Политология-учебникСазонова-хх. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. Харьков фолио, 2001
 Скачать 4.56 Mb.
|
|
1.3. Дискуссия о разделении властей и "общественном договоре": Монтескье и Руссо Концепция разделения властей получила дальнейшее развитие в творчестве французского философапросветителя Шарля Луи Монтескье (1689 - 1755). В своем основном труде "О духе законов" (1748) он утверждает, что* гарантией политической свободы индивида может быть только разделение и взаимная независимость законодательной, исполнительной и судебной властей. Любое соединение их друг с другом представляет непосредственную угрозу для политической свободы. Например, при соединении в одних руках законодатель (89) ной и исполнительной властей образуется возможность "создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их". И при соединении законодательной и судебной властей "жизнь и свобода граждан окажутся во власти произвола". Если же "судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем" [См.: Монтескье Ш. Л. О духе законов // Избр.соч.- М., 1955.- С.290]. Даже в том случае, когда органы, представляющие различные власти, находятся в руках, хотя и различных, но принадлежащих к одному сословию лиц, свобода, по мнению Монтескье, находится в опасности. Для обеспечения свободы, по мнению Монтескье, кроме институциональных, необходимы еще и дополнительные процедурные гарантии, состоящие в праве одной власти останавливать другую: "Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, - пишет Монтескье, - необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга" [Там же.- С.289]. Конкретный конституционный проект Монтескье заключается в том, чтобы законодательную власть предоставить парламенту из двух палат - верхней и нижней, аристократической и народной. Нижняя палата является представительством народа и базируется на практически всеобщем избирательном праве. В верхнюю палату входят представители знати, и это право представительства носит наследственный характер. Исходя из идеи разделения и равновесия властей, Монтескье рассматривает обе палаты как равноправные учреждения, которые должны сдерживать и умерять друг друга: высшее собрание знати, например, должно "будет иметь право отменять решения народа, как и народ имеет право отменять его решения" [Там же.- С.294]. Исполнительная же власть должна быть сосредоточена в руках монарха, "так как эта сторона правления, почти всегда требующая действия быстрого, лучше выполняется одним, чем многими" [Там же. - С. 295]. Равновесие между исполнительной и законодательной властью достигается тем, что первая должна иметь право приостанавливать законы, принятые законодательным собранием, а также определять время созыва и продолжительность заседаний этого собрания. В свою очередь, законодательное собрание должно иметь возможность опреде (90) лять границы деятельности исполнительной власти, контролировать исполнение принятых ею законов. Ограничение властных полномочий каждой из властей состоит теперь не просто в осуществлении ими разных сфер деятельности, но и в том, что при необходимости они могут воспрепятствовать приведению в исполнение решений друг друга (но без права замены решения другого своим решением). Простое ограничение сфер деятельности дополняется контролем за действиями друг друга. Кроме того, относительная самостоятельность властей дополнительно гарантируется тем, что каждая из них имеет свой собственный, существенно отличный порядок формирования. Общий смысл либеральной программы Монтескье состоит в разработке вариантов достижения широкого социального согласия на основе приемлемого компромисса между тремя основными силами общества: народом, королевской властью и дворянской знатью. Механизм разделения властей, предложенный им, не только умерял политические амбиции каждого элемента триады, но и предлагал оптимальный режим их сочетания, обеспечивающий внутреннее социальное равновесие и институциональную стабильность общественной системы. Хотя конкретный конституционный проект Монтескье так и не был реализован, "консенсусная парадигма" организации власти на основе внутренних "сдержек и противовесов" стали фундаментом либерального властно-политического концепта. Выдающийся мыслитель эпохи Просвещения Жан Жак Руссо (1712 - 1778) при решении проблемы соотнесения личности, общества и государства на первое место поставил общество, его интересы и потребности. В своем труде "Об общественном договоре, или Принципы политического права" (1762) он представил радикально-демократический вариант договорной концепции происхождения общества и государства. Общественный договор, по его мнению, не может быть соглашением об избрании правительства либо соглашением, по которому одна сторона обещает подчиниться, а другая - властвовать. "Вместо отдельной личности каждого договаривающегося этот акт ассоциации немедленно создает моральное и коллективное целое, составленное из стольких членов, сколько собрание имеет голосов, це (91)лое, которое получает путем этого самого акта свое единство, свое общее "я", жизнь и волю" [Руссо Ж. Ж. Об общественном договоре.- М., 1938.- С.13]. Поэтому индивид должен подчиняться "общей воле", если его частный интерес расходится с общественным. Ибо если взять сумму изъявлений частных лиц и отбросить от них "взаимно уничтожающиеся крайности", то "в результате сложения оставпшхся расхождений получится общая воля". Общество в качестве универсального "морального и коллективного целого" становится источником и обладателем всякой власти. Тут Руссо опирается на идею народного суверенитета, которая высказывалась многими мыслителями предмодернизационной эпохи задолго до него. Среди них следует особо выделить Марсилия Падуанского в Италии ("Защитник мира", 1324; изд. 1522), Дю-Плесси-Морнэ во Франции (псевдоним Юний Брут, "Защита против тиранов", 1579), Иоанна Альтузия в Голландии ("Политика", 1603), Джона Лилбёрна в Англии (памфлеты 40-50-х годов XVII в.). Руссо не просто воспроизвел эту идею, а превратил ее в целостную политическую концепцию, парадигму радикального демократизма. Народный суверенитет для Руссо Становится прежде всего выражением коллектив-ной ("общей") воли, которая в принципе не может быть ни* поделена, ни перепоручена кому-либо. Отсюда следует резкое отрицание либеральных рецептов организации публично-властных структур (принципа разделения властей и депутатского представительства). По мнению Руссо, "суверенитет, будучи только осуществлением общей воли, не может никогда отчуждаться", а сам его носитель, "будучи не чем иным, как коллективным существом, может быть представлен только самим собой" [Там же.- С.21].Поэтому Руссо не приемлет все представительские формы правления. Суверенитет является общей волей, а "воля не может быть представлена", "это или та же самая воля, или другая" [Там же.- С.82].Поэтому народные депутаты "не могут быть представителями народа, они только его комиссары; они ничего не могут постановлять окончательно; всякий закон, который народ не ратифицировал самолично, недействителен; это даже не закон" 11ам же.]."Английский народ, - пишет Руссо - считает себя свободным; он горько ошибается; он сво (92)боден только во время выборов членов парламента, как только они выбраны, он становится рабом" [Там же]. Так же решительно Руссо отметает принцип разделения властей: "Воля либо является общею, либо ею не является; она являет собой волю народа как целого, либо - только одной его части" [Там же.- С.22]. Альтернативу системе либеральной государственности должна составить, по мысли Руссо, система последовательного народоправства. Поскольку институт представительст-ва может существенно исказить волю народа, принятие законов (реализация законодательной власти) должно опираться на непосредственное и всеобщее народное волеизъявление путем референдума (плебисцита). Ведь каждый гражданин обладает частичкой суверенитета. Если народ состоит из 10 тыс. человек, то каждому принадлежит одна десятитысячная часть суверенитета. Поэтому "общая воля" должна быть выражена голосованием всех. Правительство как исполнительный орган не является чем-то самостоятельным. Оно выполняет волю общества, выступая лишь посредником между ним и народом как совокупностью подданных. Руссо, таким образом, существенно перестраивает общую композицию власти. Либеральная схема предполагает триаду "личность - общество - государство", где лимитированным (подчиненным) элементом является государство, посредствующим - общество, а определяющим - личность. Руссо же предлагает распределение ("общество - государство - личность"), в котором лимитированным элементом выступает личность, посредствующим - государство, а господствующим - общество. Радикально-демократическая парадигма власти Руссо - антитеза парадигмы либеральной демократии. Она построена на отрицании самостоятельной роли личности в обществе, всецелом подчинении ее "общественному целому". Руссо требует, чтобы каждый человек стал ничем и мог бы действовать только вместе с другими. Выявленная референдумом "общая воля" становится обязательной для всех, в том числе и для тех, кто оказался в меньшинстве. Последние должны "покаяться" за ранее исповедуемые взгляды и унифицироваться с другими или покинуть страну. Отрицание возможности любого плюрализма действий и мысли, выходящего за рамки "коллективного решения", ввергает индивиды под гнет не менее жестких (93) структур анонимного и обезличенного "народоправства". "Плебисцитарная демократия" вне либерально организованных структур власти (с разделением властей и представите-льскими институтами) неизбежно превращается в тоталитарную "демократию для большинства". Авторитарная, либеральная и радикально-демократическая парадигмы власти стали общей концептуальной основой процесса европейской и мировой модернизации. Многие ключевые пункты этих учений были непосредственно использованы (в разное время и в разной степени) в конституционной практике XVIII-XIX вв. Уже во французской Декларации прав человека и гражданина (1790), первой американской (1787) и французской конституциях (1791) в том или ином виде закрепляются идеи разделения властей и верховного суверенитета народа. 1.4. Развитие просветительских идей в России: утопии либеральной и демократической трансформации Активное проникновение в Россию со второй половины XVIII ст. идей европейского Просвещения способствовало формированию самого широкого спектра политических концепций и проектов, направленных на трансформацию и "осовременивание" абсолютистской государственности. Начавшаяся с эпохи Екатерины II политика "просвещенного абсолютизма" опиралась, например, на идеи разумного законодателя и рационально-механического регулирования общественной жизни; в соответствии с ними считалось, что для оптимального функционирования общества необходимо лишь правильно сформулировать законы и с помощью организации - рациональной "машины" государственной бюрократии - последовательно провести их в жизнь. Представители же просветительской мысли либерального и демократического типа (Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин, Я. П. Козельский, Н. Г. Курганов, А. Я. Поленов) в большей степени ориентировались на контрактную (основанную на договоре) модель общества, в которой формально равные субъекты обладают определенными правами и свободны от непосредственного государственного вмешательства; при этом представители более радикальных вариантов демократической мысли - от Радищева до декабристов - делали акцент на священные права человека и гражданина. (94) Наиболее полное развитие либеральная тенденция русской просветительской мысли второй половины XVIII ст. получила в произведениях профессора Московского университета Семена Ефимовича Дееницкого (ок. 1740 - 1789), который по праву считается отцом русской научной юриспруденции. В течение некоторого времени он обучался в университете г. Глазго в Шотландии, а в 1768 году направил Екатерине II "Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи", которое намечало первый в России план введения отдельных элементов режима разделения властей. Сущность концепции Дееницкого состояла в передаче достаточно значительного объема законодательных полномочий выборному представительному органу - сенату, при сохранении за монархом верховного суверенитета и права абсолютного вето (такое же право имел тогда и имеет до сих пор, правда уже чисто формально, британский монарх). Кроме права издания, отмены и коррекции указов, а также некоторых судебных полномочий, сенат наделялся правом установления налогов, осуществления контроля за расходами, деятельностью административных и судебных учреждений страны, "войну продолжать и заключение трактатов с соседними державами наблюдать". В качестве представительного органа сенат являлся выборным бессословным законодательным собранием из 600 или 800 членов, избираемых на 5 лет, но не более чем на три срока. При этом избирательное право подданных устанавливалось не на основе происхождения человека, а определялось, главным образом, на основе имущественного ценза, в сенате все его члены должны были пользоваться равными правами, независимо от их сословной принадлежности. По мысли Дееницкого, каждая губерния, провинция и слой общества должны были иметь "в законодательной власти представителя, заступника и ходатая...". Политическая концепция Дееницкого - достаточно интересная и оригинальная попытка адаптации английской конституционной модели к российским условиям, по сути, намечающая конкретный путь становления и развития в России системы гражданского общества, основанной на правах частной собственности и личной независимости. Демократический вариант развития русской просветительской мысли представлен работами Александра Ни (95) колаевича Радищева (1749 - 1802), который развивает собственную оригинальную версию классической политической доктрины Руссо о народном суверенитете. Разделяя идеи последнего о народе в "соборном его лице" как высшем источнике и носителе суверенитета, Радищев, однако, существенно уточняет способ его реализации, гарантирующий максимальную полноту и эффективность. По мнению писателя, такие гарантии не обеспечивают ни либеральный механизм депутатс-кого представительства, ни собственно руссоистская модель непосредственной демократии плебисцитарного типа. Подлинным гарантом свободы общества и верховенст-ва народа является только, по мнению Радищева, право народа на восстание, то есть проистекает из постоянной готовности людей к вооруженному выступлению и возможности незамедлительной смены зарвавшейся власти. Концепция перманентного народного плебисцита Руссо трансформируется в теорию перманентной народной революции, в ходе которой народ как истинный правитель постоянно утверждает (и под- тверждает) свой высший суверенитет над любой властью. Режим республиканского правления как раз и отличается, считает Радищев, тем, что народ имеет действенную возможность сместить ту власть, которая не соответствует его интересам. Поэтому главной особенностью республики является, по Радищеву, право народа на восстание, то есть практическая возможность реализации народного верховенства, а не внешние конкретно-исторические формы "употребления" власти, которая может быть вручена одному лицу или многим: республика - это именно тип, а не форма правления, поэтому, например, монархическая власть также может (и должна) быть "республиканской". Критерием легитимного исполнения "употребителем народной власти" своих обязанностей является обеспечение/необеспечение счастья отдельного индивида. Здесь намечается еще один пункт расхождений Радищева с Руссо: естественное эгоистическое стремление человека к счастью должно быть целью и совокупных общественных интересов, поэтому государство в качестве орудия достижения "общей пользы" не может посягать на счастье даже одного из своих граждан. По формуле Радищева, "гражданин, становясь гражданином, не перестает быть человеком", поэтому индивид (при заклюю (96)чении общественного договора) отнюдь не отказывается в пользу общества и его позитивных законов от своих естественных прав. Радищев, таким образом, фактически отходит от руссоистской идеи примата общества над индивидом, от позитивного права общественного целого диктовать человеку свои нормы и законы; этика разумного эгоизма и право личности на возможно большее счастье, в конечном счете возобладают у него над идеями о диктаторских правах "всеобщей воли". Произведенная российской просветительской мыслью рецепция и адаптация классических просветительских идей имела далеко идущие последствия. По сути, теоретические конструкции Десницкого и Радищева оказались парадигмальными и заложили концептуальные основы собственного оригинального российского развития в XIX веке как либерального, так и радикально-демократического политического дискурса. 2. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ XIX ВЕКА 2.1. Немецкий идеализм: в поисках теоретического синтеза Родоначальник немецкой классической философии, выдающийся философ-идеалист Иммануил Кант (1724-1804) заложил основы современной концепции правового государства. Анализу основных проблем политической философии и политико-правовой теории непосредственно посвящены фундаментальная "Метафизика нравов" (1797), а также такие работы, как "Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане" (1784) и "О вечном мире" (1795). Кант считал, что истинное назначение права - надежно гарантировать человеческой нравственности то социальное пространство, в котором она могла бы проявить себя, где могли бы беспрепятственно реализоваться свобода и гражданское равенство индивидов. Государство, по Канту, - объединение множества людей, подчиненных правовым законам. Целью и смыслом его существования является реализация правовых норм и положений, для чего оно действует трояким способом: создает законы (общие нормы права); осуществляет ис (97)полнигельную и распорядительную деятельность (административные акты), производит юрисдикционные акты. Отсюда проистекает функциональное разделение органов власти на законодательные, исполнительные и судебные. В теории Канта делается определенная попытка совмещения либеральной, радикально-демократической и авторитарной линий развития политической мысли. Во-первых, Кант воспринимает идею Руссо о народном суверенитете: центральным институтом публичного права является прерогатива народа участвовать в установлении правопорядка путем принятия конституции, выражающей его волю. Во-вторых, он принимает идею разделения властей Монтескье, но вносит в нее определенные изменения. Вместо "равновесия" властей выдвигается принцип их коорди-нации и взаимодополнения, при котором законодательная власть (как выражающая волю народа) охраняет определенный приоритет перед властью исполнительной. С этой позиции Кант производит принципиальное разграничение деспотических и республи-канских форм правления. "Республиканизм есть государственный принцип отделения исполнительной власти (правительства) от законодательной; деспотизм - принцип самовластного исполнения государством законов, данных им самим"' [Кант И.- О вечном мире // Соч.: В 6-ти т.- М., 1963 - 1966.- Т. 6. - С. 269]. Поэтому деспотическим правлением может быть и абсолютная монархия, и демократия, ибо в обоих случаях субъект власти (монарх и народ) одновременно и создает законы, и сам их выполняет. Напротив, республиканским правлением может быть и ограниченная конституционная монархия, коль скоро в ней исполнительная власть отделена от законодательной. Конечным критерием различения "республиканских" и "деспотических" государств у Канта является наличие конституционных гарантий и уважения прав гражданина (элементом системы которых и выступает разделение властей). В-третьих, философ определенным образом (в русле авторитарной парадигмы) пытается застраховаться от возможных негативных последствий передачи суверенитета народу. Он накладывает вето на право народа обсуждать издаваемые государством законы и насильно изменять существующий государственный строй, как на (98) противозаконные акты, противоречащие правовому состоянию государства. По мнению Канта, изменять государственное устройство можно лишь путем конституционных реформ, проводимых только исполнительной, а не законодательной властью. Выдающийся немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831) про-должил авторитарную и государственно-центричную линии развития мировой поли-тической мысли. Среди его многочисленных работ, затрагивающих в той или иной степе-ни политическую тематику, следует выделить фундаментальную "Философию права" (1820). Авторитарный этатизм Гегеля строится на разведении и исследовании двух ключевых понятий: гражданского общества и государства. Гражданское общество в его концепции является определенной совокупностью формально равных индивидов, частнособственнический интерес которых тесно вплетен в систему "всесторонней зависимости". Поэтому гражданское общество есть прежде всего сфера реализации особых частных целей и интересов отдельной личности, причем здесь каждый для себя есть высшая цель, а все другие значимы лишь как средства. Важным моментом внутреннего строения гражданского общества является подсистема полицейского надзора и опеки, которая должна обеспечить безопасность частноэкономической деятельности индивида, "всеобщую наличную возможность для достижения индивидуальных целей" [Гегель Г. В. Философия права.- М., 1990.- С.267]. Само по себе гражданское общество внутренне дифференцировано на различные сословия: субстанциональное (крупные и мелкие землевладельцы, дворяне и крестьяне), промышленное (фабриканты, торговцы, ремесленники), всеобщее (чиновники). Сословие есть особая форма связи частного интереса с интересом всеобщим, с государством: индии-вид трансформирует свой частный (экономический) интерес в политический только как член того или иного сословия. Поэтому быть политическим, а не частным чем-то возмож-но только в рамках своего сословия. Такой механизм выявления индивидуального полити-ческого интереса гарантирует то, что он будет, во-первых, действительным, а, во-вторых, конкретным и не выходящим "за пределы (99) того, что заключено в данном ПРОМЫСЛЕ" или "собственном деле и интересе" (Там же.- С.275].Сословно-корпоратив-ное строение гражданского общества призвано, с одной стороны, содействовать регла-ментации частноэкономических свобод индивида (свободы частной инициативы, распо-ряжения собственностью и т. д.), а с другой, - определенным образом репрезентировать вытекающие из них политические интересы, направляя их изъявление в конституционно-правовое русло. Если гражданское общество является сферой социально-экономической деятельно-сти, то государство есть сфера деятельности политической. Государство в качестве целого функционально состоит из трех властей: законодательной, правительственной и власти государя. Гегель не соглашается с теорией равновесия и взаимосдерживания разделенных властей Локка-Монтескье, ибо она делит государство на враждебные и противодействую-щие друг другу части, что ослабляет, а не усиливает мощь "живого единства" государст-венного целого. Разделение властей для Гегеля есть просто "технико-организационная" необходи-мость, они "самостоятельны" лишь в том смысле, в каком "самостоятелен", например, желудок в человеческом организме. Сущностью государства является суверенитет, кото-рый символизирует верховную власть идеального целого над любым элементом общест-венной структуры. В концепции Гегеля суверенитет государства принадлежит конституционному монарху. Вне конституционного и правового состояния суверенитет не может существовать, ибо при деспотизме (единоличном или демократическом) "воля монарха или народа" заменяет собою закон. Гражданское общество представляет свои интересы и принимает участие в делах государства через законодательные органы (двухпалатный парламент). Но делает оно это не через единичных лиц, не как бесформенная масса, а будучи расчлененным и офор-мленным по сословиям. Верхняя палата парламента является наследственной. Основная же нижняя палата парламента формируется не путем индивидуального всеобщего голосования, а по "выборам" депутатов от корпораций, общин, товариществ и других организаций, которые направляют своего делегата путем внутреннего отбора ("простым способом посылки"). Именно таким путем, (100)по мысли Гегеля, можно лучше всего выявить и представить партикулярные интересы гражданского общества, гарантировать компетентность этого представительства и "выбор" самого достойного делегата. Концепция Гегеля представляет собой теорию "конституционного" этатизма, построенного на принципах сословного корпоративизма и господства государства над личностью и обществом.Авторитарная парадигма мировой политической мысли (Платон - Макиавелли - Боден - Гоббс) получает свое "логически чистое" выражение. Ключевые идеи Гегеля были в той или иной степени использованы теорией и практикой тоталитар- ных режимов фашизма и социализма XX в. 2.2. Трансформация классической либеральной теории Важной вехой в развитии либеральной концепции власти стало учение английского философа, социолога и юриста Иеремии Бентама (1748 - 1832). Ему принадлежит приоритет в разработке новой методологии либерального политического мышления - теории утилитаризма, которая пришла на смену "мифологическим анахронизмам" эпохи Просвещения, связанным с гипотезой "общественного договора". По мнению философа, человек в своих поступках руководствуется принципами пользы и личной выгоды. Свободная реализация личных интересов есть высшее благо и задача деятельности государства. Неизбежное зло, связанное с особенностями жизни в государстве, должно быть неизмеримо меньше в сравнении со злом, которое такой жизнью предотвращается. Поэтому все неудобства для свободы индивидов, проистекающие из наличия государства, считает Бентам, необходимо минимизировать. Государственное вмешательство в экономические процессы следует по возможности свести на нет. Бентам считал, что "общее благо" достигается наилучшим способом в условиях представительной демократии, где законодательная легислатура (парламент), с одной стороны, обладает высшей властью и контролирует правительство .и другие исполнительные органы, а с другой, - подотчетна избирателям и общественному мнению. Последнее обстоятельство гарантируется всеобщим избирательным правом, ежегодными перевыбо(101)рами парламента, правом отзыва должностных лиц, их судебной подотчетностью и т. д. Принципиальные дополнения в нормативные основы теории либерализма внес английский философ, экономист и общественный деятель Джон Стюарт Милль (1806-1873). По его мнению, демократия, как и любая другая форма правления, нуждается в системе внутренних ограничений и противовесов, нейтрализующих опасность "тирании большинства" над инакомыслящим меньшинством. "Недостаточно иметь охрану только от правительственной тирании, - писал Милль, - но необходимо иметь охрану и от тирании господствующего в обществе мнения или чувства, от свойственного обществу тяготения, хотя и не уголовными мерами, насильно навязывать свои идеи и свои правила тем индивидам, которые с ним расходятся в понятиях" [Милль Д. С. Представительное правление.- СПб., 1897.- С. 152]. Поэтому меньшинству необходимо гарантировать свободное выражение и представление своих взглядов, что позволило бы создать определенный противовес, способный корректировать действия и решения большинства. "При каждой форме прав-ления, - отмечал философ, - должен существовать центр сопротивления преобладающему влиянию. Следовательно, и в демократическом строе должен существовать центр сопро-тивления демократии" [Там же.- С. 132]. Ибо демократическая власть также может "иметь побуждения угнетать часть народа, и поэтому против ее злоупотреблений также необхо-димы меры, как и против злоупотреблений всякой другой власти" [Там же. - С. 151]. Такими мерами могут быть особый способ представительства меньшинства, согласно которому один представитель обладает несколькими голосами, создание новой (верхней) палаты парламента из наиболее авторитетных бывших политических и государственных деятелей и т. д. Смысл концепции "защиты меньшинства" Д. С. Милля состоит в создании на базе демократических институтов особого механизма согласования различных партикулярных интересов между собой, исключающего возможность произвола одной части общества по отношению к другой. Классическое выражение новая парадигма либерализма получила в трудах французского историка, социо (102)лога и политического деятеля Алексиса де Токвим (1805 - 1859), который в своем основном произведении "О демократии в Америке" (1-й том вышел в 1835 г., 2-й – в 1840 г.) наметил основные теоретические контроверзы и проблемные границы политической теории XX столетия: исследование институциональ-ных оснований стабильной демократии и проблем политической культуры, анализ сравни-тельной эффективности и многообразия форм демократии, изучение новых регулятивных функций современного государства и новых (тотальных) версий традиционного деспо-тизма. По выражению Р. Арона, ключевую проблему, интересовавшую Токвиля, можно сформулировать так: каким образом общество, в котором имеет место "тенденция к единообразию судеб индивидов, может не погрузиться в деспотизм"? Или, иными словами, "как совместить равенство и свободу"? [См.: Арон Р. Этапы развития социоло-гической мысли,- М., 1993.- С.230 - 231]. Высшей ценностью для Токвиля является политическая свобода, которой он отдает предпочтение в сравнении с политическим равенством: последнее, по его мнению, в своей абсолютной реализации постоянно чревато угрозой свободе. Это определяет главное в методологическом подходе Токвиля - инстру-ментальное отношение к демократии вообще и к принципу равенства в частности. Демократия для Токвиля есть благо лишь постольку, поскольку она оберегает и служит индивидуальной свободе, и демократический строй необходимо строить прежде всего исходя из этой перспективы. По мнению Токвиля, из модели демократии, основанной на тотальном равенстве и рационально-активном участии индивидов, невозможно вывести стабильно действующее демократическое устройство. Любой демократический строй утверждает постулат о том, что большинство право, поэтому демократии постоянно угрожает опасность охлократической трансформации в тиранию большинства. Отсюда главный практический вывод его анализа: идеальная демократическая модель для своей эффективной реализации нуждается в определенных исключениях и отступлениях от собственных норм. Более того, она требует наличия между государством и личностью целого слоя гражданских институтов и порядков, устроенных совсем иным (традицион-ным) образом. "Помимо народовластия, - отмечает Токвиль, - (103) должно существовать определенное число институтов власти, которые, не будучи полностью независимыми от воли народа, все же могли бы в своей области пользоваться довольно широкой свободой, с тем чтобы, неизменно повинуясь решениям большинства, все-таки противостоять его капризам и отвечать отказом на его самые опасные требования" [Токвиль А. де. Демократия в Америке. - М., 1992. - С. 119]. Стабильной демократия становится тогда, когда в промежуточной ткани гражданского общества господствуют такие традиционные институты, как церковь и семья, а демократический процесс пронизан такими его противоположностями, как религиозная вера, почтительное отношение к власти и компетентности и т. д. [См.: Салмин А. М. Современная полития под знаком Аристотеля // Полис.-1992.- № 5 - 6.- С. 125 и ел.; Шапиро И. Демократия и гражданское общество // Полис.- 1992.- № 4. - С.24]. При этом, в отличие от многих своих предшественников, ключевое значение Токвиль придает не только и не столько специфике конституционно-правового устройства стабильно-демократического государства (то есть системе "сдержек и противовесов", разделению властей), сколько аспектам стабилизации, скажем так, общекультурного свойства - функционированию того, что 'политологи второй половины XX века назовут "политической системой" и "политической культурой". Это особенности, во-первых, политического и, во-вторых, культурного поля устойчивой демократии. Пер- вое определяется существованием: а) свободной конкуренции "неидеологических" партий, которые выступают не в качестве сторонников противоположных принципов правления, а представляют собой организации по интересам, склонные к прагматичному обсуждению задач, стоящих перед обществом; б) свободной и широкой сети "инициативных" ассоциаций и объединений граждан ("политические объединения, способные пресекать произвол партий или произвол правителя, особенно необходимы в странах с демократическим режимом" [Токвиль А. де. Указ.соч.- С. 157]); в) свободной и независи-мой прессы, которая становится высшей гарантией свободы и личной безопасности инди-вида; эту гарантию, по Токвилю, нельзя доверить "ни высоким политическим ассамблеям, ни власти парламента, ни провозглашенной (104) власти народа" ("печатный станок способствовал прогрессу равенства, он же остается лучшим средством исправления его недостатков" [Там же.- С.500]). Состояние же второго, культурного поля ("нравов и верований") определяется фундаментальным соединением "религиозного духа" (в США, например, протестантизма) и свободы, которое порождает устойчивую комбинацию стержневых нравственных ценностей и норм. По мнению Токвиля, главным условием свободы (более важным, чем законы), в конечном счете, являются именно нравы и верования людей, которые определяют их политическое поведение. "Я убежден, - отмечает он, подводя итоги своего исследования, - что самое удачное географическое положение и самые хорошие законы не могут обеспечить существование конституции вопреки господствующим нравам, в то время как благодаря нравам можно извлечь пользу даже из самых неблагоприятных географических условий и самых скверных законов". По мысли ученого, "географическое положение менее важно, чем законы, а законы менее существенны, чем нравы". "Этот вывод, - заключает Токвиль, - представляется мне наиболее важным результатом моих наблюдений, все мои размышления приводят к нему" [Там же.- С.223 и 232]. Именно с А. де Токвиля начинает свое настоящее развитие и современный либерализм, и новое понимание теории демократии, рассматривающие последнюю не в качестве цели, а всего лишь средства достижения устойчивой общественной эволюции. В середине XX века в его работах усматривали чуть ли не первый набросок теории плюралистической демократии и концептуальное обоснование "дисперсии" и множественности центров власти в современном обществе. Сейчас Токвиля рассматривают, скорее, в качестве идеологического отца-основателя неоконсерватизма и как тонкого теоретика "элитистской демократии", который попытался увидеть в лоне традиционных институтов гражданского общества (семьи, церкви, ассоциациях) источник фундаментальных общественных норм и ценностей, необходимых для формирования культурной идентичности современного "разорванного" общества. "Элитаристская" интерпретация наследия Токвиля опирается на его тезис о необходимости формирования некой новой (105) формы аристократии (политической и культурной элиты общества), которая могла бы возникнуть в политических, промышленных, торговых, научных и литературных ассоциациях. Равный былым "аристократическим магнатам", такой слой людей, по мнению Токвиля, действовал бы "как образованный и могущественный подданный, которого нельзя ни согнуть по своему желанию, ни притеснять втихомолку и который, отстаивая свои собственные права перед лицом власти, спасет все-общие свободы" [Там же.- С. 500]. В этом смысле Токвиль становится и прозорливым критиком современного (европейского социал-демократического) "государства всеобщего благоденствия", власть которого "охотно работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром; она заботится о безопасности граждан, предусматривает и обеспечивает их потребности, облегчает им получение удовольствий, берет на себя руководство их административными делами, управляет их промышленнос-тью, регулирует права наследования и занимается дележом их наследства" [Там же.- С.497].Ученый подверг сокрушительной и едкой критике тенденции к "административно-му деспотизму" государства, при котором оно, "как никогда прежде, проникает в частную жизнь граждан, по-своему регулируя все менее значительные виды деятельности, со всех сторон окружая граждан своими заботами, советами и принуждениями" [Там же.- С.490].Ныне Токвиль пользуется репутацией авторитетного теоретика неоконсервативной революции 80 - 90-х годов, его считают предтечей многих авторов современных концепций "минимального государства". 2.3. Политические альтернативы марксизма К концу XIX века получает концептуальное завершение и линия критического осмысления реалий индустриально-рыночной цивилизации. Карл Маркс (1818 -1883) и Фридрих Энгельс (1820 - 1895) в своих исследованиях капиталистического общества при-ходят к выводу о том, что в его недрах внутренне присутствует и постоянно развивается глобальный социальный конфликт - классовый антагонизм буржуазии и пролетариата. Фундаментальная причина этого конфликта состоит в неравном отношении разных классов к средствам производства, (106) частное владение которыми только одной частью общества стимулирует развитие полюсов богатства и бедности, генерирует общее состояние напряженности и противостояния. Отсюда вывод: необходимо кардинальное преобразование капиталистического общества - обобществление собственности на средства производства. Это позволит ликвидировать неравенство их распределения в обществе, а вместе с ним и все неизбежные конфликты. Каков политический аспект предлагаемого переустройства? Он заключается в том, что уничтожение (обобществление) частной собственности неизбежно предполагает и разрушение орудия ее политического господства - системы либерального государства ("комитета по управлению делами буржуазии"). Полный "разрыв" с принципами либеральной организации власти необходим именно потому, что она конституционно оформляет частнособственнические отношения. Представительная парламентская демократия с идеей разделения властей, защитой прав меньшинства, всеобщим избирательным правом есть "ширма", под которой скрывается господство ("диктатура") буржуазии над пролетариатом. Как же должно быть организовано альтернативное (коммунистическое) общество? "То положение, когда народом управляют, должно быть заменено самоуправлением народа" [Маркс К. Изменения и дополнения во втором издании брошюры И. Моста "Ка-питал и труд" (1875) // Вопросы истории КПСС.- 1968.- № 2.- С.80].Антитеза либеральной государственности была увидена в опыте Парижской Коммуны 1871 г., которая была именно "не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законода-тельствующей и исполняющей законы" [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.- Т. 17.- С.342]. Таким образом, в рамках марксистской теории происходит существенное уточнение радикально-демократического концепта власти - идеи прямого и всеобщего народоправс-тва. Идея политического равенства (и самоуправления) может быть реализована лишь в рамках экономического равенства (и самоуправления). Тезис об общей (общественной) собственности придает радикально-демократической политической теории логически завершенный вид. По мысли классиков марксизма, в новом обществе происходит существенное расширение сферы, подлежащей управлению ("планированию"). Последнее должно охватить (107) по сути все общество: "управлению придется ведать не только отдельными сторонами общественной жизни, но и всей общественной жизнью во всех ее отдельных проявлениях, во всех направлениях" [Там же.- Т.2.- С.537].Однако, в силу того, что общество на первых порах сразу не в состоянии осуществить "власть народа посредством самого народа" и привлечь к управлению государством "поголовно всех трудящихся" таким образом, чтобы "функции надсмотра и отчетности" выполнялись "всеми по очереди", временно необходимо осуществление власти народа посредством "лучшей части народа". Поэтому "народное самоуправление", охватывающее, заметим, все сферы общества, временно должно осуществляться "наиболее сознательными", "самыми достойными" представителями народа В более поздней и более экстремальной ленинской версии марксистской теории "сословие достойных" превращается в партию-авангард - "ум, честь и совесть" нового общества. Таким образом, вроде бы, как и предполагали основоположники марксизма, общественные функции в новом обществе теряют "свой политический характер" и превращаются в "простые административные функции, наблюдающие за социальными интересами" [Там же. - Т. 18.- С. 303], но право на их осуществление дается не всем, а лишь тем, кто дорос до статуса "достойного", тем, кто вошел в авангардное "сословие лучших". Отсутствие подлинно общественных и государственно-правовых норм демократии, независимого общественного мнения и общественного контроля за функционированием публично-властной сферы, ее монополизация "сословием достойных" на практике не создает ничего иного, кроме тоталитарной системы партийного государства-деспотии. В последнем возникает не только новая ярко выраженная социальная стратификация (неравенство фактических статусов разных членов общества), но и система тотального контроля и регламентации поведения всех сторон жизни членов "свободной ассоциации". Реальное пространство человеческой свободы становится намного уже, а гнет "общенародного государства" на порядок выше, чем в пресловутом либеральном государстве парламентской демократии. Универсализировав значение социальных конфликтов ранних стадий индустриаль-но-рыночного старта, марксистская политическая теория объявила о возможности их преодоления лишь в условиях "разрыва" и отрицания (108) либерального властного концепта, замены последнего радикально-демократической властной парадигмой. Однако исторический опыт свидетельствует, что идея "власти народа посредством самого народа" сама по себе не может стать стержневой основой общества. Ее позитивный смысл может стать "работающим" лишь в системе либеральной концепции властного структурирования, где она будет элементом нескольких сочетающихся принципов властной организации. Либерально-демократический политический концепт может нейтрализовать потенциальные опасности "власти народа", инкорпорируя в себя при этом позитивный смысл идеи последней. На этой основе либеральная парадигма власти в состоянии преодолеть и преодолевает социальные антагонизмы ранних этапов развития индустриально-рыночного общества и без выходов в альтернативные общественные состояния. Внутренние потенции либеральной системы дают ей возможность успешного преодоления социальных антагонизмов в ее собственных рамках. Вопреки катастрофи-ческому и апокалиптическому видению капитализма Марксом, более оправданной в истори-ческой перспективе оказалась все-таки интерпретация его Токвилем: именно социальный консенсус, а не конфликт стали основой капиталистического развития в следующем, XX столетии. 2.4. Русский либеральный конституционализм и его достижения Характерной чертой практически всех направлений русской общественно-политической мысли XIX века было отрицательное отношение к праву. Ведущие мыслители как правого, так и левого толка – славянофилы и Достоевский, с одной стороны, народники и анархисты с другой, считали развитие буржуазного общества с его культом правового государства специфическим свойством Запада, привнесенным в Россию и для нее чуждым. Более того, отмечает тонкий и глубокий исследователь русской мысли А. Валицкий, вне зависимости от того, по какой причине отвергалась либеральная идея всеобщей правозаконности - во имя самодержавия или анархии, во имя Христа или Маркса, во имя высших духовных ценностей или материального равенства, - практически все сходились на том, что гражданские права и политические свободы эфемерны и лишь маскируют истин(109)ный, глубоко порочный тип отношений капиталистического общества [См.: Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX – начала XX века // Вопр.филос.- 1991.- № 8.- С.25]. Славянофилы, например, усматривали в правовых нормах пагубную попытку тотальной рационализации общественной жизни, характерную для католического (а потом протестантского) Запада и восходящую к античному наследию "юридического рационализма" Древнего Рима: право рассматривалось ими как некая противоестествен-ная система "внешней правды", заменяющей человеческую совесть полицейским надзором. Достоевский приравнивал права личности к правам эгоистических индивидов, отделенных друг от друга юридическими барьерами и не знающих никакой нравственной связи. Народники и представители радикально-демократического лагеря отрицали конституционно-парламентскую систему и политические свободы как орудие буржуазной эксплуатации народа. Наконец, представители русского анархизма, Бакунин и Кропоткин, считали право, наряду с государством, инструментом прямого насилия. Поэтому для русского конституционализма конца XIX - начала XX века основной теоретической проблемой являлось обоснование концепции правового государства новейшего времени. Уже в работах представителей старшего поколения российской либеральной мысли (А. Д. Градовского и К. Д. Кавелина) четко проводится идея о том, что целью развития государства есть свобода личности, а средством ее достижения - конституционные гарантии. Создание правового государства, по их мнению, естественно предполагало постепенное ограничение прав самодержавной власти с помощью конституции и представительных учреждений, последовательное проведение во всех звеньях политической системы общества принципа разделения властей. Непосредственным же зачинателем и виднейшим представителем русского либерализма второй половины XIX века был Борис Николаевич Чичерин (1823 - 1904) - видный ученый и политический деятель, один из основоположников политической науки в России. Либеральную теорию он развивал как учение о безусловной и абсолютной ценности жизни, свободы и независимости человека в его взаимосвязи с государством и обществом (110) и вытекающих из этих взаимоотношений неотъемлемых и гарантированных прав и необходимых, неукоснительно исполняемых обязанностей. Важной фигурой в развитии русской политической мысли был и крупнейший религиозный философ Владимир Сергеевич Соловьев (1853 - 1900), который обосновал теорию о "праве человека на достойное существование" ("право на существование и возможное благополучие"). Религиозная философия В. С. Соловьева, развивающая идеи теократической церковно-государственной утопии на основе единства нравственности и права (т.н."самодержавия совести"), восходит к философско-религиозным концепциям славянофилов и Достоевского. Однако именно с Соловьева русская религиозная философия отходит от антилегализма и реабилитирует право в качестве автономной ценности. Первоначальная позиция Соловьева восходит к формуле Шопенгауэра "никому не вреди, но всем, насколько можешь, помогай": первая ее часть определяет область права - негативно понятой справедливости (justitid), обеспечивающей личную свободу и формальное равенство; вторая же относится к нравственности, - области положительной справедливости, предполагающей добровольное исполнение обязанностей, регулируемых христианским идеалом любви (caritas). Дальнейшая эволюция теории Соловьева приводит его к трактовке государства как "всеобщей организации нравственности" и новому определению права, которое есть, по его мнению, "принудительное требование реализации определенного минимума добра или порядка, не допускающего известных проявлений зла", то есть "определенный минимум нравственности" [Соловьев В. С. Оправдание добра. Нравственная философия // Соч.: В 2-х т.- М., 1990. Т. 1. - С. 450]. При этом, согласно Соловьеву, требуемый правом минимум добра органично включает обеспечение всем людям "достойного существования", которое может включать гарантированный минимум экономического благосостояния, право на отдых и право на защиту естественной среды обитания человека. Этот тезис означал существенную трансформацию либеральной идеи, которая в своем нормативном виде сводила роль права к определению границ индивидуальной свободы. Основные идеи Соловьева были подвергнуты критике с позиций классического либерализма Б. Н. Чичери (111) ным, который указал, что разница между нравственнос-тью и правом является не количественной ("минимум" или "максимум"), а качественной. Если нравственность есть добровольно налагаемые обязанности, то право - это сфера свободы, определяемая законом. Поэтому подчинение права нравственности равносильно введению ее принудительными мерами, что ставит человека под гнет еще более ужасной тирании, действующей во имя "высших целей"; государственно-правовая институализация нравственности, делает вывод Чичерин, непременно уничтожает всякую независимость личности. В то же время идея Соловьева о "праве на достойное существование" оказалась исторически весьма перспективной и стала основой развития в России достаточно оригинальной теории социального либерализма, крупнейшими представителями которой была целая плеяда крупных и оригинальных теоретиков: глава московской школы филосо-фии права Павел Иванович Новгородцев (1866 - 1924), который разрабатывал теорию правового государства, глава петербургской школы Леон Иосифович Петражицкий (1867-1931), развивавший интересную концепцию правовой психологии, а также Богдан Александрович Кистяковский (1868-1920), который детально исследовал идею превращения либерализма в "правовой социализм". Наконец, работы Сергея Иосифовича Гессена (1887-1950) подводят итоги развития русской либеральной традиции, объединяя и сближая между собой ее разные направления. По сути идеи русских либералов наметили конкретные пути выхода за рамки классического либерализма (с его идеалом индивидуальной свободы) в сторону социаль-ного либерализма. Формальное право свободы, провозглашенное либерализмом, должно быть, считал, например, Новгородцев, дополнено правом на обеспечение достойного человеческого существования. "Задача и сущность права состоит действительно в охране личной свободы, - пишет мыслитель, - но для осуществления этой цели необходима забота и о материальных условиях свободы; без этого свобода некоторых может остаться пустым звуком, недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически" [Новгородцев П. И. Право на достойное человеческое существование // Соч.- М., 1995. - С.322 - 323].Таким образом, именно во имя охраны свободы "право (112) должно взять на себя заботу о материальных условиях ее осуществления; во имя достоинства личности, оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое существование" [Там же. - С. 323]. Решающий шаг в разработке этих идей сделали Кистяковский и Гессен, которые высказались за такое расширение прав человека, которое могло бы превратить либеральное правовое государство в "социалистическое правовое государство", сохраняющее все достижения либерализма и являющееся наиболее полным раскрытием классической либеральной концепции человеческой свободы. Как пишет Кистяковский, "две основы правового государства - субъективные публичные права и участие народа в законодательстве и управлении страной – будут вполне последовательно развиты и расширены" [Кистяковский Б. А. Государство правовое и социалистическое // Вопр.филос.- 1990.- № 6.- С. 156]. Расширение это произойдет, по его мнению, не только в сфере чисто политических и государственных отношений, "но и будет заключаться в распространении тех же принципов на область хозяйственных отношений, которые в правовом государстве подчинены лишь нормам гражданского права" [Там же.- С. 156]. Оригинальность и плодотворность такого подхода состояла в попытке совмещения регуляции экономических и социальных отношений (во имя более справедливого распре-деления общественного богатства и обеспечения права достойного существования - на гарантированный прожиточный минимум, образование, здравоохранение и т. д.) с либеральным принципом строгого правового регулирования и ограничения власти. Социализация правового государства мыслилась, таким образом, не просто как расши-рение компетенции государственной власти (проекции суверенитета на экономическую и социальную сферу), но, прежде всего, как более высокая степень верховенства закона, устраняющая фактические препятствия на пути развития личной свободы граждан и принципиально расширяющая пространство гарантируемых прав личности. Развитие всего русского либерализма второй половины XIX века может быть рассмотрено, справедливо отмечает А. Валицкий, в едином ключе борьбы против антилегалистского синдрома русской мысли и за "кон (113)ституционно-правовую" трансформацию традиционной системы самодержавной власти: от классического либерализма (Чичерин) к "новому либерализму" (Соловьев, Новгородцев, Петражицкий) и затем к "правовому социализму" и социальному либерализму (Кистяковский, Гессен) [Валицкий А. Указ.соч. - .С.29 - 30]. Все названные авторы в той или иной степени, во-первых, исходили из идеи логического и ценностного прирритета правозаконности над всей сферой политики, включая сферу политической свободы, во-вторых, пытались дать юридическое обоснование прав личности, которая ограничивала бы всякую политическую власть, включая власть демократического большинства. На этой основе они критиковали теории, ставившие политическую власть суверена (неважно, единоличного или коллективного) над правом, и тем самым открывавшие, по их мнению, возможность тирании. Теория социального либерализма и "правового социалистического государства" в значительной мере предвосхитили основные тезисы социал-демократической концепции "социального государства" и кейнсианского "государства всеобщего благосостояния" (welfare state), предложивших значительно расширить государственное вмешательство в экономику и социальную сферу. С другой стороны, прошедшая на Западе "консервативная революция" 80-х годов вновь актуализировала интерес к классическому либерализму чичеринского типа, стимулировав новый поток дискуссий о допустимых границах социального перераспределения. |