Левитан Л. С., Цилевич Л. М. Сюжет в художественной системе литературного произведения. Левитан Л. С., Цилевич Л. М. Сюжет в художественной системе лите. Сюжет в художественной системе литературного произведения
 Скачать 1.69 Mb.
|
|
Сюжет как история характера Что мы узнаем о герое, наблюдая его действие (поступок, слово, мысль, переживание)? И наоборот: какими свойствами героя вызвано к жизни данное событие, обусловлена данная ситуация? Понятия «причина» и «следствие» в процессе этого анализа все время меняются местами: то, что мы узнаем о герое, порождает новую ситуацию, в которой открывается новая грань характера. Именно эта картина непрерывно изменяющейся жизни людей и выступает для читателя как сюжет. 270 Взаимодействие событий и характеров, их взаимообусловленность наиболее наглядно выступают при анализе произведений реалистической психологической прозы. Но особый интерес для сюжетологического анализа представляют произведения необычной жанровой природы, в которых общие закономерности предстают в оригинальном преломлении. Оригинальностью, еще точнее — уникальностью отмечены все слагаемые художественной системы книги А. Т. Твардовского «Василий Теркин». Известно, что поэт с самого начала решил «писать не поэму, не повесть или роман в стихах, то есть не то, что имеет свои узаконенные и в известной мере обязательные сюжетные, композиционные и иные признаки»41. И в тексте своего произведения он заявил, что обходится без этих признаков: «...книга про бойца, Без начала, без конца, Без особого сюжета ...». Необычность книги Твардовского во многом объясняется своеобразием ее творческой истории. Твардовский начинал книгу о Василии Теркине в 1942 году. Шел второй год войны; сколько она продлится, какие события произойдут, как сложится судьба и героя, и автора, — поэт не знал и не мог знать. И он решил: «Не поэма — ну и пусть себе не поэма... нет единого сюжета — пусть себе нет, не надо; нет самого начала вещи — некогда его выдумывать; не намечена кульминация и завершение всего повествования — пусть ...»42. Но выражение «Без начала, без конца ...» имело еще один — горький, трагический смысл. Ведь на войне «Ветер злой навстречу пышет, Жизнь, как веточку, колышет, Каждый день и час грозя. Кто доскажет, кто дослышит — Угадать вперед нельзя». 271 Доведется ли герою и автору дожить до конца войны, до победы, доведется ли автору досказать свою книгу, — неизвестно. Но заведомо известно, что не всем читателям доведется дослышать, дочитать эту книгу. И Твардовский, ведя свой рассказ о Теркине, думал о судьбе читателя «книги про бойца»: «...первое, что я принял за принцип композиции и стиля, — это стремление к известной законченности каждой отдельной части, главы, а внутри главы — каждого периода, и даже строфы. Я должен был иметь в виду читателя, который хотя бы и незнаком был с предыдущими главами, нашел бы в данной, напечатанной сегодня в газете главе нечто целое, округленное. Кроме того, этот читатель мог и не дождаться моей следующей главы: он был там, где и герой, — на войне»43. Итак, Твардовский пишет просто книгу — живую, подвижную, свободно следующую за жизнью и судьбой ее героя — бойца. Что же это за герой? Как связаны события и ситуации книги про бойца с обстоятельствами жизни солдата на войне? И какие отношения связывают героя и автора? Сюжетом может быть или история развития, изменения характера (Нехлюдов в романе Л. Толстого «Воскресение», Петр Первый в романе А. Толстого), или история раскрытия характера, который не изменяется, но о котором мы всё больше узнаём (Печорин в «Герое нашего времени»). Как характер, как личность Теркин сформировался в 30-е, предвоенные годы; в испытаниях войны он проявил, утвердил себя. И по мере того как формируется образ Теркина, «читатель все полнее и глубже познает характер героя (обогащается не герой, а наше представление о нем)»44. Однако образ Теркина принципиально отличается 272 от образа Печорина и ему подобных своей всеобщностью, предельной собирательностью. Даже индивидуальные черты Теркина не столько выделяют его из массы, сколько включают в те группы людей, которые на фронте были самыми многочисленными: он — русский крестьянин, колхозник по своей социальной принадлежности, пехотинец по роду войск, рядовой — по воинскому званию. А то, что Теркин — уроженец Смоленщины, связывает его в другом — не эпическом, а лирическом плане с автором. Внешностью и именем Теркин не выделяется из общего ряда: «Не высок, не то чтоб мал...». Когда идет спор о том, кто из двух Теркиных — настоящий, рыжий солдат отвергается, потому что «рыжесть Теркину нейдет», а также потому, что он «не Василий, а Иван». Его возражение: «Ты пойми, что рифмы ради Можно сделать хоть Фому» — возвращает нас к словам Теркина (в главе «О войне»): «От Ивана до Фомы, Мертвые ль, живые, Все мы вместе — это мы, Тот народ, Россия». Имена Иван и Фома представляют своего рода крайние точки возможностей выбора имени героя: Фома — имя редкое, тот, кого так зовут, выделяется из общего ряда; Иван, наоборот, слишком частое имя, его носитель незаметен в этом ряду. Василий — и не выделяется, и заметен. Это необходимо для того, чтобы передать в Теркине такие свойства, которые присущи (в разной, конечно, степени) каждому советскому бойцу Великой Отечественной войны, — независимо от того, крестьянин он или рабочий, пехотинец, артиллерист или летчик, офицер или генерал. Теркин — это советский человек на войне; его образ — это образ сражающегося народа. 273 По такому же принципу связаны фабула и сюжет книги Твардовского. Фабула передает конкретные события и хронологию военных действий: оборона Москвы (главы «На привале», «Перед боем»), наступление зимой 1941/42 года («Теркин ранен», «Гармонь»), лето и осень 1942 года («Кто стрелял?», «Генерал», «Бой в болоте»), зима 1942/43 года («Отдых Теркина»), осень 1943 года («В наступлении», «На Днепре»), весна 1945 года («По дороге на Берлин»)45. Сюжет «книги про бойца» передает исторические этапы Великой Отечественной войны: отступление — оборона — наступление — победа, — в каждом из которых участвует герой. Скажем точнее: в сюжете история войны воссоздается в ее преломлении через судьбу героя. Именно — через героя, а не вместе с героем: дескать, сначала Теркин (как и все) отступал, потом оборонялся, потом наступал — и победил. Еще раз подчеркнем: Теркин — не один из бойцов, пусть даже один из самых характерных, типичных; Теркин — это боец, вобравший в себя всех, воплотивший в своей индивидуальной судьбе всеобщую судьбу солдата на войне. О законе, определяющем эту судьбу, Твардовский сказал предельно кратко: «Есть война — солдат воюет». Воюет — значит, участвует в бою. Бой имеет три возможных исхода: либо солдат погибнет, либо будет ранен, либо останется невредим. Вначале Твардовский предполагал, что Теркина может ожидать любой из этих исходов; в главе «От автора» (12-й по счету) читаем: «Жив-здоров герой пока, Но отнюдь не заколдован От осколка-дурака, От любой дурацкой пули ...». Но, по мере того как образ Теркина, в процессе работы над ним, становился все более обобщенным, собирательным, Твардовскому становилось ясно, что, 274 по закону художественной условности, Теркин погибнуть не может! И в главе «От автора» (24-й по счету), передавая толки бойцов о судьбе Теркина, поэт присоединяется к утверждению: «Не подвержен Теркин смерти, Коль войне не вышел срок ...». Таким образом, для Теркина остаются два исхода боя, два варианта военной судьбы. В поэме восемь батальных глав: 4-я («Переправа»), 6-я («Теркин ранен»), 11-я («Поединок»), 13-я («Кто стрелял?), 17-я («Бой в болоте»), 20-я («В наступлении»), 25-я («Дед и баба»), 26-я («На Днепре»). В шести боях Теркин остается невредим, в двух — он ранен, причем вторично «ранен тяжело». «Вторично» не означает здесь «получил второе ранение» и тем более «последнее ранение». Ведь и то ранение, о котором сообщается в названии главы «Теркин ранен», не было у него первым: еще до этого он «был в бою задет осколком»; а на дороге от Днепра до Берлина еще всякое может случиться. Так вырисовывается закономерность пути Теркина «через войну», бой — ранение — госпиталь — возвращение в часть. Вернуться в свою родную часть, в которой воевал до ранения, пехотинцу на фронте редко удавалось. Теркину, судя по некоторым штрихам, это удается; но и здесь, в своей части, его встречают новые люди: «Это раненым известно: Воротись ты в полк родной — Все не то: иное место И народ уже иной. Прибаутки, поговорки Не такие ловит слух...», — и знакомство начинается заново. Такой круг (а может быть, и не один) уже проделал Теркин до прихода в книгу, до начала сюжета, и мы встречаемся с ним в момент очередного прихода в часть, знакомства с людьми. Поэтому-то «... книга... Без начала ...»; «... книгу с середины ... начнем ...» По такому же кругу (а 275 вернее, по витку спирали) Теркин дважды пройдет в сюжете книги. У каждого витка — свой микросюжет: знакомство с людьми — завязка, ранение — кульминация, возвращение в часть — развязка, — которая становится завязкой нового сюжетного витка. Говоря о композиции сюжета, мы тем самым начали говорить и о композиции произведения. Каждая глава «книги про бойца» имеет свою жанрово-стилевую окраску. Это имел в виду Твардовский, когда писал: «Теркин был ... моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю»46. Но жанровая самостоятельность каждой главы относительна, в книге три основных типа глав: лирические, внефабульные (четыре главы «От автора» и глава «О себе»), «дидактические» (главы-поучения) и главы-действия, изображающие поступки героя. В книге 30 глав. 26 из них — это чередующиеся главы-поучения и главы-действия. Четыре главы «От автора» (1-я, 12-я, 24-я, 30-я) охватывают остальные главы тройной рамкой, обозначая границы частей, на которые делится книга. При взгляде на композицию под этим углом зрения открывается принцип сочетания в сюжете эпических и лирических элементов, глав «про героя» и глав «про себя». Если же выделить этапы движения сюжета как раскрытия характера героя, то группировка глав будет несколько иной. Первая часть открывается 2-й главой («На привале») и завершается 10-й главой («О потере»), которая одновременно открывает вторую часть, завершающуюся 23-й главой («Теркин — Теркин»), в свою очередь начинающей 276 третью часть, завершающуюся 29-й главой («В бане»); 1-я и 30-я главы («От автора») — пролог и эпилог. Такое композиционное членение не отвергает деления на части с опорными главами «От автора». Совпадает основное: три части, каждая в среднем по 10 глав, с отклонениями в ту или другую сторону; эти отклонения делают композицию, при всей ее почти математической упорядоченности, гибкой, передающей живое течение жизни. В художественной структуре книги взаимодействуют оба плана. Второй композиционный план позволяет ощутить опорные точки фабулы, на которых «крепится» сюжет: возвращение Теркина в часть, знакомство с людьми («На привале», «О потере», «Теркин — Теркин») — завязка, ранение («Теркин ранен», «В наступлении» и примыкающая к ней «Смерть и воин») — кульминация, возвращение из госпиталя, знакомство с новыми людьми — развязка, которая становится завязкой нового сюжетного цикла. Оба композиционных плана обнаруживают отличие третьей части от двух первых; она не только количественно меньше, но и не содержит кульминации: Теркин уходит не с поля боя в тыл, чтобы затем вновь появиться перед читателем, — герой уходит с поверхности сюжета в его глубину, в «подводное течение», скрывается в той солдатской массе, из которой он вышел. Те особенности книги, о которых мы сейчас говорили, и имел в виду Твардовский, когда утверждал: «На войне сюжета нету». Нет — в том смысле, что у солдата нет выбора: воевать или не воевать, и где воевать, и даже — как воевать. На все это есть приказ: «На войне ни дня, ни часа Не живет он без приказа». 277 Слово «приказ» здесь употреблено в его солдатском, военно-бытовом значении: приказ — это команда, сигнал, распоряжение начальства. Но, как и все в книге, понятие «приказ» возводится до обобщенного, нравственно-философского смысла. Приказ — это веленье времени, истории, судьбы: «Грянул год, пришел черед, Нынче мы в ответе За Россию, за народ И за все на свете». Приказ-команда не ограничивает самостоятельности солдата, выполняющего воинский долг, наоборот — от солдата требуется как можно полнее проявить умение, находчивость, инициативу. Да и не все солдат делает по команде. Казалось бы, Теркину никто не приказывает после гибели командира взять на себя командование взводом (глава «В наступлении»). Но «увидел, понял Теркин, Что вести — его черед» именно потому, что он — лучше других — выполнял приказ «Вперед!». Так во всеобщности, собирательности Теркина открывается главный смысл образа: Теркин — передовой, лучший боец, он воплощает в себе именно те качества, которые сделали воюющий народ народом-победителем. Эту идею выражает «книга про бойца», в частности ее сюжет. Он, конечно же, в книге есть, и Твардовский этого не отрицает: о войне, на которой «сюжету нету», он пишет книгу «без особого сюжета ...». Что означает в данном случае слово «особого», мы поймем, обратившись к одному из эпизодов творческой истории «Василия Теркина». В своем «Ответе читателям» Твардовский признавался: «Примерно на середине моей работы меня было увлек-таки соблазн «сюжетности». Я начал было готовить моего героя к переходу линии фронта и действиям в тылу у противника на Смо- 278 ленщине. Многое в таком обороте его судьбы могло представляться органичным, естественным и, казалось, давало возможность расширения поля деятельности героя, возможность новых описаний и т. д. <...> Но вскоре я увидел, что это сводит книгу к какой-то частной истории, мельчит ее, лишает ее той фронтовой «всеобщности» содержания, которая уже наметилась и уже делала имя Теркина нарицательным в отношении живых бойцов такого типа. Я решительно повернул с этой тропы ... и опять стал строить судьбу героя в сложившемся ранее плане»47. Автор «книги про бойца» подчинялся тем же законам, что и его герой — человек на войне. Твардовскому никто не давал приказа, о чем писать и как писать, в частности, как строить сюжет. Но, подобно своему герою, поэт понял, что «вести — его черед»; совесть художника подсказала ему замысел «книги про бойца» — замысел, который в процессе его осуществления уточнялся и корректировался самой жизнью. Духовное родство поэта и героя нашло свое выражение в тесном взаимодействии эпического и лирического начал «книги про бойца». Автора и героя роднит не только их «малая родина» — Смоленщина, но и склад их ума и чувств, духовный облик, в котором на первый план выходит главное свойство — юмор. Именно с открытия этого свойства Теркина начинается наше с ним знакомство (еще в прологе — главе 1-й «От автора») : «На войне одной минутки Не прожить без прибаутки, Шутки самой немудрой. <...> Без хорошей поговорки Или присказки какой, — Без тебя, Василий Теркин, Вася Теркин — мой герой». Потом мы узнаем и о других свойствах Теркина: он и опытный, смелый, инициативный, выносливый 279 боец, и труженик — мастер на все руки, и скромный, честный, умный человек. Но юмор Теркина — это не одно из его качеств, которое соседствует с другими; все, что присуще Теркину, окрашено, пронизано юмором. Юмор неотделим от всего, что делает Теркин, потому что он все делает весело: и говорит, и работает, и воюет. Юмор Теркина — это выражение духовной бодрости, веры в свои силы — даже в самых, казалось бы, безвыходных положениях. Передавая свою бодрость другим бойцам, Теркин их не просто развлекает, веселит, — он их воспитывает. В юморе Теркина — его идейность; поэтому, никем не назначенный, Теркин в тяжелые дни отступления «как более идейный. Был там как бы политрук» и «одну политбеседу Повторял: — Не унывай». Призыв «Не унывай!» — это тоже своего рода приказ, постановка задачи. Почувствовать свои силы и возможности, использовать их для победы — вот чему учит бойцов Теркин, передавая им свое чувство юмора как идейное оружие, Но ведь то же самое делает Твардовский — автор «книги про бойца»! Общность автора и героя — это один из важных сюжетных мотивов книги; возникнув уже в прологе, эта общность становится нерасторжимым единством в главе 16-й — «О себе». К кому относится название главы? Поначалу может показаться, что оно относится к герою, Теркину. Ведь о нем говорила концовка предыдущей главы: «И бойцу за тем порогом Предстояла путь-дорога На родную сторону, Прямиком через войну». Читая слова, которыми начинается глава «О себе»: «Я покинул дом когда-то, Позвала дорога вдаль. Не мала была утрата, Но светла была печаль», — мы вправе воспринять их как слова Тер- 280 кина, голос Теркина, которому предстоит дорога домой и который вспоминает, как он когда-то уходил по этой дороге из родных мест. Но чем дольше мы вслушиваемся в этот голос, тем яснее чувствуем, что он, этот голос, так похожий на теркинский, чем-то отличается от него. На наш вопрос: « — Где же про героя? Это больше про себя», — автор отвечает: «В этой книге, там ли, сям, То, что молвить бы герою, Говорю я лично сам.... и Теркин, мой герой, За меня гласит порой». Так глава «О себе» становится кульминацией, высшей точкой единства автора и героя, после которой их пути начнут постепенно расходиться. Теркина впервые мы увидели в главе 2-й — еще не в бою, а на привале. Это — завязка. Развязкой как будто становится предпоследняя, 29-я глава, где мы в последний раз видим Теркина — уже не в бою, а в бане. Но Теркин ли это или кто-то другой, похожий на Теркина, вслед которому «бойцы в восторге ... вздохнули: — Ну, силен! — Все равно что Теркин»? Однозначно ответить на этот вопрос нельзя. Такая же ситуация в 28-й главе — «По дороге на Берлин»: солдатскую мать снабжает лошадкой, коровкой и другим добром то ли сам Василий Теркин, то ли кто-то другой — его именем. Теркин вышел из солдатской массы: книга началась «без начала», — Теркин в нее уходит: книга закончилась «без конца». Но книга завершена, потому что завершилась военная биография героя. «Час настал, войне отбой», — Теркин перестал быть бойцом, а стало быть, дописана и «книга про бойца». Теркин останется Теркиным и в мирной жизни, — но это уже другой сюжет. 281 Главы «Василия Теркина» следуют друг за другом так непринужденно и естественно, что кажется, будто между ними нет никаких связей, что это — просто цепь эпизодов жизни героя на войне. Такое впечатление отчасти справедливо: вспомним, что Твардовский исходил из принципа самостоятельности каждой главы. Но эта самостоятельность относительна, потому что между главами существуют сложные и разносторонние взаимосвязи, действует система перекличек, обратных связей. Чтобы их ощутить, обратимся снова к главе 16-й — «О себе». Эта глава — центральная и с точки зрения сюжета, и с точки зрения композиции. Она — математический центр книги (до нее — 15 глав, после нее — 14) и, что еще важнее, — своего рода ось симметрии: многие главы, расположенные на одинаковом расстоянии от нее, перекликаются своим содержанием, как бы отражаются друг в друге. Можно убедиться в этом, сопоставив главы 1-ю («От автора») и 30-ю («От автора»), 2-ю («На привале») и 29-ю («В бане»), 4-ю («Переправа») и 26-ю («На Днепре»), 9-ю («Два солдата») и 25-ю («Дед и баба»), 8-ю («Гармонь») и 23-ю («Теркин — Теркин»), 11-ю («Поединок») и 21-ю («Смерть и воин»), 14-ю («О герое») и 18-ю («О любви»). О перекличке обрамляющих глав мы уже упоминали: в прологе автор знакомит нас с Теркиным, в эпилоге автор, а вместе с ним читатель, прощается с героем. Говорили мы и о перекличке вторых (от начала и от конца) глав: первые — и последние поступки Теркина. «Переправа» и «На Днепре» — это первая и последняя батальные главы, первый (в сюжете) и последний (на страницах книги) бой Теркина. Ситуации схожи: переправа с боем через реку, 282 выражаясь по-военному, — форсирование водной преграды. Но первый бой — переправа через малую, безымянную речку (хоть и с великими потерями), последний бой — переправа через великую и родную Теркину смоленскую реку Днепр. В бою за Днепр Теркин, как всегда, воюет лихо и весело, мы слышим его реплику: « — Пусть на левом в плен сдаются, Здесь пока прием закрыт». Но после боя «любимец взводный — Теркин, в шутки не встревал». Почему же Теркин не смеется и не смешит других? Потому что в его шутках нет необходимости, сама жизнь веселит бойцов, победа их радует. И теперь Теркин может позволить себе и погрустить: « — Что ж ты, брат, Василий Теркин, Плачешь вроде?.. — Виноват ...». Сопоставление первой и последней батальных глав позволяет выявить важную особенность сюжета «книги про бойца»: во второй части книги после кульминации происходит расширение, укрупнение масштаба — и пространства (безымянная речка — Днепр), и военных действий (бой местного значения — стратегическая операция), и духовного мира героя (и смеется, и печалится). Все более укрупняется и масштаб образа Теркина как предельно обобщенного, собирательного: Теркин постепенно приобретает черты фольклорного героя. В первой части, в главе «Два солдата», он похож на героя народной сказки — солдата, который из топора щи варил; в главе «Поединок», подобно былинному богатырю, в единоборстве с противником, «бьется Теркин, держит фронт». А во второй части — в главе «Смерть и воин» (которая перекликается, «рифмуется» с главой «Поединок») Теркин, подобно герою легенды, побеждает саму смерть, обретает бессмертие. Теркин бессмертен, потому что бессмертен народ. «Я» Теркина сливается с «мы». 283 Поэтому он может сказать о себе: «И не раз в пути привычном, У дорог, в пыли колонн, Был рассеян я частично, А частично истребрен ...». Во второй части, в 24-й главе — «От автора», слово «богатырь» применительно к Теркину появляется в тексте. 1944 год, третий год войны, вся советская земля, которая была захвачена врагом, освобождена: «Вся она — ... Прежде отданная с кровью, Кровью вновь возвращена. <…> И такую-то махину... Он пешком, не вполовину, Всю промерил, богатырь». Но, став в глазах читателя богатырем, Теркин остался живым человеком: «Богатырь не тот, что в сказке — Беззаботный великан, А в походной запояске, Человек простой закваски ...». И во второй части книги читатель все больше узнает о Теркине-человеке. Служат этому и переклички симметрично расположенных глав. В главе «Два солдата» Теркин обещал старому солдату побить врага, — в главе «Дед и баба» он это обещание выполняет, пока частично, но мы верим, что он выполнит его до конца, дойдет до Берлина. В главе «Гармонь» открылся нам талант Теркина-гармониста, — в главе «Теркин — Теркин» утверждается, что настоящий Теркин — обязательно гармонист. (А еще раз образ гармони появится в эпилоге, объединив Теркина с автором: ведь и Твардовский свою музу уподобляет не лире и не арфе, а «гармошке драной, Что случится где-нибудь».) Перекликаются главы «О герое» и «О любви», открывая в Теркине скромность, эмоциональное богатство, тягу к теплоте и нежности душевной. Чем полнее читатель воспримет все композиционные связи и отношения, тем вернее он поймет особенности сюжета «книги про бойца». 284 * * * В процессе анализа сюжетно-тематического единства, говоря о композиции сюжета, мы коснулись и тех аспектов композиции, которые выводят нас в сферу сюжетно-композиционного единства. |