Главная страница

Учебник по истории русской журналистики, причем охватывающий только xix в, вышел в 1989 г и стал малодоступным для студентов. Вовторых, с перестройкой всей нашей жизни


Скачать 2.13 Mb.
НазваниеУчебник по истории русской журналистики, причем охватывающий только xix в, вышел в 1989 г и стал малодоступным для студентов. Вовторых, с перестройкой всей нашей жизни
Дата16.10.2022
Размер2.13 Mb.
Формат файлаpdf
Имя файлаesin.pdf
ТипУчебник
#737311
страница22 из 39
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   39
«Время», журнал политический и литературный, № Из новых периодических изданий, которые должны были возникнуть сначала нынешнего года, особенное ожидание возбуждалось тремя Русскою речью, Веком и
«Временем». Веки Русская речь — еженедельные газеты чтобы оценить их надлежащим образом, надобно подождать, пока дадут они по нескольку нумеров, судить о них теперь было бы слишком опрометчиво. Но о Времени можем сказать мы уже и теперь, что это издание заслуживает внимания публики. Толстая книга журнала, выходящего разв месяц, представляет столько материала, что по одному нумеру нового журнала нетрудно бывает определить его направление и количество сил, каким он располагает для исполнения своей задачи.
«Время» ставит одним из главных своих достоинств — независимость от литературного кумовства, дающую ему простор прямо и резко высказывать свои мнения о других периодических изданиях и тех писателях, откровенно рассуждать о которых часто стеснялись другие журналы. Нельзя не сознаться, что у каждого из старых журналов,
пользующихся хорошею репутациею, действительно образовались самою силою времени тесные отношения к тем или другим писателям, так что новый журнал не совсем несправедливо присваивает себе в этом случае преимущество. Номы надеемся доказать
«Времени» этою статьею, что и для нас литературное кумовство не имеет особенной драгоценности и уже никак не мешает нам хвалить то, что заслуживает похвалы, — не мешать нам ставить прямодушную правду выше всяких авторитетов Мы заговорились о первом отделе журнала, между тем как вовсе не думали останавливаться на нем, начав нашу статью с намерением обратить внимание только на второй отдел книжки, только на статьи, собственно так называемые журнальные:
критические, библиографические и т.д. Преимущественно ими определяется направление журнала, — и, судя по всему, преимущественно ими должно держаться Время. Впервой книжке оно выдерживает свою программу тут полная независимость от всех прежних литературных кружков, одинаковая прямота мнений о всех и обо всем. В числе других порядком достается и нам если бы была у нас наклонность претендовать, когда кто судит о нас также резко, как мы часто судим о других, мы могли бы обидеться (как,
без всякого сомнения, уже обиделись многие иные. Но это обстоятельство нисколько не уменьшает нашей наклонности поддержать Время на том пути прямых и смелых суждений, которым думает оно идти <...>
Впрочем, это все еще нейдет к делу, — а дело наше в том, чтобы несколько познакомить читателей с направлением Времени. Достигнуть этой цели можно бы двумя способами во-первых, можно было бы пересмотреть все содержание второго отдела книжки, коснуться всех главных мыслей, развиваемых в нем но это было бы слишком длинно. Лучше будет взять в пример один вопрос, по взгляду на который легко будет отгадать характер Времени. Мы берем для этой пробы понятие о так называемой гласности, которую вернее было бы назвать косноязычностью. Всему свету известно, что с русской гласностью, несмотря на юность и невинность этой скромной институтки, а может быть именно по причине ее чрезмерной стыдливости, произошло немало неприличных историй, конфузящих бедняжку до слез. До сих порее все еще экзаменуют и находят — не то, что она мало знает и почти ничего не говорит, нет, находят, что она держит себя непристойно и ставят ей дурные баллы за поведение. В образованных странах такого обращения с девицами не допускают нравы, — да и гласность там уже не девица, стыдящаяся всего на свете, робеющая каждого упрека, а очень бойкая дама,
которая не даст спуску никому. Там все ее хвалят, потому что она сживает с белого света того, кто вздумал бы хоть заикнуться противнее. У нас не то всякий норовит обидеть бедную девушку и сплетница-то она, и нахалка-то она, и скандалезница-то она, — чуть кто посильнее, прямо зажимает ей рот, да еще дает пощечины (это считается хорошим средством примирить с собою, заставить полюбить себя а кому не доставалась привилегия раздавать по своему усмотрению пинки и зажимать рот неприятному для него существу, тот, по крайне мере, подбивает других на это криками о том, что гласность зазорно держит себя, что надобно обуздать эту гадкую девчонку. Добро бы держали себя так становые и частные приставы, которым, точно, достается иногда от гласности и, надобно сказать, достается с нарушением всякой справедливости, как будто они — ужи в самом деле бог знает как виноваты в наших бедах и неурядицах, когда они- тов сущности еще гораздо невиннее многих. Нет, позорят и подводят под сюркуп нашу жалкую, колотимую всяким встречными поперечным гласность сами журналисты,
которым, по-видимому, следовало бы защищать ее. В общих фразах они действительно превозносят ее но чуть только явится в печати что-нибудь неприятное какому-нибудь журналисту, он тотчас же начинает толковать о злоупотреблении гласности, о том, что она вышла в этом случае за пределы, в которых бывает полезна и может быть терпима,
словом сказать, начинает рассуждать тоном людей, враждебных гласности, и дает им в руки оружие противнее вот посмотрите (говорят после таких статей враги гласности),
сами писатели находят, что литература слишком своевольничает. <...> «Время»
справедливо находит, что разоблачать перед публикою общие черты наших общественных недостатков литература не может, если не станет указывать на частные факты, которыми обнаруживаются общие недостатки а касаясь частных фактов, она по необходимости должна выставлять и лица, в них участвующие что с каждым делом неразлучны некоторые случайные ошибки но что неприлично благородному человеку или рассудительному изданию делать возгласы против самого дела по неудовольствию на мелкие частности его что если бы когда и подвергалось неосновательному порицанию лицо, бывшее правым, то сама литература не замедлила бы показать факт в истинном виде и дать несправедливо оскорбленному кем-нибудь полнейшее удовлетворение и т д. Этот благородный и справедливый взгляд проведен через всю собственно журнальную часть первого нумера Времени с последовательностью
которой не слишком много примеров представляют наши издания и которая тем больше чести приносит новому журналу.
Сколько мы можем судить по первому нумеру, Время расходится с
«Современником» в понятиях о многих из числа тех вопросов, по которым может быть разница мнений в хорошей части общества. Если мы не ошибаемся, Время также мало намерено быть сколком с Современника, как и с Русского вестника. Стало быть, наш отзыв о нем не продиктован пристрастием. Мы желаем ему успеха потому, что всегда с радостью приветствовали появление каждого нового журнала, который обещал быть представителем честного и независимого мнения, как бы ни различествовало оно от нашего образа мыслей <...>
Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.
Т. 7. С. 949—952, Не начало ли перемены Кажется, если бы г. Успенский написал только эти три-четыре страницы о народе, мы и тогда должны были бы назвать его человеком, которому удалось так глубоко заглянуть в народную жизнь итак ярко выставить перед нами коренную причину ее тяжелого хода, как никому из других беллетристов. Когда вы прочтете эти страницы, вы вспомните, что было кое-что о том же предмете замечаемо и другими,
начиная с знаменитой сцены в Мертвых душах, когда Чичиков расспрашивает у мужика о дороге в деревню Маниловку. Но то все говорилось мимоходом, и смысл сказанного сглаживался резким выставлением других подробностей народной жизни. А
г. Успенский заботливо всмотрелся в эту главную черту и дал нам вдоволь полюбоваться на нее, не отвлекая от нее нашего пристального взгляда ничем другим более разнообразным или живым Только немногие, очень горячо и небестолково любящие народ, поймут, как достало у г. Успенского решимости выставить перед нами эту черту народа без всякого смягчения. Да понимал ли он, что делает Только в том случае, если не понимал они могут простить ему этот отрывок квасные патриоты, разряд которых гораздо обширнее,
чем воображают разные господа, подсмеивающиеся над квасными патриотами, асами принадлежащие к их числу. Ведь г. Успенский выставил нам русского простолюдина простофилею. Обидно, очень обидно это красноречивым панегиристам русского ума, глубокого и быстрого народного смысла. Обидно оно, это так, а все-таки объясняет нам ход народной жизни и, к величайшей досаде нашей, ничем другим нельзя объяснить эту жизнь, кроме тупой нескладицы в народных мыслях. Если сказано простофиля, вся его жизнь понятна:
Я в деревню мужик ты тепло ли живешь?
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименький, холодно
Я в другую мужик хорошо ли ешь, пьешь?
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименький, голодно!
Уж я в третью мужик что ты бабу бьешь?
С холоду, странничек, с холоду,
С холоду, родименький, с холоду!
Я в четверту: мужик что в кабак ты идешь?
С голоду, странничек, с голоду,
С голоду, родименький, с голоду!
5
Жалкие ответы, — слова нет, но глупые ответы. Я живу холодно, холодно. — А
разве не можешь ты жить тепло Разве нельзя быть избе теплою — Я живу голодно,
голодно». — Да разве нельзя тебе жить сытно, разве плоха земля, если ты живешь на черноземе, или мало земли вокруг тебя, если она не чернозем, — чего же ты смотришь Жену я бью, потому что рассержен холодом. Да разве жена в этом виновата — «Я
в кабак иду с голоду. — Разве тебя накормят в кабаке Ответы твои понятны только тогда, когда тебя признать простофилею. Не так следует жить и не так следует отвечать,
если тыне глуп Ноне забудьте, о чем мы говорим мы говорим о том, хорошо ли идет жизнь и умеют ли люди скоро сообразить, отчего она идет дурно и чем можно поправить ее,
скоро ли и легко ли растолкуешь им это, если сам понимаешь, или скоро ли поймешь чье-нибудь дельное толкование, если еще не понимаешь. Вот только об этом мы говорим только тут люди оказываются чрезвычайно несообразительны, просто сказать,
тупоумны...
<...> Заслуга г. Успенского состоит в том, что он отважился без всяких утаек и прикрас изобразить нам рутинные мысли и поступки, чувства и обычаи простолюдинов.
Картина выходит вовсе непривлекательная на каждом шагу вздор и грязь, мелочность и тупость.
Но не спешите выводить из этого никаких заключений о состоятельности или несостоятельности ваших надежд, если вы желаете улучшения судьбы народа, или ваших опасений, если вы до сих пор находили себе интерес в народной тупости и вялости.
Возьмите самого дюжинного, самого бесцветного, слабохарактерного, пошлого человека:
как бы апатично и мелочно ни шла его жизнь, бывают в ней минуты совершенно другого оттенка, минуты энергических усилий, отважных решений. Тоже самое встречается ив истории каждого народа Мы остановились на том, что в жизни каждого дюжинного человека бывают минуты, когда нельзя его узнать, так он изменяется или порывом благородного чувства,
или мимолетным влиянием чрезвычайных обстоятельств, или просто наконец тем, что не
может же навек хватить ему силы холодно держаться в неприятном положении. Это все равно, что смирная лошадь (если позволите такое сравнение. Ездит, ездит лошадь смирно и благоразумно — и вдруг встанет на дыбы или заржет и понесет отчего это с ней приключилось, кто ее разберет быть может, укусил ее овод, быть может, она испугалась чего-нибудь, быть может, кучер как-нибудь неловко передернул вожжами.
Разумеется, эта экстренная деятельность смирной лошади протянется недолго через пять минут она останавливается и как-то странно смотрит по сторонам, как будто стыдясь за свою выходку. Но все-таки без нескольких таких выходок не обойдется смирная деятельность самой кроткой лошади. Будет ли какой-нибудь прок из такой выходки, или принесет она только вред, это зависит оттого, даст ли ей направление искусная и сильная рука. Если вожжи схвачены такою рукой, лошадь в пять минут своей горячности передвинет вас (и себя, разумеется) так далеко вперед, что в целый час не подвинуться бы на такое пространство мерным, тихим шагом. Но если не будет сообщено надлежащее направление порыву, результатом его останутся только переломленные оглобли и усталость самой лошади.
Чтобы не заблудились мы относительно приложений, какие мы имеем в виду,
укажем достославный пример из отечественной истории, именно незабвенный 1812 год,
когда были такие удивительные морозы Очерки г. Успенского производят тяжелое впечатление на того, кто не вдумается в причину разницы тона у него и у прежних писателей. Но, вдумавшись вдело, чувствуешь, что очерки г. Успенского — очень хороший признак. Мы замечали,
что решимость г. Успенского описывать народ в столь мало лестном для народа Духе свидетельствует о значительной перемене в обстоятельствах, о большой разности нынешних времен от недавней поры, когда ни у кого не поднялась бы рука изобличать народ. Мы замечали, что резко говорить о недостатках известного человека или класса,
находящегося в дурном положении, можно только тогда, когда дурное положение представляется продолжающимся только по его собственной вине и для своего улучшения нуждается только в его собственном желании изменить свою судьбу. В этом смысле надобно назвать очень отрадным явлением рассказы г. Успенского, в содержании которых нет ничего отрадного.
Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.
Т. 7. С. 873—876, Письма без адреса

6
Источником тех затруднении во внутренней жизни русского народа, о которых я упоминал в конце первого письма, считается многими, не только в вашем, милостивый государь, но ив нашем кругу, так называемый крестьянский вопрос Крымская война сделала необходимостью освобождение крестьян. Связь этих двух фактов такова военные неудачи обнаружили для всех слоев общества несостоятельность того порядка вещей, в котором оно жило до войны. Яне имею надобности перечислять вам, мил. госте силы, которые могуществом своим должны были, по-видимому, обеспечить торжество русского оружия вам лучше, нежели мне
известна громадность средств, которыми располагала тогда Россия. Многочисленность наших войск была безмерна храбрость их несомненна. При тогдашнем непоколебимом и, смею сказать, беспечном до слепоты доверии к нашей денежной системе и к нашим кредитным учреждениями при нашем порядке установления налогов не могло, по- видимому, быть недостатка в денежных средствах. Потому русское общество нимало не превосходило меру возможного, когда ожидало вначале войны, что мы возьмем
Константинополь и разрушим Турецкую империю. Когда война получила совершенно иной ход, этого разочарования нельзя было приписать ничему, кроме непригодности механизма, располагавшего нашими силами. Открылась надобность изменить неудовлетворительное устройство. Самою заметною чертою его считалось тогда крепостное право. Конечно, оно было только одним частным приложением принципов,
на которых был устроен весь прежний порядок но внутренней связи этого частного факта с общими принципами большинство нашего общества тогда еще не понимало.
Потому общие принципы прежнего порядка были оставлены в покое и вся реформационная сила общества обратилась против самого осязательного из его внешних применений.
Надобно заметить вам, мг, что это настроение общественного мнения страдало самою неудачною непоследовательностью <...> Тяжела была для крепостных крестьян и вредна для государства законная сущность крепостного права. Но она сообразна была всему порядку нашего устройства потому сам в себе он не мог иметь силы, чтобы отменить ее. А между тем общество предполагало отменить крепостное право силою старого порядка.
Эта ошибка, столь заметная ныне для всех, показывает, что причина, заставившая общество приняться за опыт отменения крепостного права, была недостаточно сильна для возбуждения в обществе совершенно отчетливых понятий обоснованиях прежней его жизни. Да и действительно, вы лучше меня знаете, мг, что Крымская война, при всех своих неудачах и при всей своей обременительности, не нанесла России удара слишком тяжелого Англо-французы (как мы тогда называли союзников) прорвали небольшую прореху в нашем платье, и мы думали на первый раз, что надобно только починить ее;
но, начав штопать, мы постепенно замечали ветхость материала на всех местах, до которых приходилось нам дотрагиваться и вот вы видите теперь, милостивый государь,
что все общество начинает высказывать потребность одеться с ног до головы в новое:
штопать оно не хочет. Говоря проще, наше общество, занявшись отменением крепостного права, принялось задело очень серьезное. Принялось оно за него с легкомысленною и беспечною недальновидностью, думая, что отделаться от этой задачи можно столь же незначительными переделками прежних внутренних наших трактатов,
сколь ничтожны были переделки прежних дипломатических трактатов, оказавшиеся достаточными для заключения Парижского мира. Но внутреннее дело вышло не таково,
как внешнее. Над ним поневоле стало учиться наше общество серьезности. Пришлось обществу много думать, ивы видите теперь, мг, как широко развивается труд пересоздания, которому первоначально поставлялись такие узкие границы <...>
Крепостное право было создано и распространено властью всегдашним правилом власти было опираться на дворянство, которое и образовалось у нас не само собою и не в борьбе с властью, как во многих других странах, а покровительством со стороны власти,
добровольно дававшей ему привилегии. Почему же власть принималась за отменение той из установленных ею самой привилегий, которою наиболее дорожило дворянство Ответ уже дан во втором моем письме. Неудачная политика, подвергнувшая страну несчастной войне, доставила силу так называемой либеральной партии, требовавшей уничтожения крепостного права. Таким образом, власть принимала на себя исполнение чужой программы, основанной на принципах, несогласных с характером самой власти.
Из этого разноречия сущности предпринимаемого дела с качествами элемента,
бравшегося за его исполнение, должно было произойти то, что дело будет исполнено неудовлетворительно. Источником неизбежной неудовлетворительности был привычный, произвольный способ ведения дела. Власть не замечала того, что берется задело, не ею придуманное, и хотела остаться полною хозяйкою его ведения. А при таком способе ведения дела оно должно было совершаться под влиянием двухосновных привычек власти. Первая привычка состояла в бюрократическом характере действий,
вторая — в пристрастии к дворянству.
Дело было начато с желанием требовать как можно менее пожертвований от дворянства. А бюрократия по самой сущности своей всего более занимается формалистикою. Поэтому и результат оказался такой, что изменены были формы отношений между помещиками и крестьянами сочень малым, почти незаметным изменением существа прежних отношений. Этим думают удовлетворить помещиков.
Но тотчас же оказалось, что решение сделано было неудобоисполнимое.
Предполагалось сохранить сущность крепостного права, отменив его формы. Но без форм нельзя сохранить и сущности. И что же вышло Помещики увидели себя не в состоянии пользоваться выгодами, которые были оставляемы за ними выгоды эта исчезали без всякого вознаграждения для них, потому что власть и не предполагала,
чтобы выгоды эти на самом деле исчезали.
А между тем дворянство видело, что власть старалась сделать для него все, что могла. Из этого естественно следовал вывод итак, власть не в состоянии ничего сделать для сохранения собственности помещиков или для их вознаграждения. И из этого вывода еще легче следовал другой итак, помещики должны сами позаботиться о сохранении той части собственности, какая может остаться за ними, и о получении вознаграждения за ту часть, которую теряют. А из этого вывода неизбежно следовал третий но до сих пор помещики держались несобственною силою, а постороннею опорою теперь, когда прежняя опора оказывается слишком слаба, надобно им отыскать для себя новые опоры.
Выбор тут был незатруднителен.
Мы видели, что при начале крепостного вопроса масса других сословий, до которых не касался он прямо, оставалась равнодушна к нему. Но нельзя ей было сохранить равнодушие, когда она увидела развязку, приготовленную бюрократическим решением дела. Крепостные крестьяне не поверили, чтобы обещанная им воля была ограничена теми формальными переменами, какими ограничило ее бюрократическое решение. Из этого повсюду произошли столкновения между крепостными крестьянами и властью,
старавшеюся провести свое решение. Произошли сцены, которых нельзя было видеть
хладнокровно. Массою других сословий овладело сострадание к крепостным крестьянам.
А между тем крепостные крестьяне, несмотря на все внушения и меры усмирения,
остались в уверенности, что надобно ждать им другой, настоящей воли. От этого их расположения должны будут произойти новые столкновения, если надежда их не исполнится. Таким образом, страна подверглась смутами опасается новых смут. А
смутное время бывает тяжело для всех. Из этого стала развиваться в массе других сословий мысль, что нужно изменить решение крестьянского вопроса для отклонения смут. Раз, будучи принуждены обстоятельствами думать об общественных делах, все сословия, естественно, перешли от частного вопроса, давшего их мыслям такое направление, к общему положению вещей и, разумеется, не затруднились сообразить,
согласно ли оно сих собственными выгодами. Тотчас же заметили они, что находятся в настоящем порядке черты, одинаково невыгодные для всех сословий, и соединились в желании изменить эти черты.
Вам известном. г, каких общих перемен стали желать все сословия, которых прямо не касался частный вопрос о крепостном праве. Все они чувствовали обременение от произвольной администрации, от неудовлетворенности судебного устройства и от многосложной формалистичности законов. Дворянство точно также страдало от этих недостатков, как и другие сословия. Таким образом, само собою открывался ему способ найти нужную для него опору. Оно сделалось представителем стремления к реформам,
нужным для всех сословий.
Вот в каком положении находятся ныне дела. После сделанных мною объяснений,
могу ли я надеяться, мг, что вы избежите двух заблуждений, последствия которых были бы прискорбны.
Во-первых, мг, вы не припишете каким-либо частным или сословным побуждениям дворянства тех желаний общей реформы, представителем которых оно теперь выступает. <...> Если бы другие сословия имели законные органы для выражения своих мыслей, они высказались бы по этим предметам в том же самом смысле, как и дворянство, только с большею решимостью, потому что всякое другое сословие еще более дворянства чувствует обременительность тех общих недостатков нынешнего устройства, об устранении которых говорит дворянство. Если вы, мг, спросите купечество или духовенство, мещан или крестьян, или даже массу чиновников (за исключением немногих чиновников, которым нынешний порядок выгоден, вы услышите от каждого из этих сословий те же самые мысли о законодательстве,
администрации и суде.
Если бы вы пожелали убедиться в этом, вы отстранили бы от себя всякую возможность другого важного заблуждения. Вы совершенно освободились бы от мысли,
что можно принимать какие-нибудь меры против общего стремления, начинающего обнаруживаться. Его проявления кажутся еще слабыми, но ведь это потому только, что они еще первые. Присмотревшись к делу, вы заметите, что сила их очень быстро растет;
очень жаль, что, при отдаленности вашей от маленьких людей, вы лишены удобств лично делать эти наблюдения, А мы, — наблюдающие вблизи жизнь всех слоев общества,
кроме вашего круга, — мы видим очень быстрое распространение мыслей, о которых я имею честь беседовать с вами, и замечаем, что общество уже недалеко от решительного или единодушного заявления их. <....>

Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.
Т 10. С. 93—96, 98—101.
1
Русский человек на randez-vous». Впервые опубликована в журнале «Атеней»
(1858. № 18). Статья направлена против нерешительности либералов, у которых слово расходится с делом, в вопросе освобождения крестьян. Такая трактовка повести
Тургенева «Ася» могла обидеть Тургенева и, чтобы избежать конфликта в редакции,
Чернышевский не опубликовал ее в Современнике randez-vous — свидание (франц Новые периодические издания, впервые опубликовано в Современнике (1861.
№ 1).
3
Не начало ли перемены. Первоначально статья напечатана в Современнике. № 11). Она посвящена сборнику рассказов из народного быта Н. Успенского «Три-четыре страницы о народе — имеется ввиду рассказ Обоз Цитируются стихи из поэмы Некрасова Коробейники Письма без адреса — статья предназначалась для № 2 Современника (ноне была пропущена цензурой. Впервые напечатана в журнале Вперед (1874. Т. Адресат писем — Александр II.
7
Общие принципы прежнего порядка — самодержавие.
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   39


написать администратору сайта