Енраеом. Сборник. М. ГолосПресс, 2015. 368 с. Isbn 9785711707400
 Скачать 1.91 Mb.
|
|
18 19 давать приказания, которые она, впрочем, и не думала выполнять. На его выпады она отвечала презритель- ным недоумением, с каким смотрят на тявкающую со- баку. Эта реакция действовала на Кирилла, как ледяной душ; его раздражение резко сменялось усталой покор- ностью, и постепенно он взял на себя все обязанности по домашнему хозяйству. Все чаще он ловил себя на желании вовсе не видеть жену, и вместе с тем, думая о разрыве, бесконечно сомневался и подчас даже при- ходил в ужас. Отчасти дело здесь было в красоте Ма- рии, к которой он пристрастился, но главное – в том, что Федоров был человеком привычки: у него не хва- тало воли для того, чтобы сломать устоявшийся уклад жизни – пусть неуютный, неудобный, но зато пред- сказуемый и хорошо известный. Подходя вплотную к этому решению, Кирилл чувствовал себя так, словно ему предстояло совершить прыжок в пустоту, и он в ис- пуге отшатывался. Федорова оторвало от его размышлений резкое движение Марии: она неожиданно приподнялась в постели и замерла, опираясь на локти. Вероятно, она была испугана, но Кирилл мог об этом только догады- ваться: темнота теперь полностью скрывала контуры ее лица и лишь в провалах ее глубоко посаженных глаз казалась особенно густой, почти чернильной. Потянувшись, не поднимаясь со стула, Кирилл включил свет; жена, рассеянно моргая, повернула к нему лицо, после сна казавшееся мятым, даже ском- канным. Кириллу показалось, что он уловил мышечное усилие, после которого ее лицо плавно разгладилось. – Ты вернулся, – сказала Мария без определенной интонации. Она не выглядела ни удивленной, ни об- радованной; казалось, она мучительно подыскивала, что еще можно было бы добавить к этим двум сло- вам, и не могла подобрать ничего подходящего. – Да, – сказал Кирилл. – Я не хотел тебя будить. Я задумался и, вероятно, случайно задел тебя или по- тревожил своим шуршанием. – Нет, это был не ты, – растерянно ответила Ма- рия. – Я заметила тебя, только когда ты включил свет. Меня разбудил детский смех. Прислушайся – он зву- чит и сейчас. Кирилл сложил руки на коленях и прикрыл глаза, чтобы полнее отдаться слуховым ощущениям; однако раздавалось лишь его тяжелое дыхание и какой-то смут- ный шум с улицы. Судя по отдаленному грохоту, в со- седнем дворе опрокидывали контейнеры в мусоровоз. – Ничего нет, – сказал Кирилл. – Тебе это присни- лось или показалось. – Слушай лучше, – нетерпеливо ответила Мария, схватив его за руку, словно надеялась посредством физического контакта передать ему свои ощущения. – Он все еще продолжается, и даже громче. Федоров замер, и теперь, сосредоточившись, стал что-то различать. Казалось, что через прикосновение Марии ему передалась ее нервная настороженность, обострившая все ощущения. Действительно, звучал смех маленького ребенка – тихий, мягкий, как будто сразу и нежный и зловещий, пугающий своей бессмыс- ленностью. Одновременно с этим слышался воркую- щий голос матери. Федоров определил, что голоса раз- даются этажом ниже, причем громкость их увеличива- лась: женщина также рассмеялась, уже на более грубых и резких тонах, а ребенок пискнул и принялся издавать повторяющиеся звуки, похожие на приглушенный визг. Его голос странным образом казался одновременно тихим и пронзительным, смех был и счастливым, и словно бы надрывным, напряженным. Оба голоса по- степенно усиливались, а затем вдруг резко оборвались после окрика кого-то постороннего. Федорова мороз по коже пробрал от всей этой не- обычной последовательности; он встретился глазами с женой и удивился, до чего она была спокойна. Ка- залось, что произошедшее не выбило ее из колеи, а, напротив, помогло прийти в себя, справиться с рас- терянностью, возникшей после сна. Ее лицо было непроницаемо и казалось резиновым. 20 21 «Что это было?» – спросил Федоров, видимо, ожидая, что Мария, раньше услышавшая смех, ра- зобралась в ситуации лучше него. «Причины могли быть разными, – заметила она. – Вероятно, его ще- котали». «А может быть, это был вовсе не человек, а какая-то звуковая игрушка? – осторожно спросил Федоров. – Уж очень эти звуки были… механиче- скими, неживыми». «Возможно, это просто акусти- ческий эффект», – беспечно ответила Мария. Кирилл задумался о том, что прежде ведь детского голоса вообще не было слышно. Почему же он вдруг раздался сейчас? «Может быть, ребенок родился со- всем недавно?», – поделился он своими сомнениями с женой. «Или это как раз и были роды», – сказала она. Кирилл не сразу понял, что это лишь шутка. Он сомневался: ведь даже если ребенок появился совсем недавно, должны были и прежде раздаваться голоса членов его семьи, но их не было. Почему же все это возникло? Не могли же измениться акустические свой- ства помещения! Кирилл решил остановиться на том объяснении, что в квартиру под ними въехали новые жильцы. После этого дня Федоров нередко вновь слышал раздающийся с нижнего этажа голос ребенка. Он сме- ялся практически каждый вечер и, казалось, вел ка- кой-то диалог с матерью, состоящий не из слов, а из интонаций. «Понимают ли они сами, что хотят ска- зать друг другу? – с раздражением думал Кирилл. – Или это какой-то спектакль, разыгрываемый специ- ально для меня?» Он поймал себя на том, что ему уже неприятно находиться на кухне и даже входить в нее: он невольно фиксировал свое внимание на звуках с нижнего этажа и, казалось, притягивал их этим – они неизменно начинали раздаваться. Визга больше не было, звучание оставалось мягким – словно боль- шой шум необходим был только в первый раз, чтобы обратить внимание Кирилла на происходящее; од- нако Федорову делалось не по себе даже и от этого, казалось бы, вполне обыденного, общения ребенка с матерью. Их тихий смех и воркование казались ему наполненными бесконечными повторами: в них как будто вновь и вновь звучали одни и те же несколько ноток, которые одной своей частотностью невероятно действовали Федорову на нервы. Они напоминали ма- ленькие крючочки, вгоняемые под кожу. Кирилл стал с каждым разом все более четко улавливать их, и ему теперь уже казалось, что все его ощущения обостри- лись: он словно бы стал глубже и дальше проникать в окружающий мир, замечать вещи, которые прежде пропускал. Он чувствовал, что это были лишние, не- нужные впечатления, которое только вредят ему и не несут никакой пользы, однако не мог уже от них осво- бодиться. Ситуация с детским смехом, постоянно напоми- нающая Федорову о его бесплодном супружестве, стала своего рода катализатором изменений во всем его восприятии: он стал невольно акцентировать свое внимание на всех детях, встречавшихся ему на улице. Они словно «царапали», задевали его, он фик- сировал их присутствие и подспудно следил за ними. В окружающей жизни Кирилл стал выделять мир де- тей и всего, что с ними связано; этот мир представ- лялся ему радостным и светлым, и особенно привле- кательным из-за того, чтобы был Федорову недосту- пен. В определенном смысле, он испытывал ощуще- ние человека, изгнанного из рая, терзаемого сожа- лением о каком-то совершенном грехе, сущность и природу которого он сам был не в состоянии понять. В этой ситуации своеобразным защитным механиз- мом Федорова стало обращение к собственному дет- ству: к нему приходило все больше забытых прежде воспоминаний, в нем воскресали ощущения и видение жизни, свойственные ему, когда он сам был маленьким ребенком. В самой манере его появилось что-то глупое, наивное и непосредственное; он бурно эмоциониро- вал, проявлял любопытство к вроде бы уже давно из- вестным предметам и явлениям, которые теперь как бы 22 23 заново открывал для себя с неожиданной стороны. В свою игру он пытался втянуть и Марию: стал сюсюкать с ней, называть ласкательными именами, дарил ей мяг- кие игрушки. Он надеялся, что жена поймет его состо- яние, и если у нее даже не возникнет желания участво- вать в этом странном спектакле, то поддержит его хотя бы из жалости. Мария, однако, отказалась включиться в игру: она смотрела на мужа с холодным недоумением, казалось, не зная, как реагировать на его внезапно про- явившиеся чудачества. «Послушай, чего ты хочешь от меня? – спросила она, осторожно отстраняя Кирилла, когда тот в очередной раз полез к ней со своими ла- сками. – Мне все это неприятно, впечатление такое, что ты издеваешься». Федоров удивленно и обиженно посмотрел на жену: он был уверен, что она прекрасно понимала весь подтекст его нового поведения, и вос- принимал ее слова как отказ в помощи. «Ты же знаешь, в чем дело, – с упреком заметил он. – Ты не можешь этого не видеть». «Объясни, – ответила Мария. – Хотя я не уверена, что хочу это знать, но так и быть, давай раз- беремся, что происходит». Кирилл замялся, с неприяз- нью и подозрением посмотрев на жену: в этот момент он как бы поперхнулся своей новой детской манерой, почувствовал прилив сильного раздражения. Вместе с тем, и прихлынувшая злость была уже не прежней – словно бы несерьезной, с оттенком болезненного, не- свойственного его возрасту озорства: Федоров поймал себя на том, что ему хочется оттаскать Марию за во- лосы или стащить с дивана на пол, как сделал бы рас- шалившийся школьник; он сдержался, но все-таки сам этот импульс, побуждение, неожиданное для него, вы- звало у него беспокойство. Он нервно сглотнул. «Это все тот же вопрос, – сказал Кирилл, замешкавшись и с усилием решившись на откровенность. – Видимо, из-за того, что у нас нет детей, я начинаю сам вести себя как ребенок. Я понимаю, что это ненормально, и, пожалуй, благодарен тебе за то, что ты меня одергива- ешь и не перенимаешь мой тон». «Странное складыва- ется положение, – холодно заметила Мария. – Казалось бы, я, женщина, должна была бы больше страдать из-за этой ситуации, чем ты, а выходит, что мне в конечном счете приходится тебя утешать. Мне кажется, для тебя это унизительно, тебе стоило бы взять себя в руки». Федоров неоднозначно воспринял эти слова. Он по- нимал, что с точки зрения естественного устройства человеческих взаимоотношений его жена права; вме- сте с тем, Кирилл чувствовал, что ему становится все труднее себя контролировать, и происходящее в нем уже выходит за рамки вопросов этики и распределения ответственности. «Я тебя понимаю, – осторожно сказал он. – И все же не смогу соответствовать твоим ожида- ниям. Я не могу сказать, что я мучаюсь из-за нашей си- туации – здесь дело в другом: она кажется мне неесте- ственной, болезненной, и из-за этого во мне нарастает какое-то тяжелое противоречие, давление которого я не могу переносить спокойно. Я чувствую, что все мое восприятие искажается, теряю понимание того, что нормально и правильно. В таких условиях я не смогу всегда адекватно вести себя». «Но ведь ты понимаешь, что таким образом провоцируешь и меня, – заметила Мария. – Я не смогу сохранять самообладание за нас обоих; возможно, я буду еще в состоянии справляться с собой, но меня не хватит на то, чтобы еще и утешать и поддерживать тебя. Если ты намерен превратиться в обузу на моей шее, то нам лучше разойтись». Этот вывод жены оказался для Кирилла неожи- данным и сильно испугал его: он сам не раз обдумы- вал возможность расставания с Марией и даже осто- рожно пытался обсудить с ней такое решение, но впервые получилось так, что инициатива исходила от нее самой. При ее словах Федоров похолодел: он мгновенно почувствовал, что не готов к ломке при- вычного хода вещей, своего установившегося жиз- ненного распорядка. Когда Кирилл осознал, что на- ходится на грани «прыжка в пустоту», у него душа ушла в пятки; он поднял свое побледневшее лицо к жене, и спокойное, довольное выражение, с каким она отправляла в рот и жевала орехи, еще больше 24 25 встревожило его. Ему показалось, что он один по- нимает весь ужас ситуации; перед перспективой бы- строго и радикального решения он сразу пошел на попятную. «Напрасно ты об этом говоришь, – с оби- дой в голосе сказал он жене. – Нам вовсе нет необхо- димости расставаться, я сильнее, чем тебе кажется. Я не думал, что вопрос стоит для тебя так серьезно». «Пока что ты демонстрируешь слабость, – прене- брежительно ответила Мария. – Я не настаиваю на нашем расставании, но предупреждаю, что не соби- раюсь терпеть какие-то твои выходки или капризы. Тебе придется проявить себя, показать, что ты до- стоин со мной оставаться». Федоров счел за лучшее замять опасный для него разговор, однако после произошедшего у него остался неприятный осадок; он чувствовал себя оскорблен- ным, его подмывало как-нибудь отомстить жене за ее холодное и высокомерное отношение. Для этого он воспользовался ее качествами, которые прежде тер- пел и старался учитывать – ленью и аморфной пассив- ностью: перестал заниматься домашним хозяйством и как-либо заботиться о жене, сосредоточившись на собственных делах. В определенном смысле, он вос- пользовался стратегией самой Марии – отгоражива- нием. Внешне Кирилл поддерживал в отношениях с женой нейтралитет, но в действительности при вся- ком удобном случае старался как-то досадить ей, уко- лоть ее, причинить неприятности. В Кирилле росло желание пробить оболочку внешней невозмутимости Марии, заставить ее саму показать свою слабость; ему неприятно было вспо- минать тот самоуверенный и даже, может быть, брез- гливый тон, каким она отчитала его. Хотя он считал, что ее холодность является составляющей частью некоей защиты, повредить которую означало причи- нить зло, Федоров не собирался отказываться от сво- его намерения. Им двигало, с одной стороны, чув- ство обиды, а с другой – какого-то гадкого, эгоистич- ного любопытства, подчас побуждающего человека к бессмысленной пакости. Кирилл старался следить за реакциями и поведе- нием жены в тех редких случаях, когда они прово- дили время вместе; особенно интересно ему было наблюдать за ней в присутствии детей. Однако Ма- рия, казалось, заметила эту слежку, либо предпола- гала, что нечто подобное должно начаться после ее последнего тяжелого разговора с мужем; она словно бы поставила себе целью контролировать каждое свое слово и каждый жест, сделалась немногословна и медлительна, то и дело оглядывалась на Кирилла. Он чувствовал, что в ней растет напряжение, которое рано или поздно должно было выплеснуться. Однажды Федоров попытался обсудить свою ситуацию со своим старым, еще школьным другом Иваном Моисеевым, который импонировал ему своей дисциплинированностью, серьезностью и ос- новательностью. Хотя Моисеев был человеком не- практичным, не был женат и лишь с большим трудом сумел худо-бедно обустроить свой быт, его отличала широкая образованность, точность, трезвость и уве- ренность суждений, благодаря которым он зачастую мог дать неожиданный и ценный совет, до которого другой человек не сумел бы додуматься; Федоров надеялся, что Моисеев сможет подать ему какую-то новую идею относительно того, какого образа дей- ствий ему лучше придерживаться. Разговор происходил вечером на кухне дома у Мо- исеева, освещение в которой, – этот момент резко от- ложился в памяти Федорова, – было каким-то особен- ным, густо-желтым, почти оранжевым. Кириллу было трудно было собраться с мыслями, последовательно и понятно объяснить, что происходит, но было видно, что Иван заинтересовался его сбивчивым рассказом: сидя за столом на значительном отдалении от Федорова, он постепенно наклонялся к нему вперед, в паузах кивая головой, как бы показывая этим свою увлеченность и 26 27 поощряя Кирилла продолжать. «Я бы сказал, что про- исходящее с тобой выходит за рамки обыкновенной, будничной бытовой ситуации», – вставил Иван, когда Кирилл ненадолго прервался, чтобы глотнуть чая и со- браться с мыслями. – «Мне тоже начинает так казаться, и мне это совершенно не нравится. Я предпочел бы, на- оборот, вернуть ее в русло обыденности». «Насколько я понимаю, все складывается так сложно из-за неопре- деленности: неизвестно, в чем причина бездетности, – заметил Моисеев. – Если бы удалось это выяснить, возможно, решение пришло бы само». «Медицинских причин выявить не удается, – сказал Федоров. – Мне интересно узнать, получилось ли бы у меня зачать ре- бенка с другой женщиной, но мне не удается этого про- верить». «Вот интересно, – совершенно серьезно спро- сил Моисеев. – Почему?» «Дело в том, что какие-либо отношения на стороне нужны мне только в качестве та- кой проверки, – объяснил Кирилл. – И мне не хотелось бы изменять Маше только из-за этого. Кроме того, в та- ких условиях я чувствую себя как-то ужасно неловко и нелепо, пытаясь начать отношения с другой женщиной, и это все мне портит. Не могу же я заявить, что у меня нет ни чувств, ни интереса, а нужна только проверка. Более того, можно сказать, что Маша словно бы узур- пировала всю мою чувственную сферу: как я ни ста- раюсь, я не могу пробудить в себе искренний интерес к другой женщине, который помог бы мне увлечься и преодолеть неловкость. Видимо, здесь сказывается ка- кая-то ее власть надо мной и страх, который я испыты- ваю при мысли о том, чтобы потерять ее. Хотя иногда эта потеря представляется мне вовсе не утратой, а, на- против, освобождением: я чувствую, что в наших с ней отношениях накопилось слишком много всего болез- ненного и сковывающего, что мешает мне жить». «Но ты любишь ее?» – спросил Иван. «Не знаю, – ответил Федоров. – Я нередко чувствую в отношении нее раз- дражение, мне часто хочется ее ударить, и если я этого не делаю, то только из страха перед ней. Я чувствую, что она подавляет меня своей невозмутимостью и бес- чувственностью, но, сколько бы ни копился во мне про- тест, он пока что не может выплеснуться. Меня связы- вает с ней какая-то сложная смесь из привычки, страха, чувства ответственности и суеверного представления о единственной женщине, которая должна быть в жизни. Это красивая идея, и, хотя я мысленно всегда называю ее суеверием и иллюзией, мне не удается освободиться от нее». «А она? – спросил Моисеев. – Как ты думаешь, делала ли она со своей стороны такие же попытки, как и ты, с кем-то другим?» «Вероятно, нет, – ответил Фе- доров после небольшой паузы. – Но не из привязанно- сти ко мне и не потому, что это противоречит каким-то ее понятиям о нравственности. Иногда мне кажется, что она просто слишком ленива для этого». «Что же, может быть, в конечном счете и не стоит вдаваться в эти тонкости и глубины ваших отноше- ний, – заметил Моисеев после паузы. – Почему бы вам, например, просто не усыновить ребенка?» «Я не уверен, что готов взять на себя ответственность за жизнь другого человека, в сущности, постороннего для меня, – сразу сказал Федоров. Было видно, что он уже обдумывал этот вопрос, и теперь излагает готовые выводы. – Кроме того, мне кажется, что Маша с ее не- брежностью, неряшливостью, безразличием к окру- жающим была бы плохой матерью. Я не представляю, как она с ее сухостью смогла бы дать усыновленному ребенку ту эмоциональную теплоту, которая необхо- дима от матери. Вероятно, он рос бы несчастным». «Но после усыновления она могла бы неожиданно из- мениться, – заметил Иван. – Возможно, что ее нынеш- нее безразличие как раз происходит от бездетности, и вы оба упускаете возможность восполнить какую-то упущенную часть жизни». «Главное даже и не в этом, – мрачно добавил Кирилл. – В моих глазах дети – это как бы единственный шанс на бессмертие, на продолжение себя. Иногда я с ужасом думаю о смерти как о возмож- ном «прекращении», уничтожении своей личности; в моменты, когда я осознаю, что это может произойти, меня буквально пробирает дрожь. Будь у нас ребенок, |