Парсонс Т. О структуре социального действия, монография. Талкотт Парсонс. О структуре социального действия

• Название: Талкотт Парсонс. О структуре социального действия
• Анкор: Парсонс Т. О структуре социального действия, монография.doc
• Дата: 21.08.2017
• Размер: 5.67 Mb.
• Имя файла: Парсонс Т. О структуре социального действия, монография.doc
• Тип: Документы; #8413
• Категория: Социология. Политология
• страница: 12 из 77

Эмпиризм

Прежде чем завершить эту главу, следует обратить внимание читателя еще на два вопроса, с которыми мы будем сталкиваться на протяжении всей работы. Опи­сывая утилитарную систему, мы уже имели случай упо­мянуть, что она включает в себя то, что называется «эм-пиристским» пониманием связи между теоретической системой и конкретной действительностью. В интересах большей ясности мы посвятим здесь несколько слов об­щей проблеме эмпиризма и его соотношению с научной абстракцией. Термин «эмпиризм» будет применяться к системе теории в том случае, если она утверждает, что категории данной теоретической системы сами по себе адекватны для объяснения всех имеющих научное зна-

чение данных, относящихся к тому комплексу явлений, к которому она применяется. В первой главе мы конста­тировали, что все системы научной теории стремятся стать логически замкнутыми,и это было наглядно про­иллюстрировано на примере так называемых имплицит­ных следствий случайности целей в утилитарной теории. Эмпирическая точка зрения превращает логически зам­кнутую систему в эмпирически замкнутую. В логически замкнутой системе все утверждения, входящие в эту систему, с одной стороны взаимосвязаны в том отноше­нии, что каждое из этих утверждений включает некото­рые следствия, касающиеся других утверждений, а с другой стороны, система детерминирована в том отно­шении, что каждое из этих следствий находит свое вы­ражение в других утверждениях той же самой системы. Но если эту систему саму по себе считать адекватной для объяснения всех имеющих значение конкретных фактов, известных относительно данного круга явлений, тогда эти утверждения должны полностью охватывать все эти факты и все связи между ними. Другими слова­ми, эмпиризм превращает логический детерминизм, ко­торый присущ любой научной теории, в эмпирический детерминизм.

Хотя эмпиризм и позитивизм тесно связаны друг с другом исторически, из этого никоим образом не сле­дует, что они логически предполагают друг друга. Уче­ние, широко известное под названием научного мате­риализма, по-видимому, наиболее яркий пример комбинации того и другого. Оно исходит из теоремы, что в конечном счете категории классической механи­ки сами по себе являются адекватными научному по­ниманию действительности и что все другие системы, если они достоверны, должны в итоге сводиться¹⁸ к этим категориям. И хотя такой вывод не обязательно дол­жен быть связан с позитивизмом, эта последняя точка зрения создает очень жесткие ограничения для воз­можности устранения трудностей, возникающих перед эмпириками, неважно, утилитаристами или материали­стами, за счет подлинного признания роли научной аб­стракции.

¹⁸ Возможность сведения в данном случае означает, что положения одной системы могут быть преобразованы в положения другой при помощи ло­гических (в том числе и математических) манипуляций без изменения зна­чения важных определений переменных и связей между ними. Две систе­мы, если одну из них можно сводить к терминам другой и наоборот, логически являются двумя альтернативами способами выражения одной и той же мысли.
В утилитаризме это проявляется весьма явственно. Мы уже показали, что системы, созданные для объясне­ния человеческого действия на основе позитивистских представлений, все, за исключением утилитаристского ва­рианта схемы действия, могут в аналитическом смысле обходиться без субъективных категорий. Но эти систе­мы находят место внутри самой утилитарной схемы¹⁹ в той мере, в какой она оказывается в состоянии сохранять свою рационалистическую основу.

¹⁹ Там, где речь идет о данных ситуации действия, термин «система » исполь­зуется здесь в двух различных смыслах, которые следует прояснить. С од­ной стороны, он относится к совокупности логически взаимосвязанных по­ложений, к «теоретической системе »; с другой же стороны — к совокупности эмпирически взаимосвязанных явлений, к эмпирической системе. Система первого рода — это не вовсе «нереальная» система; она не констатирует фактов в общепринятом смысле этого слова. Она просто определяет общие свойства эмпирических явлений и устанавливает общие отношения между их значениями (values). Когда теоретическая система применяется к эмпири­ческим явлениям, ее следует подкрепить данными, называемыми в просторе­чии фактами. Эти данные представляют специфические «значения » общих ка­тегорий, выработанных системой теории. Если только известны эмпирические данные значения одной или более переменных, то о других фактах той же самой эмпирической системы можно уже судить, пользуясь теорией. Важно отметить, что в той мере, в какой теоретическая система абстракт­на, данные, необходимые для того, чтобы применить ее к эмпирической си­стеме, распадаются на два типа, которые в естественных науках обычно называют значениями переменных и константами. То, что является кон­стантами в одной теоретической системе, превращается в значения пере­менных в другой. Так, в системе действия факты ситуации, в которой нахо­дится актор, поскольку они аналитически независимы от действия, являются константами. Необходимо знать их значения, для того чтобы делать какие-либо конкретные выводы, но для теории действия они не про­блемны. Факты ситуации подвергаются воздействию теории действия толь­ко в одном отношении: система координат действия требует, чтобы факты были представлены в таком виде, в котором они могли бы обнаружить свою релевантность ее проблемам, т.е. в качестве средств и условий действия, а не в качестве агрегатов атомов и клеток и пр.
Знания, которые, со­гласно этому взгляду, определяют направление дей­ствия, — это как раз знания внешних условий ситуации действия, т.е. по сути дела наследственных факторов и среды. Очевидно, в силу именно этих своих воззрений, наряду с некоторыми другими, утилитарная схема ока­залась столь стойкой перед лицом разного рода крити­ческих выпадов. Ибо, если оставаться в рамках позити­вистских воззрений, даже осознание абстрактности теории не открывает никаких новых теоретических воз­можностей. Ограничение ее эмпирического диапазона на основании ее абстрактности приводит только к тому, что в нее добавляются все новые влияющие на действие не­субъективные факторы (в последнее время главным об­разом в виде различных схем позитивистского антиин­теллектуализма), но они, как бы ни были они полезны для исправления некоторых эмпирических ошибок, тем не менее вносят очень мало нового в аналитический аппа­рат социальной теории. Именно так получается со шко­лой теоретиков-экономистов, которые пришли к осозна­нию абстрактности традиционной экономической теории, но попытались просто дополнить ее, не подвергнув тща­тельному критическому анализу позитивистские подпор­ки лежащей в ее основе утилитарной точки зрения²⁰. В то же время эмпиризм, подкрепляемый, как это наблюда­лось до самого последнего времени, тем, что выдается за авторитет естественных наук, является одним из наибо­лее серьезных препятствий для дальнейшего развития теории. Но для преодоления этого препятствия недоста­точно только освободиться от трудностей существующих в утилитарной и других позитивистских теориях, речь о которых пойдет в следующей главе.

²⁰ См.: Parsons Т. Sociological Elements in Economic Thought («Quarterly Journal of Economics», May and August 1935), а также Parsons T. Some Reflections on the Nature and Significauce of Economics (idem, May 1934).

Индивидуализм в теории действия

Следует сказать еще несколько слов об одном из аспектов понятия «индивидуализм». Мы уже указыва­ли, что в той мере, в какой это понятие вообще имело влияние на теорию действия, это влияние осуществля­лось в основном в этическом контексте. Но в одном весьма важном смысле главное направление позити­вистской социальной мысли является индивидуалисти­ческим и в научном контексте. Эти два аспекта поня­тия «индивидуализм» тесно связаны, но ни в коем случае не идентичны.

Вопрос состоит в том, все ли факты, необходимые для понимания конкретных социальных систем, могут быть получены путем рассмотрения аналитически изо­лированных «индивидов» и получения прямых обобще­ний обнаруженных таким образом фактов, т.е. фактов, которые требуются самой общей системой координат для выражения идеи конкретной системы. Такая сис­тема атомистична, однако атомом в ней является ско­рее «индивид», нежели единичный акт. Любая теоре­тическая система, которая атомистична относительно составляющих ее элементов, обязательно является та­ковой и в отношении индивида. Следовательно, утили­тарная точка, которая отмечена такого рода атомиз­мом, по природе своей индивидуалистична. До тех пор, пока в процессе перехода к радикальному позитивиз­му этот атомизм сохраняется (а он сохраняется в дос­таточно сильной степени), рассматриваемые нами разновидности радикального позитивизма также оста­ются индивидуалистическими.

В этом смысле все ранее выделенные элементы укладываются в индивидуалистическую модель. Совер­шенно очевидно, что не являются исключением и ути­литаристские цели, поскольку они мыслятся как слу­чайные по отношению к другим элементам. Знание, в той мере, в которой оно рационально, не случайно, а определяется объективной реальностью и является ее «отражением». На общем аналитическом уровне, фак­ты, касающиеся целей единиц системы, не рассматри­ваются. В итоге остаются только те элементы, которые поддаются формулированию в несубъективных катего­риях, т.е. цели и знания, поскольку это единственные элементы утилитарной теории, которые возможно вы­разить в таких категориях²¹.

²¹ Элементами утилитаристского объяснения действия мы назвали случай­ные цели и знание ситуации актором. Следовательно, они сами включают­ся в последние категории, поскольку являются детерминантами этого зна­ния. Читатель может возразить, что среди детерминант знания имеются не только внутренние свойства познаваемых явлений, но также и «способно­сти» познающего. Каково место «разума», который представляется обя­зательным условием рациональности? Наличие такой способности, разу­меется, необходимая предпосылка утилитаристской теории, но не более. Утилитаристская мысль не эксплицирует эту посылку и не рассматривает ее как проблематичную. Наличие ее — просто необходимое логическое основание для использования «рационалистической» схемы методологии науки при объяснении действия. Как человек обретает эту способность и может ли анализ действия в обществе пролить свет на то, разумно ли вооб­ще или в какой степени разумно поведение людей, — эти вопросы не воз­никают, пока мысль не покидает границ данной схемы. То, что вопрос этот вырос в наиглавнейшие на более поздней ступени развития теории дей­ствия, — в «Социологической эпистемологии» Дюркгейма и в так называ­емой социологии знания в Германии, — факт весьма примечательный. Это один из основных симптомов процесса изменения социальной мысли. К по­добному обсуждению данного вопроса мы вернемся позднее.
Но способ рассмотрения этих элементов связан с атомизмом единичного акта. Они включают в себя яв­ления несубъективного окружения и природу самого актора лишь в той мере, в какой эти последние имеют отношение к достижению определенной, изолирован­но взятой цели. Наследственность в таком контексте обязательно индивидуальна, так как она по определе­нию детерминирована еще до того, как индивид становит­ся участником социальных отношений. Единственная ло­гическая возможность найти неиндивидуалистический элемент связана с социальной средой, но эта возмож­ность исключается из-за атомистичности подхода. До тех пор, пока единственными отличиями радикального позитивизма являются отказ от концепции независи­мости целей и отход от нормы рациональности, ради­кально позитивистская разновидность теории действия также остается индивидуалистической. Группа теорий, размещающихся между утилитарной точкой зрения и двумя крайними разновидностями радикально-индиви­дуалистического позитивизма,составит главный пред­мет рассмотрения следующей главы.

Логически можно избежать этого индивидуализ­ма, оставаясь на позитивистской основе. Одна из воз­можностей «социологического позитивизма» — «ради­кально-рационалистический» подход, которого придер­живался Дюркгейм на раннем этапе развития его тео­рий, будет рассмотрен нами далее²². Этот подход имеет фактическую основу, поскольку нет причин для отри­цания того, что факт объединения индивидов в коллек­тивы приводит к последствиям, которые можно ана­лизировать в несубъективных терминах, например, в терминах биологической теории. Но чрезвычайно важ­ные факты, которые Дюркгейм рассматривал как образующие «социальную среду», хотя они и являются частью конкретного окружения конкретного индиви­да, выглядят совершенно по-другому, если их выразить в терминах теории действия. В структуре этой теории они занимают такое место, которое исключает воз­можность их субъективной интерпретации как эле­ментов научно обоснованного знания, имеющегося у актора.

²² См., в частности, главу IX.
За исключением Дюркгейма и его предшественни­ков, позитивистская традиция была в основном ин­дивидуалистической. Она стремилась автоматически отбросить все органические и другие антиинди­видуалистические теории в противоположный, «идеа­листический» лагерь, что сразу ставило и их и факты, в них содержащиеся, вне закона для всех, разделяю­щих позитивистский взгляд на вещи. Неудивительно, что Дюркгейм в период кризиса своего социологиче­ского позитивизма склонился к определенного рода идеализму. Его колебания между этими двумя спо­собами мышления объясняют поразительное непо­нимание, которое встретили его работы. «Идеализм» Дюркгейма отталкивал позитивистов, а «позитивизм» точно так же отталкивал идеалистов. Мы надеемся пу­тем преодоления дилеммы «идеализм — позитивизм» показать путь к снятию старой оппозиции «индивид — социальное целое», или, как часто говорят, дилеммы «социальный номинализм — реализм», с которой так долго и с такой малой для себя пользой носилась со­циальная теория.

Примечание А: О понятии «нормативный»

Слово «нормативный » часто ассоциируется с этиче­скими и юридическими концепциями, подходы которых, как правило, отличаются от подходов эмпирических наук. Для того чтобы свободно оперировать термином «нор­мативный » в научной работе, необходимо объяснить его и снабдить четкой дефиницией.

В настоящей работе термин «нормативный » будет при­меняться к аспекту, части или элементу системы действия в том случае, когда (и только когда) этот термин выявляет или иным способом указывает на чувство, присущее одному или нескольким акторам, будто нечто является целью само по себе, независимо от его статуса как средства для достиже­ния какой-то другой цели, стоящей (1) перед членами кол­лектива, (2) перед некоторой частью членов коллектива или (3) перед коллективом как целым.

Цель (как мы определяем ее в данной работе) — это будущее положение вещей, на которое ориентировано действие, вследствие того, что оно считается желатель­ным для актора (акторов), причем это положение вещей существенно отличается от того, которое можно было бы ожидать, если бы ситуация оказалась предоставленной самой себе, т.е. естественному действию наличных сил, и по отношению к ней не осуществлялось бы никакого ак­тивного вмешательства²³.

²³ Это определение специально сформулировано так, чтобы в него были включены возможные цели, возможность сохранения существующего по­ложения вещей (с учетом его естественной динамики) и создание положе­ния, отличного от наличной ситуации.
Норма — это вербальное описание конкретного хода действия, который, таким образом, рассматривается как желательный, в сочетании с предписанием согласовывать будущие действия с этим образцом. Пример нормы — по­ложение: «Солдат должен повиноваться приказам своих офицеров»²⁴.

Первое замечание, которое следует сделать, насмо-тря на его очевидность, это то, что приписывание норма­тивного элемента действиям акторов, которые подверга­ются наблюдению, не имеет никакого нормативного значения для наблюдателя. Отношение наблюдателя мо­жет остаться чисто объективным, не связанным ни поло­жительно, ни отрицательно с нормативными пережива­ниями тех, кого он наблюдает. Трудность, возникающая при попытке соблюсти этот принцип на практике в науч­ном исследовании поведения человека, не может служить доводом против его абсолютной необходимости как час­ти научной методологии, которую, таким образом, мож­но считать нормой, регулирующей научную работу.

Второе замечание состоит в том,что элементы дей­ствия, в том строгом смысле, который мы изложили, мо­гут быть как нормативными, так и ненормативными. С другой стороны конкретные системы действия и их час­ти никогда не бывают нормативными или ненормативны­ми в целом, но всегда включают как те, так и другие эле­менты, поэтому различение обоих этих типов элементов, как правило, требует специального анализа.

²⁴ Конкретная норма, как правило, содержит в себе не только нормативные элементы действия. Так, повиновение солдата может быть необходимым средством для достижения определенной военной цели, в общем случае — для обеспечения боеспособности воинской части. Но существуют по край­ней мере два аспекта, в которых аналитически можно вскрыть норматив­ный элемент, включенный в такие конкретные нормы: (1) среди тех, кто «признает» эту норму, будь то офицеры, солдаты или же штатские лица, может существовать ощущение, что повиновение приказу является целью само по себе, независимо от соображений боеспособности; (2) когда ста­вится вопрос о том, почему же повиновение ценится как средство, это при­водит к движению «вверх» по цепочке «цель—средства» (см. главу VI). В ходе такого движения анализ в итоге добирается до конечной цели, будет ли ею боеспособность ради боеспособности или же боеспособность как средство для достижения других целей, например безопасности страны. Нормативные элементы обычно включены в одну и ту же норму как одним, так и другим способом. С другой стороны, признание конкретной нормы может зависеть отчасти от ненормативных элементов, например таких, как врожденная склонность к подчинению. Конкретная норма может быть «частью» системы действия, и мы уже указывали (гл. I), что такие части мож­но анализировать в терминах большого многообразия элементов.
Различение нормативных и ненормативных элемен­тов системы действия — это эмпирическое различение на том же методологическом уровне, на котором делаются подобные различения во всех науках, например, биоло­гии, в которой различают наследственные элементы и элементы, относящиеся к среде²⁵. В том виде, в котором различение нормативного и ненормативного использует­ся в данной работе²⁶, оно не является философским.

²⁵ Эти различения напоминают друг друга в том отношении, что в обоих случаях бывает весьма трудно эмпирически точно их диагностировать.
²⁶ Но, подобно многим другим эмпирическим различениям, обнаруживающим свою практическую полезность для науки, оно связано с некоторыми разли­чениями философского характера, и то, что они полезны эмпирически, мо­жет иметь свои следствия на философском уровне. Однако выявление этих следствий за пределами эмпирических и теоретических проблем, предста­вляющих интерес для данного исследования, не входит в наши задачи.
Логически исходный пункт для анализа роли норма­тивных элементов в человеческом действии — это призна­ние того, что люди не просто реагируют на стимулы, но в определенном смысле стремятся согласовать свои дей­ствия со стандартами, которые считаются желательными как для самого актора, так и для других членов коллекти­ва. Утверждение, что это — факт, подобно всем констата-циям фактов, содержит в себе концептуальную схему. Наиболее фундаментальный компонент этой схемы — то, что в данной работе называется цепочкой «цель—сред­ства». Теория действия — в особенности волюнтаристи­ческая — разработана и уточнена на основании этой кон­цептуальной схемы. С научной точки зрения, которой мы стремились придерживаться в данной работе, вопрос за­ключается только в том, «работает» ли эта концептуаль­ная схема, т.е. возможно ли в терминах этой схемы сделать верифицируемые утверждения о фактах, которые в ходе дальнейшего анализа привели бы к обнаружению важных закономерностей. Это вовсе не исключает возможности констатировать те же самые факты в терминах других кон­цептуальных схем, в частности и таких, которые не содер­жат нормативных элементов. Предлагавшиеся до сих пор схемы такого рода, например, бихевиористская схема, по мнению автора, гораздо менее адекватны как инструменты для констатации и анализа фактов поведения челове­ка, чем схема действия. Но это всего лишь мнение, и в на­шей работе мы не будем пытаться критически обсуждать такие альтернативные схемы или же систематическим об­разом сравнивать их со схемой действия по линии практи­ческого применения. Эта работа ограничивается рассмот­рением концептуальной схемы действия. Систематическое сравнение предпринимается нами здесь только относи­тельно отдельных вариантов этой схемы. Наша задача — показать, что схема действия — это эмпирически досто­верная концептуальная схема в указанном выше смысле и что в ее языке можно описывать многие поддающиеся ве­рификации факты, касающиеся поведения человека, и формулировать многие важные закономерности, объеди­няющие эти факты. Нормативная ориентация имеет пер­востепенное значение для схемы действия в том же смыс­ле, что и пространство в схеме классической механики; в терминах нашей концептуальной схемы не существует ино­го действия, кроме стремления к соответствованию нор­мам, как в механике не существует иного движения, кроме изменения местоположения в пространстве. В обоих слу­чаях вышеуказанные утверждения есть дефиниции или же логические продолжения дефиниций. Но мы считаем, что нет никакой необходимости, с точки зрения задач данной работы, даже поднимать вопрос, является ли поведение че­ловека «действительно» ориентированным нормативно²⁷. Ибо данная работа не ставит перед собой задачу исследо­вать философские вопросы, связанные с теорией действия, за исключением тех случаев, когда нам придется критико­вать попытки отвергнуть ее на априорных основаниях. В своей работе мы ограничиваемся рассмотрением ее науч­ного статуса по отношению к верифицируемам фактам.

²⁷ То есть понятие «нормативный » для целей нашей работы определено толь­ко со стороны его места в определенной теоретической системе, а не в он­тологических терминах. Это означает, что тогда его онтологический ста­тус попадает в зависимость от статуса рассматриваемой теоретической системы в целом, что в свою очередь есть только часть еще более широкого вопроса о статусе систем научной теории, о которых можно сказать, что они «работают». Этот вопрос выходит за пределы данной работы, но не­сколько замечаний по этому поводу будет сделано в главе XIX.

Примечание Б: Схематический очерк системы типов в теории действия.

В данной главе и на протяжении всей работы исполь­зуется довольно сложная классификация типов теорети­ческих систем в области действия. Для того чтобы помочь читателю более ясно представить себе связь отдельных типов друг с другом, по-видимому, лучше всего дать здесь схематическое изложение этой классификации. Вероят­но, удобнее всего придать различным концептуальным элементам некоторые произвольно выбранные символы, так чтобы можно было совершенно недвусмысленно вы­ражать соответствующими формулами, какие элементы включены в теоретическую систему данного типа, а ка­кие в ней отсутствуют. Это примечание написано не для того, чтобы его «читать», а для того, чтобы можно было пользоваться им как справочным материалом, если в ос­новном тексте встретится затруднение, связанное с уяс­нением значения или взаимосвязей различных терминов, применяемых в теориях, типы которых здесь нами рас­сматриваются. Это тем более необходимо, так как дан­ная классификация и терминология, используемая для ее описания, в литературе до сих пор не применялись и, сле­довательно, не могут быть известны читателю. Мы стре­мились выбирать термины, которые не отклонялись бы больше, чем это необходимо, от установившегося в лите­ратуре словоупотребления, но в таком случае, как дан­ный, где различения, сделанные нами, сами по себе не являются общепринятыми, часто бывает невозможно найти термины, точное значение которых было бы понят­но без пояснений.

Перед нами классификация подтипов теории дей­ствия. Под теорией действия здесь понимается любая теория, эмпирическим рефреном которой является кон­кретная система, которую можно рассматривать как со­стоящую из единиц, названных в нашей работе «единич­ными актами ». В единичный акт включаются как минимум

следующие характеристики: (1) цель; (2) ситуация, раз­лагаемая, в свою очередь, на следующие составные час­ти: (а) средства и (б) условия; и, наконец, (3) некоторый нормативный стандарт выбора, в соответствии с которым цель связывается с ситуацией. Очевидно, что эти катего­рии имеют смысл только в таких терминах, которые вклю­чают в себя субъективную точку зрения, т.е. точку зре­ния актора. Теория, которая, подобно бихевиоризму, занимается рассмотрением человеческих существ в терминах, исключающих этот субъективный аспект, не может быть теорией действия в том смысле, как она по­нимается здесь.

Примем, что А — единичный акт.

Единственный акт состоит из следующих элементов.

S — ситуация. Ситуация, если ее рассматривать непос­редственно в ее связи с действием, может включать в себя:

С — условия, М — средства, i — нормативные или идеальные элементы, ie — символические выражения нор­мативных или идеальных элементов.

Если анализировать субъективный аспект действия согласно методологическим критериям науки, ситуация и ее элементы могут субъективно представляться как Т — научно обоснованное знание, которым обладает актор. Оно, в свою очередь, содержит: F — констатацию вери­фицируемых фактов, L — логически правильные дедук­ции из F, t — элементы, которые в терминах знания, имеющегося у наблюдателя, могут быть объявлены под­лежащими правильному научному определению, но на са­мом деле являются отклонениями от научного стандар­та — их можно назвать ненаучными элементами. К последним относятся: f— утверждения, ошибочно при­нимаемые за факты, 1 — логически ошибочные выводы, 'g — невежественность, т.е. элементы, выявляемые объек­тивно, но субъективно не обнаруживаемые, г — элемен­ты, варьирующиеся произвольно относительно элемен­тов, сформулированных как Т и t. Далее, кроме Т, в субъективном аспекте действия существуют: Е — цель (определение цели см. в предыдущем примечании) и N — ^стандарт выбора, связывающий Е и S.

Примем, что Z — это система действия. Rel — эле­ментарные отношения единичных актов в системе, т.е. от­ношения, которые в той мере, в какой система описыва­ется в координатах действия, логически вытекают из понятия системы, содержащей множество таких единиц. Ri — отношения, проявляющиеся в системах такой сте­пени сложности, что единичные акты в них группируют­ся, образуя одну или множество более широких, органи­зованных единиц на уровне актора (индивида), но еще не обладающих свойствами, вытекающими из отношений этих индивидов друг с другом. Re — отношения, возни­кающие на основе связей индивидов как членов соци­альных групп, «коллективов». Тогда наиболее общая формула для системы действия будет:

А = S (М, проявляющиеся в T,t,r + С, проявляющие­ся в T,t,r + ie, проявляющиеся в T,t,r) + Е + N (опреде­ленные через T,t,r,i или ie) + г (в другой роли, нежели та, где они являются одним из проявлений S; эта роль обо­значается как ir).

Общая формула, таким образом, будет выглядеть так: Z = (А, + А₂ + Аз... + А_п) + Rel + R + R_c За исключением волюнтаристической теории действия, которая возникает из анализа, предпринятого в данной ра­боте, все системы, которые нас здесь интересуют, характе­ризуются одним или более ограничениями, которые имп­лицитно или эксплицитно урезывают эту общую формулу. Эти ограничения, заключающиеся в отрицании роли неко­торых элементов, здесь выраженных символами, могут про­изводиться либо в анализе единичного акта, либо связей единиц в системе, либо того и другого вместе.

Позитивистская теория действия

Теория действия является позитивистской в той мере, в какой она имплицитно или эксплицитно рассматривает научно обоснованное эмпирическое знание как един­ственный имеющий значение для теории способ субъек-

тинной ориентации актора на ситуацию, в которой он находится. Таким образом, значимыми субъективными элементами будут здесь либо (1) элементы обоснованно­го эмпирического знания Т, либо (2) элементы, содержа­щие отклонения от стандартов обоснованного знания в тех сферах, где такое знание со стороны актора может быть представлено как t, либо (3) элементы, по отноше­нию к Т произвольные. Знание, в том смысле, в каком здесь используется этот термин, — это, по определению, знание ситуации прошлой, настоящей или предвидимой в будущем- Элементы, входящие в (2), можно, следова­тельно, интерпретировать как способы, посредством ко­торых ситуация влияет на действие, субъективно воспри-нимаясь иначе, чем в форме обоснованного знания. Элементы, не представляющие собой ни обоснованного знания, ни проявлений ситуационных влияний, в позити­вистской системе по определению случайны. Ситуация — это, по определению, часть «внешнего мира» актора, о котором он может получить достоверное эмпирическое знание.

Следовательно, общая формула позитивистской си­стемы будет:

А = S (проявляющиеся субъективно в T,t,r) + E (T,t,ir) + N(T,t,ir)

Z = (Al + A2 + A3 +...+ An) + Rel + (Ri) + (Re)

Таким образом, в позитивистской системе единичный акт допускает описание в терминах, которые, игнорируя возможные случайные элементы, не имеющие существен­ного теоретического значения, могут изменяться по отношению к каждому элементу, принимая различные значения между двумя полюсами. Ситуацию можно пред­ставить либо в терминах научно адекватного знания, либо в научно не обоснованных субъективных элементах t, либо как комбинацию элементов обоих типов. То же мож­но сказать и о стандарте выбора, определяющем отно­шение средств к цели. Если цели могут вообще считаться аналитически независимым элементом, то содержание этого элемента должно быть независимым от ситуации и знания о ней. Но на одном из полюсов цели могут совер-

шенно утратить свое значение для анализа: конкретная «цель» превращается в предвидение — правильное или ошибочное — развития ситуации в будущем. Элементар­ные отношения единичных актов друг к другу имеются в любой системе, однако элементы двух других категорий могут быть представлены или опущены, что в формуле обозначено скобками.

Позитивистские системы могут быть, в свою очередь, разделены на подклассы, прежде всего в зависимости от их представлений о единичном акте.

1. Радикальный позитивизм

Элементы, которые можно сформулировать только в субъективных терминах, утрачивают независимость. Конкретная цель и стандарт выбора ассимилированы си­туацией. Общая формула будет такова:

A=S(T,t,r) + E(T,t) + N(T,t).

(Формула для системы в целом та же, что приведена выше.)

Важнейшими крайними подтипами будут:

1.1.Радикально-рационалистический позитивизм
A=S (T,r) + Е (Т) + N (Т).

Все теоретически значимые элементы укладывают­ся в рамки методологических критериев достоверного эмпирического знания.

1.2. Радикально-антиинтеллектуалистический
позитивизм

А = S (t,r) + E (t) + N (t).

Все теоретически значимые элементы можно нега­тивно оценивать как ненаучные с точки зрения тех же самых критериев. Как в одном, так и в другом случае для произвольных элементов место остается только в ситуа­ции (ср. дарвинистские разновидности позитивизма).

2. «Статистический» позитивизм

Этот термин в строгом смысле слова применим к любой теоретической системе, в которую входит случай­ный элемент. В контексте нашей работы этот вопрос имеет существенное значение только там, где понятие «случай­ность» выражает признание практической роли за нор­мативными элементами без отказа в то же время от пози-

тивистской схемы. В единичном акте эти элементы могут иметь место только в N и Е. Следовательно, формула бу­дет такова:

А = S (T,t,r) + E (ir,T,t) + N (ir,T,t).

Все отмеченные выше различения относятся только к единичному акту. Если принять для классификации дру­гое основание, то им может быть не единичный акт, а ха­рактер рассматриваемой системы. Атомистическая сис­тема действия описывается в терминах только лишь единиц и их элементарных отношений:

Z = (А1 + А2 + A3 + ... + An) + Rel.

В классификации систем действия в рамках позити­визма можно выделить следующие основные типы.

1.«Индивидуалистический» позитивизм
Термин «индивидуалистический позитивизм» применяется к теории, которая пользуется либо концепцией атомистической системы, либо концепцией системы, включающей в себя только «системообразующие элементы » на уровне организации единичных актов в акторе, как единице более высокого порядка, и которая в других отношениях удовлетворяет определению позитивистской системы. Формула для этого типа такова:

Z = (А1 + А2 + A3 + ... +An) + Rel+(Ri).

2.«Социологический » позитивизм
Социологическая система — это система, которая наряду с элементами, возникающими применительно к организации единичных актов по какому-то актору, включает дополнительные отношения, возникающие из организации множества акторов в социальную систему, «коллектив». Такая система является позитивистской в той мере, в какой термины, которыми описываются со­ставляющие ее единичные акты, являются позитивистс­кими. Ее формула:

Z = (А1 + А2 + A3 + .... + An) + Rel + RI + Re.

Для нашего рассмотрения имеют значение следую­щие типы позитивистской системы, скомбинированные из Двух вышеназванных оснований.

1- «Утилитаризм», или рационалистически-индиви-Ауалистический позитивизм:

А = S (T,r) + E (T,ir) + N (T,ir)

Z = (Al + A2 +A3 +... + An) + Rel+(RI).

2. Радикально-рационалистический, индивидуалис­
тический позитивизм:

A = S (T,r) + E (T) + N (T)

Z — как в предыдущем случае.

3. Радикально-антиинтеллектуалистический позити­
визм:

A=S(t,r) + E(t) + N(t) Z — см. выше.

4. Радикально-рационалистический социологический позитивизм²⁸:

A=S(T,t)¹+E(T)¹+N(T

Z = (Al + А2 + A3 + ... + An) + Rel + RI + Re.

²⁸ «Т», стоящее возле букв «S» и «Е», особенно важно для нашего анализа, т.к. это «Т» раннего Дюркгейма, заключающееся в его «социальных фак­тах* (см. об этом в гл. IX). Социальные факты субъективно интерпретиру­ются как факты, относящиеся к ситуации действия, которые посредством организации их в формулируемую актором эмпирически достоверную тео­рию направляют его действие. Однако особо подчеркиваются здесь факты «социальной среды »(social milieu). Несомненно, конкретный актор находится в конкретной среде. Но на аналитическом уровне совершенно очевидно, что многие элементы этой конкретной социальной среды можно формулировать в терминах категорий, которые, если и не «индивидуалистичны», то во вся­ком случае и не «социологичны», а пересекают эту дихотомию. Таковы, на­пример, биологические элементы, входящие в конституцию индивидов. Воп­рос, следовательно, заключается в том, каков же, аналитически говоря, остаток (residium) «социальных» элементов, субъективное выражение кото­рых и есть совокупность поддающихся верификации фактов, и насколько явления, которые можно считать следствием ассоциации людей, являются на аналитическом уровне элементами «состояния сознания» акторов, а не отражениями «объективной» реальности. Теории можно придерживаться только в том случае, если кардинально важные факты, связанные с изучае­мыми явлениями, укладываются в рамки этой схемы.

Волюнтаристская теория действия

Основной принцип волюнтаристской теории, в про­тивоположность всем типам позитивистской теории, за­ключается в том, что методологическая схема научно обоснованного знания не может ни позитивно, ни нега­тивно исчерпать существенные субъективные элементы

действия. Поскольку субъективные элементы не могут быть представлены в качестве элементов достоверного знания, проблема не исчерпывается категориями «незна­ние» («невежество») и «ошибка» или функциональной за­висимостью этих элементов от элементов, которые мож­но выразить либо в несубъективных терминах, либо произвольных по отношению к знанию.

Позитивно-волюнтаристская система включает в себя элементы нормативного характера. Радикальный позитивизм изгоняет все подобные элементы полностью, как не имеющие эмпирического референта. Утилитарная система признает их, но только в статусе произвольных целей, которые, таким образом, являются только внешни­ми данными, используемыми при эмпирическом приме­нении этой теоретической системы. В волюнтаристской же теории они становятся составной частью самой сис­темы, они взаимосвязаны с другими элементами вполне определенными способами.

Волюнтаристская система ни в коей мере не отрица­ет важной роли элементов, связанных с условиями, и дру­гих ненормативных элементов, но рассматривает их во взаимной связи с нормативными. Общие формулы для волюнтаристской системы:

А = S (T,t,ie,r) + E (T,t,i,r,ie) + N (T,t,ie,i,r)

Z = (Al + А2 + A3 + ... + An) + Rel + Ri + Re.

Идеалистическая теория действия

В то время как теория волюнтаристского типа вклю­чает процесс взаимодействия нормативных и относящих­ся к условиям элементов, на идеалистическом полюсе роль элементов, связанных с условиями, сводится на нет, подобно тому как на позитивистском полюсе сводится на нет роль нормативных элементов. В идеалистической те­ории «действие» превращается в процесс «эманации» и «самовыражения» идеальных или нормативных факто­ров. Пространственно-временные явления связываются

с действием только как символические «способы выра­жения» или «воплощения значений». Научный стандарт рациональности становится иррелевантным для субъек­тивного аспекта действия. Схема: «средства-цель » усту­пает место схеме: «смысл-выражение смысла». Норма­тивные элементы не могут быть «условиями» действия, они могут быть только в большей или меньшей степени «интегрированы» с системой значений. Общие формулы:

А = S (ie,r) + E (i,ie,r) + N (i,ie,r).

Z — как для волюнтаристской теории.

Было бы, по-видимому, полезно попытаться постро­ить подклассификацию различных типов волюнтаристс­ких и идеалистических систем, как мы это сделали для позитивистской системы, но такое расчленение не имеет большого значения для нашей работы.

Примечание В: О содержании несубъективных категорий в теории действия

Одной из главных особенностей концептуальной схе­мы, которую мы здесь анализируем, — теории действия, — является то, что она формируется в терминах субъектив­ных категорий, т.е. категорий, связанных с аспектами, или частями, или элементами «состояния сознания» актора. Естественно, возникает вопрос, является ли используе­мая таким образом субъективная точка зрения просто методологическим приемом или же она существенна для научного объяснения через схему действия изучаемых явлений. Один из выводов, следующих из данной рабо­ты, будет заключаться в том, что указанная точка зре­ния — нечто большее, чем методологический прием, и что некоторые из основных элементов, содержащихся в по­ведении человека в обществе, нельзя строго теоретичес­ки сформулировать, не привлекая для этого субъектив­ных категорий; в противном случае нужно пользоваться совершенно отличными от теории действия концептуаль-

ными схемами. В то же время не подлежит сомнению, что некоторые элементы теории, используемые в субъектив­ной схеме действия, могут быть выражены в терминах, не имеющих никакого отношения к состоянию сознания.

Наиболее очевидный пример этого — основная часть содержания действия, описываемого в терминах научной нормы рациональности. Действительно, поскольку такое знание не касается человеческих существ, постольку оценка научной достоверности общих понятий, содержа­щихся в нем, может быть проверена наблюдателем в си­туациях, не включающих в себя никаких конкретных яв­лений, зависящих от состояния сознания. И даже когда речь идет о знании действительного или вероятного по­ведения человеческих существ, а такое знание добывает­ся посредством анализа состояния их сознания, оно мо­жет быть сведено к терминам теорий, не содержащих субъективного элемента.

Сказанное ставит вопрос о систематической класси­фикации такого знания. Совершенно очевидно, что это знание, верифицируемое в терминах теоретических сис­тем тех наук, которые работают с иными явлениями, не­жели человеческое поведение или культура, — прежде всего в терминах физики, химии и биологии. Это не озна­чает, что знание, управляющее действием, обязательно должно описываться в терминах, используемых компе­тентными представителями этих наук; необходимо лишь, чтобы его можно было верифицировать в терминах этих теорий. Кроме того, чтобы действие было рациональным, достаточно, чтобы эмпирически верные знания актора были бы адекватными в качестве знаний факторов, т.е. нет нужды в том, чтобы актор был в состоянии объяснить, почему факты, на основании которых он действует, — истинные факты.

В то же время есть много доказательств того, что факторы, формируемые этими науками, влияют на конк­ретное направление поведения человека через другие механизмы, нежели механизмы рационального их осо­знания. Каковы бы ни были эти неинтеллектуалистиче-ские каналы влияния (а их, по-видимому, много), субъек-

тивно прослеживаемые результаты действия этих фак­торов выступают либо как простые внешние индикаторы глубинных факторов, значение которых неизвестно, либо, в предельном случае, они вообще субъективно не осознаются. Последнее можно сказать о различных фи­зиологических процессах.

Для практических целей удобно, по-видимому, сум­мировать роль элементов действия, допускающих несубъ­ективную формулировку в категориях наследственности и среды в биологическом смысле. Мы уже отмечали, что это — аналитическое различение, не совпадающее с раз­личением конкретного организма и конкретной среды. Кроме того, ни наследственность, ни среда не являются конечными аналитическими категориями для классифи­кации научных аналитических систем. То, что относят к среде при анализе любого класса биологических организ­мов, имеет свои химические, физические и биологические аспекты. Точно так же, несмотря на то, что анализ дей­ствительных механизмов наследственности пока еще остается на сравнительно элементарном аналитическом уровне, есть основания для уверенности в том, что эти механизмы окажутся подвластными анализу в терминах всех трех названных выше общетеоретических систем.

Но одна из наиболее фундаментальных единиц всех социальных систем конкретного действия — это едини­ца, которую можно назвать «индивидом». В ее особом значении в систематической теории действия, в том смыс­ле, в каком она представлена в данном исследовании, эта единица выступает в виде «актора», что, разумеется, есть абстракция. Но нам известно, что все акторы в качестве единиц характеризуются связью с собственными орга­низмами. То есть в реальности не может быть актора, который бы не был в то же самое время (в другом своем аспекте) живым организмом. Кроме того, факты свиде­тельствуют о том, что при синтетическом подходе в об­щей биологии физико-химические аспекты конкретного явления принимаются во внимание примерно так же, как и в теории действия принимаются во внимание упомяну­тые несубъективные элементы, влияющие на конкретное

действие через знание и другими способами. Поэтому представляется полезным воспользоваться общей фор­мулой для выражения роли этих элементов этой парой понятий, которые представляют собой, пожалуй, наибо­лее общие категории биологической теории, так как именно биологический аспект, видимо, наиболее непос­редственно влияет на действие этой конкретной едини­цы-индивида в том, что касается ее действия. Но из того, что такое представление удобно для многих целей, не нужно делать вывода, что наше исследование вторгается в тонкости и спорные проблемы биологической теории. Оказалось возможным (см. выше Примечание Б) опреде­лить все основные типы теории действия, которые мы здесь использовали, не ссылаясь на наследственность и среду. Они не играют существенной роли в главном тео­ретическом основании исследования, они скорее служат для прояснения и уточнения наших представлений, ког­да появляется необходимость выйти за жесткие рамки си­стематической теории действия в некоторые смежные области. Главные линии разграничения проводятся нами между субъективными и несубъективными категориями, а внутри субъективных — между теми, которые можно, и теми, которые нельзя сформулировать в несубъектив­ных терминах. Любая дальнейшая дифференциация или классификация внутри категорий, которые поддаются формулировке в несубъективных терминах, — это уже вопрос, который, строго говоря, выходит за рамки дей­ствия.

Следует, однако, обратить внимание на один момент, который может вызывать беспокойство у читателя. Во всех разновидностях того направления мысли, которое мы называем индивидуалистическим позитивизмом в те­ории действия, один из главных подтипов обозначен как радикальный позитивистский антиинтеллектуализм. Он означает, в общем, биологизацию человеческого действия До такой степени, что эта теория становится, по сути дела, прикладной биологией. Эта тенденция столь сильна, что биологические факторы в социальном действии стало принято рассматривать как по природе своей неизменно

индивидуалистические. Однако эта точка зрения, по-ви­димому, не получает эмпирического подтверждения. На­против, имеющиеся в наличии данные не оставляют со­мнения в том, что на уровне животной жизни, где неприменимы субъективные категории теории действия, свойства коллективов, включающих множество организ­мов, ни в коем случае нельзя выводить посредством пря­мого обобщения из свойств аналитически выделенных ин­дивидуальных организмов. Это особенно явно, если говорить о «социальных» животных — таких, как мура­вьи. Но если это так, то тем более нет оснований пола­гать, что такие же системообразующие элементы систе­мы не действуют на биологическом уровне в человеческих обществах. Совершенно не оправдан постулат о том, что все биологические элементы в человеческом поведении обязательно должны быть индивидуалистическими или, напротив, что все элементы, поддающиеся только субъек­тивной формулировке, обязательно должны быть толь­ко социологическими.

Первое заблуждение было свойственно многим ин­дивидуалистическим позитивистам, второе, как будет показано, —Дюркгейму.

Примечание Г: О соотношении биологического и психологического

Читая предыдущую главу, можно было отметить, что в ней не предпринимау\ось попытки определить место пси­хологических факторов в схеме позитивистской социаль­ной теории. Решение этой проблемы связано с трудно­стями. Так как выходит, что в той мере, в которой человеческое поведение независимо от факторов ситуа­ции, в которой оно осуществляется, эу\ементы, его объяс­няющие, должны либо быть утилитаристского типа, у\ибо вовсе выпадать из схемы индивидуалистической теории в каузальном смысу\е. В этих усу\овиях психологический

фактор по необходимости воспринимается как связанный с наследственностью, что равносильно его полному уст­ранению из схемы. Ибо, таким образом, наследственность целиком принадлежит биологии.

По-видимому, проблема не так проста, как это ка­жется. Здесь логически возможны две точки зрения. Одна из них — редукционистская доктрина, более всего изве­стная в своей материалистической форме. В монистиче­ских терминах этой доктрины данная проблема исчезает, так как здесь единственно пригодной для целей объясне­ния признается только одна концептуальная схема, а именно — схема физического мира. Тем самым и биоло­гия, и психология превращаются попросту в сферы при­менения этих конечных принципов физического мира к особым группам факторов. Такая точка зрения наиболее последовательно проводится бихевиористами.

С другой стороны, возможен подход с позиций сис-темообразуемых качеств или другие нередуционистские подходы. На основании этих подходов появляется воз­можность различить два ряда элементов, действующих через наследственность. Это различение лучше всего можно проиллюстрировать двумя различными способа­ми рассмотрения одного и того же конкретного объекта исследования.

В той мере, в которой организм структурно анали­зируется на биологическом уровне, он разлагается на части в анатомическом смысле слова. То есть частями здесь являются единицы, размещенные в пространстве, — органы, ткани, клетки. Их структурные взаимосвязи — это связи в пространстве. Один орган может быть распо­ложен «рядом», «сверху», «справа» и т.д. по отношению к другому. Наоборот, исходная точка для психологичес­кого анализа — это виды поведения организма как цело­го. Поскольку единицы, выделяемые в этих видах пове­дения, структурно анализируются на психологическом Уровне — это уже не физические части, и описываются они в терминах непространственных категорий. Совер­шенно абсурдно задавать вопрос: расположен ли сексу­альный инстинкт выше интеллекта, или эмоции страха —

слева от эмоции симпатии? Разумеется, про эти два типа анализа нельзя сказать, что они не связаны друг с дру­гом, поскольку как тот, так и другой применимы к одно­му и тому же конкретному явлению эмпирического мира. Тем не менее, это еще не повод для того, чтобы полнос­тью сводить их один к другому.

Другой способ рассмотрения находится в иной плос­кости. Действительно, биологический уровень анализа включает телеологические элементы. Их предполагает уже само по себе понятие организма. Но это — телеоло­гические элементы такого характера, которые не пред­полагают субъективного референта, хотя они и включа­ют понятие организма как сущности в некоторой степени активной, действующей, а не просто отражающей усло­вия, в коих она существует. Психологическое знание, в отличие от биологического, — это знание «сознания», а не просто поведения. Это не значит, что данные психо­логии ограничиваются интроспекцией; это означает толь­ко, что в ее интерпретации наблюдений, например, пове­дения, лингвистических и других форм выражения, должны быть использованы понятия, определение кото­рых включает также субъективные категории, как «цель», «знания», «ощущения», «чувства» и пр.

Эти субъективные категории не имеют смысла на биологическом уровне именно потому, что они несводи­мы к пространственным координатам. Когда мы мыслим в биологических терминах, то мы имеем дело с условия­ми субъективного аспекта человеческого действия, с ус­ловиями, которые являются необходимыми, но не доста­точными. Поскольку конкретный развившийся организм обусловлен своей наследственной конституцией, по-ви­димому глупо отрицать, что его «умственные особенно­сти » точно так же зависят от наследственности, как и ана­томическая структура. Иначе рассуждая, тот факт, что умственные особенности отчасти могут передаваться по наследству, вовсе не доказательство, что они сводимы в этом отношении к биологическим категориям. Наслед­ственность — это конкретная категория; биологическая же теория — это система аналитических понятий.

Следовательно,термины «наследственность» и «сре­да», посредством которых суммируются точки зрения анализа действия, это радикально-позитивистские фак­торы; они должны приниматься как термины, включаю­щие биологические и психологические элементы²⁹.

²⁹ В главе III будет показано, что для позитивистской системы определение терминов «наследственность» и «среда», в том виде, как мы изложили их выше, тем не менее остается верным.
Этот вывод сохраняет силу независимо от того, при­нимается ли в качестве основной позитивистская точка зрения или же нет, с одной весьма важной оговоркой. В строго позитивистской схеме теории единственное мес­то для субъективного референта — это утилитарный эле­мент, по крайней мере, в другом, нежели эпи-феноменальный, статусе. Утилитарная точка зрения по природе своей нестабильна, она имеет постоянную тен­денцию превращаться в радикальный позитивизм. Тен­денцией этого превращения, в свою очередь, является устранение субъективного референта, что логически при­водит к бихевиоризму. А этот последний стремится свести психологическое рассмотрение к биологическому.

В этом, по-видимому, и скрывается источник труд­ности, которая и побудила нас написать это примечание. Можно осмелиться высказать по этому поводу мнение, что устойчивое место психологии в списке аналитичес­ких наук, занимающихся человеческим действием, невоз­можно совместить со строго позитивистской методоло­гией. Она имеет дело с такими элементами человеческой природы, посредством которых биологическая наслед­ственность человека связана с его намерениями, целями, чувствами. Если эти субъективные элементы устранить, как это делает радикальный позитивизм, излишними ста­новятся также элементы, связывающие их с биологичес­кой наследственностью. Вопроса о классификации наук мы еще коснемся в общих чертах в конце данной работы.