Драч Г.В. - Культурология. - Р-на-Дону, 2002. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений Ростов нД Феникс, 2002. 608 с
 Скачать 6.31 Mb.
|
|
60 Ж. Делез пытается показать, что при более глубоком анализе культурного поля исходные основания установления тождества (идентичности), а соответственно, и различия размываются, поэтому в действительности нужно говорить лишь о соотносимости, где сам «центр» разделения «этого» и «другого» оказывается предельно неустойчивым. Тогда на смену застывшей картине классической иерархии культуры должно прийти представление о подвижном потоке смыслов, скользящем по бесчисленным «перекатам» повторов. Естественно, здесь и речи не может идти об установлении универсального кода, эта идефикс классики просто абсурдна. Такая позиция находит развитие в одной из самых известных книг Ж. Делеза «Логика смысла» . Он предлагает новое прочтение «книги культуры», предполагая, что сами определенности смыслов, которые нужно прочесть, отнюдь не предзаданы заранее. Они каждый раз заново даются событиями, и вот эти смыс- лы — события и необходимо исследовать. По природе они парадоксальны, поэтому автор и строит свое исследование как «серию парадоксов», образующих теорию смысла. Легко объяснить, почему такая теория неотделима от парадоксов: «смысл — это несуществующая сущность, он поддерживает крайне специфи- ческие отношения с нонсенсом» 10 Исходным положением традиционной теории языка является различение языковой действительности и внеязыковой реальности (предметов или явлений). Знак (слово языка) — концепт (смысл, который им выражается) — элемент реальности: вот отношение, которому здесь уделяется внимание в первую очередь. Ж. Делез противопоставляет классическим структуралистским представлениям о репрезентативности свою концепцию «шизофренического языка». При этом он опирается на теоретическое наследие стоицизма (представление, что структура знака — это выражение, десигнация, сигнификация и смысл; положение о мысли-событии). С его помощью он детально анализирует тексты Л. Кэрролла и А. Арто, поскольку в них, по его мнению, идеально воплощена сущность языка как знака, лишенного смысла. При этом имитацию Кэрроллом игрового начала «детского языка» , где соединяется, казалось бы, несоединимое, Ж. Делез полагает в виде исходного принципа поэтического языка вообще. Здесь главное показать, что «характер речи определяется чистой поверхностью» во всех произведениях Кэрролла читатель встретит: 1) выходы из туннеля, для того чтобы обнаружить поверхности и нетелесные события, которые распространяются на этих поверхностях; 61 2) сущностное родство этих событий языку; 3) постоянную организацию двух поверхностных серий в дуальности «есть / говорить», «потреблять/ предлагать» и «обозначать / выражать»; а также 4) способ, посредством которого эти серии организуются вокруг парадоксального момента, иногда при помощи полого слова, иногда эзотерического или составного, чьи функции заключаются в слиянии и 32 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 33 дальнейшем разветвлении этих гетерогенных серий» 11 Для иллюстрации, этой мысли Делез ищет эти эзотерические слова и анализирует их как воплощения синтеза сосуществования, построенные на конъюнкции (или даже более того, на дизъюнкции) двух серий разнородных предложений или измерений предложения. Называя их словами-бумажниками (внешне они выделяются, прежде всего, тем, что сокращают несколько слов и сворачивают несколько смыслов), он не останавливается лишь только на их внешней парадоксальности (например, Snark = shake + snake, змеякула = змея + акула или Jabber — wacky, Бармаглот или frumious = fuming + furious, яродымящий = дымящийся + разъяренный и т. д.) 12 Ж. Делез показывает, что это такие «метки на теле культуры» (выражение Ж. Дерриды), когда заставляют от простой игры со смыслом и бессмысленностью переходить к сущности шизофренического языка. Последний в отличие от традиционного разделения физических тел (прежде всего самих говорящих) и звуковых слов как условия рождения смысла «свернут», полностью слит с телом. При этом «говорение» как производство артикулированных звуков оказывается смешанным с любыми физиологическими или иными проявлениями жизнедеятельности. Исчезает поверхность, отделяющая телесность от области смысла, а ведь это условие обыденного взгляда на мир. Появляется возможность перейти к инфрасмыслу, не оформленному по привычным правилам грамматики и синтаксиса. Нужно отметить, что некоторая экзальтированность рассмотренных взглядов Ж. Делеза исторически вполне оправдана. Они отразили характер умонастроения и мирочувствования французской интеллигенции, остро переживавшей кризис ценностей современного общества. Навеянные событиями 1968 года, они вдох- новлены бунтарским порывом студенческих волнений, их острым скепсисом в отношении к буржуазному государству. Поэтому они не могли не получить политизированного продолжения. Оно последовало в виде совместной с А. Гваттари книги «Капитализм и шизофрения: Анти — Эдип». 62 Несмотря на всю значимость рассмотренных персоналий, все же самой знаковой и наиболее влиятельной в современном постструктурализме является фигура Ж. Дерриды. Продолжая традиции Ницше, Фрейда и Хайдеггера, он сформировал особый тип «поэтического мышления» при анализе культуры. Его работы часто служат примером как бы дословного воплощения принципа интертекстуальности («комментатор существует только внутри и по поводу текста»). Они настолько построены на непрерывном комментировании текстов, дополнениях к самим комментариям, развернутых, приобретающих самостоятельное значение в ссылках и пояснениях и т. д., что нередко становятся похожими на богатый справочный материал. Разветвление и переплетение изложения, его принципиальная разноплановость и многоликость иногда приводят к тому, что страницы книг Ж. Дерриды оказываются разделенными вертикальной или горизонтальной чертой, по разные стороны от которой одновременно идет развертывание разноплановых изложений. Начиная со своих первых публичных выступлений, Ж. Деррида открывает неизведанные пласты культуры, выдвигает новые положения, «провоцируя» соратников на постоянное внимание к нему. Таковы его работы «О грамматологии», «Письмо и различие», «Границы философии», «Позиции» и многие другие. Обратимся к одной из самых знаменитых книг «О грамматологии». В этой работе он анализирует тексты западноевропейской метафизики, написанные на протяжении нескольких столетий, и находит, что они отражают специфику всей европейской духовной культуры. Ее особенность состоит в попытке помыслить бытие как присутствие, абсолютизировать настоящее время. Однако, доказывает Ж. Деррида, философский язык неправомерен в своей претензии на предельную ясность, так как реально он оказывается многослойным. Ведь «живого» настоящего не существует, по- скольку оно не равно самому себе; прошлое оставляет в нем свой след, а будущее имеет свой проект («настоящее затронуто отсрочкой и различием»). Преодоление этой ситуации Ж. Деррида видит в отыскании ее исторических истоков. Он предлагает аналитическое расчленение (деконструкцию) культурных текстов с целью найти в них опорные понятия и слой метафор, в которых воплощены следы предшествовавших эпох. Для этого надо найти «метки» на теле языка (граммы), которые указывают на несамотождественность культуры и дают возможность выйти от того, что лишь кажется данностью, к письму, построенному на попытке помыслить о неприсутствии, выйти на различие, неданность, инаковость, отсутствие единого логического направляющего. 63 В целом спектр постструктуралистских исследований предельно разноцветен, поскольку он отражает многообразие самой современной культуры. Для полноты картины нужно отметить, что помимо уже рассмотренных взглядов немаловажное значение имеют: концепция кризиса метанарративов Ж.-Ф. Лиота- ра 13 , понимание современной судьбы метарассказов Ф. Джеймсона, развитие практики деконструкции представителями Иельской школы (П. де Ман, Дж. Миллер, X. Блум, Дж. Хартман), углубление идеи интертекстуальности Ю. Кристевой, теория симулякров Ж. Бодрияра, анализ проблемы Зла Ж. Батая, ва- риант «поэтического мышления» М. Бланшо. Этот богатейший материал позволяет проследить противоречивое воплощение поисковой логики постструктурализма, лучше представить специфику тесно связанного с ней постмодернизма, В конце XX в. философы не только многообразно зафиксировали варианты кризиса классической западной гуманитарной культуры, но и показали: культура наших дней таит в себе возможности бесконечно богатой вариантами 33 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 34 дальнейшей динамики, где классический рационализм является лишь одним из известных путей. Литература 1. Ницше Ф. «Злая мудрость», афоризм 304. Соч. Т. 1. М., 1990. С. 767. 2. Неомарксизм и проблемы социологии культуры. М., 1980. С. 29. 3. Проблема человека в западноевропейской философии: Сборник переводов. М., 1988. С. 291. 4. Зарубежная эстетика и теория литературы XIX—XX вв. М., 1987. С. 111—124. 5. Юнг К.-Г. Архетип и символ. М., 1991. С. 284. 6. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика/Пер, с фр. М., 1989. С. 254—255. 7. Там же. С. 384. 8. Там же. С. 544. 9. Фуко М. Слова и вещи/Пер. с фр. М., 1977. С. 437—441. 10. Делёз Ж. Логика смысла. М., 1998. С. 13. 11. Цит. по: Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996. С. 103. 12. Делёз Ж. Логика смысла. М., 1998. С. 67—74. 13. Лиотар Ж.-Ф. См. приложение 4.7. к настоящему изданию. 64 1.5. ОНТОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ Практически неисчерпаемо, безбрежно поле многообразных явлений человеческого бытия, объединяемых общим названием — культура. Их фиксация, типологизация, представление познающему взгляду осуществляется тем направлением исследовательского поиска, который принято называть феноменологией культуры, призванной наглядно продемонстрировать ее многоцветие, калейдоскопичность, неистощимость, богатство форм и оттенков. Указать на отдельные формы культуры, непредвзято описать и систематизировать их — это первая ступень в осмыслении ее мира. Без нее понимание культуры попросту невозможно. Однако познающая мысль не может остановиться на первом шаге. Пытливый взор исследователя устремлен к тому, чтобы проникнуть внутрь явлений (феноменов), выявить их глубинную сущность, ту подоснову, которая позволяет объединить многоразличные отдельности в единой целостности, мозаику единичностей заключить в одну общую рамку. Для этого необходима онтология культуры, концепция ее бытия, понимание ее сущности. Сущность — это та категория мысли, которая вскрывает внешние оболочки облачения и показывает изучаемый предмет как бы изнутри, она отвечает на вопрос — чем этот предмет отличен от других составляющих мира, каков его корень, в чем его самобытность? Недаром в философских словарях слово «сущность» характеризуют как «чтотость» или «чтойностъ». По-русски это звучит непривычно и как-то коряво, но это буквальный перевод («калька») с латинского. Указать на сущность, вскрыть и выявить ее, это и значит ответить на вопрос — что это? Философский анализ — это мыслительная процедура, которая состоит в том, чтобы выразить изучаемый предмет в понятиях. И не просто в них, а в тех наиболее общих понятиях, 65 которые именуются категориями. Такое понимание характера философского поиска опирается на давнюю традицию, восходящую к античности, к Аристотелю. Именно он, мудрец из Стагиры, интерпретировал сущность как предельную определенность вещи, дальше которой мысль не пойдет, ибо дальше идти некуда. В классической диалектике и гносеологии, идя от Гегеля до современных трактовок, при рубрикации действительности на одном из первых мест стоят категории сущности и явления. Сущность — это истина бытия. А истина не лежит на поверхности. К ней надо проникнуть, пробиться, «ущучить» ее, обнаружить, выявить, найти. В хрестоматийных- школьных изложениях философии давно уже утвердились формулы о том, что «явление — существенно», и «сущность — является». Эти формулы выражают то, что между явлением и сущностью нет глухой стены. Они взаимосвязаны, соотнесены, не существуют одна помимо другой. Свою полноту бытия сущность обретает лишь в многообразных феноменах. Явленность сущности — это способ ее утверждения, обретения реальной определенности. Взаимопроникая и предполагая друг друга, сущность и явление не пребывают в разделенности, но вместе с тем они и не совпадают по всем параметрам. Если бы это было так, то наука, да и вообще любое познание, были бы излишни. Этот тезис многократно звучал в научных трудах и учебных штудиях. В его правомерности сомнений не возникает. Дойти до самоа сути — к этому направлена заданная реалиями жизни человеческая негаснущая любознательность во всех формах познавательной деятельности, от сухой рациональной логики до всплеска нравственных эмоций и художественных прозрений. Ставя эту задачу, надо помнить, что сущность более спокойна, чем рябь и дрожание явления, но и она подвижна, Она меняется, и в ней есть свои «этажи» — от сущности первого порядка к сущностям более потаенным, — «второго», «третьего», «n-порядков». Познание сущности, — это процесс непрестанного углубления наших знаний о реальности. В этой главе автор предлагает одну из возможных версий схватывания сущности культуры, решения задачи нахождения ее внутренних определяющих оснований. В ней нет описания и демонстрации разнообразных явлений культуры, ее форм, ценностей, норм. Здесь выдвигается одна из возможных гипотез интерпретации 34 Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений — Ростов н/Д: «Феникс», 2002. — 608 с. Янко Слава (Библиотека Fort/Da ) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru || 35 родовой сущности культуры. Сущности «самой по себе», взятой «в чистом виде». О других возможных видениях сущности культуры говорится лишь в той мере, в 66 какой это необходимо для более рельефного понимания основного изложения. Первое, что следует зафиксировать при рассмотрении понятия «культура» в том ее виде, в котором оно закреплено сегодня в сознании, это многозначность, размытость очертаний, использование и применение в различных отношениях. Не так уж много понятий, которые были бы столь неопределенны, доступны использованию в самых разных (иной раз противоречащих друг другу) смыслах, чем то, которое мы рассматриваем. Все исследователи культуры с трогательным единодушием констатируют это обстоятельство. Еще в 60-е гг. нашего века А. Кребер и К. Клакхон, анализируя только лишь американскую культурологию, приводили цифру — 237 дефиниций (определений). Сейчас, в 90-е гг. эти подсчеты безнадежно устарели и повысившийся теоретический интерес к исследованию культуры повлек за собой лавинообразный рост позиций по ее обозначению. Что ни автор, то собственное понимание культуры. Действительно, «что ни город, то свой норов». Такое семантическое (языковое) и содержательно-теоретическое многообразие определений свидетельствует о полифункциональности емкости, многообразии мира культуры и выражающего его понятия. Само понятие о культуре подчас попадает в разряд тех, о которых как-то едко было сказано, что их можно применять по той методике, к которой прибегают туземцы одного из тропических островов, передвигаясь по зыбучим пескам. А ходят они там по правилу — ходить легко и быстро, чуть касаясь, не останавливаясь, иначе начнешь тонуть в пучине. И действительно, ряд общепринятых понятий, пока они используются, так сказать, походя, выполняют свое функциональное назначение в общем контексте размышлений и не вызывают сомнений в их собственном содержании. Но стоит остановиться, задуматься, вглядеться в них и, к глубокому огорчению, убеждаешься в том, насколько они размыты в своих очертаниях. А при попытке их анализа начинаешь погружаться в логическую пучину, в полном смысле слова, — «зыбнуть» в расходящихся во все стороны связях и отношениях. Стоит сказать, что в философии эта ситуация скорее правило, чем исключение. Философия не аксиоматична, и твердый гранит под ногами в ней найти нелегко. Недаром мудрые люди говорили, что философия — это такая вещь, которой собаку из конуры не выманишь, и что когда читаешь философское сочинение, такое впечатление, что все время что-то жуешь, а глотать нечего. Это так, ибо философия — это краевое знание, 67 устремленное к фундаментальным основаниям бытия, самообращению (рефлектировано), к глубинам самосознания. И поэтому в ней арифметически простенькими или коммерчески весомыми представлениями обойтись невозможно. Но ведь надо. Необходимо. Нужно понимать жизнь, видеть, куда влечет нас поток событий. Надо объяснять себе и другим наш мир, человеческий мир. И поэтому, как ни сложно это занятие, все же приступим к анализу как понятия культуры, так и того, что оно выражает, углубимся в осмысление ее сути. И начнем с выяснения того, как используется слово (лексема) «культура» в обиходе, обыденной жизни, непосредствен- ном общении людей. Посмотрим, как понимается «культура» там, где люди не теоретизируют, а просто живут. Повседневная жизнь, ежедневный быт с его заботами и хлопотами, мир прагматики и непосредственного общения порождает и соответствующее ему осмысление, осознание — обыденное сознание. В нем не пытаются заглянуть за внешнюю оболочку вещей, отстроить систему фундаментального понимания глубин мироздания. Но и в этом мире люди стремятся понять друг друга, расставить вехи, ориентиры для собственной жизнедеятельности, обозначить жизненные цели, выбрать моменты предпочтения, найти согласие в оценках того, что происходит с нами и другими. Многое в мире повседневности берется «на веру», принимается как данность, используется по инерции поступков, по традиции, с ориентацией на укоренение нормы жизни. Рассудочный, приземленный характер обыденного сознания предполагает, что оно в основном оперирует не «абстрактами » , а теми мыслительными образованиями, которые можно было бы назвать «конкретами». Это единицы не отвлеченного, а как бы «привлеченного» сознания, позволяющего более или менее оптимально разобраться в наличной жизненной ситуации. Заметим, однако, что в современном мире трудно найти девственно чистое «обыденное сознание», полностью независимое от теоретических конструктов. Конечно, у многих людей регуляторами их поведения выступают эмпирические представления, почерпнутые из житейского опыта, основанные на |