Литература. Ответы на билеты 1. Вопрос 1 Особенности древнерусского летописания
 Скачать 1.24 Mb.
|
|
Глава «Легенда о Великом инквизиторе» романа «Братья Карамазовы» явилась своеобразной квинтэссенцией философии Ф.М. Достоевского. В ней содержатся основные его этические представления. Выражая собственное несогласие с существующим общественным строем, писатель в то же время отрицает насильственные меры переустройства мира. Философско-этическое содержание «поэмы» Ивана Карамазова имеет системный характер и представляет собой сложное переплетение и взаимодействие нескольких смыслообразующих мотивов. Это мотивы этического утилитаризма, деления людей на сильных и слабых, атеизма, опоры на рациональное начало и др. Герой «поэмы» Ивана Карамазова исходит в своем отношении к людям из чувства жалости - чувства, имеющего христианскую природу. Но при этом его восприятие обычного человека сродни скорее ницшеанству, чем христианству: это «час великого презрения» к «слабосильным, порочным» обывателям, не способным на поступок, нуждающимся в жестком руководстве со стороны наиболее сильных представителей рода человеческого (таковыми великий инквизитор видит себя и своих единомышленников). Однако если для ницшеанства не характерна жалость к слабому человеку, то великий инквизитор как раз жалеет ближнего. Но это чувство основывается не на любви к обычному человеку как к равному себе, а на снисхождении к его слабости, на чувстве собственного превосходства над слабым. Из такого противоречивого комплекса мыслей и чувств проистекает способ действий, избранный героем: раз люди слишком ничтожны, чтобы самим обеспечить себе счастливую жизнь, то необходимо руководить ими и привести их к счастью и благополучию. Это так сказать «насильственное счастье», и оно требует не считаться с моральными издержками, ведь приходится поработить людей с помощью лжи и насилия, манипуляции сознанием. Этической основой концепции великого инквизитора является утилитарная мораль, суть которой можно сформулировать словами Иеремии Бентама: нравственно все, что служит наибольшему счастью наибольшего количества людей. Такая позиция неизбежно требует твердости воли, решительного отказа от гуманизма по отношению к конкретным людям, становящимся помехой на пути осуществления идеи, которая должна привести к всеобщему благоденствию. Как отмечал С.Л. Франк, для утилитарной этики оправданы любые страдания людей, если в конечном итоге они приведут к «увеличению суммы счастья». Таким образом, в основе этой этической системы лежит непримиримое противоречие между гуманной целью и антигуманными средствами, а это не может не влиять на личность человека, который принимает подобную этическую доктрину в качестве руководства к действию. Раскольников, например, полагает, что нет смысла сожалеть о жалкой старушонке, когда решаются вопросы мирового масштаба. А великий инквизитор считает себя вправе уничтожать сотни еретиков ради процветания государства, в котором, по его мнению, обеспечено счастье миллионов, «многочисленных, как песок морской». Итак, идея «насильственного счастья» изменяет личность самого носителя этой идеи. Такой человек вынужден прежде всего совершать насилие над собственной нравственной природой, подавлять в себе христианские чувства, из которых, собственно говоря, он и исходил изначально. Отсюда и «инквизиторские» страдания. Герой «поэмы» Ивана Карамазова говорит о том, что ему причиняет душевные муки ложь, хотя это и «ложь во спасение». Речь идет о манипуляции сознанием человека, чтобы он чувствовал себя наиболее благополучно и не замечал истинного положения вещей. Кардинал, по сути, уже отказался от принципов христианских в пользу противоположных, но он не может не понимать, что для управляемых им людей именно христианство остается традиционным убеждением, идеалом, верой. И если Пленнику он прямо говорит о своей антихристианской позиции, то обычным людям, гражданам своего государства, он этого не открывает. Наоборот, великий инквизитор поддерживает в них иллюзию того, что они живут в христианском обществе. Умело манипулируя сознанием людей, кардинал убеждает их, что в этом государстве все делается ради торжества христианства. Он говорит Пленнику: «…мы скажем, что послушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем <…> ибо тебя мы уже не пустим к себе». Великий инквизитор, - писал известный русский философ Н. Лосский, - использует ложную религию, основанную на потворстве земным вожделениям человека, но так, чтобы совесть человека была усыплена мнимым согласием с заветами Бога. Точно так же получается и со свободой. Кардинал говорит Пленнику, что когда тот пожелал от людей свободной веры и не захотел поработить их дух с помощью чуда, то тем самым он возложил на плечи слабого человека непосильный груз. С одной стороны, человек по природе своей не может не стремиться к свободе, не случайно великий инквизитор называет людей бунтовщиками. Но, с другой стороны, кардинал уверен, что это «бунтовщики слабосильные, собственного бунта своего не выдерживающие». Ведь свобода влечет за собой необходимость выбора и ответственность. Слабая душа, по мнению инквизитора, «не в силах вместить столь страшных даров». И человек совершает «бегство от свободы», если воспользоваться выражением Э. Фромма. Поэтому государство великого инквизитора строится на полном подчинении большинства людей «великим и сильным». Понимая, что обычный человек чувствует притягательность свободы, но не может вынести груза ответственности и выбора, великий инквизитор внушает «слабосильным», что они свободны, как никогда, хотя в действительности они полностью управляемы властью. Манипуляция сознанием - неотъемлемая часть политики великого инквизитора, и ее универсальный инструмент - это ложь. Принимая такой путь, герой вынужден преодолевать сопротивление собственной совести, что лишает его душевного равновесия, и это, в его понимании, неизбежная плата за безмятежное существование обычных людей: «И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны»; «в обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать». Если ложь становится для героя «поэмы» причиной моральных страданий, то логично предположить, что душевные муки у него должно вызывать и прямое насилие - еще один «инструмент» осуществления идеи счастья «слабосильного» человечества. Одним из неизбежных последствий реализации идеи великого инквизитора является определенный социальный проект: «миллионы существ», которые слабы, заурядны, не способны на великое, - и «сотня тысяч управляющих ими», сильных и способных взять на себя «проклятие познания добра и зла». Создается государство, где жизнь большинства полностью подконтрольна меньшинству, которое дает всем «хлеб земной» и объединяет всех под своей авторитарной властью во «всеобщий и согласный муравейник». По мысли великого инквизитора, это делается ради счастья того же «муравейника», ведь в нем люди избавлены от груза свободы выбора, обеспечены всем необходимым, их жизнь упорядочена, «устроена», им даже позволен грех, «если сделан будет с разрешения» властителей. Однако подобное «счастье» как состояние духа влечет за собой негативные изменения в психологии как отдельного человека, так и общества в целом. Человек, жизнь которого полностью контролируется властью, теряет способность самостоятельно мыслить, оценивать факты и действовать. Множество подобных людей - это уже духовно безликая толпа, которой легко манипулировать. Кардинал, рассуждая о счастье, исходит из рационалистического представления о людях и их потребностях, которые можно рассчитать, «вычислить» и в соответствии с ними организовать жизнь социума. Но он не учитывает иррационального начала в человеческой природе. Упоминания о казни «врагов римской веры» достаточно, чтобы представить себе ситуацию, сложившуюся во взаимоотношениях государства и личности, чьи взгляды не совпадают с устоявшимся (а в действительности умело сформированным с помощью манипуляции сознанием) мировоззрением большинства. Насилие становится неизбежным элементом жизни социума, построенного по принципу утилитарной этики. Таким образом, изначальный мотив действий великого инквизитора - стремление наиболее благополучно устроить судьбы обычных людей. Но если кто-либо из таких людей мешает осуществлению великой идеи, то необходимо, по логике героя «поэмы», уничтожить его как «врага римской веры». Согласно позиции Ф.М. Достоевского, нравственные страдания неизбежны, когда человек, близкий по своей натуре к христианской системе ценностей, идет против принципов христианской этики. Причина этих страданий коренится в том, что в душе человека, захваченного «инквизиторской» идеей, еще не преодолена до конца христианская сущность, но рационалистическая логика идеи мешает этой имманентной сущности проявиться в полной мере. Вопрос 55. Юмор А.П.Чехова. ЮМОР И САТИРА В РАССКАЗАХ А. П. ЧЕХОВА Смерть чиновника один из самых смешных рассказов Антона Павловича Чехова. Даже его трагическая развязка не омрачает комической природы произведения. В столкновении смеха и смерти торжествует смех. Он определяет общую тональность вещи. О рассказах молодого писателя, подписывающего их Антоша Чехонте, можно сказать гоголевскими словами о Ревизоре Странно мне жаль бывшего в моей пьесе. Да, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в ней во все продолжение ее. Это честное, благородное лицо был смех. В середине 80-х годов XIX века в творчестве Чехова происходит перелом. В пестрой толпе толстых и тонких, хамелеонов, унтеров Пришибеевых появляются новые лица молчаливых, бедно одетых, нечиновных, страдающих людей. Гувернантка, живущая в чужих людях, полностью зависимая от своих хозяев (Размазня), худенькая Анюта, очень бледная, с кроткими серыми глазами (Анюта), извозчик Иона, оставшийся наедине со своим горем неизбывным, ни с кем не разделенным (Тоска), Эти герои человечны, их страдания неподдельны, и рассказ о них требует уже иного тона. Тут своеобразный переход писателя от юмора к серьезу. В действительности же расставания со смехом не было Чехов рос и вместе с ним рос, углублялся юмор, сливался с горестными раздумьями о современной жизни. Это может показаться несовместимым, смех и горестные раздумья. Но не в этом ли одна из самых характерных особенностей русской литературы...Иногда ужас выражается смехом, замечал Пушкин в статье О поэтическом слоге. Смех не исчерпывается одним только смешным. У Чехова, наследника Пушкина и Гоголя, это видно особенно наглядно. Ванька один из самых печальных и горестных рассказов писателя. Его герой девятилетний мальчик, отданный в учение к сапожнику, непрерывно понукаемый, обижаемый хозяином и мастерами, обреченный на побои и выволочки. О судьбе Ваньки говорится со скрытым, по-чеховски потаенным сочувствием и как это ни парадоксально с улыбкой, доброй, человечной. Эта улыбка ощущается и в описании Ванькиного деда, не по годам озорного старика, и собаки Вьюна, наделенной каким-то иезуитским ехидством. Сдержанный юмор ощутим и в речи мальчика (хозяйка взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать). И, наконец, есть свой горестный, скорбный юмор в финале рассказа, в адресе, который подписывает Ванька на конверте письма к деду На деревню дедушке. Достоевский замечательно определил серьезность смеха в Дневнике писателя за 1877 год ...юмор есть остроумие глубокого чувства... Это замечательное определение как нельзя лучше подходит к юмористичным рассказам Чехова. Здесь юмор не просто смешит, но ведет дальше-дальше самого себя, веселит и царапает сердце до слез. Юмор не отдельная часть творчества Чехова, это его взгляд на мир, видение жизни, неотделимое от иронии, трагической усмешки. Писатель не мог пройти мимо беспорядков и неправоты жизни, но все написанное получало в его произведениях трагикомическое звучание, таковы особенности чеховского таланта. А читателю следует лишь понять это. Вопрос 56. А.П.Чехов - новеллист. ЧЕХОВ, АНТОН ПАВЛОВИЧ (1860–1904), русский драматург и новеллист. Родился 17 января 1860 в Таганроге. В 19 лет поступил в Московский университет на отделение медицины. Подстегиваемый нуждой, принялся сочинять рассказики, анекдоты, остроты и заметки для дешевых юмористических журналов. К 1884 некоторые его рассказы, опубликованные в популярном юмористическом журнале «Осколки», стали привлекать внимание критики. В 1886 Д.В.Григорович написал Чехову, что его талант ставит его в первый ряд писателей младшего поколения. В том же году при посредстве Григоровича Чехов встретился с А.Сувориным, издателем общероссийской газеты «Новое время»; Суворин предложил ему публиковать более длинные рассказы за более высокие гонорары. Писательская репутация Чехова возросла после издания его первого сборника Пестрые рассказы (1886). Он уверенно стал на литературную стезю, и уже следующий сборник рассказов В сумерках (1887) принес ему в 1888 Пушкинскую премию. После публикации в том же году в престижном «толстом» журнале «Северный вестник» повести Степь он получил настоящее признание. В 1888–1890 Чехов пережил нравственный кризис, оказавший существенное влияние на его жизнь и творчество. Хотя какое-то время он находился под воздействием этических воззрений Л.Толстого, ни к либералам, ни к консерваторам он не примыкал. Убежденность в том, что для исцеления общественных язв требуются индивидуальные усилия, а не организованная деятельность, подвигла Чехова на путешествие длиною в 14 тыс. километров к русским каторжным поселениям на острове Сахалин. Сахалинские впечатления повлияли на его духовный облик и политические взгляды, а также на содержание его позднейших произведений. По возвращении Чехов поселился вместе с семьей в усадьбе близ подмосковной деревни Мелихово и занялся всевозможной филантропической деятельностью: лечил бесплатно окрестных крестьян, организовывал помощь голодающим, боролся с эпидемией холеры, строил сельские школы и писал отзывы на рукописи начинающих авторов. Жестокое легочное кровотечение в 1897 вынудило Чехова в следующем году переехать в Ялту, где были написаны некоторые из лучших его новелл. Особенно много сил в этот последний период отдавалось драматургии. Главные его пьесы предназначались для постановки Московским художественным театром. С трудом закончив Вишневый сад, Чехов отправился в Москву весной 1904, чтобы присутствовать на премьере. После обострения туберкулеза он вынужден был отправиться на германский курорт Баденвейлер. Там Чехов и скончался 14 или 15 июля 1904. После опыта 1890, связанного с изучением быта ссыльно-каторжных на Сахалине, взгляд Чехова на отношение искусства к жизни заметно изменился. Рассказы, написанные им в последний период творчества, представляют собой разносторонний анализ российского общества, социальная направленность которого почти всегда очевидна, хотя писатель никогда не нарушает основополагающее художественное единство произведения. Среди этих рассказов и повестей его лучшие создания – Палата № 6, Бабье царство, Студент, Три года, Анна на шее, Убийство, Моя жизнь, Мужики, Душечка, Человек в футляре, В овраге, Дама с собачкой, Архиерей и Невеста. Хотя Чехов заявлял, что сочинение пьес не в его характере, он был наделен острым драматическим чутьем. Сюжеты и диалоги его ранних рассказов подаются скорее в драматическом, нежели в повествовательном или описательном ключе, и некоторые из его девяти одноактных пьес, а именно Медведь (1888), Предложение (1888) и Свадьба (1890) были инсценировками рассказов. В юности он написал три полномасштабные пьесы (не сохранились). Четвертая из них, Платонов (1881), была обнаружена после смерти писателя. Немаловажное значение для Чехова-драматурга имели успешная постановка пьесы Иванов (1887) и сценический провал комедии Леший (1889), в поздней переработке получившей название Дядя Ваня. Эти ранние пьесы были написаны в традиционной манере; стержнем их служило непосредственное сценическое действие, использовались мелодраматические эффекты. К 1895, когда Чехов начал писать Чайку, он был воодушевлен своим новым представлением о задачах литературы. Премьера Чайки в Санкт-Петербурге (1896) провалилась – ни режиссер, ни труппа не поняли новаторского характера пьесы. Через два года, когда К.С.Станиславский поставил пьесу на сцене Московского Художественного театра, она имела оглушительный успех. Подобно всем чеховским пьесам, она преисполнена, по словам одного из персонажей, «милой деревенской скуки... Никто ничего не делает, все философствуют». Еще три пьесы Чехова были впервые поставлены Московским художественным театром. В драме Дядя Ваня (1899) реализм возвышается до вдохновенной символики. В Трех сестрах (1901) тонкое взаимопроникновение символики и действительности создает атмосферу редкостной психологической насыщенности. Ольга, Мария и Ирина вместе с братом Андреем перебираются из Москвы в провинциальное захолустье, чтобы поддержать овдовевшего отца. Хотя терпящие поражение в борьбе за существование сестры сначала стремятся возвратиться в Москву, в конце пьесы Ольга выражает их общую решимость оставаться на своем месте и работать: «О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить!». Центральная коллизия пьесы Вишневый сад (1904) создается упорным нежеланием обедневших, непрактичных, но по-своему обаятельных помещиков, госпожи Раневской и ее брата Гаева, принять план купца Лопахина, который предлагает спасти их перезаложенное поместье ценой продажи под дачные участки любимого вишневого сада. Аня, дочь Раневской, и ее воздыхатель, «вечный студент» Трофимов, олицетворяют молодое поколение; и когда Лопахин покупает имение на аукционе, а вишневый сад обречен, они радуются, потому что перед ними открывается волнующая возможность новой жизни. Чехов полагал, что Вишневый сад является в основе своей комедией. Ее персонажи, настаивал он, смешны, представляясь идеалистами, свободолюбцами, ценителями красоты и жертвами судьбы. Однако Станиславский поставил ее как трагедию. Слава Чехова-драматурга не затмила его репутацию мастера рассказа, его пьесы не сходят со сцены театров всего мира, а рассказы и повести переиздаются большими тиражами и включены в школьные программы. Вопрос 57. Новаторство А.П.Чехова - драматурга. Чехова принято называть "Шекспиром XX века". Действительно, его драматургия, подобно шекспировской, сыграла в истории мировой драмы огромную поворотную роль. Родившаяся в России на рубеже нового столетия, она сложилась в такую новаторскую художественную систему, которая определила собой пути будущего развития драматургии и театра всего мира. Разумеется, новаторство драматургии Чехова было подготовлено поисками и открытиями его великих предшественников, драматическими произведениями Пушкина и Гоголя, Островского и Тургенева, на добрую, крепкую традицию которых он и опирался. Но именно пьесы Чехова произвели подлинный переворот в театральном мышлении своего времени. Его вступление в сферу драматургии обозначило новую точку отсчета в истории русской художественной культуры. К концу XIX века русская драматургия находилась в состоянии едва ли не плачевном. Под пером ремесленных сочинителей некогда высокие традиции драмы выродились в рутинные штампы, превратились в омертвевшие каноны. Сцена слишком заметно удалилась от жизни. В ту пору, когда великими творениями Толстого и Достоевского русская проза была поднята на невиданную высоту, русская драма влачила жалкое существование. Преодолеть этот разрыв между прозой и драматургией, между литературой и театром и суждено было не кому иному, как Чехову. Его усилиями русская сцена была поднята на уровень великой русской литературы, на уровень Толстого и Достоевского В чем же состояло открытие Чехова-драматурга? Прежде всего в том, что он вернул драму к самой жизни. Современникам недаром казалось, что он попросту предложил для сцены кратко написанные большие романы. Его пьесы поражали непривычной повествовательностью, реалистической обстоятельностью своей манеры. Эта манера не была случайна. Чехов был убежден, что драма не может быть достоянием лишь выдающихся, исключительных личностей, плацдармом только грандиозных событий. Он хотел открыть драматизм самой обыкновенной каждодневной действительности. Вот ради того, чтобы дать доступ драматизму повседневности, Чехову и пришлось порушить все устаревшие, крепко укоренившиеся драматургические каноны. "Пусть на сцене все будет так же просто и так же вместе с тем сложно, как в жизни: люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни", — говорил Чехов, выводя формулу новой драмы. И стал писать пьесы, в которых было схвачено естественное течение будничной жизни, как будто начисто лишенное ярких событий, сильных характеров, острых конфликтов. Но под верхним слоем обы денности, в непредвзятой, словно бы случайно зачерпнутой повседневности, где люди "только обедали", он обнаруживал неожиданный драматизм, "слагающий их счастье и разбивающий их жизни". Глубоко скрытый в подводном течении жизни драматизм повседневности и был первым важнейшим открытием писателя. Открытие это потребовало пересмотра прежней концепции характеров, соотношения героя и среды, иного построения сюжета и конфликта, другой функции событий, ломки привычных представлений о драматическом действии, его завязке, кульминации и развязке, о назначении слова и молчания, жеста и взгляда. Словом, вся драматургическая структура сверху донизу подверглась полному пересозданию. Чехов высмеивал власть обыденщины над человеком, показывал, как в пошлой среде мельчает, искажается любое человеческое чувство, как торжественный ритуал (похороны, свадьба, юбилей) превращается в абсурд, как будни убивают праздники. Обнаруживая пошлость в каждой клеточке быта, Чехов соединял веселую издевку с добрым юмором. Он смеялся над человеческой несуразностью, но смехом не убивал самого человека. В мирных буднях он видел не только угрозу, но и защиту, ценил житейский уют, тепло очага, спасительную силу земного притяжения. Жанр водевиля тяготел к трагифарсу и трагикомедии. Наверное, поэтому его шутливые истории таили в себе мотив человечности, понимания и сочувствия. |