Парсонс Т. О структуре социального действия, монография. Талкотт Парсонс. О структуре социального действия
 Скачать 5.67 Mb.
|
|
С. Матвеева. Знаете, я должна, к своему сожалению, сказать, что читала только то, что у нас было в каких-то сборниках, которые тогда выходили. Там были отдельные работы Парсонса, главы какие-то были. Это еще в начале 70-х годов я читала. И эти книжки до сих пор у меня есть «Структурно-функциональный анализ в современной социоло гии», выпуски 68-69-го годов, «Американская социология» 72-го года. А рабочие переводы до вас не доходили? С. Матвеева. Рабочие переводы до меня никогда не доходили, но ведь я же не в Институте социологии была, я была в Институте философии, и то с 1982 года. Там тоже интерес к этому был, но меньший. У нас были другие тексты и другие авторы. А у меня был интерес к Парсонсу такой вот личный. Очень много мне попадалось критики, какой-то вторичной, когда со второй половины 60-х годов всякие споры на Западе пошли, а затем они стали воспроизводиться в наших отечественных статьях и книгах. Главу о Парсонсе в «Структуре социологической теории» Тернера я читала, еще что-то. Я тогда занималась сциентистами и антисциентистами, и они боком каким-то ко мне попадали: споры между понимающей социологией, структурно-функциональным подходом, взаимные какие-то претензии их друг к другу и попытки синтеза. Это тоже уже было довольно давно. — Значит, вы все время имели к Парсонсу какое-то отношение. Он попадал к вам по мере выхода из печати? С. Матвеева. Попадал, хотя это было действительно маргинально и откуда-то как бы сбоку. Когда я модернизацией занялась, меня заинтересовали уже эволюционистские воззрения Парсонса. Ко мне попала статья, где он определяет различные типы общества, говорит об универсалиях. Там он, кажется, вводит десять универсалий. Причем есть определенная последовательность этих универсалий, как они возникают по мере развития общества. И эта последовательность действительна для многих обществ. Помню, в инионовском обзоре Седова я прочла, что какие-то двое американских социологов на основе анализа нескольких десятков обществ получили эмпирическое подтверждение существования парсонсовских универсалий. Меня удивило, что, например, культурная легитимация важнейших социальных институтов складывается на относительно ранних этапах развития обществ. Мне казалось, что у нас в советское время относительно некоторых ажнейших институтов, частной собственности например, такой леги-мации не было, по крайней мере на уровне официальной идеологии, и в массовом сознании. Это тоже выглядело как свидетельство раз-•* Т. Парсонс рыва между архаичностью культуры и внешне современными формами социальной жизни, тем более что тогда считалось, что мы «впереди планеты всей». А теперь и вовсе открывается для меня новая возможность приобщения к Парсонсу. Я занимаюсь сейчас социологическим анализом этнических и национальных конфликтов в Центре социологического анализа у Здравомыслова, и наконец-то в этом году (ведь у меня никогда раньше не было такой возможности) прослушала с большим интересом вместе со слушателями Высших социологических курсов в Институте социологии его лекции о Парсонсе. Забавно — и, возможно, в этом есть в общем-то необходимая логика осмысления предмета, — но мне сейчас пришло в голову, что те 25 лет, что я пытаюсь заниматься наукой, я продвигаюсь как бы в соответствии с логикой работ Парсонса. Сначала интерес к структурно-системному подходу как методу познания и анализа социальной реальности, затем — попытки определить структуру, функции и динамику культуры, потом я сосредоточилась на теме «Социальное и культурное», их взаимодетерминации — это в связи с работой в большой теме Николая Ивановича Лапина в 1989-1990-м годах и в связи с работой над введениями в трехтомнике Ахиезера «Россия: критика исторического опыта» в 1991 году. Наконец, моей последней темой как сотрудника Института философии была модернизация, ее специфика в России. — Видите, как интересно. Вы, между прочим, из того поколения, которое пришло уже после нас, вы из следующей эпохи. А мне казалось, что в этом поколении никто Парсонса уже не читал и им не интересовался. Но оказывается, что читали и использовали. Вот и Сергей Александрович Белановский — он из еще более позднего призыва, и тоже читал. Вы когда пришли в социологию, Сергей Александрович? С. Белановский. Я еще застал семинары, на которых он фигурировал, а именно, я имею в виду семинар Эрика Григорьевича Юдина. Там мне хорошо запомнился один доклад. Выступал человек, мне было тогда года 24, а ему, я думаю, лет сорок, столько, сколько сейчас мне. Я не запомнил его фамилию, но потом я его встречал в Институте социологии, хотя не знаю, работал он там или нет. Уже в разгромленном Институте социологии. Это был конец 70-х годов. И, как я сейчас понимаю, он сделал весьма толковый доклад по Веберу, о чем его и просили. И Парсонс там упоминался. И что-то уяснив для себя, я запомнил имя — Парсонс — и запомнил, что работы Парсонса преемственно связаны с работами Вебера. У меня возник интерес и к тем и к другим. А потом я вышел на Валентину Федоровну Чеснокову и как-то счел совершенно естественным, что она знакома с обоими авторами, что у нее есть тексты и того и другого, даже в некотором изобилии. А теперь я понимаю, что это было совершенно случайное попадание. Я хочу вспомнить здесь в этой связи Эрика Григорьевича Юдина. Я был еще совсем молодым человеком и у него спросил: я учусь в химическом институте и получу диплом химика, но я хочу стать философом (тогда я хотел стать философом. Социологом я стал потом) — как мне тать философом? И он ответил: вы должны начать с того, чтобы про-гть несколько учебников по истории философии, обязательно раз-[X И еще добавил: только не читайте какие-то специфичные точки пения. Вот, скажем, Рассел. У него очень специфичная точка зрения, не надо его читать. Когда-нибудь потом. Так что надо ориентироваться на таких авторов — здесь я затрудняюсь подобрать слово, хотя я очень хорошо его понял и мне это кажется очень важным, — типичных, солидных, в русле классической традиции, без выпендрежа. Это какой-то незаконченный ряд характеристик, который мне с ходу трудно продолжить. Какие-то хорошие, добротные работы, без претензии на оригинальность. Вот так он сказал. И обязательно все-таки разные. И вы начали читать Парсонса? Что именно? С. Белановский. Во-первых, это «Структура социального действия», отдельные главы, к тому времени переведенные. Как я понимаю, это у Парсонса первая крупная работа. Я лично ее очень ценю, потому что она является переходным звеном между социологами первого поколения, включая и Вебера, и социологами второго поколения. Социологи первого поколения — европейцы, социологи второго поколения — американцы. Так получилось. Еще была работа «Новый аналитический подход к теории социальной стратификации» и, возможно, некоторые другие — «Мотивация экономической деятельности», что-то еще, что я не запомнил. Я тогда был молод, и, конечно, все тексты были трудными, но тем не менее разница ощущалась. «Структура социального действия» была, в общем, понятна, и даже до такой степени понятна, что можно было чувствовать некий интерес, некий вкус к этому тексту. Я, безусловно, его чувствовал. «Мотивация экономической деятельности » тоже была понятна, но где-то на пределе моих умственных возможностей. Позднее я перечитывал ее с большим интересом, на тогда какую-то главную мысль в процессе чтения я, может быть, усвоил, но пересказать я не взялся бы, потому что сама мысленная работа по преодолению сложного текста, вживанию и пониманию его как бы затмила все. Но я считаю, что это, конечно, необходимый этап в социализации каждого профессионала вообще, и в данном случае — социолога. Социолог должен в мучениях читать сложные тексты, учиться их понимать, осваивать таким образом понятийный аппарат, видеть их структуру, смысл и, я бы сказал, красоту. «Новый аналитический подход» — это работа о теории социальной стратификации. Это работа, которую я до конца не понимаю до сих пор. Правда, я ее давно не читал, не перечитывал. Но я должен сказать, что, читая и ее, я косвенно чему-то научился, и, может быть, даже немалому. И что бы ни говорили сегодня последующие поколения, которые тали ругать Парсонса, я, не будучи глубоким знатоком этого автора, спытываю некоторое недоумение, потому что Парсонс — очень круп- и мыслитель. И потому тексты его — такого уровня сложности. Они сложные, но это же не абракадабра какая-то, не Хармс, не театр абсурда. Это логически упорядоченные тексты со сложной структурой со специфичным понятийным аппаратом, который тоже как-то надо понять. Есть две вещи: есть понимание концепции самого Парсонса и допустим, умение оперировать ею, а есть некоторое элементарное умение работать с текстами, со сложной логической структурой, умение как-то их понимать, использовать их понятийный аппарат. И я бы даже сказал, что позднее, когда я писал свои собственные статьи, — сейчас это, может быть, несколько размылось, — я четко чувствовал, что Парсонс, даже будучи мной не до конца понятым, помогал мне оформлять собственные мысли. Отчасти благодаря ему я научился строить сложные логические конструкции, типологико-ло-гические. Я имею в виду свою первую работу — по письмам молодежи. Я считаю, что мне удалось успешно стартовать. И местами я прямо чувствовал, что мои тексты, не имея содержательной связи с Парсонсом, имеют какую-то похожую структуру композиции, подачи материала. Потому что материал — он тоже разный бывает. Одно дело, когда простой случай, когда основная мысль укладывается как бы в линию: есть посылка, из нее вытекает следствие, потом следующее следствие, и так далее. Вот такая линейная структура. А бывают ситуации, когда много посылок, много следствий, и они как-то пересекаются друг с другом сложным образом. И здесь нужен специальный, я считаю, навык — всю систему держать в голове и все эти элементы, все их взаимосвязи как-то фиксировать в тексте, причем правильным образом, не допуская их перемешивания, чтобы эти блоки, как в архитектурном неком сооружении, правильно стояли. Иначе они выпирать будут, обессмысливаться, что ли, без всякого смысла торчать. Поэтому у меня к Парсонсу такое, я бы сказал, парадоксальное отношение. Я читал его недопустимо мало. Нахлынула текущая работа, приходилось очень много работать, не всегда по-умному. Это был тяжелый период в моей жизни. Там, где можно было получать зарплату за чтение и понимание Парсонса, — такие места либо исчезли, либо мне не удалось туда попасть. Повторяю, Парсонса я читал слишком мало, и, как уже признал честно, не все до конца понял, но тем не менее я ощутил величину этого человека. Это очень крупный человек. И, как ни странно, даже при таком слабом, поверхностном знакомстве я чему-то от него научился. Даже не столько содержательным каким-то вещам из его концепции, сколько способу мышления. В меньшей степени, но это тоже надо отметить, частично из него я почерпнул словарный запас теоретической социологии. Может быть, в каких-то других странах этот запас можно черпать из учебников, из лекций. У нас этого нельзя было, поэтому брали из первоисточников. Первоисточники сложнее, но зато качественнее. И еще я заметил одну вещь: как бы ни ругали Парсонса, но все-таки есть люди, которые его прочли, всерьез прочли, не так, как я. И я замечаю его влияние, в каком-то смысле его школу. Люди, прошедшие колу чтения этого автора, — это сильные люди. Они отличаются силь-,м мышлением, с ними интересно разговаривать, у них интересно читься. Я повторяю, что сразу видна какая-то школа, теоретический повень. Безусловно, это видные люди. Может быть, существует ка-ая-то взаимозаменяемость. Может быть, можно читать не Парсонса, принадлежать к какой-то иной школе. Но очень хорошо видны люди, тоже социологи, которые либо ничего не читали, либо ничего не поняли Бросается в глаза их мелкость, банальность. Другие работы Парсонса показались мне, я бы сказал, чудовищно сложными. По крайней мере в те годы я говорил: «Парсонс — это самый сложный автор, которого мне когда-либо в жизни приходилось читать. Даже Кант, а ведь Канта считают эталоном сложности текстов, в подметки не годится Парсонсу по этому критерию». Но здесь, пожалуй, надо кое-что пояснить. Представьте себе, что в стране, которая вообще не знакома с европейской философской традицией, вдруг издали однотомник избранных трудов Канта — какие-то отдельные статьи, отдельные главы из разных работ. И сказали бы: «Вот Кант, великий философ». Качество перевода неизбежно было бы плохим. Какова была бы реакция на такое издание? Тоже стали бы говорить, что Кант скучен, неактуален, устарел, просто непонятен. А какое философское образование может быть без Канта? Вот с Парсонсом у нас именно так и произошло, поэтому философы в нашей стране есть, а социологов-теоретиков нет. Парсонс труден, но ведь ни у кого не вызывает удивления тот факт, что трудны для понимания работы, например, по квантовой механике. Подлинная наука вообще может существовать лишь тогда, когда люди работают на пределе своих интеллектуальных возможностей. Я не верю в науку, в которой работать легко, и не верю в образование, которое легко получить. Не знаю, как на Западе, а у нас на гуманитарных факультетах слишком легко учиться. Это нельзя назвать полноценным образованием. Чтение работ Парсонса, равно как и других классиков, требует сильного напряжения мысли, но без такого напряжения не может родиться специалист. Парсонс, безусловно, учит писать хорошие работы. Его читаешь — и вслед за ним понимаешь, что это определенный жанр. И опять сразу две вещи: что есть такой жанр и что в этом жанре можно работать. Жанр — это некое открытое множество, его можно пополнять. С другой стороны, Парсонс прекрасный стилист, прекрасный логик. И он, я повторяю, очень хорошо учит подавать материал — подавать логически, упорядоченно, без сбивчивости. Исключительно важное умение. Что касается освоения концепции Парсонса, то сейчас приближается момент, когда уже необходимость заставит меня его перечесть, по крайней мере все, что доступно. И, может быть, тогда наступит не-орыи прорыв, я лучше пойму его систему взглядов в некоторой це-тности. Сейчас я ее так не понимаю. Но несмотря на это, мое чте-е его работ имело для меня очень большое учебное значение. Люди, которые не поленились, продвинулись в этом дальше меня, пусть их очень мало, — я вижу их превосходство надо мной. Хотя, я повторяю, может быть, есть какие-то заменяющие школы и авторы. Сильная школа — она всегда сильная школа. Е. Петренко. А вот я, к стыду своему, ни одного произведения Пар-сонса не читала. А познакомилась, поскольку экзамен нужно было в аспирантуру сдавать. Все мое знакомство по сути дела былинным путем совершалось, то есть устным. Учителя мне про него рассказывали. — То есть были какие-то лекции? Е. Петренко. Скорее были вопросы в вопроснике, на которые нужно было иметь ответы. — Вот вы, значит, с этим вопросником обращались к кому-то, и вам рассказывали? Е. Петренко. Да. А чтобы и интерес у меня к нему был... Ну, в общем, не тронул он меня своей железной логикой. Поэтому не очень-то много могу здесь сказать... — Но это само по себе интересно, потому что, мне кажется, це лое поколение каким-то образом вот так мимо Парсонса прошло. Е. Петренко. В известном смысле. Нет, нам известно было, что такой был. Я даже не знала, что он приезжал к нам, я от всего этого была далече. — А вы когда в социологию пришли, в каком возрасте, в какие годы? Е. Петренко. В социологию я пришла в 1968 году. Мне было тогда 28 лет. По образованию я, вообще говоря, не знаю кто. Инженером-электриком могла бы быть. — В 68-м году ведь работал семинар Левады... Е. Петренко. Работал. Но он как-то тоже — мимо меня. Поскольку я техническим человеком была, то это все как бы из другой сферы для меня было... — А Щедровицкого семинары? Е. Петренко. Не посещала. Щедровицкий был в Новосибирске, я была в Москве. Разве он был в Москве? Не посещала. Вообще была очень техническим человеком.
Е. Петренко. Совершенно случайно. — Что-то потянуло? Е. Петренко. Да не потянуло, а так просто получилось. Вот прочитал муж объявление, что Институт конкретных социальных исследований в аспирантуру набирает. Он мне говорит: может, тебе пойти в эту аспирантуру? Я говорю: ты что, с ума сошел? Что такое социальные исследования? А я откуда знаю, он говорит, что это такое? Ну, слово-то недурное. Звучит приятно... Поэтому это вот совершенно все случайно произошло. Но произошло. J4 вы сразу после аспирантуры —■ в эмпирию? Е. Петренко. Ну да, прямо сразу. И там, конечно, Парсонс мало может быть интересен. Он как бы совершенно в другом предмете. Вот уже после того как издали это все и можно стало специально этим заниматься, мелькала эта фамилия. Поскольку профессиональную литературу я просматривала. А вот более четко могли бы вы сформулировать, почему не было интереса? Считали, что не своя область? Е. Петренко. Ну, другой предмет совсем. Это как-то — в объяснительном плане больше, а я как раз работала на проектировке, очень жесткие инженерные задачи у меня были. Здесь Парсонс мало чем мог помочь. Ну а выделение переменных? Е. Петренко. А это опять-таки не моя была область. По сути дела в общественном мнении, собственно говоря, и сейчас никаких переменных не выделяют, а важно только работать с той совокупностью, которая есть, и ее адекватно представить. Хотя, конечно, какие-то связи выделяются, кружки какие-то. Ведь, когда занимаешься аналитической работой... — Вот-вот, сейчас вам уже приходится заниматься аналитической работой... Е. Петренко. Да, но в рамках вот этих четырех его переменных, чувствую, как-то у меня не складывается, как-то все-таки заклинило — в этой области... В. Чеснокова. А мы все время выделяли, когда я работала в Институте культуры, и у нас получалось. Вот с Эльзой Васильевной, она может подтвердить. Мы брали индексы сложные. Потом, конечно, интерпретация нужна. Все-таки его важно применить, чтобы получились интересные интерпретации. |