмысленностью; на нем словно бы лежала печать душевной болезни, нарушения внутреннего порядка, хаотичности, не- стройности мышления, до того глубоко укоренив- шейся, что след ее проявлялся даже во сне. Тацию захотелось перекреститься. «Вот мы и прибыли», – вдруг прервал его раз- мышления Ногтев. Егор, вздрогнув от неожиданно- сти, оглянулся. Они находились на небольшой пло- щади на перекрестье двух улиц поселка – кривых, бугристых, поросших сорняками и покрытых боль- шими ямами; несколько домов, окаймлявших пло- щадь, выцвели почти до белизны, напоминая седые, частично облысевшие головы стариков. Некоторые из них начинали заваливаться и были подперты до странности маленькими досочками, а то и вовсе ро- гатками, палками, даже подвязаны веревками; один все-таки завалился – видимо, уже несколько лет на- зад – и лежал сейчас бесформенной грудой, напоми- навшей последствия кораблекрушения. Вглядываясь в пыльное стекло одного из домов, Таций внезапно увидел внутри большое бледное лицо, принадлежа- щее молодому мужчине. Оно было неподвижно, на нем лежало выражение напряженной серьезности, но вместе с тем в его чертах не прослеживалось следов работы мысли; мужчина сосредоточенно смотрел почти на Тация, только немного вбок. Егор покосился в этом направлении, но не увидел там ни- чего примечательного. «Да что ты все ворон ловишь! – раздраженно вос- кликнул Ногтев. – Посмотри налево!» Таций обер- нулся в указанном направлении; теперь, когда они практически пересекли площадь, он наконец увидел несколько дальше за углом то, ради чего они прие- хали в Сон. Это был огромный монумент, состоя- щий из человеческих лиц. Только сейчас Егор понял, что макушку монумента можно было заметить уже давно – она торчала из-за крыш домов, но прежде он принимал ее за закругленную верхушку какого-то здания. «Что это?» – оторопело спросил Таций, когда они с Ногтевым остановились у подножия изваяния. «Это монумент, – сказал Илья. – Памятник погиб- шим в Великой Отечественной войне». «Никогда не видел ничего подобного! – воскликнул Егор. – А из чего он сделан?» – «Не знаю, что это за материал. Я давно гадал, но у меня нет каких-либо достоверных предположений. Потрогай его». Таций осторожно прикоснулся к монументу на стыке нескольких лиц, 256 257 опасливо задрав голову, словно ожидал, что сверху его может кто-то окликнуть. Поверхность была те- плой, податливой, достаточно мягкой, лишь местами слегка шершавой; она напоминала настоящую чело- веческую кожу, только, может быть, специальным образом обработанную. Приглядевшись, к одному из ближайших лиц, Егор отшатнулся: на нем была видна короткая щетина, какая могла бы отрасти за пару дней без бритья. «Это что, настоящие лица? – с подозрением спросил Егор. – Ни за что в это не поверю!». «А я этого и не утверждаю, – заметил Ногтев. – Веро- ятно, это и не так, но наверняка это копии лиц. Я думаю, что внутри монумент твердый, скорее всего каменный или металлический, но на поверхности покрыт каким-нибудь заменителем кожи. Факт, по крайней мере, в том, что все эти лица не слу- чайны – это маски, слепки с внешности настоящих защитников Родины, погибших в этой местности в боях. Тут немного дальше есть и плита со списком их имен». «Теперь их уже намного больше, чем жи- вущих в деревне», – заметил Таций, отойдя на не- сколько шагов от монумента. После прозвучавших неожиданных подробностей он уже не стал бы к нему прикасаться. Обойдя памятник, Егор увидел плиту, о кото- рой упомянул Илья; это был огромный бесформен- ный булыжник, словно вывезенный откуда-то с гор, красноватый, с ноздреватой, сложно изрезанной по- верхностью. Одна из его сторон была срезана, и на образовавшейся плоскости выгравировали столбцы имен. Их было несколько сотен. Рядом с перечнем горел вечный огонь, оправа которого представляла из себя каменную пятиконечную звезду. Наклонившись к плите и приглядевшись, Егор с удивлением увидел в перечне свою собственную фамилию, имя и отчество. «Это что, совпадение?» – с испугом спросил он у Ногтева, указывая на эту строку. «Ну а я откуда знаю? – с удивлением сказал Ногтев. – Очень странно, я прежде не обращал вни- мания, но тебе лучше знать, чем мне. Вероятно, у тебя был родственник, которого звали точно так же, как и тебя самого». «Мне об этом ничего не известно, – с со- мнением сказал Таций. – Вообще никогда ни слова об этом не слышал». «Мы слишком многого не знаем и никогда не узнаем, – назидательно заметил Ногтев. – В Камнях есть городской архив, можешь позднее по- пробовать навести там справки на этот счет». Егору, однако же, стало не по себе; он обернулся к мону- менту – и вдруг встретился взглядом словно бы с са- мим собой: одно из лиц, выполненных на памятнике, было его точной копией. Оно располагалось на такой же высоте, как голова Егора, и последние несколько минут буквально дышало ему в затылок. Увидев двойника, Егор отскочил, как ошпарен- ный. «Черт побери! – воскликнул он. – Это уж слиш- ком!» «В этом нет ничего сверхъестественного, – успокаивающе заметил Ногтев. – Если совпадение началось, оно вполне может продолжиться и углу- биться. Кроме того, это может быть просто ошибкой создателей памятника». «Но ведь он здесь стоит уже несколько десятков лет, возможно больше, чем я сам прожил на свете», – заметил Таций. – «Тогда тем бо- лее это все объясняет и пугаться нечего. Это только совпадение, и ничего более. Можно сказать, что ты сегодня узнал что-то новое из истории своей семьи». Егор, потрясенный, еще дальше отошел от мону- мента и уселся у обочины дороги. Он чувствовал себя растерянным; в этот момент, под влиянием впечатле- ний необычайной, небывалой для него силы, ему вдруг почудилось, что он когда-то уже видел весь окрестный пейзаж, когда-то уже проходил в деревню Сон той же дорогой, бывал даже здесь, на небольшой площади, когда на ней еще не было монумента. Более того, ему вдруг показалось, что весь лес, расположенный между Камнями и Сном, досконально знаком ему, что он ког- 258 259 да-то исходил его вдоль и поперек. «Может ли быть, что когда-то я действительно воевал здесь?» – спросил он вслух, пытаясь как бы выплеснуть наружу свое не- нормальное состояние. Ногтев ничего не ответил, ожи- дая продолжения. В этот момент ложные воспомина- ния захлестнули Егора с такой силой, что он вскочил с места, не в силах сидеть. На какой-то миг он с по- трясающей мощью, глубиной и полнотой ощутил себя другим человеком – советским солдатом, прошедшим боевое крещение в боях под Камнями. Это ощущение другой личности, всей полноты воспоминаний и вос- приятия другого человека было острым, пронзитель- ным, похожим на удар ножа в живот; оно имело силу и реальность физической боли. Почти поверив в него, Таций готов был согнуться и застонать; он смотрел на Ногтева с таким ужасом, что тот подошел и, взяв его за плечи, хорошенько тряхнул. Это привело Егора в чувство; наваждение схлынуло, и он ошалело, тяжело дыша оглядывался по сторонам, с трудом возвращаясь к действительности. Он лихорадочно пытался нащу- пать прежние ощущения, на миг проникшие в него, но уже не мог повторно прочувствовать то же самое. Ему трудно было оценить, что произошло; вероятно от вне- запной силы новых впечатлений в нем сработал эффект психологического шока, который привел к короткому искажению восприятия. Это был какой-то внутренний вывих, но теперь все встало на свои места, осталось лишь воспоминание – яркое, сильное, но не обладаю- щее вещественностью. «Что случилось?» – обеспокоенно спросил его Илья. «Я и сам точно не понял, – ответил Егор. – Я как будто на миг почувствовал себя тем, другим челове- ком». Ногтев понимающе кивнул, как будто мог пред- ставить себе, о чем идет речь. Таций, пытаясь как-то проверить достоверность, реальность произошедшего, жадно оглядывал монумент, цепляясь взглядом за впа- янный в него слепок своего лица. Но отсюда, издали, тот образ уже не казался Егору точным повторением его самого; тут оставалось пространство для сомнений. Кроме того, его отвлекали общие контуры монумента, которые наводили на новую, постороннюю мысль, на перемену темы. «Послушай, – обратился он к Ног- теву. – Какую форму имеет этот монумент?» – «Разве ты не видишь? Разумеется, головы Ленина». Эта новая подробность уже не удивила Тация; напротив, она по- казалась ему чем-то естественным, само собой разуме- ющимся. Он чувствовал, что все прочнее возвращается к обыденности, строго логическому пониманию про- исходящего, и что чувства, мгновенно пронзившие его, уже не восстановить. Оставалось довольствоваться лишь оставшимися впечатлениями. «Впечатления, – озвучил он окончание своей мысли. – Может быть, ты и был прав, когда говорил об их силе». «Конечно, – довольно ответил Ногтев. – Я надеялся, что ты убедишься в моей правоте. Тебе не кажется, например, что в определенном смысле всю твою жизнь можно было прожить ради тех впе- чатлений, которые ты испытал сегодня, что они сами по себе уже могут послужить оправданием для всей остальной жизни?» «Сложный вопрос, – сказал Та- ций, в задумчивости некрасиво вытирая нос рука- вом. – У меня нет однозначного ответа на него. Но, по крайней мере, я могу понять, что к такому выводу можно прийти, в нем может быть доля правды». «По- думай об этом, – заметил Ногтев. – Может быть, для такого вывода и не нужен был даже этот замечатель- ный монумент. Тебя могло бы подтолкнуть к нему и какое-нибудь самое обыденное, ничем не выделя- ющееся на первый взгляд событие из повседневной жизни. Любой момент может стать потрясающе цен- ным, если проникнуться им, углубиться в него». «И все-таки жутковато вот так углубляться», – заметил Таций, с опаской оглядываясь на своего двойника на монументе. Ему все продолжало казаться, что тот бу- равит его взглядом, и Егор поторопил Ногтева: пора было возвращаться. 261 В начале лета в Искре установилась тяжелая, одуряющая жара. Таций был одним из немногих, кто положительно к ней относился, воспринимал ее как своего рода передышку: сгустившийся зной притуплял его ощущения, помогал воспринимать происходящее как бы со стороны. Во время работы на пилораме Егору порой казалось, что влажные от пота, как будто размытые лица Краснова, Козлова и Ивашкевича маячат где-то вдалеке, на расстоянии нескольких километров, да и то являются не более чем иллюзиями, миражами, результатами сложных оптических эффектов. Такому восприятию способ- ствовало и то, что члены бригады в условиях жары работали вяло, отмалчивались. Они сосредотачива- лись на деле и своих непосредственных физических ощущениях; пыхтели, фыркали, хлопали мокрыми майками по спинам, то и дело садились передох- нуть. Егора теперь оставили в покое, и порой он чувствовал себя так, словно находился на пилораме один. Между тем, он отдавал себя отчет в том, что жара в действительности не ослабляет напряже- ние, не помогает исторгнуть его, а лишь как бы временно отодвигает; Таций знал, что оно нака- пливается, нагнетается внутри, и этот эффект рано или поздно неизбежно скажется, произойдет сво- его рода прорыв. В этот период Егор вновь сблизился с Сивола- пом, который с наступлением жары погрузился в ка- кое-то яростное, свирепое, исступленное пьянство. Казалось, он использует водку для того, чтобы огонь, горящий в нем, еще непомерно разросся, взметнулся и, наконец, жаркими языками исторгся из его соб- ственной глотки. Егору представлялось, что Дми- трий мучительно ищет какую-то точку приложения своего гнева и ненависти, объект для обвинения, и, не находя его, в результате изливает ярость на самого себя. Полыхающий в нем костер постепенно пожи- рал его. Сиволап словно бы таял – он худел, но не 262 263 казался костлявым, а как бы оплавлялся по краям, истончаясь, растворяясь. Кожа его стала желтой и мягкой, как воск. Во всем поведении Дмитрия все отчетливее про- слеживалась тенденция к саморазрушению: он пере- стал как-либо контролировать свое пьянство, полно- стью забросил работу, так что пришлось искать ему хотя бы временного сменщика, и все чаще разводил у себя во дворе огромные костры, не стесняясь во- ровать дрова у других жителей поселка или ломать по ночам их заборы. Вид огня, казалось, был един- ственным, что приносило ему облегчение: глядя на бушующее пламя, слыша его треск, поднимая голову вслед за ходом белых столбов дыма, Сиволап стано- вился задумчивым, утихомиривался, пускался в про- странные рассуждения. Егор старался заботиться о нем, уговаривал вернуться к работе, пока еще есть для этого возможность, даже кормил Дмитрия, по- скольку тот уже перестал обращать какое-либо вни- мание на еду, потерял аппетит и крайне неохотно брал в рот что-либо кроме водки. Однако было видно, что усилий Тация недостаточно, что ситуация Сиволапа становится все тяжелее. Между тем, ухудшалось состояние здоровья и са- мого Егора. Он стал просыпаться по ночам от острой боли в животе, которая, казалось, мигрировала в за- висимости от его позы: в его теле словно бы засел какой-то заряд боли, и она проявлялась то в боку, то внизу живота, почти в паху, то ближе к грудной клетке. Таций вспоминал уговоры Ногтева, который убеждал его пройти медосмотр – да последний по- вторял свои доводы и теперь; однако Егор все не мог заставить себя взяться за дело. Его удерживала, с одной стороны, тяжелая апатия, мучительное неже- лание предпринимать какие-либо действия, стрем- ление к покою, буквально к полной физической не- подвижности, и с другой стороны – страх, что у него обнаружится какая-то серьезная болезнь. Мало стал- киваясь в своей жизни с медициной, Таций испыты- вал панический ужас перед возможностью хирурги- ческой операции; она представлялась ему каким-то сверхъестественным испытанием, требующим сил, несопоставимым с его собственными, недопустимо опасным и грубым вмешательством в ход его жизни. В один из дней относительного просветления у Сиволапа Таций сидел у него на кухне, с тревогой прислушиваясь к глухой, не очень сильной боли, мягкими волнами поднимавшейся где-то в глубине его тела. Она собиралась в тугой, напряженный ком где-то в нижней части его грудной клетки и посте- пенно подступала к горлу, по пути как будто распи- рая, отдавливая в стороны ребра. Егора пугало это ощущение; пытаясь отвлечься от него, он разгляды- вал крупно маячившее перед ним лицо Сиволапа – костлявое, треугольное, сужающееся книзу, блед- но-желтое, прямо окаймленное пшеничными воло- сами и бородой клинышком; глаза Дмитрия казались Егору мутными, ничего не выражающими, но он знал, что внутренняя разрушительная работа, шед- шая в Сиволапе, никак не выражалась внешне. Затем Таций перевел взгляд на руки Дмитрия: его длинные пальцы играли со спичками – крутили, ло- мали, чиркали ими о коробок. Эти движения на фоне общего застывшего образа Сиволапа удивляли своей торопливой беспорядочностью, но Егор понимал, что именно они лучше всего выражают сейчас вну- треннее состояние Дмитрия. «Надо пить дальше», – сказал после продолжи- тельного молчания Сиволап, как бы подводя итог своим невысказанным рассуждениям. «До чего же и мне хочется тоже! – эмоционально откликнулся на эту реплику Егор. – Я тебе завидую, ведь это и есть выход». «А ты попробуй, – посоветовал Дми- трий. – Может быть, тебе удастся пересилить боль, и это переживание затем на какое-то время прине- сет пользу. Ведь за страданием следует облегчение, которое может стоить пережитого». 264 265 Егор сначала не воспринял это предложение всерьез, стал отнекиваться, но затем задумался. Действительно: не лучше ли на фоне постоянной слабой боли в попытке изменить ситуацию испы- тать короткую вспышку сильной? В пользу этого говорило и то, что Тация пугало ощущение мед- ленного, постепенного разрушительного процесса, продолжающегося в нем, и он устал жить с посто- янным страхом. Возможно, этот процесс следовало форсировать, чтобы скорее прийти к конечному ре- зультату, который, может быть, окажется не столь уж и ужасным. «Что же, – сказал он после паузы. – Попробуем». Дмитрий, решив не терять времени, налил и подви- нул одну из рюмок Егору; тот хотел сразу же опроки- нуть ее, но, не справившись с собой, опасливо оста- новил движение на полпути ко рту. «Решайся, чего же терять, – приободрил его Сиволап. – Это станет, по крайней мере, каким-то разнообразием». Егор признался, что боится сильной вспышки физической боли, которая может последовать в случае, если он выпьет рюмку целиком; он колебался, но затем, как будто поддавшись убеждающему взгляду тусклых глаз Дмитрия, выплеснул водку себе в рот. Боль неожиданно оказалась терпимой, она усили- лась, но плавно, не скачком; это обрадовало, приятно удивило Тация, он поспешил поделиться этим откры- тием с Сиволапом. «Возможно, у меня внутри что-то было повреждено, но теперь заживает и я смогу пить по-прежнему», – с надеждой сказал он. Дей- ствительно, такая перспектива представлялась Егору заманчивой: он очень устал от преследующей его в трезвом состоянии повышенной осознанности проис- ходящего в себе и в окружающем мире, от обострен- ности чувств и связанной с ней постоянной тревоги. В сущности, несмотря на все свои прежние рассужде- ния, Егор придерживался мнения, что вынужденный отказ от выпивки серьезно повредил ему: он нарушил его внутреннее равновесие, пусть неустойчивое, но все же сохранявшееся годами. Если бы открылась воз- можность вернуться к прежнему образу жизни, зачер- кнув все решения, принятые в «трезвом» промежутке, Таций незамедлительно воспользовался бы ей. Сиволап, однако, не разделял его нынешнего оптимистического настроения. «Ты все же смо- три не переборщи, – осторожно заметил он. – Боль может вспыхнуть и не сразу, но зато потом скру- тит так, что мало не покажется». Егор вроде бы понимал правоту Дмитрия, но его охватила стран- ная беспечность, неожиданное ощущение того, что ему «море по колено»; связано это было, оче- видно, не с алкоголем (ведь он только начал пить), а с общим облегчением его физического состо- яния. Вполне вероятно, что облегчение это было кратковременным и должно было впоследствии перейти к новому обострению, однако сейчас в минутной эйфории Таций не думал об этом. С не вязавшейся с ним ребячливостью он взял бутылку и отпил еще прямо из горла; при этом был слышен булькающий звук, а водка, не полностью попав в рот, потекла у Егора по подбородку. Когда Дми- трий, испугавшись, отнял у него бутылку, Таций довольно облизнулся, словно юный сорванец, ра- дующийся своей неожиданной выходке. Сиволапа его поведение не развеселило; заду- мавшись, он принялся сгребать в горку скопившийся на столе мусор и поджег край газеты, попавшей в общую кучу. «Не вижу повода для радости, – заме- тил он, когда Егор рассказал ему о своих надеждах и они «хлопнули» еще по рюмке. – Невозможно же без конца пить, это не жизнь. Для меня, например, есть негативные стороны как в жизни с бутылкой, так и без нее, я не могу сказать, что хуже. Пьянство – это вообще не суть дела». Однако Таций, которому захо- телось поспорить, стал доказывать, что именно пьян- ство и есть самая важная сторона жизни в Искре; он даже предложил выпить за водку, и при этом было неясно, шутит ли он или говорит серьезно. «В сущ- 266 267 ности, алкоголь настолько смягчает условия нашей жизни здесь, что их можно назвать приемлемыми, – разглагольствовал он. – Главное – найти некий ба- ланс между трезвой и пьяной жизнью, оставлять достаточно времени, чтобы решать свои проблемы в первой из этих «частей жизни» и расслабляться, отдыхать в другой». «Но ведь алкоголь по-разному действует на людей, кому-то он может и вовсе не помогать», – заметил Сиволап. «Это только на пер- вый взгляд так кажется, главное – дольше и больше пить, – возразил Таций. – Тогда постепенно учишься получать от этого удовольствие, ощущения стаби- лизируются, становятся ровными, и вполне можно выработать своего рода план дальнейшей жизни, чтобы разграничить в ней труд и отдых». «А как же твоя идея о труде и дисциплине?», – напомнил Дми- трий. – «Я пытался трудом заменить себе водку, но мне это не удавалось и не удается, поскольку уте- шение, которое можно найти в труде, слишком сла- бое, и у меня не хватает воли и выдержки. У меня не получается радоваться труду, находить отдых в нем самом. Забвение, которое он приносит, слишком хрупко и недолговечно». Говоря это, Егор ощущал, насколько лучше и пол- нее, действительно, ощущения, приходящие от алко- голя: он погружался в приятную расслабленность, в мягкий, теплый, уютный туман. В нем росло чувство внутренней гармонии, слитности, нераздельности с окружающим миром; одновременно с этим при- ходило понимание того, что и бояться-то в сущно- сти нечего, что жизнь – далеко не такая уж плохая штука, как он привык о ней думать. Тация охваты- вало благостное оцепенение; в какой-то момент он с удивлением отметил, что комнату заполняет дым от костра, разведенного на столе Сиволапом, и даже закашлялся, но это не нарушило его безмятежного спокойствия. Егор клевал носом, задремывал; он по- гружался в грезы. Егору привиделся поезд дальнего следования, отбывающий от станции «Искра», на котором он должен был куда-то ехать. Внимание его сразу при- влек проводник его вагона – низкий, коренастый мужчина с большой круглой головой, на которой выделялись мясистые, жирные, лоснящиеся без- волосые уши. Этот мужчина как будто намеренно устроился так, что одно из его ушей практически соприкасалось с ручкой вагонной двери, в резуль- тате чего бросалось в глаза сходство: Егору показа- лось, что ручка – такая же мясистая и сальная, как ухо, а оно, в свою очередь, – такое же захватанное и облупленное, как вагонная ручка. Эта ассоциация подчеркивалась еще и тем, что они были практи- чески одинаковой формы, размера и цвета; кроме того, кожа на ушной дуге слегка шелушилась, и Тацию вдруг захотелось вплотную приблизиться и колупнуть там ногтем. Впрочем, он вовремя опом- нился; ему даже стало как-то неприятно за себя, и он покраснел от смущения. Поезд тяжело вздохнул, и по всему составу от ва- гона к вагону прошла дрожь – как показалась Егору, нервная. Он даже и сам слегка вздрогнул, ощутив в этот момент словно бы некую приобщенность к со- ставу, необычную связь с ним. Ему показалось, что силы, действующие в межвагонных сочленениях, отдаются в его позвоночнике; Егор зажмурился, со- средоточившись на этом эффекте, и ощутил его с большой точностью и остротой. В этом было что-то приятное, но одновременно – и пугающее. Очнувшись, он перевел взгляд на проводника и шагнул к нему, показывая свою готовность к по- садке. Тот почему-то сделал под козырек и протя- нул руку за документами Тация. «Зачем вы сделали под козырек?» – спросил Егор, замешкавшись: этот жест так удивил его, что он решил сразу же, пока не поздно, выяснить, чем он был вызван. «Такой порядок, – сказал проводник. – Это одно из правил хорошего тона, я так показываю свое уважение к пассажиру». «Впервые с таким сталкиваюсь», – 268 заметил Таций, подавая проводнику свой паспорт и билет. Тот долго листал документы, и Егор во время возникшей паузы обратил внимание на маленький клочок кожи на воротнике его формы: вероятно, проводник случайно задел руками тот край своего уха, который шелушился, и эта частица слетела с него. Таций потянулся было, чтобы смахнуть эту соринку с воротника, но затем остановил себя, ре- шив, что это было бы излишне. «Странно, – ска- зал, между тем, проводник, несколько раз переведя глаза с Тация на паспорт и обратно. – Я не могу уловить ни малейшего сходства между вами и ва- шей фотографией. Кажется, что это два разных че- ловека, которых я не назвал бы и родственниками». «Ну, знаете, – сказал с недоумением Таций. – Этой фотографии уже около пятнадцати лет. Люди меня- ются. Вообще, вы – первый, у кого возникают такие сомнения». Проводник помялся и еще раз перели- стал весь паспорт, как будто ожидая найти решение на одной из прочих его страниц; затем подошел к Егору, взял его за плечи и пристально взглянул в лицо – так, словно вглядывался уже не в черты его, а в выражение, желая понять, можно ли доверять этому человеку. Таций при этом невольно отстра- нился и расправился, чтобы стряхнуть с себя руки проводника; тот, сконфузившись, вернул ему доку- менты и отступил в сторону, показывая, что фор- мальности завершены. Было видно, однако, что он остался неубежденным; он недовольно и подозри- тельно глядел на Тация, растерянно теребя мочку уха. «Советуется», – подумал Егор: ему показалось вдруг, что проводник относится к своему уху как к живому существу или кукле, к которой обраща- ются, как к воображаемому собеседнику. Наконец проводник сделал пригласительный жест, и Егор шагнул в поезд. Он уезжал из Искры. |