Учебник по истории русской журналистики, причем охватывающий только xix в, вышел в 1989 г и стал малодоступным для студентов. Вовторых, с перестройкой всей нашей жизни
 Скачать 2.13 Mb.
|
|
Реалисты 23 (Отрывок) <...> Реалист — мыслящий работник, с любовью занимающийся трудом. Из этого определения читатель видит ясно, что реалистами могут быть в настоящее время только представители умственного труда. Конечно, труд тех людей, которые кормят и одевают нас, в высшей степени полезен, но эти люди совсем не реалисты. При теперешнем устройстве материального труда, при теперешнем положении чернорабочего класса во всем образованном мире, эти люди нечто иное, как машины, отличающиеся от деревянных и железных машин невыгодными способностями чувствовать утомление, голод и боль. В настоящее время эти люди совершенно справедливо ненавидят свой труд и совсем не занимаются размышлениями. Они составляют пассивный материал, над которым друзьям человечества приходится много работать, но который сам помогает им очень мало и не принимает до сих пор никакой определенной формы. Это — туманное пятно, из которого вырабатываются новые миры, но о котором до сих пор решительно нечего говорить. Заниматься с любовью материальным трудом — это в настоящее время почти немыслимо, а в России, при наших допотопных приемах и орудиях работы, еще более немыслимо, чем во всяком другом цивилизованном обществе. Таким образом, самый реальный труд, приносящий самую осязательную и неоспоримую пользу, остается вне области реализма, вне области практического разума, в тех подвалах общественного здания, куда не проникает ни один луч общечеловеческой мысли. Что ж нам делать с этими подвалами Покуда приходится оставить их в покое и обратиться к явлениям умственного труда, который только в том случае может считаться позволительными полезным, когда прямо или косвенно, клонится к созиданию новых миров из первобытного тумана, наполняющего грязные подвалы. Из всех реалистов только одни естествоиспытатели, раздвигающие пределы науки новыми открытиями, работают для человечества вообще, без отношения к отдельным национальностями к различным условиям места и времени. Остальные реалисты работают также для человечества, но задачи и приемы их деятельности должны изменяться сообразно с обстоятельствами и приспособляться к потребностям отдельных человеческих обществ. Местные и временные условия нашей русской жизни заявляют свои определенные требования, и русский реалист не может оставлять их без внимания Этим требованиям он непременно должен подчинить свою деятельность, если только он не посвятил себя исключительно изучению природы Чтобы подкреплять и возвышать человеческую личность, умственный труд непременно должен быть полезным, то есть он не только должен быть направлен к известной разумной цели, но он, кроме того, должен достигать этой цели. Реалист не может успокоить себя тою отговоркою, что я, мол, исполнил свой долг, старался, говорил, убеждала если не послушали, так, стало быть, и нечего делать. Такие отговорки полезны только для эстетика, для дилетанта умственной работы, для человека, которому надо во чтобы тони стало получить от самого себя квитанцию в исправном платеже какого-то невещественного долга. А в глазах реалиста такая квитанция не имеет никакого смысла для него труд есть необходимое орудие самосохранения, необходимое лекарство против заразительной пошлости он ищет себе полезного труда стем неутомимым упорством, с каким голодное животное ищет себе добычи он ищет и находит, потому что нет таких условий жизни, при которых полезный умственный труд был бы решительно невозможным. Реалист убеждается в том, что нам прежде всего необходимы знания. Это — великая истина, превратившаяся даже в избитую фразу благодаря тем мудрецам, которые, произнося всевозможные слова, не поняли вовсю свою жизнь ни одной мысли. Но реалист не останавливается на голой фразе и немедленно выводит из основной идеи все ее практические последствия. Общество нуждается в знаниях, но оно само почти совсем не сознает и не чувствует, до какой степени оно бедно в умственном отношении и до какой степени эта умственная бедность мучительно отзывается во всех подробностях его вседневной жизни. Завалите такое общество превосходнейшими учебниками, переведите для него все лучшие научные сочинения величайших европейских мыслителей — и все это принесет ему очень мало пользы. Обставьте больного всевозможными микстурами и декоктами — ион все-таки не выздоровеет, если не будет принимать ваших лекарств и не захочет исполнять ваши гигиенические предписания. Когда больной считает себя здоровым, тогда ему прежде всего необходимо доказать, что он жестоко ошибается. Именно таким образом следует поступить и с нашим обществом. Оно не только мало размышляет, но оно даже не имеет никакого понятия о том, что такое деятельность мысли. Лексикон мудреных слов, целые сборники готовых изречений, целые библиотеки игрушечных произведений праздной фантазии — вот весь умственный капитал, обращающийся в нашем обществе, и обладание такими сокровищами во всех отношениях должно считаться более тягостным бедствием, чем самая голая умственная нищета. Мы из каждой дельной мысли выхватываем только ее формальное выражение и к обширному сборнику наших затверженных изречений прибавляем, таким образом, еще новую фразу, из которой улетучивается весь ее жизненный смысл. Имеем ли мы какое-нибудь понятие о животных и растениях, о физических и химических законах, о свойствах воды, воздуха, металлов и различных составных частей почвы — Ровно никакого. — Знаем ли мы что-нибудь о жизни европейских обществ Совсем ничего. — Понимаем ли мы их историю — Нисколько. — Известно ли нам положение России — Решительно неизвестно. — Ив тоже время, при этом круглом невежестве, мы все знаем, мы знаем ужасно много, мы все читаем и обо всем пишем. Мы знаем, что есть телескоп, микроскоп, химический анализ, жирафа, Александр Гумбольдт, хлебное дерево, анатомия, кокосовые орехи, эмбриология, коралловые рифы и многие другие естественные произведения, интересные стой или с другой стороны для исследователей природы. Познания наши по части европейской политики еще более обширны и разнообразны. Мы знаем, что в английском парламенте сидит мистер Геннеси; что Гарибальди сначала подстрелили при Аспромонте, а потом вылечили и простили что Виктор Гюго живет в Брюсселе и написал новый роман «Les Miserables» 24 ; что черногорцы — наши братья и дерутся с турками что фабриканты, машинисты и работники совокупными силами создали чудеса новейшей промышленности, но что, к сожалению, тут поднялся антагонизм сословий, породился пауперизма потом явились коммунисты и социалисты, которые еще более перепутали дело всего же основательнее мы знаем, по рассказам наших путешествовавших соотечественников, что поезды и дебаркадеры железных дорог устроены удобно, что лоретки — женщины пикантные и рулетка — препровождение времени очаровательное, но во многих отношениях изнурительное. Мы, как видите, знаем чрезвычайно много всякие собственные имена, всякие специальные слова и технические выражения, все это нам доподлинно известно. Не знаем мы только безделицы, — не знаем тех живых явлений, которые обозначаются этими словами, и не знаем, кроме того, каким образом эти неизвестные нам явления связываются одно с другим. Мы скажем вам, например, что пауперизм — значит бедность, но каковы размеры этого явления, в каких формах оно выражается, откуда оно произошло, почему оно водной стороне развилось сильнее, чем в другой, — этого мы не знаем, и мы бы даже очень удивились, если бы кто-нибудь заподозрил нас в способности когда-нибудь задать себе такие вопросы и узнать такие запутанные истории. — Что такое Литва? — спрашивает один из обывателей города Калинова в драме Гроза. — А эта Литва к нам с неба свалилась, — отвечает другой, и любознательность первого гражданина немедленно удовлетворяется этим ответом. — Литва — это народ такой, ответит себе образованный человек, и также удовлетворится. А ведь в сущности узнать, что неизвестный мне народ называется Литвою, и не Капустою и не Самоваром, это значит только прибавить к своему лексикону новое двусложное слово. И точно такое же значение имеет каждый голый факт, вырванный из общей картины жизни и поднесенный невзыскательному читателю затейливым составителем журнального или газетного обозрения. Атак как наша публика, кроме таких голых реляций, не получает от своих обыкновенных просветителей решительно ничего итак как она даже не знает, чего бы она могла от них потребовать, так как она читает от нечего делать и даже не обращает внимания на свою полную умственную пассивность, то реалист, пристально вглядевшись в эти специально-российские отношения между писателями и читателями, говорит решительно и просто, что общество не знает ровно ничего и не умеет даже отличить живую деятельность мысли от бессознательной игры слови оборотов. Но реалист должен не только высказать такое суждение, а еще, кроме того, доказать строгую верность и сделать так, чтобы общество увидело и почувствовало справедливость его слов Труд современных реалистов также доступен самой слабой женщине, как и самому сильному мужчине. В этом труде нет ничего грубого, резкого и воинственного. Надо только понимать и любить общую пользу, надо распространять правильные понятия об этой пользе, надо уничтожать смешные и вредные заблуждения и вообще надо вести всю свою жизнь так, чтобы личное благосостояние не было устроено в ущерб естественным интересам большинства. Надо смотреть на жизнь серьезно надо внимательно вглядываться в физиономию окружающих явлений, надо читать и размышлять не для того, чтобы убить время, а для того, чтобы выработать себе ясный взгляд на свои отношения к другим людям и на ту неразрывную связь, которая существует между судьбою каждой отдельной личности и общим уровнем человеческого благосостояния. Словом: надо думать. В этих двух словах выражается самая насущная, самая неотразимая потребность нашего времени и нашего общества. Эти слова могут показаться фразою, но что же с этим делать Нет того слова, которое мы не сумели бы обессмыслить и превратить в пустой звук теми бесцельными и бессознательными повторениями, которые наводняют нашу литературу. А между тем действительно нам надо думать, и нет другого слова, которое яснее и проще выражало бы тов чем мы нуждаемся в настоящую минуту. Есть такие люди, есть такие книги, которые выучивают нас думать. Надо, чтоб таких людей и книгу нас было как можно больше тогда всякая пробуждающаяся мысль будет находить себе поддержку и здоровую пищу. Надо думать и надо размножать те предметы, которые пробуждают человеческую мысль и содействуют успеху ее работы Я и теперь, и прежде, и всегда был глубоко убежден в том, что мысль, и только мысль, может переделать и обновить весь строй человеческой жизни. Все то безусловно полезно, что заставляет нас задумываться и что помогает нам мыслить. Конечная цель всего нашего мышления и всей деятельности каждого честного человека все-таки состоит в том, чтобы разрешить навсегда неизбежный вопрос о голодных и раздетых людях вне этого вопроса нет решительно ничего, о чем бы стоило заботиться, размышлять и хлопотать но вопрос этот и сам по себе так громаден итак сложен, что на его разрешение требуется вся наличная сила и зрелость человеческой мысли, все напряжение человеческой энергии и любви и весь запас собранных человеческих знаний излишку оказаться не может, а напротив, оказывается до сих пор громадный недочет, который поневоле будут пополнять рабочие силы следующих столетий <...> Писарев Д.И. Соч. В 4 т. М., 1956. Т 3. С. 67—71, 79—80, 105. 1 Московские мыслители. Впервые опубликовано в Русском слове (1862. № 1, 2). Статья характеризует отношение Русского словак лагерю русской журналистики, возглавлявшемуся в е годы Катковым, его изданиями Русский вестники Московские ведомости. Писарев разоблачает консервативный характер Русского вестника, его полицейскую роль в литературе Редакционная статья, принадлежащая Каткову. Цитируемые далее строки взяты из этой статьи (Русский вестник. 1861. № 1). 3 Русским ученым, издающим уважаемый журнал — Писарев имеет ввиду Каткова, который начинал свою карьеру как ученый-филолог и литературный критик 40- х годов Грот К.Я. — либеральный публицист, филолог, сотрудник Русского вестника Пароль франц Свистунами реакционная пресса называла сотрудников Современника после появления в нем отдела Свисток Статья Пчелы написана в 1862 г. Впервые напечатана в 1868 г. в IX части прижизненного издания Сочинений Д.И. Писарева. 8 Труд — это узда (франц Гизо Ф. — французский историк. В 1847—1848 гг. был главой французского правительства. Защищал интересы финансово-промышленной олигархии Статья О брошюре Шедо-Ферроти>» была написана в 1862 г. и предназначалась для подпольной типографии студента П. Баллода в Петербурге, но при аресте Баллода рукопись оказалась в руках жандармов. Впервые напечатана М.К. Лемке с сокращениями в журнале Былое (1906. № 2). 11 Шедо-Ферроти — псевдоним барона Фиркса, агента царского правительства в Бельгии. 12 Михайлов МИ. — революционер, поэт и публицист, сотрудник Русского слова» и Современника Павлов П.В. — профессор Петербургского университета Лебедев В.А. — участник студенческих волнений в 1861 г Речь идет о газете Северная почта (1862). Валуев ПА. — министр внутренних дел, Никитенко А.В. — профессор Петербургского университета, цензор, редактор указанной газеты Обручев В.А. — участник революционного движениях годов, сотрудник «Современника». 16 Правительство не имеет желания убить Герцена». Брошюра Шедо-ферроти, на которую отвечает Писарев, написана по поводу статьи Герцена «Бруты и Кассии отделения. В ней Герцен писало полученном им предостережении о готовящемся на него покушении со стороны русской политической полиции Речь идет о расправе над демонстрантами в Варшаве весной 1861 г. и расстреле Антона Петрова, руководителя крестьянского восстания в с. Бездна в 1861 г Бруннов ФИ. — русский посол в Лондоне. Ему была адресована статья Герцена «Бруты и Кассии III отделения Спадассины (франц) — наемные убийцы С кинжалом под плащом (нем Русское правительство воспользовалось летними пожарами в столице в 1862 г., чтобы обвинить в поджогах революционеров, усилить реакцию Два журнала закрыты — имеются ввиду Современники Русское слово», приостановленные на шесть месяцев в 1862 г Реалисты — одна из программных статей Писарева. Впервые опубликована в «Русском слове (1864. № 9, 10, 11) под заглавием Нерешенный вопрос. Название было изменено цензурой «Отверженные». М. Н. Катков М.Н. КАТКОВ (1818—1887) <Из передовых статей Московских ведомостей за 1863 г.> Москва, 12 апреля. Мы называем себя верноподданными. Мы воздаем должный почет Царю как верховному лицу, от которого все зависит и все исходит. Ноне в эти ли минуты понимаем мы все значение Царя в народной жизни Не чувствуем ли мы теперь с полным убеждением и ясностью зиждительную силу этого начала, не чувствуем ли, в какой глубине оно коренится, и каким держится, как замыкается им вся сила народного единства Кому неясно теперь, как дорого это начало для всякого гражданина, любящего свое отечество В ком живо сказалось единство отечества, в том с равною живостью и силою сказалась идея Царя всякий почувствовал, что то и другое есть одна и та же всеобъемлющая сила. Есть в России одна господствующая народность, один господствующий язык, выработанный веками исторической жизни. Однако есть в России и множество племен, говорящих каждое своим языком и имеющих каждое свои обычаи есть целые страны, с своим особенным характером и преданиями. Но все эти разнородные племена, все эти разнохарактерные области, лежащие по окраинам великого русского мира, составляют его живые части и чувствуют свое единство с ним в единстве государства, в единстве верховной власти, — в Царев живом всеповершающем олицетворении этого единства. В России есть господствующая церковь, нов ней же есть множество всяких исключающих друг друга верований. Однако все это разнообразие бесчисленных верований, соединяющих и разделяющих людей, покрывается одним общим началом государственного единства. Разноплеменные и разноверные люди одинаково чувствуют себя членами одного государственного целого, подданными одной верховной власти. Все разнородное в общем составе России, все, что может быть исключает друг друга и враждует друг с другом, сливается водно целое, как только заговорит чувство государственного единства. Благодаря этому чувству, Русская земля есть живая сила повсюду, где имеет силу Царь Русской земли. Никакие изменения в нашем политическом быте не могут умалить или ослабить значение этой идеи. Все преобразования, какие совершаются и будут совершаться у нас, могут послужить только к ее возвышению и усилению... Москва, 22 апреля. Нельзя сказать, чтобы Россия до сих пор поступала слишком стремительно и слишком увлекалась патриотическим пылом своих обитателей. Никак нельзя сказать, чтобы до сих пор наша печать обнаружила чрезмерную раздражительность народного чувства под влиянием тех угроз и оскорблений, которые сыпались на наше общество со всех сторон, в то время когда оно менее, чем когда-либо заслуживало подобного обращения. Увы напротив, наше равнодушие, наше молчание, наше непоколебимое спокойствие, удивило иностранцев и послужило для них признаком (к счастию обманчивым) нашего полного нравственного упадка. И в печати, ив законодательных собраниях одним из самых сильных аргументов против нас было то, что Россия будто бы находится теперь в совершенном разложении, что целые классы народонаселения исполнены революционных элементов, что внутри Империи готово вспыхнуть повсеместное восстание, что целые области ежеминутно готовы отложиться, и что при малейшем толчке все это громадное тело рассыплется в прах. К стыду нашему, иностранцы на этот раз не из ничего сочиняли свои взгляды на Россию: кроме обильного материала, доставлявшегося им польскими агитаторами, иностранцы могли черпать данные для своих заключений ив русских источниках. Никогда, нигде умственный разврат не доходил до такого безобразия, как в некоторых явлениях русского происхождения. Для иностранцев довольно было иметь хотя поверхностное понятие о том, что печаталось по-русски, например, в Лондоне, и знать притом, что весь этот отвратительный сумбур, невозможный нив какой литературе пользовался в России большим кредитом, что русские люди разных сословий пилигримствовали к этим вольноотпущенным сумасшедшего дома, питались их мудростью и возлагали на них надежды в деле обновления своего отечества. До иностранцев доходили слухи о не менее диких явлениях во внутренней русской литературе, развивающейся под благословлением цензуры, о состоянии наших учебных заведений, об удивительных проектах перестройки всех существующих отношений, о процветании всевозможных бредней, какие когда-либо и где-либо приходили в голову эксцентрическими больным умами о том, что все эти нелепости не встречали себе сильного противодействия в общественной среде, — и иностранцы заключали, что в этой среде нет ни духа, ни силы, что наш народ выродился, что он лишен всякой будущности. Стоило любому иностранному наблюдателю, — а таких не могло не быть в канцеляриях разных европейских посольств, — стоило немного прислушаться к тому, что серьезно говорилось в Петербурге, присмотреться к тому, что там делалось вокруг, чтобы вынести полное убеждение в совершенном разложении нашего общественного организма. Могли иностранный обозреватель подозревать, что атмосфера, в которой он производил свои наблюдения, есть атмосфера фальшивая Могли он думать, что все это не более как кошмар, сон дурной ночи, причиненный неумеренным употреблением гашиша Прежде Россия была для иностранного наблюдателя страной загадок, — и действительно ни об одной стране не было столько мифических сказаний, как о России. Нов последнее время наблюдатель считал себя вправе думать, что слово загадки найдено, и что таинственная страна стала ему ясна во всей своей безнадежности. Иностранный наблюдатель крепко уверился, что Россия есть призраки должна исчезнуть как призрак. Если же в нем оставалось какое-нибудь сомнение в этом, то оно должно было уступить заявлениям русских агитаторов. Наши агитаторы сначала выставляли себя только ожесточенными противниками правительства и пламенными друзьями народа, и обещали ему фантастические благополучия, подобно революционерам всех стран и народов. Иностранный наблюдатель видел в этом явлении более или менее ему знакомое, и не объясняя себе причин, удивлялся только тому, что весь этот вздор в русской цивилизации пользуется кредитом. Но вот теперь дело становится ему яснее и убедительнее. Наши революционеры обнажили передним все красоты свои, ион отступает перед этою картиной, со стыдом и омерзением. Он видит перед собою нечто небывалое и неслыханное. В иностранных газетах приводятся избранные красоты из русско-лондонских изданий, в которых еще так недавно, к стыду нашему, многие русские люди слышали призывный голос обновляющейся России, и иностранные публицисты вчуже приходят в негодование, цитируя места из Колокола, и вчуже до некоторой степени отстаивают, если не нынешнее, то по крайней мере прошлое значение русского народа от нареканий со стороны его собственных выродков. Мало того, что эти выродки перешли открыто в лагерь врагов России, мало того, что они всячески стараются пособлять польскому восстанию и осыпают циническими ругательствами русских, выразивших заграницей робкое сочувствие русскому делу подпискою в пользу раненых русских воинов, — они ругаются над русским народом вообще... Катков М.Н. Собр. передовых статей Московских ведомостей. 1863 год. М, Ф. М. Достоевский Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ (1821—1881) Ряд статей о русской литературе. 1 Введение <...> Нужды нет, что невелика у нас масса людей цивилизованных. Не в величине дело, а в том, что уже исторически закончен у нас переворот европейской цивилизации, что наступает другой, и важнее всего то, что это уже сознали у нас. В сознании-то и все дело. У нас сознали, что цивилизация только привносит новый элемент в народную нашу жизнь, нисколько не повредив ей, нисколько не уклонив ее с ее нормальной дороги, а, напротив, расширив наш кругозор, уяснив нам же самим наши цели и давая нам новое оружие для будущих подвигов <...> Нету нас сословных интересов, потому что и сословий-то, в строгом смысле, не было. Нету нас галлов и франков, нет ценсов, определяющих внешним образом — чего стоит человек потому что у настолько одно образование и одни нравственные качества человека должны определять — чего стоит человек это сознают и это в убеждениях, потому что русский дух пошире сословной вражды, сословных интересов и ценсов. Новая Русь уже помаленьку ощупывается, уже помаленьку сознает себя и опять-таки нужды нет, что она невелика. Зато она, хоть и бессознательно, живет во всех сердцах русских, во всех стремлениях и позывах всех людей русских. Наша новая Русь поняла, что один только есть цемент, одна связь, одна почва, на которой все сойдется и примирится, — это всеобщее, духовное примирение, начало которому лежит в образовании. Это новая Русь уже засвидетельствовала себя явлениями органическими и цельными, а не неудавшимися копиями и пересадками, как выдумаете. Она засвидетельствовала себя начинающеюся в молодом поколении новою нравственностью, ревниво и строго следящею за собою она засвидетельствовала себя благородным самоосуждением, строгою совестливостью — что есть признак величайшей силы и неуклонного стремления к своему идеалу. Каждый день она разъясняет себе все более и более свой идеал. Она знает, что она еще только что начинается, но ведь начало- то и главное всякое дело зависит от первого шага, от начала она знает, что она уже кончила с вашей европейской цивилизацией и теперь начинает новую, неизмеримо широкую жизнь. И теперь, когда она обращается к народному началу и хочет слиться с ним, она несет ему в подарок науку — то, что от вас с благоговением получила и за что вечно будет поминать вас добром. — не цивилизацию вашу несет она всем русским, а науку, добытую из вашей цивилизации, представляет ее народу, как результат своего длинного и долгого путешествия от родной почвы в немецкие земли, как оправдание свое передними передавая ее ему, будет ждать, что сделает он сам из этой науки. Наука, конечно, вечна и незыблема для всех и каждого в основных законах своих, но прививка ее, плоды ее именно зависят от национальных особенностей, то есть от почвы и народного характера И вот разлилась как море благодетельная гласность громко звякнула лира Розенгейма. Раздался густой и солидный голос господина Громеки, мелькнули закишели безчетные иксы и зеты, с жалобами друг на друга в газетах и повременных изданиях явились поэты, прозаики, и все обличительные. явились такие поэты прозаики, которые никогда бы не явились на свет, если б не было обличительной литературы <...> О, не верьте, не верьте почтенные иноземцы, что мы боимся благодетельной гласности, только что завели — и испугались ее, и прячемся от нее. Ради бога, пуще всего не верьте Отечественным запискам, которые смешивают гласность с литературой скандалов. Это только показывает, что у нас еще много господ точно с ободранной кожей, около которых только пахни ветром, так уж ими больно что у нас еще много господ, которые любят читать про других и боятся, когда другие прочтут что- нибудь и про них. Нет, мы любим гласность и ласкаем ее, как новорожденное дитя. Мы любим этого маленького бесенка, у которого только что прорезались его маленькие крепкие и здоровые зубенки. Он иногда невпопад кусает он еще не умеет кусать. Часто, очень часто не знает кого кусать. Номы смеемся его шалостям, его детским ошибками смеемся с любовью, что же Детский возраст, простительно <...> Нет, мы не боимся гласности, мы не смущаемся ею. Это все от здоровья, это все молодые соки, молодая неопытная сила, которая бьет здоровым ключом и рвется наружу. Все хорошие, хорошие признаки!.. Но что мы говорим о гласности Всегда во всяком обществе есть так называемая золотая посредственность, претендующая на первенство. Эти золотые страшно самолюбивы. Они с уничтожающим презрением и с нахальною дерзостью смотрят на всех неблистающих, неизвестных, еще темных людей. Они-то первые и начинают бросать камни в каждого новатора. И как они злы, как тупы бывают в своем преследовании всякой новой идеи, еще не успевшей войти в сознание всего общества. А потом какие крикуны выходят из них, какие рьяные и вместе стем тупые преследователи этой же самой идеи, когда она получает предоминирующее значение в обществе, несмотря на то, что они ее и преследовали вначале. Разумеется, они поймут, наконец, новую мысль, но поймут всегда после всех, всегда грубо, ограниченно, тупо и никак не допускают соображения, что если идея верна, то она способна к развитию, а если способна к развитию, то непременно со временем должна уступить другой идее, из нее же вышедшей, ее же дополняющей, но уже соответствующей новым потребностям нового поколения. Но золотые не понимают новых потребностей, а что касается до нового поколения, то они всегда ненавидят его и смотрят на него свысока. Это их отличительнейшая черта. В числе этих золотых всегда бывает чрезвычайно много промышленников, выезжающих на модной фразе. Они-то и опошливают всякую новую идею и тотчас же обращают ее в модную фразу. Они опошливают все, до чего ни прикасаются. Всякая живая идея в их устах обращается в мертвечину. Награду же за нее получают всегда они первые, на другой день после похорон гениального человека, ее провозгласившего и которого они же преследовали. Иные из них до того ограничены, что им серьезно кажется, гениальный человек ничего не сделала сделали все они. Самолюбие в них страшное. Мы сказали уже, что они чрезвычайно тупы и неловки, хотя кажутся толпе умными, все больше берут резкими и азартными фразами, впадают в крайности, не понимая ни смысла, ни духовной постройки идеи и, таким образом, вредят ей даже и тогда, когда искренно разделяют ее <...> Не одна гласность преследуется в наше время. Преследуется и грамотность Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1978. Т. 18. С. 49—50, 60—62. 1 Под названием Ряд статей о русской литературе было напечатано пять статей, в том числе статья «Г.-бов (Добролюбов) и вопрос об искусстве, разбор программы славянофильской газеты День и др. Впервые опубликовано в журнале Время (1861. № Г. З. Елисеев Г.З. ЕЛИСЕЕВ (1821—1891) Хроника прогресса 1 Милостивые государи! Я молчал три недели, дальнейшее молчание было бы гражданским преступлением. Вы издаете журнал не забудьте, издаете во второй половине XIX века, в эпоху сильнейшего развития прогресса, новы, как я вижу, равнодушны к общественному делу. Первый № ИСКРЫ меня раздосадовал, второй ожесточил, третий заставил взяться за перо. На первых страницах вашего журнала СТИШКИ как разносчики афиш, вы поздравляете читателей с новым годом, стихами высчитываете проценты, вводите в храм поэзии азбуку, мужицкие интересы, бог знает что — Стыдитесь! На первом плане должен стоять ПРОГРЕСС! Требую, чтоб вы начали й № моим письмом, требую во имя общего дела. Мимо вас проходят самые отрадные явления русской жизни, а вы об них умалчиваете. Слепы вы, что ли? Беру на себя пополнить этот пробел в вашем журнале и впредь буду постоянно сообщать вам краткие, но верные известия о преуспеяниях наших на пути цивилизации. Писать буду прозой и стихами (форма для меня ровно ничего не значит). Лавируя по воздвигаемым волнам житейского моря, я умею петь на все лады, начиная от красноречия византийского до витийства канцелярского, включая сюда все три рода слога — возвышенный, средний и подлый. Стихом я владею, как любовницею. Самое крючковатое уголовное дело сумею ловким стихом выразить и по мере надобности затемнить не хуже любого подьячего. Посылать вам буду свои и чужие статьи. Когда не будет ничего нового, буду учить вас понимать старое. Гонорария покуда не хочу никакого. Со временем представлю вам счет Имея ввиду упоминать в своей Хронике только о друзьях прогресса и человечества, я вовсе не имею желания живым отдаваться в руки врагов успеха и просвещения. Следовательно — тайна Подписи не будет никакой. Выставить свое имя я не могу, а скрываться под псевдонимом для меня обидно. Отвечайте за меня вы, г. редактор литературной части. «Примите уверение — слишком старо и пошло. Прощайте. S. Предупреждаю читателей ваших когда не появится в Искре моей Хроники, значит, прогресс подвигается плохо. Если Хроника моя прекратится совсем, пусть разумеют они, что друзья человечества восторжествовали вполне. Тогда уж мне нельзя будет и писать. На первый раз посылаю статейку, подписанную моим хорошим приятелем. Сборник материалов к изучению истории русской журналистики М., 1952. Вып. II. С. 139. 1 первыеопубликовано в Искре (1859. № В. С. Курочкин B.C. КУРОЧКИН (1831—1875) Жалоба чиновника 1 Человек я хорошего нрава — Право! Но нельзя же служить, как известно» Честно. Я вполне соглашаюсь, что взятки Гадки: Но семейство, большое к тому же, Хуже. Точно: можно ходить ив веригах В книгах... А чтоб эдак-то бегать по свету — Нету! Рассуждают, награбивши много, Строго: Капитал-де от предков имели! Все ли? И меня ведь господь не обидел: Видел, Как и те, что статейки писали — Брали. Так за что ж распекать-то сверх штата Брата? Одного ведь отца мы на свете Дети! Курочкин В. С Собр. стихотв. МС. Проницательные читатели 2 I Молодая жена! Ты Что делать взяла. Эта книга полна Всякой грязи и зла. Брось зловредный роман, В нем разврати порок И поедем канкан Танцевать в «Хуторок»! II Нет, положительно, роман «Что делать нехорош! Не знает автор ни цыган, Ни дев, танцующих канкан Алис и Ригольбош. Нет, положительно, роман «Что делать нехорош! Великосветскости в нем нет Малейшего следа. Герой не щеголем одет И под жилеткою корсет Не носит никогда. Великосветскости в нем нет Малейшего следа. Жена героя — что за стыд Живет своим трудом; Не наряжается в кредит И с белошвейкой говорит Как с равным ей лицом. Жена героя — что за стыд Живет своим трудом. Нет, я не дам жене своей Читать роман такой! Не надо новых нам людей И идеальных этих швей В их новой мастерской! Нет, я не дам жене своей Читать роман такой! Нет, положительно, роман «Что делать нехорош! В пирушках романист — профан, И чудеса белил, румян Не ставит он нив грош. Нет, положительно, роман Что делать нехорош! Курочкин B.C. Собр. стихотворений С. 181—182. 1 Жалоба чиновника впервые опубликована в Искре (1859, № 17). 2 Проницательные читатели впервые опубликовано в Искре (1863, № 32). Козьма Прутков КОЗЬМА ПРУТКОВ 1 Плоды раздумья 2 Мысли и афоризмы Никто не обнимет необъятного. Усердие все превозмогает! Многие чиновники стальному перу подобны. Взирая на высоких людей и на высокие предметы, не излишне поддерживать картуз свой за козырек. Всегда держись начеку! Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело разглядишь в нем пятна. Козыряй! Издание некоторых газет, журналов и даже книг может приносить выгоду. Никогда не теряй из виду, что гораздо легче многих не удовлетворить, чем удовольствовать. Не уступай малодушно всеобщим желаниям, если они противны твоим собственным но лучше, хваля оные притворно и нарочно оттягивая время, норови надуть своих противников. Начиная свое поприще, не теряй, о юноша драгоценного времени! Некоторые образцом непостоянства выставляют мужчину, другие женщину но всякий умный и наблюдательный петербуржец никогда не согласится ни с теми, ни с другими ибо всего переменчивее петербургская атмосфера. Питомец рангов нередко портится. Сочинения Козьмы Пруткова. МС Козьма Прутков — литературный псевдоним — маска группы литераторов (бр. Жемчужниковы и А.К. Толстой Впервые опубликовано в Искре (1860. № 26, М. Е. Салтыков-Щедрин М.Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН (1826—1889) Дневник провинциала в Петербурге Прибежав домой, я с лихорадочной поспешностью вынул из кармана данную мне Прелестновым рукописную тетрадку и на заглавном листе ее прочитал: Устав Вольного Союза Пенкоснимателей Но в глазах у меня рябило, дух занимало, и я некоторое время не мог прийти в себя. Однако ж две-три рюмки водки — и я был уже в состоянии продолжать. «Устав» разделен на семь параграфов, в свою очередь подразделенных на статьи. Каждая статья снабжена объяснением, в котором подробно указываются мотивы, послужившие для статьи основанием. «Устав» гласил следующее. Цель учреждения Союза и его организация Ст. 1. За отсутствием настоящего дела ив видах безобидного препровождения времени, учреждается учебно-литературное общество под названием Вольного Союза Пенкоснимателей». Объяснение. В журнале Вестник Пенкоснимания», в статье Вольный Союз Пенкоснимателей перед судом общественной совести, сказано В сих печальных обстоятельствах какой исход предстоял для русской литературы — По нашему посильному убеждению, таких исходов было два во-первых, принять добровольную смерть, и во-вторых, развиться в «Вольный Союз Пенкоснимателей. Она предпочла последнее решение, и, смеем думать, поступила в этом случае не только разумно, но и вполне согласно с чувством собственного достоинства.Зачем умирать, когда ввиду еще имеется обширное и плодотворное поприще пенкоснимания?» Ст. 2. Никакой организации Союз не имеет. Нет в нем ни президентов, ни секретарей, ни даже совокупного обсуждения общих всем пенкоснимателям интересов, по той простой причине, что из столь невинного занятия, каково пенкоснимание, никаких интересов проистечь не может. Союз сей — вольный по преимуществу. Каждому предоставляется снимать пенки с чего угодно и как угодно, и эта уступка делается тем охотнее, что в подобном занятии никаких твердых правил установить невозможно. Объяснение. В той же статье далее говорится Что же такое этот Вольный Союз Пенкоснимателей», который, едва явившись на свет, уже задал такую работу близнецам «Московских Ведомостей Имеет ли он ввиду проведение каких-либо разрушительных начал Или же представляет собой, как уверяют некоторые доброжелатели нашей прессы, хотя и невинное, но все-таки недозволенное законом тайное общество Мы смело можем ответить на эти вопросы ни того, ни другого предположить нельзя. Пенкоснимательство составляет в настоящее время единственный живой общественный элемента ежели оно господствует в обществе, то весьма естественно его господство ив литературе. Пенкосниматели всюду играют видную роль, и литература обязана была раскрыть им свои двери сколь возможно шире. Иона сделала это тем бестрепетнее, что пенкосниматели суть вполне вольные люди, приходящие в литературный вертоград с одним чистым сердцем и вполне свободные от какой бы тони было мысли. Поэтому говорить о какой-то организации, о каких-то тайных намерениях просто смешно. Этим чистым людям самая мысль об организации должна быть противна 2. О членах Союза Ст. 1. В члены Союза Пенкоснимателей имеет право вступить всякий, кто может безобидным образом излагать смутность испытываемых им ощущений. Ни познаний, ни тем менее так называемых идей не требуется. Но ежели бы кто, видя, как извозчик истязует лошадь, почел бы за нужное, рядом фактов, взятых из древности или из истории развития современных государств, доказать вред такого обычая, то сие не токмо не возбраняется, но именно и составляет тот высший вид пенкоснимательства, который в современной литературе известен под именем «науки». Объяснение. Там же Чувство, одушевляющее пенкоснимателя, есть чувство наивной непосредственности. Атак как чувство это доступно всякому, то можно себе представить, как громадно должно быть число пенкоснимателей Но само собою разумеется, что в тех случаях, когда это чувство является во всеоружии знания и ищет применений в науке, оно приобретает еще большую цену. Хорош пенкосниматель- простец, но ученый-пенкосниматель — еще того лучше. Появление сих последних на арене нашей литературы есть признак утешительный и, смеем думать, даже здоровый. Пора, наконец, убедиться, что наше время — не время широких задачи что тот, кто, подобно автору почтенного рассуждения Русский романс Чижик чижик где ты был — перед судом здравой критики, сумел прийти к разрешению своей скромной задачи тот сделал гораздо более, нежели все совокупно взятые утописты-мечтатели, которые постановкой широких задач самонадеянно волнуют мир, не удовлетворяя oного <...> |