Енраеом. Сборник. М. ГолосПресс, 2015. 368 с. Isbn 9785711707400

• Название: Сборник. М. ГолосПресс, 2015. 368 с. Isbn 9785711707400
• Анкор: Енраеом
• Дата: 11.04.2022
• Размер: 1.91 Mb.
• Имя файла: Dmitriy_Ubyz_-_Treschina_2015.pdf
• Тип: Сборник; #461635
• страница: 24 из 24

322
323
«Странная же обстановка у вас в подъезде, – поде- лился Иван впечатлениями с Андреем, когда они под- нимались в лифте. – Я только сейчас как следует все разглядел. Мне кажется, там не помешало бы более яркое освещение». «Я тоже так считаю, поскольку не люблю тусклый свет, – ответил Краюхин. – Но моей сестре и многим другим жителям так нравится. Они говорят, что нынешняя обстановка настраивает их на какой-то особый лад». Иван на это заявление только скептически покачал головой.
Ивана удивляло, что здание, казавшееся снаружи битком набитым людьми, похожее на общежитие, вну- три было таким просторным. Даже лифт был каким-то ненужно большим. Кубический, с большими зерка- лами во всю стену, он напоминал танцевальный зал.
Впечатление это, однако, нарушалось его обшарпанно- стью и громким скрипом, который лифт издавал, под- нимаясь на удивление медленно. В пути он несколько раз ударялся о стены шахты, издавая глухой скрежет, так что Ивану даже показалось, что он может сорваться и упасть. К счастью, все обошлось благополучно.
Когда двери распахнулись на восьмом этаже, где жили Краюхины, выяснилось, что Катя уже ждала их и даже вышла на лестничную площадку, чтобы встретить. Она была настолько похожа на Андрея, что казалась его двойником, – так что Иван при виде ее сначала даже отшатнулся, до того эта встреча была неожиданной. Однако странным образом ее присут- ствие сразу же меняло эмоциональный фон: уже при первых звуках ее голоса Сизов почувствовал, что на- пряжение, связанное с присутствием Андрея, рассе- ивается, сходит на нет, и все вещи как будто встают на свои места. Это было для Ивана, порядком устав- шего уже от тягостной подавленности Андрея, как глоток свежего воздуха.
Сизову интересно было наблюдать за поведением брата и сестры, поскольку, как ему показалось, в самих их натурах была заложена некая противоположность, которая должна была привести к конфликту – веро- ятно, скрытому. Ему представлялось, что их отношения должны напоминать перетягивание каната. Так, Ан- дрей, вольно или невольно, распространял вокруг себя какую-то ауру страха, «заражал» окружающих своим болезненным, искаженным взглядом на вещи. Катя, же напротив, несла в себе заряд непоколебимой флегма- тичности. Казалось, что она выработала какую-то осо- бенную манеру, чтобы не поддаваться страхам Андрея, а, напротив, еще и его вытаскивать из них: и ее голос, и все движения были исполнены какой-то успокаиваю- щей мягкости. Всем своим обликом и поведением она словно бы старалась показать, что все в порядке и ни- чего страшного не происходит. Сизову было странно, как ей удается годами «удерживать на плаву» брата, не дать ему «утонуть» в своем страхе: Ивану было ясно, что сам бы Андрей не справился.
Вероятно, думал Сизов, в поисках какой-то под- держки, опоры, почвы под ногами Катя и обратилась к вере: чтобы держаться, ей необходимо было что-то, превышающее простые человеческие силы и возмож- ности. Однако борьба с болезненными особенностями брата, судя по всему, все-таки поглощала ее полно- стью, не давая жить чем-то еще, сосредоточиться на чем-то внешнем. Подчас казалось, что ее успокаива- ющий и мягкий тон относится не столько к Андрею, сколько к ней самой, словно Кате необходимо было постоянно убеждать саму себя, что ситуация остается под контролем и ничего страшного не происходит.
«Но откуда взялся этот непонятный недуг Андрея, поглощающий, выходит, не только его собственную жизнь, но и жизнь его сестры?» – думал Сизов. Каза- лось, речь здесь шла не о болезни, а лишь о какой-то необычной особенности характера; но какой мощный отпечаток она накладывала на весь ход жизни брата и сестры! Может быть, это было наказанием за что-то?
Или испытанием? Рационального объяснения проис- ходящему Иван подобрать не мог; эта ситуация каза- лась ему даже более необычной, чем его собственная.

324
325
Пройдя на кухню, Иван обнаружил, что у Кати в гостях была Нина Кудрявцева. Вскочив с места, она тут же бесцельно и суетливо забегала вокруг них, словно потревоженная птица; казалось, она и сама не понимала, зачем суетится, но просто не в состоя- нии была сидеть на месте. Натура этой девушки была также по-своему противоположна Кате, которая су- мела остановить ее одним движением, положив ей руку на плечо и мягко усадив к столу. «Отчего она та- кая задерганная?» – подумал Иван, удивившись под- вижности Нины. В отличие от Андрея, Нина не про- являла никаких признаков испуга или встревоженно- сти; ее суетливость казалась какой-то механической, словно в ее тело была вставлена сжатая пружина, ко- торая постоянно силилась распрямиться и буквально раскачивала, подбрасывала Нину, заставляя ее делать множество лишних движений и трещать без умолку, без смысла, то и дело теряя нить своего монолога.
Усевшись, Нина принялась рассказывать о том, какой сон видела прошедшей ночью. В это же время ее руки сами собой, как будто не по ее воле, схватили со стола огурец и стали затачивать его ножом, как карандаш;
Кате пришлось отобрать у нее оба предмета.
Из рассказа Нины выяснилось, что она увидела во сне странное и уродливое панно, состоящее в основ- ном из геометрических фигур. Некоторые из них были сухими и тонкими, как чертежи в школьной тетради, но другие – теплыми и мягкими и как будто были жи- выми. Нине показалось, что они состояли из мяса.
Часть фигур была оцарапана и изранена, истекала кровью, а некоторые еще и имели большие ожоги. От некоторых фигур были откромсаны сложной формы ломти, как от пирога. При этом фигуры несли на себе свидетельства не только жестокости, но и, напротив, заботливого отношения: некоторые раны на них были обработаны и забинтованы, виднелись швы. «Господи, приснится же такое!», – прервав рассказ, с отвраще- нием сказала Катя. В этот момент голос подал еще и
Хоров. Оказалось, что он тоже находился на кухне, но уселся в углу за холодильником, где тихо и скромно жевал кусок хлеба, так что Иван только сейчас его за- метил. Хоров, уловив в голосе Кати неодобрение, нео- жиданно встал на сторону Нины и заявил, что в ее сне нет ничего страшного и что он даже интересен. Ивану странно это было слышать от такого простого, бес- хитростного человека, как Хоров, поскольку, как ни крути, сон был все-таки безобразен и даже как-то не- прилично было рассказывать его за столом, при всех.
Вероятно, решил Иван, Хоров просто решил встать на защиту Нины, поскольку пожалел ее, хотел загладить ее неловкость и избавить девушку от огорчения. Но
Нина, кажется, вовсе не уловила неблагоприятного впечатления, произведенного ее рассказом о сне. Ре- шив, что Хорову и вправду интересно ее слушать, она продолжила подробно описывать свой сон, причем все больше увлекалась описаниями фигур в панно и повреждений, которые они имели. Так, одни из них были резаными, колотыми или рваными, другие как будто вырублены топором; третьи казались выкопан- ными лопатой в поверхности фигур, как в земле, чет- вертые были словно пробурены, пятые – пропаханы
(такие напоминали длинные борозды на поле), ше- стые – расковыряны, седьмые – расцарапаны. Несмо- тря на все это, фигуры во сне не были расположены хаотично: они явно составляли целую композицию, в их расположении чувствовался тщательно продуман- ный порядок. Панно явно представляло собой худо- жественное произведение и напоминало изображения на античных барельефах, где людские тела густо пе- реплетаются, образуя общую сеть, почти узор.
Основу композиции составляли самые простые элементы – круги, треугольники и квадраты, шары, тетраэдры и кубы: они буквально кишели, торчали отовсюду, несильно поблескивая. Вокруг них ветви- лись многоугольные и изогнутые формы – смешение гладких и изломанных поверхностей, местами напо- минающее городские крыши, местами – траву, ме- стами – лес, а на других участках – водную, горную

326
327 поверхность или же орнаменты. Впрочем, на каждый участок панно можно было взглянуть по-разному, увидеть в нем совершенно неожиданные очертания: линии переплетались до того тесно, плотно, туго, при- хотливо, что в извивах их росло множество диковин- ных форм – как уже известных, так и фантастических, невиданных. Эти формы переливались, играли, как будто выскакивали из глубины панно: иногда – ве- село, как бы желая удивить, сделать сюрприз, а ино- гда – с угрозой, как прыгает хищник на жертву. Они перекликались между собой: многие были чем-то похожи друг на друга, некоторые – симметричны, а иные представляли собой как бы эволюционные или ассоциативные ряды. Это был невероятный хоровод образов, от обилия которых голова шла кругом.
Кроме абстрактных геометрических форм, в составе панно можно было встретить и предметы из обыденной будничной практики: возможно, они были кем-то там забыты, а может быть – вставлены специально, для полноты композиции. Так, среди фигур торчала чья-то зубная щетка, с которой после недавнего употребления еще стекала пена; кроме того, в сплетениях панно виднелись куски, буханки и батоны хлеба, иногда раскрошенные, картофель, куски жареного мяса (некоторые – уже надкусан- ные или изжеванные), механические и электронные часы, посуда, мебель. В основном все эти предметы имели отношение к домашнему обиходу, хотя были среди них и инородные: какие-то ржавые болты, осколки камней и ракушек, большие деревянные катушки для кабеля, пустые бочки, ведра, лейки, инструменты, полотнища с различной символикой.
Среди последних были даже советские и российские флаги. Также встречались большие каменные знаки красной звезды, двуглавого орла, серпа и молота; ка- жется, они были отколоты с официальных зданий.
Между выступающими частями панно тянулись ве- ревки, на которых была развешана чья-то одежда и белье (эта деталь рассказа неожиданно напомнила
Ивану «изнанку» здания, в котором они находились, и ему вдруг представилось, что панно – это и есть это самое здание).
На некоторых участках панно почти сплошь со- стояло из человеческих лиц, рук и ног. Однако оно далеко не везде было сделано из плоти: у некоторых кусков его внутри виднелся хлебный мякиш или те- сто, у других – начинка из картофеля, капусты или его еще чего-нибудь съестного, как у пирогов, у третьих – механизмы, состоящие из множества кро- хотных деталей, у четвертых – желе или студень, а у пятых – все вперемешку, всмятку, какой-то разно- цветный винегрет.
«Ну может уже хватит наконец?» – прервала в этот момент ее рассказ Катя. Было видно, что описание панно вызывает у нее отвращение и она не может, да и не хочет больше сдерживаться. Ее реакция удивила
Нину, которая даже как-то виновато сжалась: она-то думала, что всем интересно слушать ее, и все больше увлекалась собственным рассказам. Только поэтому она и стала вдаваться в подробности: она смотрела на Хорова, который перестарался, изображая живое внимание к ее словам, и не думала, что кого-то ее описание может раздражать.
Повисло неловкое молчание. У Ивана возникло странное ощущение: как будто в привычную мелодию жизни проникла фальшивая и тревожная нота, меша- ющая воспринимать всю композицию. Он недоуменно разглядывал маленькое и худое лицо Нины, как будто совершенно не соответствующее тому, что она только что рассказала: оно выглядело каким-то простым и будничным, ассоциировалось с кухней и стиркой, с тряпкой, скалкой и веником. Ему даже вдруг показа- лось, что он чувствует запах хлорки, исходящий от нее. Все это совершенно не вязалось с болезненным описанием сна Нины; казалось, что оно вырвалось из нее само, помимо ее воли, не имело отношения лично к ней, – и теперь каким-то темным облаком повисло в воздухе. Оглянувшись, Сизов обратил внимание, с

328
329 какой мрачной строгостью, как сурово и словно бы предостерегающе глядят на него святые с многочис- ленных икон, расставленных по полкам в доме Кра- юхиных. Можно было подумать, что их неодобрение относится лично к нему, как будто именно он нес от- ветственность за происходящее и должен был как-то контролировать ситуацию. Ивану стало не по себе; он смущенно опустил взгляд.
Сейчас, после рассказа Нины, он осознал, что она, вероятно, несет в себе какой-то особенный, болезнен- ный и темный мир, который она старалась обычно скрывать за своей торопливой речью и мелкой, бы- строй жестикуляцией. Это представление словно бы наложило на образ Нины новый отпечаток, заставило
Сизова иначе оценить ее. Он понял, что своей мане- рой говорить без умолку, взахлеб, она сдерживала какой-то рвущийся из нее крик. И это удавалось ей гораздо лучше, чем, например, Андрею Краюхину, который вовсе не способен был себя контролировать, буквально каждым своим словом выдавал свой страх, свой искаженный взгляд на вещи, как будто даже специально демонстрировал свою беспомощность.
Нине же долгое время удавалось скрывать свое нез- доровое видение мира – но теперь оно вдруг прорва- лось, кажется, неожиданно для нее самой.
В повисшем общем молчании к Ивану медленно возвращалось ощущение привычной повседневно- сти, обыденности. Создавалось впечатление, словно будничный окружающий мир – это своего рода от- ражение в воде: история Нины исказила его, как брошенный камень, но сейчас рябь ослабевала, все вставало на свои места. Оглядевшись, Сизов только сейчас обратил внимание на то, что Катя, оказыва- ется, варила борщ: она уже заканчивала его приго- товление и сейчас приподняла крышку кастрюли, из которой повалил обильный, жирный пар. Кухня наполнилась уютным, хотя и немного противным за- пахом вареной капусты. В другое время Иван мог бы почувствовать к нему отвращение, но сейчас, напро- тив, обрадовался этому запаху, как чему-то родному и давно знакомому.
Катя принялась разливать суп, с трудом находя ме- сто для тарелок на столе, на котором, помимо остат- ков хлеба, бутылок и деревянной доски стояли еще и несколько небольших икон, прислоненных к стене.
Сизов смущенно косился на них: ему некуда было на столе положить локти и приходилось прижимать их к туловищу. В целом кухня, да и вся квартира Кра- юхиных была так засыпана самым разнообразным хламом, что напоминала одну большую свалку. В общей обстановке выделялись только ряды икон и телевизор: большой, старый, блестящий и черный, имеющий почти кубическую форму, он возвышался на широкой тумбе, словно на пьедестале. Он напо- минал предмет культа больше, чем иконы.
Все принялись за борщ – медленно, тщательно, с каменными лицами прожевывая овощи. Иван в супе особенно обратил внимание на свеклу: полупрозрач- ная, рубиновая с темными разводами, она походила на плоть. От такого ее вида ему стало противно; он незаметно отгребал свеклу к краю тарелки, не реша- ясь ее есть.
Во время собраний членов кружка, таких, как сегодняшнее, с какой-то особенной ясностью чув- ствовалось, что их объединяет вовсе не религия и вера, которую каждый из них ощущал и понимал по-своему. Собственно говоря, их посещения церкви отражали лишь потребность каждого из прихожан в защите, а их совместное общение – страх перед одиночеством. Следствием этого было то, что вера все реже становилась предметом обсуждения на их собраниях, и вообще разговор у них не клеился, про- должался мучительно медленно, как-то толчками: казалось, что каждый из них пытается переживать и проглотить невкусный, не лезущий в горло кусок.
Лишь изредка они ощущали внутреннюю близость,

330
331 возникающую как будто вспышками; и даже в таких случаях сближал их только страх, чувство затерян- ности в огромном мире.
Церковь на проспекте, которую посещал Иван, представлялась ему своего рода «воротами в жизнь», через которые как будто мог пройти каж- дый. Однако в действительности войти оказывалось не так уж просто. Для этого оказывалось недоста- точно даже доброй воли отдельных людей, готовых помочь, даже существования определенной орга- низации – церкви – как раз и созданной для того, чтобы оказывать такую помощь. Выходило, что для этого необходимо изменить еще и что-то внутри са- мого себя, переломить себя и перестроить. Люди, у которых это не получалось, оказывались в поло- жении «толкущихся на задворках» – на какой-то обочине, периферии жизни. Казалось, что все уже подготовлено для того, чтобы сделать решительный шаг в жизнь, осталось лишь последнее, уже не са- мое большое усилие – но именно этот момент все- таки оказывался критическим. Иван чувствовал, что ему не удается измениться, что он остается тем же, кем и был, что какая-то мощная сила словно бы выносит его наружу, из жизни, и тащит к смерти, к забвению – назад к его сонному, бессмысленному, пустому существованию, в которое он погрузился в последние годы.
Влияние этой силы чувствовалось даже сейчас, когда Иван и его товарищи молча глотали суп: между ними, словно свернувшись плотным темным комом посреди стола, застыла гнетущая тишина, они чув- ствовали себя чужими друг другу, разъединенными, ничем не связанными между собой. Выходило, что и общение могло не сближать, а отдалять их, как полу- чалось с рассуждениями Андрея Краюхина в парке или с рассказом Нины о своем сне. Нина, обычно го- ворливая, сейчас как будто поперхнулась этим своим рассказом и сидела молча, поникшая, угрюмо ковы- ряясь в своей тарелке и раскладывая листья вареной капусты по ее краям. Было видно, что она чувствует себя виноватой, как будто прибитой.
Когда все стали расходиться, Сизов решил прово- дить домой Нину: возвращаться нужно было через парк с оврагом, который в сумерках производил зло- вещее впечатление и считался опасным, хотя Иван и не мог припомнить ни одного неприятного случая здесь с кем-то из своих знакомых. Сегодня, однако, для тревоги как будто было больше оснований: Си- зов все еще чувствовал себя взбудораженным после мрачных рассуждений Краюхина и был настороже.
Вечер был свежим и ясным; пространство было прорезано длинными бледными тенями, которые на- кладывались друг на друга множеством слоев, обра- зуя целые снопы. Оглянувшись на дом Краюхиных,
Иван обратил внимание на то, что сумерки скрады- вали контуры здания, будто драпировали его: ста- рого хлама, белья и ссорящихся людей на балконах уже не было видно, здание темнело одной монолит- ной глыбой и было похоже на грозное изваяние. Оно казалось сейчас уже и выше, нависало над головами
Ивана и Нины, словно таинственный монумент, о смысле которого можно было только догадываться.
«Какой спокойный вечер!», – сказала в этот момент
Нина. Посмотрев на нее, Иван удивился: с ее лица ис- чезло виноватое и вместе с тем обиженное выраже- ние, которое оно приняло после рассказа о сне. Теперь
Нина смотрела уверенно, даже словно бы с вызовом и с какой-то агрессией. Если прежде она чем-то напо- минала воробья, то сейчас, скорее, ворону, готовящу- юся вонзить свои когти и клюв в мясо.
«Зачем ты решила рассказать о своем сне?», – спро- сил ее Иван. «А что, я не должна была? – ответила во- просом Нина. – Захотела – и рассказала, я имела право это сделать! Впрочем, я знаю, что у меня плохо с эти- кой: я зачастую не понимаю, о чем можно говорить в той или иной ситуации, а о чем неуместно». «А у тебя такое впервые, или похожие сны уже бывали?», –

332
333 уточнил Иван. – «Именно этот впервые. Но в целом у меня и раньше бывали странные сны: абстрактные, размытые, наполненные неопределенными, слож- ными формами, каких в реальности не встретишь.
Точнее, предметы и люди из жизни обычно пересека- ются в этих снах с чем-то посторонним, инородным, взявшимся непонятно откуда. Эти странные вкрапле- ния в моих снах пугают меня, поскольку как будто не являются частью меня, мне не принадлежат. Иногда мне начинает казаться, словно во мне кто-то посе- лился, словно я уже не владею полностью своим со- знанием и телом». «Кто же это может быть?», – спро- сил Сизов. «Когда я думаю о религии и вспоминаю об этих снах, мне кажется, что это бесы. У меня склады- вается иногда впечатление, будто они пытаются завла- деть мной, моей волей, и я должна бороться с ними. В такие моменты мне становится страшно – я не знаю, что делать, и посоветоваться не с кем. Возможно, из-за этого я и не выдержала и рассказала про свой сон: трудно все это держать в себе». «Но ведь вполне возможно, что это всего лишь домыслы, выдумки, – заметил Иван. – Мы сталкиваемся здесь со сложным вопросом: что вообще из наших желаний, мыслей, действий относится к нам, а что является чужим или кем-то навязанным. Проще всего тут исходить из того, что все, находящееся внутри, – часть нас. Пытаться отторгать даже свой сон – сродни тому, как, например, называть чужеродным кусок собственного тела». «Но ведь и такое возможно, – заметила Нина. – Например, являются ли мои ногти и волосы частью меня? Одно- значно утверждать это нельзя, ведь я не ощущаю их, и стоит мне только обрезать их, как они отпадут, отде- лятся, перестанут иметь ко мне отношение. Или, на- пример, опухоль, выросшую в моем организме, также можно воспринимать как нечто чужеродное».
«А бог? – неожиданно спросил Сизов. – Является ли и он для тебя чем-то чуждым?». «Это сложный вопрос, – задумавшись, медленно ответила Нина. У меня нет твердой веры, какой обладает, например, наша «боярыня Морозова». Для нее существование бога не просто бесспорно – в ее восприятии он подо- бен своего рода исполинскому монументу, чему-то не- зыблемому и бесконечно огромному, заполняющему собой весь мир. Она говорит иногда, что не представ- ляет, как можно не то что не верить в бога, а даже не чувствовать и не видеть его. С ее точки зрения, бога не может не увидеть даже слепой, поскольку он виден отовсюду, его присутствие ощущается везде, причем в первую очередь. Гораздо проще, по ее словам, стоять у подножия горы и не видеть ее, чем не видеть бога; в определенном смысле, он даже заслоняет собой все остальное, подобен некой призме, через которую вос- принимается весь мир. Совсем другое дело у меня: бог для меня подобен мерцающему огоньку. Иногда я улавливаю его – может быть, где-то вдалеке, как не- что едва различимое, а может быть, и в самой себе; а временами как будто теряю его из виду, перестаю ощущать и начинаю сомневаться в своей вере. В та- кие моменты у меня возникает ощущение, словно он играет со мной, проверяет меня. У меня сложилось даже странное представление: мне кажется, словно бог в действительности радостный, веселый. Во время церковной службы иногда случается, что от из- бытка переполняющих меня чувств мне хочется сме- яться. В этом есть некий диссонанс с общим настро- ением – опущенными головами, скорбью, чувством вины. Мне представляется, что вся церковь словно бы пронизана предчувствием страдания, тяжестью неискупимого греха. Некоторые верующие люди, с которыми я разговаривала, кажется, и не надеются, что вообще могут заслужить прощение: сколько ни старайся, сколько ни молись, неизбежно постоянно, чуть ли не каждую минуту в чем-нибудь грешишь.
Создается впечатление, словно эти люди чувствуют себя чем-то гадким и мерзким, червями, копошащи- мися в грязи, заслуживающими того, чтобы быть раз- давленными. Такой мрачный взгляд на вещи вызывает во мне внутренний протест: мне кажется, что жизнь –

334
335 это дар, и естественное состояние человека – легкость и радость. Именно светлым, всепрощающим мне представляется бог, и я испытываю огромное облег- чение, когда чувствую его присутствие, чувствую, что он ближе ко мне. В те же минуты, когда я перестаю его ощущать, меня охватывает ужас и тоска – как че- ловека, потерявшего ориентир и заблудившегося но- чью в лесу. Ввиду этого мое состояние очень неурав- новешенно. Мое внимание постоянно обращено на некую мою внутреннюю связь с богом, мне нужно раз за разом проверять и убеждаться в том, что он есть, что он рядом. Иногда я начинаю чувствовать себя как бы домашней собакой, которая привыкла жить в доме и не может уже обойтись без хозяина, но не уверена, что нужна ему и что ее не прогонят. Эта постоянная проверка, беспокойство за то, не оставил ли бог меня, подчас превращается в достаточно болезненный про- цесс». «А ты уверена в том, что твое представление о боге правильно? – спросил Сизов. – Может быть, это все своего рода наваждение? Или даже нездоро- вый психологический эффект, навязчивая идея?» «Не знаю, – ответила Нина. – Конечно, я сомневаюсь, но я в любом случае не могу остановить этот процесс.
Он продолжается в моем теле, в моем мозгу, он пре- вратился уже как бы в часть моей жизнедеятельности, как дыхание и пищеварение. Выбора у меня уже нет».
«Может быть, если отвлечься от него, он постепенно сам сойдет на нет», – заметил Иван. «Может и так, но я даже не уверена, хочу ли этого. Я не уверена, что происходящее со мной правильно и хорошо, но по крайней мере оно дает какое-то содержание и смысл моей жизни, не принося при этом сильного страдания.
Кроме того, этот процесс увлекает, захватывает меня.
Подчас это мое внутреннее общение с богом превра- щается буквально в настоящий разговор: я задаю ему вопросы, а ко мне как бы приходят ответы, по крайней мере их различные варианты, которые я обдумываю, анализирую, пытаюсь как-то трактовать. Я могу ино- гда просто идти по городу и, задумавшись обо всем этом, забыться на два или три часа, а очнуться потом уже дома, либо наоборот, в каком-то незнакомом отда- ленном районе. Случается, что я в таких случаях про- сто иду куда ноги несут, машинально, перестаю осоз- навать, куда мне нужно и что вокруг происходит».
Иван после этих слов внимательно посмотрел на Нину. Уже стемнело, и свет ближайшего фонаря криво выделял только половину ее лица. Сизову пока- залось, что на щеке Нины лежит нездоровый румянец, слишком заметный даже при слабом искусственном освещении. Кожа на ее лице казалась стянутой от на- пряжения, а линия скулы выделялась четко и резко, как грань геометрической фигуры. Ее сегодняшние рассказы о себе были неожиданны для него, как бы открывали девушку с новой стороны; и вместе с тем,
Нина оставалась для него непонятной. Создавалось впечатление, словно в ней заложено что-то хаотичное, настолько изменчивое, что Нину трудно было даже воспринимать как целостную личность. У Ивана не складывалось какого-либо определенного ее образа.
Когда она говорила, новые ее слова и мнения как будто не укладывались в канву сказанного прежде, словно принадлежали уже другому человеку. Даже ее внеш- ность Иван не мог как следует запомнить, и, глядя на нее, ловил подчас себя на том, что не может ее узнать.
Сизову странно было, что за всей этой странной ме- шаниной разнородных образов и впечатлений скры- вается живой человек. Он пристально посмотрел на
Нину, и она ответила ему спокойным, ясным взгля- дом, словно понимала, о чем он сейчас думает, и сама разделяла его сомнения.
«Большой вопрос, есть ли в человеке вообще са- мостоятельная личность, самостоятельная воля, или он является частицей либо каким-то странным при- датком бога, – заметила Нина. – Я подчас чувствую такую ужасную внутреннюю пустоту, словно я не то что умерла, а как если бы меня самой никогда и не было – меня как чего-то отдельного, как души, напри- мер. Возможно, это состояние можно было бы назвать

336
337 омертвением, как если бы вместо сердца у меня ока- зался большой кусок ногтя или пучок волос. Просы- паясь, я зачастую не ощущаю никакой связи между собой сегодняшней и вчерашней. Мне кажется, что я – просто некая форма в пространстве, в движении которой есть определенная цель, которую направляют какие-то силы по определенной траектории – но ника- кого моего выбора в этом нет, поскольку нечему и вы- бирать. И в каком-то смысле бог, который меня создал и так или иначе влияет на меня, гораздо более реален, чем я сама. Возможно, что мои сны с их абстрактными геометрическими фигурами как раз наиболее полно и отражают мою сущность. Может быть, и я сама – лишь одна из таких фигур». «Не стоит увлекаться та- кими мыслями», – заметил Иван, озадаченный этими откровениями, в которых уже перестал что-либо по- нимать. – «Да, я пытаюсь. Поэтому я и стараюсь на- ходиться все время в движении, болтать без умолку, чтобы отвести их от себя, отвлечься, сосредоточиться на чем-то другом, желательно – на чем-то обыденном, на буднях, повседневности. Но она похожа на тон- кую пленку, готовую в любой момент лопнуть, обна- жив какие-то механические детали мироустройства, страшно и тускло блестящие, как слепой глаз».
«Впереди как раз что-то блестит», – заметил Иван.
При этих словах оба остановились, вглядываясь в густую тьму парка. Действительно, где-то далеко, в глубине ее, можно было различить слабое желто- ватое свечение. Казалось, будто темнота была твер- дой поверхностью, давшей небольшую трещинку, из которой слегка высунулось что-то, не имеющее отношения к обыденному миру: возможно, клочок грязной пены, либо мяса или плоти, либо вправду чей-то любопытный глаз. Поймав себя на этих мыс- лях, Сизов резко помотал головой; это помогло, све- чение исчезло, как будто потухло – по крайней мере, уловить его Иван больше не мог. Чтобы показать, что не испугался и не придает значения произошедшему, он, взяв Нину за руку, быстро пошел вперед. «Ни- чего особенного, – сказал он, – это померещилось».
«Нет, это было, – покачала головой Нина, – я уже не в первый раз сталкиваюсь с таким, но я привыкла и перестала бояться». «Глупые суеверия, предрас- судки, – уже с раздражением сказал Сизов. – Мало ли, что может показаться в темноте». Почувствовав, что он разозлился, Нина не стала спорить, но Иван чувствовал с ее стороны некую недосказанность.
Миновав в молчании часть парка, Иван и Нина за поворотом неожиданно вынырнули из темноты. Им в глаза ударил яркий свет фонаря; только миновав наиболее освещенный участок, Иван, часто моргая, увидел, что они приблизились к огромному жилому комплексу, строительство которого было практиче- ски завершено. Сизов несколько дней не видел этого сооружения, и только теперь, когда оно приняло свои окончательные очертания, понял, что оно напоминает по форме человеческую голову, сидящую на жирной шее. Иван с Ниной вышли сейчас к «лицевой» стороне комплекса и могли подробно разглядеть ее детали. На лице выделялся двойной подбородок, отвисший меш- ком, пухлые щеки и нос картошкой. Эти черты отча- сти напоминали ребенка, но скорее могли бы принад- лежать толстому и глупому взрослому человеку. В них читалось выражение какой-то наивной жадности, словно изображенный человек готовился открыть рот и проглотить большой кусок чего-то сладкого.
Между тем, как понял Иван, подняв голову, на вер- хушке здания, несмотря на поздний час, продолжа- лись строительные работы. На его последнем этаже кишели люди, завершавшие, вероятно, последние ряды кладки. На глазах у Сизова строительный кран, желтый с черными пятнами, похожий на жирафа, под- нял наверх огромный камень, напоминающий кусок скалы, и осторожно водрузил его на «макушке» стро- ения. «Интересно, почему они решили использовать этот камень вместо бетонных плит?», – задалась во- просом Нина. «Я и сам хотел бы это знать. Возможно,

338
339 у них просто не хватило материала», – заметил Сизов.
Никакого лучшего объяснения ему в голову не прихо- дило. Помимо всего прочего, было видно, что глыба никак не вписывается в существующие контуры зда- ния; ее окружило множество людей, которые, бук- вально облепив камень, принялись обрабатывать его.
«Странное впечатление, – заметила Нина. – Это здание чем-то напоминает мне о моем сне с панно».
Действительно, теперь, приглядевшись, Иван увидел, что контуры здания-лица были сложены не просто из плит, а из сложных геометрических фигур, в которых были и какие-то инородные вкрапления: где-то куски стен были заделаны досками, где-то – пенопластом, а на некоторых участках и вовсе торчали какие-то кло- чья грязной шерсти. Большинство окон здания оста- вались пустыми, но небольшая часть была уже засте- клена; иные же были заложены картоном или закле- ены мутной пленкой. «Как отвратительно у нас стали строить! – возмущенно воскликнул Иван, оглядывая неказистое, кривое здание, буквально склеенное по лоскутам из различного материала. – Не хотел бы я жить в этом комплексе!». «Да это еще и опасно!», – заметила Нина. Действительно, строение, казалось, готово было вот-вот треснуть, лопнуть по швам и рас- ползтись. С него уже и сейчас что-то капало, с разных сторон то и дело отваливались небольшие камешки или кусочки материи. Совсем рядом с Ниной с про- тивным звуком шлепнулся комок какой-то белой мя- коти; было непонятно, был ли это птичий помет либо со здания упал сгусток краски или клея.
Оглядывая странный комплекс, Иван с Ниной приблизились к высокому человеку в военной форме, который лающим голосом отдавал распоряжения строителям и, вытягивая правую руку во всю длину, указывал им пальцем в разные стороны. Он напоми- нал одновременно генерала и дирижера оркестра.
Этот человек, который, видимо, распоряжался ходом строительства, говорил и действовал с лихорадочной поспешностью, как будто боялся проиграть сраже- ние. В то время, как правая рука его металась, словно испуганная птица в клетке, левая была неподвижно прижата к груди. Двигались только ее пальцы, кото- рые быстро и нервно теребили воротник мундира.
Услышав шаги, руководитель стройки повернул го- лову к Сизову и Нине, не переставая при этом ожив- ленно жестикулировать; казалось, что он знает весь ход строительства наперед, словно речь шла о музыкаль- ном произведении, заранее расписанном по нотам, и может отдавать свои указания автоматически, не глядя.
Подтверждалось это впечатление тем, что незнакомец, судя по всему, плохо видел: он носил очки с толстыми стеклами, грязными и покрытыми разводами – веро- ятно, он протирал их немытыми пальцами – но даже несмотря на это подслеповато щурился и моргал. Из- под очков вылезал приплюснутый, широкий нос, сво- ими очертаниями напоминающий гитару, упиравшийся в жирные, до крови искусанные губы. Обрамляли лицо сверху и снизу маленький лоб и большой подбородок, гладкие и очень похожие друг на друга, напоминающие разделенные половинки яйца.
– Георгий Константинович! – неожиданно обрати- лась Нина к руководителю стройки. – Я вас узнала!
Выяснилось, что мужчина, носивший фамилию
Победоносцев, был прихожанином того самого храма, который посещали Нина и Иван; узнав де- вушку, он приветливо улыбнулся ей и, чтобы поздо- роваться, даже отвлекся от своих распоряжений, свя- занных со строительством.
– А не опасно ли вам отвлекаться? – обеспокоенно спросил Иван, заподозривший руководителя стройки в рассеянности. – Не развалится там что-нибудь без вас? У меня, честно говоря, такое впечатление, что здание вот-вот треснет сверху донизу и распадется на две части.
– Нет, ничего не случится, – с какой-то безвольной улыбкой ответил слабым голосом Победоносцев. –
Собственно говоря, моих указаний в действительно- сти и не требуется: я – автор проекта, а не прораб, и

340
341 рабочие сами, без меня знают, что делать. Я просто очень люблю командовать и в связи с этим надеваю военную форму, выхожу на стройку и отдаю здесь всем распоряжения. Люди с пониманием относятся к этой моей слабости, козыряют мне и делают вид, что следуют моим указаниям, но на самом деле даже их не слушают.
– Ах, вот оно что, – растерянно заметил обеску- раженный Сизов. – А может быть, им все-таки сле- довало бы прислушаться? Дом выходит каким-то уж очень странным и кривым.
– Нет-нет, все в порядке, – поспешил развеять его опасения Победоносцев. – На самом деле он очень прочный, можно даже сказать, что мы тут строим на века. Первое впечатление обманчиво. Может, от здания сразу отпадет лишний, ненужный мусор, ка- кие-нибудь мелкие ошметки, но все необходимое останется. Оно еще нас с вами переживет! И наших детей, и внуков, и правнуков переживет!
– У меня нет детей, – зачем-то заметил Сизов.
– Тем более, – также невпопад ответил Победо- носцев.
– А что это, собственно говоря, такое? Я таких зданий никогда раньше не видел.
– Это поместье, – ответил Победоносцев, с гор- достью обводя руками контуры строения, словно открывая его зрителям с какой-то новой, неожидан- ной стороны. – Оно сначала может показаться мно- гоквартирным домом, но на самом деле у всего этого комплекса – один хозяин, который будет здесь жить со своей семьей. Чтобы подчеркнуть это, здание вы- строено в форме его головы. В нем несколько тысяч помещений, причем каждое из них особенное, отли- чается от другого, и все это спроектировал я!
– Но зачем все это? – спросил озадаченный Си- зов. – Ведь это же какие-то немыслимые, фантасти- ческие излишества! Большинство этих помещений никогда не понадобятся и их даже никто не увидит!
– Здесь дело не в этом, – пояснил архитектор. – Вла- делец, если захочет, всегда найдет, как распорядиться помещениями. Главное – в том, что здание – это про- изведение искусства, уникальный объект, который должен стать новейшей достопримечательностью.
Оно будет сочетать в себе множество функций: будет и жильем, и художественным объектом, и оранжереей, и зоопарком, и музеем, и храмом, и, наконец, просто целым отдельным миром. Мы сами даже до сих пор не осмыслили все его возможности – думаю, что они будут открываться нам постепенно. Нам еще пред- стоит продумывать его интерьер, хотя некоторые его элементы уже подготовлены и размещены в здании…
– Например, панно? – неожиданно спросила Нина.
– Да, в том числе и панно, не знаю уж, откуда вам о нем известно, – ответил Победоносцев. – Кроме всего прочего, наш комплекс в каком-то смысле жи- вой…
В этот момент архитектора окликнули; извинив- шись, что не может продолжить объяснения, он от- правился к рабочим, еще издали возобновив свои крики и жестикуляцию. Иван успел увидеть, как По- бедоносцев подбежал к одному из рабочих и ударил его кулаком в ухо, а затем толкнул всем телом и по- валил в грязь. Однако в этот момент Нина, которую эта сцена не заинтересовала, дернула Ивана за рукав и потащила прочь.
«Я так и знала! – зашипела она на ухо Сизову, бук- вально захлебываясь от злости. – Панно на самом деле есть! Я это чувствовала. Хорошо, что мы уз- нали, где оно… я найду его и подожгу, изрежу, рас- терзаю в клочья!» «Но ведь ты говорила, что оно и так обожжено и изрезано, – попытался успокоить ее
Иван. – Кроме того, кто знает, может быть это панно живое. Зачем его убивать? Оно ведь не причинило тебе никакого зла». – «Не причинило – так причинит, если я не успею ему помешать. Как ты не понимаешь!
Этот сон был знаком, он давно уже зрел во мне, и не зря появился только сегодня, в тот же день, когда мы и столкнулись с настоящим панно. Это бесовщина,

342
343 это зло, которое я должна искоренить! Я чувствую эту обязанность, эту ответственность, как камень, кото- рой кто-то взвалил мне на спину». «Но ведь панно – это только лишь условный образ. Кто знает, где про- ходят его границы? – заметил Иван, сам удивившись, как такая мысль пришла ему в голову. – Может быть, и мы – элементы панно? Достаточно ли будет сжечь, ис- требить его, или даже все здание? Вполне возможно, что таких панно в действительности много, и даже они – только частицы чего-то огромного, чего мы не можем ни измерить, ни понять». «Ну, это все пустые разглагольствования, – отрезала Нина. – Надо будет начать с главного, а потом уже разберемся».
Общаясь с Ниной в следующие дни, Сизов убе- дился, что идея об уничтожении панно прочно засела у нее в голове. Он всерьез беспокоился за девушку: ее поведение становилось явно неадекватным. Так, прогуливаясь как-то вечером возле строящегося ком- плекса, расположенного всего в нескольких кварта- лах от церкви, Иван однажды неожиданно увидел
Нину. Девушка стояла возле стены здания с боль- шим кухонным ножом, который она из-за его тяже- сти обхватила обеими руками. Заведя руки с ножом далеко за голову, словно приготовляясь вонзить его в жертву, она попыталась воткнуть его в стену здания.
Раздался отвратительный скрежет; лезвие косо про- шло по стене, которая на этом участке была сложена из кирпичей, оставив на ней неглубокую царапину.
При этом Нина ударила так неловко, что в конце сво- его пути нож прошел по ее собственной ноге, разре- зав колготки. Однако и это не остановило девушку: она замахнулась еще раз и повторила бы удар, если бы подбежавший Иван не схватил ее за руки.
«Что ты делаешь! – воскликнул он. – Остановись!
Разве можно резать ножом кирпичи?» Нина не удиви- лась и не пыталась сопротивляться; отстранившись от
Сизова, она осторожно высвободила руки, показывая, что не собирается наносить нового удара. «Не знаю, мне это не важно, – сказала она. – Мне приятно на- нести этому зданию хоть какой-то ущерб, пусть даже несерьезный, пусть даже я поврежу при этом намного больше самой себе. Я давно не испытывала такого удовольствия. У меня такое ощущение, словно я оч- нулась от глубокого, неприятного сна, который длился всю мою жизнь. Я чувствую себя бодрой, полной сил и энергии, готовой к действию. Впервые в жизни у меня есть цель». «А раньше – что, совсем не было никакой цели?» – удивился Сизов. – «Нет. Даже в те моменты, когда я чувствовала связь с богом, я не понимала, за- чем я живу, чего он хочет от меня. А в то время, когда я переставала ощущать бога, я представляла себя ка- кой-то канарейкой или попугаем в клетке – птицей, заведенной неизвестно кем и зачем, на которую никто не смотрит, которой никто не любуется. Мне пред- ставлялось, что я бесцельно прыгаю по жердочке, что вся моя жизнь – переливание из пустого в порожнее, какая-то глухая трескотня, которая сама по себе нужна только для того, чтобы отвлечься, заглушить голос разума, говорящий, что все происходящее не имеет ни смысла, ни содержания. Мне нужна была постоянная физическая активность просто потому, что неподвиж- ность открывала передо мной весь ужас пустоты. Я даже помню один случай, когда я сидела на кухне, на табуретке, одна, задумалась о чем-то – и вдруг очну- лась и поняла, что у моих ног разверзается бездна.
Это была какая-то всепоглощающая черная дыра бес- смысленности существования, чернильное море, об- мывавшее ножки моей табуретки. Я помню, мне стало так страшно, что я вскрикнула и с ногами забралась на стол: мне показалось, что эта дыра, как разверстая пасть, сейчас всосет, сожрет меня. Далеко не сразу я отошла от этого чувства, но знала, что это чернильное море остается здесь, плещется у меня под боком; мне нужно было непрерывно двигаться, дергаться, пры- гать, тараторить, хотя бы перебирать что-то в руках, чтобы отвлечься от этого ощущения. Сейчас же оно отступило. Я только сейчас поняла, что такое здоро- вая бодрость, энтузиазм, ажиотаж охотника. Я хочу

344
345 уничтожить панно». «Но не может ли быть, что как раз твое нынешнее состояние – дьявольское наважде- ние, обман, иллюзия?» – заметил Сизов. – «А я ведь и не могу этого проверить, но надеюсь, что нет – уж очень здоровым и естественным оно мне кажется. Я думаю, что я на правильном пути».
Иван думал, что Нина будет скрывать свое со- стояние от других членов их кружка, тем более, что ее первый рассказ о панно вызвал негативную ре- акцию Кати Краюхиной; однако, к его удивлению, она, напротив, охотно и подробностями рассказы- вала о нем, даже навязывая эту тему на их встречах.
Казалось, что Нина считает нужным привлечь всех других участников на свою сторону, сделать их со- юзниками, чтобы они помогли ей в решении ее за- дачи. При этом реакция на ее историю и Хорова, и
Морозовой, и Краюхиных оказалась также не такой, как ожидал Сизов: они внимательно и с одобрением слушали Нину, расспрашивали ее и как будто все больше увлекались ее новой целью.
«Зачем ты подзуживаешь ее? – как-то, не вытер- пев, спросил Сизов у Кати Краюхиной, когда та стала вместе с Ниной рассуждать, каким способом можно было бы уничтожить панно. – Вспомни, как ты сна- чала была недовольна, когда Нина в первый раз рас- сказала о своем сне! Зачем же теперь развивать ту же тему с панно – которого, кстати, до сих пор никто еще не видел? Не лучше ли было бы просто забыть обо всем этом и жить своей жизнью?» «Как зачем? – удивилась Катя. – Неужели это неясно? Вспомни, как мне не понравилось это панно еще тогда, когда речь шла только о сне про него! Теперь же выходит, что оно – не сон, что оно действительно есть! Конечно же, я, как и Нина, хочу от него избавиться! Честно говоря, мне даже представить противно, что где-то совсем недалеко, за парком, расположилось во всей своей мерзости это панно. От одной даже мысли об этом мне становится не по себе… Да и как можно забыть о нем, если макушка вновь построенного зда- ния, где панно и находится, видна даже отсюда?»
Действительно, теперь, когда новый жилой комплекс был возведен до самой крыши, он был виден даже из окна кухни Краюхиных. Правда, достаточно было не- много передвинуть стоящую на кухонном столе икону, чтобы загородить макушку здания; однако Катя упорно не желала этого делать и даже вернула икону на место после того, как ее подвинул таким образом Сизов. «Я все равно чувствую это панно, лучше уж видеть, что там происходит, – заметила она. – Загораживаться от него – все равно, что поворачиваться спиной к врагу».
Такого же мнения придерживался и Андрей Краюхин, который заявил, что боится панно и, как и Нина с Ка- тей, хочет совсем от него избавиться.
Сизова удивляло, как Нина может ненавидеть панно, никогда в жизни даже не видав его. «Не мо- жет ли оказаться, – замечал он в разговорах с Ни- ной, – что, увидев панно, ты изменишь свое отноше- ние к нему? Ведь оно может оказаться совершенно не таким, как в твоем сне. Может быть, ты поймешь, что в нем ничего страшного нет, что это просто ком- позиция. Или оно даже тебе понравится». Нина от- метала его доводы, заявляя, что со времени сна по- няла сущность панно и внешний вид в любом случае ее не обманет; однако было видно, что слова Ивана заставили ее задуматься. Наконец она уговорилась с Победоносцевым, который разрешил ей вместе с другими членами кружка осмотреть панно и даже пообещал провести небольшую экскурсию. Ивана
Нина также позвала с ними, надеясь, видимо, и его переубедить и сделать одним из своих сторонников.
Экскурсия состоялась в жаркий майский день.
Члены кружка, предводительствуемые Победоносце- вым, апатично плелись к зданию по стройплощадке, которая была еще не убрана: она была завалена гру- дами обломков, фрагментами ржавого железа, дра- ными картонными мешками и битым стеклом. Среди

346
347 строительного мусора, к удивлению Ивана, видне- лись и люди – вываленные в грязи, пыли и странных серых перьях, они подчас казались тоже кусками ржавого, разбитого или драного материала. Некото- рые из них хрипели, другие пускали слюну, некото- рых рвало. Ближе к зданию стоял ряд длинных дере- вянных нар, на которых складывали людей, получив- ших царапины или раны; здесь им оказывали первую помощь и давали отлежаться. Из всех находившихся на площадке людей лишь немногие – видимо, са- нитары и бригадиры – были на ногах; между тем, среди валявшихся попадались и женщины, подчас вперемешку с мужчинами. «Что это у вас тут проис- ходит? – с подозрением спросил Иван у Победонос- цева. – Прямо Гоморра какая-то!». «Ничего особен- ного, – пожал плечами тот. – Ребята сделали свою работу и уже несколько дней празднуют! У нас есть такое правило: кончил дело – гуляй смело!» «Вид у них не праздничный», – скептически заметил Сизов.
«Пьют много!» – коротко пояснил Победоносцев.
Он относился к сложившейся ситуации до того легкомысленно и небрежно, что шагал прямо по ру- кам и ногами пьяных, попадавшихся ему по пути; по- скользнувшись на чьем-то большом гладком колене, выступающем из мусора, Победоносцев выругался и пнул его; при этом голова, торчащая неподалеку из- под обломков досок, клацнула зубами и издала глухое рычание. Лицо человека, которого пнул архитектор, было странно осмысленным; он задумчиво смотрел в небо, часто проводя языком по губам. Он казался спо- койным, но когда Сизов, следовавший за Победонос- цевым, прошел около головы, лежащий дернулся и попытался укусить его за щиколотку. Иван отпрянул.
Около самого здания пьянство продолжалось во- круг большого экскаватора, который загулявшие ра- бочие использовали для развлечения: забравшись гурьбой в кабину, они вместе управляли машиной, заставляя ее буквально пуститься в пляс. Из-за ло- бового стекла на Сизова и его товарищей смотрело семь круглых, плоских разноцветных лиц, влажных от пота и похожих на мытые сковороды. При при- ближении Победоносцева экскаватор резко взмах- нул ковшом, как бы салютуя ему; хотя зубья ковша при этом прошли совсем близко от его головы, тот расплылся в улыбке, довольный оказанным ему вни- манием. Сизов, опасавшийся подобных «почестей», отошел в сторону и далеко обогнул экскаватор.
Наконец участники экскурсии добрались до стро- ения. Оказалось, что у него нет даже входных дверей: вместо них в стенах зияли безобразные проломы.
Внутри было темно и сыро, как в пещере, кисло во- няло рвотой; с потолков капала отвратительная бурая жидкость, пол и стены были с выщерблинами. Каче- ство постройки было настолько очевидно, кричаще безобразным, что Сизов просто диву давался.
«Что же, здание уже совсем готово? – осторожно поинтересовался он у Победоносцева. – Будет ли здесь какая-то отделка, интерьер?» «А это и есть интерьер», – обиженно ответил тот. Судя по его го- лосу, Победоносцев ожидал от экскурсантов похвал и восторгов и его неприятно покоробил тон Сизова.
«Пока что помещения не выглядят жилыми, – за- метил Иван. – Может, конечно, дело в том, что свет еще не провели». «Видимо, в этом, – ответил Побе- доносцев. – Правда, на самом деле его уже провели, но не всюду. Мы до него еще не добрались». Дей- ствительно, после долгих блужданий по длинным коридорам, узким, кривым и наклонным, о шерша- вый потолок которых участники экскурсии успели по нескольку раз удариться головой, они выбрались в большую неправильной формы залу, посреди ко- торой был воткнут уличный фонарь. Ее стены и по- толок были украшены грубо и беспорядочно нама- леванными человеческими лицами. Приглядевшись,
Иван понял, что только некоторые из них – изобра- жения; часть, выступающая со стен, была взята от манекенов. Некоторые из последних были даже целыми головами, подчас у них сохранялась шея

348
349 и плечи. С нескольких голов, закрепленных на по- толке, свисали волосы.
«Ну и наворотили же вы здесь!» – с трудом скрывая свое отвращение, сказал Сизов. Победоносцев погля- дел на него уже с явной неприязнью, едва ли не с нена- вистью, и ничего на это не сказал. Другие экскурсанты, кажется, не разделяли чувств Ивана: они с интересом подходили к лицам, щупали их, совали им пальцы в рты и ноздри. «Вы, кажется, не понимаете, сколько труда и вкуса вложено в эту обстановку, – с достоин- ством сказал Победоносцев. – Видали вы когда-нибудь такое?» «Действительно, очень оригинально», – похва- лила Нина. Ивану показалось, что она сделала это не из вежливости, а искренне; заметив, что она высоко задрала голову и разглядывает какие-то из лиц на по- толке, он последовал ее примеру, однако почувствовал, что от обилия и разнообразия окружающих лиц его му- тит. Он с трудом сдержал тошноту, опустил голову и зажмурился, чтобы прийти в себя.
Наконец экскурсанты покинули залу. Теперь они оказались в другой части здания, оформленной по-и- ному, чем прежняя. Освещение здесь было не тус- клым, а, напротив, резким и сильным, било в глаза яркими движущимися снопами; свет был белым, как в больнице, и создавал ощущение какой-то стериль- ности. Пол был покрыт полупрозрачным гладким ма- териалом, не похожим ни на паркет, ни на линолеум; в ответ на вопрос Ивана Победоносцев пояснил, что он состоял из человеческого ногтя. «А где же панно?» – с нетерпением спросил Сизов, которому уже успел надоесть длинный путь по зданию. Он чувствовал здесь дискомфорт, ему было душно, подташнивало.
«Как где? – удивился Победоносцев. – Оно вокруг нас! Зал с человеческими головами уже был элемен- том панно!» «Ах, вот оно что!» – сконфуженно отве- тил Иван. Только сейчас он стал понимать, что панно, действительно, уже перед ним: видимо, это был фраг- мент, не похожий на описания Нины.
Осознав это, Иван оглянулся на других участников экскурсии, чтобы посмотреть, как они реагируют на известие о панно. Хоров нахохлился и глядел прямо перед собой мрачно, насупившись и скрестив руки на груди, словно готовился принимать неряшливо выполненную работу. Нина смотрела вокруг с ка- ким-то вялым любопытством, далеко поворачивая голову на своей тощей длинной шее; задумавшись о чем-то, она ковыряла пальцем в носу, словно за- бывшийся ребенок. Андрей Краюхин выглядел на- пуганным и старался спрятаться за сестру, которая шла вперед резкими, частыми шагами. Было видно, что она с трудом сдерживает раздражение. Наконец,
Морозова, замыкавшая шествие, шла с каменным лицом; она вальяжно, медленно переваливалась с ноги на ногу, словно гусыня, следующая за своим выводком. Вся эта гамма эмоций и выражений пока- залась Сизову бессмысленной, ни о чем не говорила ему. Он даже плюнул с досады и отвернулся.
Между тем, панно начинало приобретать сход- ство с картиной, описанной Ниной после ее сна. Так, стены коридора были покрыты сложными видоизме- няющимися орнаментами, похожими на те, которые бывают на старых коврах. На одном участке стена была широко проломлена и внутри в обрамлении странных лиц виднелся небольшой телевизор, пере- дававший рекламу. На другом отрезке поврежденные фигуры формировали геометрический чертеж, напо- минающий условия школьной задачи. Далее шли це- лые пучки глаз, ртов и носов, в разном порядке впи- санных в круги, треугольники и квадраты; Иван пы- тался отыскать в их расположении какой-то смысл или порядок, но не смог. От попыток пристально вглядываться в фигуры у него только в глазах за- рябило. Ему вдруг показалось, что элементы панно сложены в какой-то ребус, который ему необходимо разгадать; стараясь сосредоточиться, он подошел к стене, стал водить по ней руками, осторожно дотра- гиваясь пальцами до повреждений, но не мог доду- маться до разгадки.

350
351
«Что вы делаете? – прикрикнул на него Победо- носцев. – Панно нельзя трогать, это экспонат!» «Мне все кажется, что я должен тут что-то понять, осмыс- лить, а я никак не могу», – обескураженно сказал
Иван, отступая на шаг от стены. «Не лезь, – неожи- данно шикнула на него и Нина. – Что ты тут можешь понять? Это не твоего ума дело». Сизов хотел было ответить ей грубостью, но подумал, что Нина, веро- ятно, права, и покорно двинулся дальше по коридору вслед за другими экскурсантами.
Участники процессии были теперь со всех сторон окружены фрагментами панно, и Иван чем дальше, тем больше чувствовал к нему отвращение. Он ни- когда в жизни не ощущал себя таким глупым, слабым и беспомощным, как сейчас, у панно; вместе с тем, ему было мерзко, словно он вляпался в какую-то па- кость. От панно, некоторые участки которого горели, а еще часть была уже обуглена, пахло паленым мясом и расплавленной пластмассой; от этого запаха Сизову стало дурно. Ему хотелось оказаться на свежем воз- духе. Вместе с тем, он чувствовал необычную робость и не решался обратиться к Победоносцеву с просьбой вывести его наружу; он попытался было подергать за рукав Нину, чтобы привлечь ее внимание, но та только отмахнулась от него. Ивану ничего не оставалось де- лать, кроме как плестись дальше; чтобы слабее чув- ствовать противный запах, он зажал пальцами нос, но это практически не помогало.
Ивана не оставляло ощущение, что панно страдает от какой-то болезни, возможно – заражено инфекцией.
Об этом свидетельствовали большие буроватые ско- пления гноя в углах композиции. В некоторых местах поверхность стены набухала от скопившегося под ней гноя и того и гляди готова была лопнуть, в дру- гих – уже лопнула. На некоторых участках панно по его полотну проходили судороги, напоминающие кон- вульсии; лица, вставленные в панно, были искажены страданием, красны и потны, некоторые стонали. На- конец, большие куски полотна казались просто сгнив- шими; потемневшие, разлагающиеся, покрытые бле- стящей слизью, они распространяли отвратительное зловоние. Он запаха и духоты у Сизова заболела го- лова, и он вздохнул с облегчением только после того, как экскурсанты оказались в огромном продуваемом зале, похожем на музейный. В центре его были уста- новлены банкетки, сидя на которых посетители могли любоваться панно.
Ивану композиция казалась отталкивающей, но вместе с тем у него не возникало желания как-то повредить или разрушить ее. Возможно, дело здесь было в том, что он поддался своеобразному очарова- нию панно, которое при всем своем уродстве произво- дило впечатление странной цельности и гармонии. «В сущности, панно во многих своих деталях копирует фрагменты человеческого тела и в целом не более бе- зобразно, чем сам человек, – подумал Сизов. – Если уж мы готовы принять человека со всей его грязью, во всем его несовершенстве, то почему бы не принять и панно? Одно от другого недалеко ушло. Можно даже сказать, что панно устроено более разумно, с большим вкусом; некоторые его части, состоящие из геометри- ческих фигур, и вовсе имеют правильные очертания.
Да и, в конце концов, панно – творение человеческих рук; оно не может быть хуже своего создателя».
Пока Сизов рассуждал таким образом, у стены зала раздался крик. Оказалось, что Нина решила разодрать панно и, не имея никакого оружия, под- бежала к нему принялась рвать его руками. Компо- зиция, однако, была хорошо скреплена, и как Нина ни дергала, ей не удавалось оторвать от нее кусок, за который она ухватилась. Это была фигура, похо- жая то ли на искривленный конус, то ли на куриную ногу; она была гладкой, влажной и выскальзывала из рук Нины, у которой не получалось дернуть за нее как следует. Победоносцев при виде этого сначала растерялся и только взвизгнул, как женщина; другие экскурсанты не пытались остановить Нину, хотя и не пробовали помочь ей. Наконец, видя почти истериче-

352
353 ский испуг Победоносцева, к Нине медленно, как бы нехотя подошла Александра Морозова. Она молча положила свою тяжелую руку на плечо девушки и легко оттащила от стены – подобным образом обра- щаются обычно с расшалившимся ребенком.
Победоносцев выглядел обескураженным выход- кой Нины, но ему как будто не удавалось толком рас- сердиться на нее; он казался растерянным и не знал, что сказать. Видимо он просто плохо понял, что произошло. «Что ты вытворяешь?» – с какой-то не- уверенной, неопределенной интонацией спросил он
Нину, когда ту подвела к нему Морозова. Нина вы- глядела смущенной и испуганной, словно ожидала, что ее сейчас будут бить. «Извините, – пробормотала она. – Мне что-то нехорошо. Нам, кажется, лучше уйти». Победоносцев поскреб подбородок, видимо сомневаясь, как лучше поступить в этой ситуации, но затем махнул рукой, как бы давая понять, что от- пускает Нину. Экскурсанты поднялись со своих мест и потянулись к выходу.
После экскурсии панно сделалось постоянным предметом обсуждения участников кружка. Иван теперь уже жалел, что она состоялась: это событие подстегнуло у них какой-то нездоровый интерес к панно, уничтожение которого превратилось у Нины в навязчивую идею. Странно было видеть, как панно становится элементом религиозной жизни членов кружка: они воспринимали его как какое-то «абсо- лютное зло». Они напоминали теперь Ивану поме- шанного из рассказа Гаршина «Красный цветок», для которого имел болезненное значение мак на больничном дворе: «Цветок в его глазах осущест- влял собою все зло; он впитал в себя всю невинно пролитую кровь, все слезы, всю желчь человечества.
Это было таинственное, страшное существо, проти- воположность Богу, Ариман, принявший скромный и невинный вид. Нужно было сорвать его и убить».
Судя по всему, друзья Ивана находились в похожем положении, только вместо цветка их внимание со- средоточилось на панно.
Сизов несколько раз пытался разубедить участ- ников кружка в каком-то исключительном значении панно, указывая, что оно является только произве- дением искусства, причем неудачным. Конечно, на него противно было смотреть, неприятно было даже подумать о том, что оно находится где-то поблизо- сти. Но что за охота им так долго останавливаться на этой мысли, без конца мусолить ее, переливать, обсуждая ее, из пустого в порожнее?
Разглагольствования Ивана, однако, привели лишь к тому, что члены кружка стали относиться к нему с по- дозрительностью и перестали приглашать его на свои встречи. Сизову горько было видеть, что их увлечен- ность панно, которую он был неспособен разделить, в конечном счете вела к его глубокому внутреннему отчуждению от друзей. Они стали вести себя как заго- ворщики; в тех случаях, когда Иван сам инициировал встречи, не отказывались, однако практически не под- держивали разговор и видимо старались побыстрее от него отделаться. Ему показалось даже, что друзья стали смотреть на него с пренебрежением или презре- нием, словно заподозрили в трусости; подчас же их отношение делалось и вовсе враждебным. Особенно это было заметно по поведению Хорова, жившего этажом ниже Сизова, с которым он уже долгое время часто общался. Егор заметно мялся в общении с ним, подолгу молчал и иногда даже начинал беспричинно грубить. Когда Иван вызывал его на разговор о панно,
Хоров раздражался, заявлял, что Сизов говорит глу- пости, чушь мелет; в конце концов, после одного осо- бенно злого и обидного для друзей спора, Егор просто выгнал Ивана из квартиры. Этот случай так расстроил и поразил Сизова, что он решил уже не идти на при- мирение с Хоровым и не общаться с ним. Около двух недель он прожил совсем один, не встречаясь с друзь- ями и не связываясь с ними. Иван чувствовал, что сложившаяся ситуация вредит ему, что он снова воз-

354
355 вращается к изоляции, к какой-то мертвенной спячке, овладевшей им прошлой осенью и зимой; однако он все-таки не терял надежды, что проблема как-то будет разрешена и прерванное его общение с другими чле- нами кружка возобновится.
В разгар летней жары Сизов узнал, что в жилом комплексе на проспекте уже несколько дней назад произошел пожар. Выгорел как раз тот фрагмент зда- ния, где размещалось панно. Иван подозревал, что здание загорелось не просто так; вероятно, в прои- зошедшем не обошлось без участия Нины, которая вместе с другими участниками кружка уже давно го- товила свой план, как справиться с панно.
Вскоре Сизову стали известны подробности инци- дента. Выяснилось, что члены кружка действительно подожгли жилой комплекс на различных участках и погибли при пожаре. Огонь стремительно охватил все панно, которое оказалось неожиданно горючим; в результате фрагмент строения обрушился. Под зда- нием были запроектированы обширные подземные помещения, и пол на этом участке провалился вме- сте с поджигателями, которые оказались завалены горящими обломками.
Сизов долго вспоминал подробности всей этой истории, которая казалась ему дикой, безобразной и не лезущей ни в какие ворота. Он был так ошарашен, что не мог осмыслить гибель участников кружка и даже не испытывал грусти в связи с этим событием: его почему-то не оставляло ощущение, что они не умерли, а как будто просто исчезли, испарились, растаяли в воздухе. Думая о произошедшем, Иван чувствовал себя глупым, бестолковым человеком, который не может разобраться в новом для него яв- лении; ему казалось, что он что-то не так понял, не- верно истолковал, либо просто пропустил нечто важ- ное. Чувствуя себя беспомощным, он ругал сам себя и бил кулаком по лбу, но это не помогало.
Сизовым все больше овладевало ощущение, что произошедшее ему просто приснилось или помере- щилось. С какого-то момента события перестали укла- дываться в привычное, здоровое, естественное русло и все пошло наперекосяк. Может быть, случившееся было лишь некой сценой или представлением, спек- таклем, из которого Сизову необходимо было сделать какие-то выводы? Либо его просто одурачили?
В другое время, соглашаясь с тем, что все произо- шедшее было реальным и должно было быть понято буквально, не содержало в себе какого-либо скры- того смысла или подтекста, Сизов испытывал чувство вины. Он понимал, что должен был остановить своих друзей, объяснить им, что они неправы, что панно нужно просто оставить в покое. Но возможно ли было вообще справиться с этой задачей? По силам ли она была Ивану? В какой-то момент он надеялся, что в ее решении поможет экскурсия, которая могла показать членам кружка, что в панно нет ничего особенного.
Однако она, напротив, лишь ускорила события, в связи с чем Сизов чувствовал себя виноватым еще больше.
Ему мешало то, что он не понимал логики и представ- лений членов кружка; происходящее с ними казалось ему своего рода коллективным помешательством, а кто же знает, что творится в голове у сумасшедшего и как можно отвлечь его от его навязчивых идей?
В попытках добраться до правды Иван обошел квар- тиры своих друзей. Ему казалось, что он непременно должен увидеть кого-то из них живым: у него в голове не укладывалось произошедшее, и Иван ожидал, что вся история окажется просто какой-то мистификацией или розыгрышем. Он неоднократно пытался подкара- улить Хорова у дверей квартиры, которую тот снимал этажом ниже Ивана, и даже провел много времени на лестничной клетке, прислушиваясь к звукам с этого этажа. Всякий раз, когда туда приезжал лифт и кто-то приходил, Сизов крался вниз по лестнице и осторожно выглядывал на площадку, стараясь проследить за при-

356
357 шедшим. Он был уверен, что однажды появится сам
Егор, которого Сизову удастся застать врасплох; но того не было. Однажды Иван увидел, что в квартиру
Хорова входит какой-то незнакомый мужчина – седой, грузный, с огромным кирпичного цвета лицом. Сизов глазам своим не поверил; он был так взволнован, что выбежал с лестницы вслед за незнакомцем. Тот недоу- менно обернулся и с удивлением и угрозой посмотрел на Ивана; Сизов, сконфуженный, пробормотал, что ошибся этажом, и поспешно ретировался.
Приходилось признать, что Хоров исчез, но Иван был полон решимости отыскать еще кого-то из чле- нов кружка. Он был постоянно начеку и пристально всматривался в прохожих на улице, надеясь вдруг увидеть знакомые лица.
Спустя небольшое время после неудачи с поисками
Хорова он решился отправиться домой к Краюхиным.
При виде длинного здания, где они жили, Иван почув- ствовал страх и тоску. Когда Сизов подходил к зданию, на балконах произошла перепалка между двумя жен- щинами-соседками. Одна из них швырнула в другую пустую пивную бутылку, попав ей в грудь. Бутылка, отлетев, упала и с оглушительным звоном разбилась об асфальт, произведя настоящий фонтан осколков, кото- рые долетели даже до ног Сизова. Другая женщина не осталась в долгу: она схватила лежащую на ее балконе длинную швабру и сумела проворно ткнуть ей соседке прямо в лицо. Грязная щетка попала женщине в рот; та, закашлявшись, подалась назад и едва не выпала за перила балкона на улицу. В этот момент Иван свернул за угол и продолжения сцены уже не видел.
У двери квартиры Краюхиных его ожидала стран- ная сцена: к двери и окружающим стенам были при- креплены деревянные полки, на которых стояли траур- ные венки, иконы и большие черно-белые фотографии брата и сестры. Под фотографиями горели лампады.
Судя по всему, кто-то решил соорудить необычную мемориальную экспозицию в память Краюхиных.
Сизову это зрелище показалось подозрительным: уж очень демонстративно, картинно были расставлены элементы этой экспозиции. Создавалось впечатление, что это только декорации, которые кто-то выставил специально для того, чтобы убедить Ивана в смерти
Краюхиных. Однако неизвестный автор перестарался: подозрения Сизова только укрепились. Он принялся звонить и барабанить в дверь Краюхиных, но никто не открывал; тогда Иван попытался позвонить и в двери их соседей. Одна из дверей приоткрылась, но удержи- валась на цепочке; внутри показалась пожилая жен- щина, которая принялась орать на Сизова, не слушая его вопросов и не отвечая на них. Она потребовала, чтобы Иван убирался, пригрозив вызвать милицию, и захлопнула дверь. Ему пришлось уйти.
Собираясь домой к Нине, где он был лишь од- нажды, Сизов неожиданно для себя не смог вспом- нить его точное расположение. Он с полчаса побро- дил по району, но не помнил номер дома и не мог отличить его из нескольких практически одинаковых пятиэтажных зданий. Таким образом, ему пришлось отказаться от этого посещения.
Оставалась только квартира Морозовой, куда Иван сумел найти дорогу. Здесь ему открыли сразу же; Иван уже ожидал появления самой Александры, но из двери вывалился какой-то лохматый пьяный мужик в майке и с кусками вареной капусты в бороде. Оказалось, что это дядя Александры. Он подтвердил Ивану смерть
Морозовой, но отнесся к неожиданному посетителю с подозрением и отказался отвечать на его расспросы; когда Сизов, разозлившись, стал говорить агрессивно, мужчина напал на него, буквально навалившись всем телом, словно вознамерившись раздавить Ивана. Он был уже немолод, но силен и грузен; Сизов отбивался, но мужчине удалось выпроводить его из предбанника и запереть за ним наружную дверь. Таким образом, и из дома Морозовой Ивану пришлось уходить несо- лоно хлебавши.
Возвращаясь от Морозовой, Иван вынужден был

358
359 признаться себе, что изначально не очень-то верил в успех своего предприятия; визиты не убедили его в том, что его товарищи вправду погибли, но и не дали никакого существенного нового материала. Сизов чувствовал, что помочь разобраться в произошед- шем ему может теперь только посещение церкви, с которой, собственно, и началось его знакомство с членами кружка.
Однако у церкви Ивана охватила странная ро- бость, подобная той, которую он испытывал при пер- вых ее посещениях: ему казалось, что после всего случившегося оборвалась какая-то его связь с про- исходящим в ней, что он сделался тут посторонним.
Церковь, величественная и сияющая на своем возвы- шении, показалось ему чем-то недосягаемым. Двери ее были закрыты и казались даже запертыми; весь ее облик выражал сейчас холод и отторжение. Иван даже словно бы почувствовал какую-то прохладную волну, идущую от здания. Его пробрал озноб.
Собравшись с силами, Сизов поднялся по лестнице к зданию церкви. Он чувствовал себя так, словно шел с просьбой к какому-то незнакомому человеку, от ко- торого зависело его будущее, наперед зная, что ему откажут и прогонят его. Вместе с тем, думая о сло- жившейся ситуации, Иван вспоминал, что для такого чувства нет никаких оснований; он с трудом заставил себя дойти до дверей, отворить их и войти внутрь.
В церкви шла служба. Ивану бросилось в глаза суровое, словно отлитое из чугуна лицо священника, на котором сейчас как раз лежало пятно света. Тот строго взглянул на вошедшего Сизова, как бы давая понять, что Иван помешал. Смущенный, Сизов про- скользнул в один из дальних углов помещения.
Никогда прежде служба не казалась Сизову такой торжественной и вместе с тем холодной и бездуш- ной. Он и прежде воспринимал службу достаточно отстраненно, не понимая ее смысла, но все-таки про- никался атмосферой происходящего и ощущал опре- деленную общность с собравшимися верующими.
Теперь же служба представилась Ивану каким-то механическим процессом. Он растерялся и чувство- вал себя лишним в церкви. У него словно открылись глаза: его захватило ощущение страшной пустоты.
Он почувствовал, что происходящее лишено содер- жания. Церковь в этот момент напомнила ему рабо- тающий вхолостую мотор.
Между тем, Ивану странно было видеть торже- ственные, одухотворенные, эмоциональные лица ве- рующих. У некоторых из них даже слезы выступили на глазах. Было видно, что они, в отличие от Сизова, ощущают смысл и содержание службы. Эти люди показались сейчас Ивану как будто объединенными в одну сущность. Он почувствовал, что им дано не- что, чего он лишен; Иван показался себе в этот мо- мент слепым человеком среди зрячих, глухим среди слышащих. Он пытался сосредоточиться на службе, ощутить то же, что чувствовали сейчас собравшиеся, но в нем лишь росло ощущение пустоты, отделенно- сти, отгороженности от происходящего.
В изнеможении Сизов прислонился спиной к цер- ковной колонне. Картина происходящего в церкви плыла у него перед глазами и как будто все больше отдалялась, в ушах словно бы стоял глухой шум. Он осознал, что чувства, испытываемые верующими, для него недоступны; посещая церковь и общаясь с дру- гими прихожанами, он лишь пытался «прилепиться» к ним, но в действительности все время так и оста- вался сторонним наблюдателем, зрителем, не прини- мающим участия в происходящем. Ему не удалось преодолеть преграду, отделяющую его от верующих; кажется, такая возможность была, но он ее упустил.
Иван мог лишь наблюдать за ходом службы, но ничего не чувствовал. Он понял, что путь к жизни закрыт для него.

361
Об авторе
Дмитрий Никитин родился в 1985 году в Москве.
Закончил Институт журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ). Основная специальность – ре- дактор в информационных агентствах. Пишет с 2003 года. В 2011 году вышла первая книга, включающая романы «Жизнь Иринина» и «Кукольный театр».
Вы можете отправить автору отзыв на книгу: [e-mail], vk.com/art_of_vision, facebook.com/dmitriy.nikitin.1

Приложение
План агрокомплекса, схема и четыре вида вокзала

366
Содержание
Дмитрий Никитин. Мироощущение и стилистика.
Вступительная статья Ивана Смеха........................3
Трещина.........................................................................9
Детский смех..............................................................13
Санаторий (слова и предметы)..................................57
Тусклая боль.............................................................149
У железной дороги....................................................157
Возвращение к жизни..............................................269
Об авторе...................................................................361
Приложение.
Эскизы Юрия и Екатерины Плоховых...................362
Дмитрий Никитин
Трещина
«Заглавные» иллюстрации и обложка –
А. Мендингер
Иллюстрации, чертежи и эскизы –
Юрий Плохов, Екатерина Плохова,
Алексей Кочуркин
Макет Г. Мишин
Издание подготовлено к печати на персональных компьютерах в издательстве «Голос-Пресс».

369
Сдано в набор 28.07.15 г.
Подписано в печать 20.08.15 г.
Формат 84х108/32. Бумага офсетная.
Гарнитура «Таймс»
Тираж 500 экз.
(отзывы на задней обложке)
«Густое желтое освещение обшарпанных кухонь, не- взрачные люди, чьи жизни – интереснейшие в своей заурядности и серости истории, тонкая корочка быта, скрывающая за собой бурлящий клубящийся деготь хтонического бессознательного.
Потрясающая точность самых тонких нюансов чело- веческих чувств и эмоций, недюжинная вниматель- ность к аспектам бытия и великолепный язык – вот главное оружие Дмитрия Никитина».
Виталий Рыжов, главный редактор Bitter Magazine
«Происходящее в текстах Дмитрия Никитина подчас начинает скатываться в абсурд и приобретает болез- ненный и странный оттенок. Граница реальности размывается, образы становятся все более яркими, ослепительно яркими, но герои продолжают следо- вать своей логике и бытовым привычкам так, будто ничего не произошло. В такие моменты читатель теряет почву под ногами, его начинают мучить во- просы. Где же граница с реальностью? Что из опи- санного является слишком уж странным и никогда не случилось бы на самом деле? Может быть, вот это?
Но неужели, если приглядеться, такого в жизни со- вершенно нет? В итоге ответы на эти вопросы оказы- ваются самыми неудовлетворительными: случиться могло все. Описанное безумие взято из самой жизни, просто люди научились его не замечать».
Иван Смех, публицист