А. Н. Чанышев ф ил ос о фи я древнего мирам рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов вузов
 Скачать 18.63 Mb.
|
|
Киники и Сократ. Основатель кинизма Антисфен Афинский и Киносаргский был одним из учеников и почитателей Сократа. Христианский теолог Августин в своем труде Ограде Божьем искренне удивлен тем, что у одного учителя были столь непохожие ученики одни считали высшим благом удовольствие (это киренаики и их родоначальник Аристипп — ученик Сократа, а другие почитают в качестве высшего блага добродетель (это киники, Антисфен — тоже ученик Сократа. Сократ любил Антисфена, который был моложе его лет на двадцать, но иронизировал по поводу его тщеславия, его тщеславного смирения и показной нищеты. Ведь сам нищий Сократ никогда своей бедностью не кичился. Он принимал это как должное и неизбежное. Поэтому Сократу претила всякая показуха, в том числе тщеславие Антисфена, на которые он реагировал иронически Когда он (Антисфен.— А. Ч старался выставить напоказ дыру в своем плаще, то Сократ, заметив это, сказал "Сквозь этот плащ я вижу твое тщеславие (VI, 8). Этот же эпизод выглядит у Элиана так Сократ, заметив, что Антисфен старательно выставляет напоказ дыры на своем плаще, сказал ему Перестань красоваться (Элиан. Пестрые рассказы. МС. Со своей стороны сын не-афинянки Антисфен восхищался Сократом. Сократ был для киников идеалом, вторым после Геракла примером терпения, твердости духа, выносливости как физической, таки психической, бесстрастия, скромности, простоты, искренности. Однако Сократ существенно отличался от киников не только тем, что не выставлял напоказ свои дыры. Он не был асоциален. Если они был плохим семьянином, тоне из принципа. Ему попалась плохая жена, его сыновья пошли в мать, а не в отца. Не отрицал Сократи государство. Он самоотверженно выполнял свой воинский и гражданский долг, не на словах, а наделе боролся, как мог, с тиранией тридцати, не выполнив их приказ водном частном деле. Он не занимался познанием природы, ноне потому, что науки о природе ненужны, а потому что, по его мнению, гораздо насущнее самопознание. Сократ, хотя и ставил выше внешних благ внутренние, культивирование души, не порывал с общепринятыми законами и нормами. Будучи несправедливо осужденным, он отказался бежать из тюрьмы, хотя и знал, что к вечеру в этот день его ждет смерть, так как думал, что решению суда, пусть и несправедливому, надо повиноваться. Наконец, Сократ не был космополитом. Антисфен, приняв сократовское учение о знании как знании в понятиях, дал определение понятию Понятие есть то, что выражает, чем предмет был или что он есть (Анткин; 106). Попытка определения понятия — несомненная заслуга Антисфена. Однако он утрировал субъективную эвристическую диалектику Сократа, запрещал всякое противоречие и, выдав за противоречие и различие, запрещали различие, разрешив лишь тавтологические суждения типа Сократ есть Сократ, тогда как суждение Сократ есть философ считался недопустимым, ибо Сократи философ различны. А если так, то единичное нельзя подвести под общее, между единичным, с одной стороны, и видом иродом с другой, пропасть. Это, конечно, софистика, более рассчитанная на то, чтобы удивить, чем понять, нечто подобное дырам на плаще Антисфена. Киники и Платой. Если к Сократу киники относились положительно, ток Платону резко отрицательно. Их ненависть была взаимной. Как Сократ над Антисфеном, таки Платон над Диогеном иронизировал по поводу его тщеславия. Однажды он (Диоген. — А. Ч голый стоял под дождем и окружающие жалели его случившийся при этом Платон сказал им "Если хотите пожалеть его, отойдите в сторону, имея ввиду его тщеславие (VI, 54). Платон с удовольствием называл Диогена и собакой, и псом, а также безумствующим Сократом (VI, 54). Со своей стороны Диоген Синопский говорил, что Платон отличается не красноречием, а пусторечием» (VI, 24), упрекал его в чревоугодии Платон якобы плавал в Сицилию ради пиршеств Дионисия). Но эта критика Платона не мешала Диогену заниматься у него попрошайни чеством. Отвергая саму возможность подведения единичного под общее и вообще отрицая видовые и родовые понятия, киники, были крайними сенсуалистами (единственный источник знания — внешний опыт) и номиналистами существует только единичное, общее лишь имя, название, слово. Общие понятия и идеи — голые выдумки, — говорил Антисфен, добавляя при этом, что лошадь-то он видит, а вот "лошад- ности" он не видит (Анткин, Понятно, что киники не могли принять учения Платона об идеях — объективациях понятий. Диоген Синопский зло иронизировал над этим учением. Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стольности» и «чашности», Диоген сказал А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу. А тот И понятно чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума (VI, 53). Так ответил рационалист крайнему сенсуалисту, который не желал подняться над обыденным восприятием жизни. Симпликий в своем Комментарии к "Категориям" Аристотеля писал, что никто не может устранить категорию качества, хотя, как утверждает Антисфен, лошадь он видит, а лошадности не видит. Симпликий поэтому поводу замечает, говоря об Антисфене, что первое он воспринимает глазами, а второе постигает лишь разумом, причем первое является причиной второго, оно как бы предшествует ему, второе же является следствием первого первое — это тело, ипритом сложное, второе — бестелесное и простое (Анткин, 126). Антисфен опровергал Парменида, а Диоген — Зенона, которые считали движение немыслимыми в сущностном мире несуществующим, тем, что вставали и ходили. Но ведь элеаты не отвергали существования движения в чувственном мире, это было бы безумием, там движение очевидно. Они отвергали движение в сущности. Так что критика киниками элеатов была поверхностной. Таким образом, киники не поняли ни Парменида, ни Сократа, ни Платона. Киники не поняли сократовскую диалектику с ее ирониче ски-майевтическим методом. Для них майевтика — не рождение истины в споре, не эвристическое, направленное на открытие истины, повивальное искусство, а диогеновский парадоксальный поиск человека в людном месте с фонарем, поиск Диогеном Синопским того, кто живет в соответствии со своим, по его мнению, подлинным, а на самом деле асоциальным животным бытием. зоз Свобода. За тремя слонами кинизма скрывалась самая высшая их ценность — свобода. Киники больше всего в жизни ценили свободу. Ради нее они и терпели голод и холод. Свобода и независимость любой ценой Такова богиня киников. Свобода, как известно, имеет две ипостаси свобода от и свобода для. У киников преобладала первая ипостась. Они не созидали. Они разрушали. Они не преобразовывали мири общество. Они по-своему приспосабливались к нему. Когда, умирая, Диоген Синопский на вопрос своего хозяина Ксениада, как его похоронить, ответил Лицом вниз — и объяснил это свое странное желание тем, что скоро нижнее станет верхним (VI, 32), он вряд ли имел ввиду грядущую социальную революцию. Диоген Лаэртский объясняет, что Диоген имел ввиду Македония уже набирала силы и из слабой становилась мощной (VI, 32). Но ведь известно, что Диоген умер в один год с Александром, когда Македония уже набрала силы и поработила Грецию и еще полмира. Так что, возможно, Диоген, который всю жизнь переоценивал ценности, сначала материальные, а затем духовные, уже не мог остановиться и хотел даже в могилу уйти перевернутым. Если можно говорить о позитивной свободе у киников, то это исключительно свобода речи (паррэсиа), которая принимала у них форму свободы говорить дерзости самим царям. Ноне только царям. Свободную речь Диогена Синопского, философа-обличителя, речь, полную серьезного смысла и угроз, мало кто мог вынеети (Анткин, 134). В этом Диоген Синопский был противоположностью Антисфена Афинского, который сладостью своей речи мог приворожить кого угодно (VI, 14). Негативная свобода киников хорошо видна из слов жившего много позднее римского стоика Эпиктета, который был знаком с сочинениями Антисфена и который рассказывало том, чему он из них научился Он (Антисфен. — А. Ч научил меня тому, что является моими что мне не принадлежит. Богатства не мои, родственники, близкие, друзья, слова, привычные ценности, общение с людьми — все это чужое. — Что же принадлежит тебе — Мои представления. Они, — учил он никому неподвластны, зависят только от меня, и никто не может им помешать, никто не заставит пользоваться ими иначе, чем я хочу (Анткин, Счастье. Счастье состоит в том, чтобы жить, никого не боясь и никого не стыдясь, атак могут жить только те, кто справедлив. Счастье состоит в душевном покоев радости ив полноте жизни. Несчастны те, у кого душа не знает покоя ни днем, ни ночью. Покой же душе приносит справедливость. Будь справедлив — будешь счастлив Быть справедливым — значит быть добродетельным Достаточно быть добродетельным, чтобы быть счастливым (V, 11). Диоген Синопский добродетельных людей. называл подобиями богов (VI, 51). Человека делает счастливым незнатное происхождение, не слава и не богатство напротив, чтобы быть счастливым, надо быть умеренным в своих потребностях и желаниях, статьи в этом богоподобным, ведь богам дано не нуждаться нив чем, а мужам, достигшим сходства с богами, — довольствоваться немногим (VI, 105), бесполезным трудам. предпочесть труды в согласии с природой (Анткин, 168), жить, никого не боясь, ничего не стыдясь (Анткин, 134), чтобы душа была спокойной и веселой (Анткин, 164). А если же душа неспокойна и невесела, то все золото Мидаса и Креза не принесет никакой пользы (Анткин, 164), ведь богатство без добродетели не приносит радости (Анткин, 117), однако подавляющее большинство людей не понимают этой простой истины, оттого люди и несчастны люди несчастны только из-за собственного неразумия (Анткин, 168). Диоген Синопский — этот идеальный киник — говорило себе, что судьбе он противопоставляет отвагу, закону — природу, страстям — разум (Анткин, 146). И это былине пустые слова. Диоген жил на рубеже двух эпох. Более «эллинистичны» ученики Диогена — Кратет, Онесикрит и др. Кратет Фиванский. Одним из последователей Диогена Синопского был Кратет. Этот очень богатый фиванец стал бездомными нищим человеком. Соблазнительно связать это превращение Кратета с разрушением его родного города Фивы в 335 г. до н.э. македонянами. Однако известно, что не это трагическое событие лишило Кратета его богатств. Он сам себя лишил их. Наипозднейший греческий ученый Симпликий умер в 549 г . , через семьдесят три года после незаметного упразднения Западной Римской империи и через двадцать лет после изгнания философов из Восточной Римской империи) в Комментарии к "Эн- хейридиону" Эпиктета» писал Бедность — не порок, сказал бы Эпиктет, но и Кратету Фиванскому она не казалась злом, когда он пожертвовал родному городу все свое состояние, сказав при этом "Кратет Кратета сам имущества лишил (Анткин, 173). Более ранний автор — император Юлиан (IV в. н. э) сообщает, что «Кратет отдал свое имущество народу (Анткин, Еще более ранний ученый — грамматик Деметрий Магнесийский (I в. до н.э.) писал, что Кратет оставил свои деньги меняле, чтобы он возвратил их возможным детям Кратета, если те не станут философами, в противном случае раздал бы их народу, ибо философам деньги ненадобны. А еще более ранний автор — Диокл Магнесийский (II — I вв.) говорит, что приняв совет Диогена Синопского, Кратет свои деньги бросил в море, а земли отдал под общественные пастбища. Наконец, самый ранний, наиболее близкий повремени к Кратету доксограф, автор сочинения Преемства философов, Антисфен Родосский (III— II вв. до н.э.) рассказывает, что Кратет обратил все свое состояние в деньги (отчего получилась громадная сумма почтив двести талантов, те. в пять тонн серебра) и поделил их между своими согражданами. Кратет отказывался от своей собственности с радостью. В какой-то момент своей жизни, возможно под влиянием Диогена Синопского, он проникся убеждением, что всякое материальное богатство — богатство ненастоящее, что оно, более того, вредно, так как делает людей не лучше, а хуже, лишая их праведности. Ион, Кратет, тоже ее лишен. Будучи поэтом-философом, Кратет говорит водном из своих стихо творений: Хочется праведным статьи такое добыть мне богатство, Чтобы к добру привело, делая лучше людей (Анткин, Это богатство духовное, о котором в другом своем литературном опусе Кратет говорит так: То, что узнали продумал, что мудрые Музы внушили Это богатство мое все прочее — дыми ничтожность (Анткин, Такая смена одного богатства на другое принесла Кратету многое. Это, во-первых, свобода — высшая ценность для киника Кратета, ради которой, если нет другого пути, можно пожертвовать всеми обыденными житейскими радостями. Жизнь такова, что только те, кто не сломлен вконец жалким рабством у радостей жизни, кто, более того, способен жить по-кинически (те. почти «по-собачьи»), ничего не имея и ни о чем не жалея, ничего не желая и ничего не домогаясь, свободны. Именно они и только они чтут лишь царство одно — бессмертное царство свободы (Анткин, И никаких других царств Кратет не признавал. Он говорил: Отечество мое — не только дом родной. Но всей земли селенья, хижина любая. Готовые принять меня в свои объятья (Анткин, Когда только что разрушивший Фивы Александр Македонский спросил у Кратета, хочет ли он, чтобы его родной город был восстановлен, Кратет ответил Зачем Придет, пожалуй, новый Александр и снова разрушит его (Анткин, 171— 172). Одно лишь бессмертное царство свободы не зависит от внешних обстоятельств. Ему нестрашен никакой завоеватель, ведь свобода этого царства покоится на том, чего нельзя потерять даже по воле судьбы, даже утратив вдруг гражданскую свободу, став рабом, как только что стали тридцать тысяч соотечественников Кратета, проданные македонянами в рабство (помимо шести тысяч убитых. Киническая свобода абсолютна. Это свобода тех, кому нечего терять, кто даже жизнью своей не дорожит. Поэтому Кратет говорило себе с гордостью, что его истинная родина — не его родной город, к судьбе которого он был столь равнодушен, исходя из позиции исторического пессимизма (все, что одни люди созидают, другие разрушают, следовательно в созидании нет никакого смысла, даже не всей земли селенья», не хижина любая, куда его почему-то так охотно пускают (а для этого есть причина, о ней далее, его родина — безвестность и бедность, неподвластная даже судьбе (Анткин, 172). Кратет, однако, не был безвестен. Он же говорило себе с гордостью, что снискал себе известность и славу не богатством, а бедностью (Анткин, Именно ради такой свободы, свободы неимения, свободы от связанных со всяким имением забот, ради беззаботности как единственно возможного для нищего киника способа быть свободным (другого способа они и не видели, потому что всякая иная свобода полна забота потому она вовсе несвобода, что это за свобода, сказали бы они, за которую каждый день надо идти на бой, как наивно думал гетовский Фауст) и отказался вдруг прозревший богатый фиванец от собственности. Рассказав о поступке Кратета, уступившего свое состояние городу, Симпликий продолжает Только тогда он почувствовал себя свободным (Анткин, 173). Кратет стал свободным, сменив богатство на бедность. Это превращение дало Кратету, во-вторых, радость. Плутарх водном из своих сочинений — О свободе духа — писал во II в «Кратет, у которого только и было, что нищенская сума да плащ, всю жизнь прожил шутя и смеясь, как на празднике (Анткин, Наконец, в-третьих, такая смена богатств (материального на духовное) хотя и лишила Кратета возможности быть спонсором-меценатом, однако дала ему удивительную способность умиротворителя и примирителя, за что (теперь это можно объяснить) была для него открыта любая хижина, асам Кратет даже получил почетное прозвище Всех- дверей-открыватель» (Анткин, 176). Когда Кратет заходил в какой-ни- будь дом, его там принимали с почетом и радушием. И это несмотря на то, что он был хромым, горбатым (в старости) и с безобразным лицом. Приобретя истинное богатство, Кратет делал людей лучше. Диоген Лаэртский сообщает Кратет входил в любой дом и учил добру (VI, 86), примиряя ссорящихся (а семейные ссоры были, есть и будут в любые времена, и это самый тяжкий вид ссор, потому что они постигают людей в обыденное время, а не в чрезвычайных обстоятельствах, они же и самые распространенные. Антоний в трактате Рассуждение о согласии и мире пишет Рассказывают, что Кратет приходил в дома, раздираемые ссорами, и словами о мире разрешал споры (Анткин, 175). Император Юлиан сообщает, что Кратет приходил в дома друзей, званый и незваный, примиряя близких друг с другом, когда замечал, что они в ссоре. Он упрекал, не причиняя боли, а тактично (Анткин, 176). Кратет был снисходителен к людям. Он говорил, что невозможно найти человека, который никогда не совершал бы ошибок, подобно тому как ив гранате среди зерен всегда найдется хоть одно, да гнилое (Анткин, 173— 174). Увещевая несчастных людей, Кратет призывал к умеренности. Мера всегда прославлялась древними мудрецами-фило- софами. Еще Гесиод сказал Меру во всем соблюдай и дела свои вовремя делай. Мера — наилучшее, — утверждал мудрец Клеобул. Ничего сверх меры сказал другой мудрец Солон. И согласно Кратету, умеренность. спасает семьи, спасает и государства (Анткин, 176). Миря людей, Кратет никогда не прибегал к лести. Как и Диоген Синопский, он ненавидел льстецов. Те, кто живет среди льстецов, говорил он, также беспомощны, как телята в стаде волков. Ни темни этим нельзя помочь — кругом одни враги (Анткин, 175). Делая людей лучше, Кратет прибегал к тактичному, но настойчивому нажиму на них. Он знал, что неразумные люди (а таковых большинство. — А. Ч похожи на коловорот, без нажима и принуждения они ничего не хотят делать из того, что положено (Анткин, 175). Помимо умеренности, Кратет стремился в своей воспитательной деятельности к скромности. Водном из своих стихотворений он говорит: Здравствуй, богиня моя, мужей добродетельных радость. Скромность имя тебе. Мудрости славной дитя. Благость твою почитает, кто справедливости предан (Анткин, Итак, скромность — дочь мудрости. Справедливый человек скромен. Скромность украшает и женщину. Плутарх в Супружеских наставлениях подчеркивает Украшением можно считать то, что украшает, говорил Кратет. А украшает то, что делает женщину более скромной. Ее не делает такой ни золото, ни смарагды, ни румяна, а то, что преисполняет серьезностью, сдержанностью и стыдливостью (Анткин, Снисходительное отношение к людям Кратета, его помощь им не исключают обычного для киников, да и вообще для философов Древней Греции, критического и обличительного к ним отношения. Плутарх в сочинении О воспитании детей писал Знаменитый философ древности Кратет любил повторять Если бы можно было подняться на самое высокое место в городе и закричать оттуда громким голосом "Эй, вы, люди Куда вы стремитесь Зачем столько тратите сил, чтобы приобрести себе богатства, а о детях, которым вы все это оставите, почти не заботитесь Духовное богатство Кратета связано у него с философией. Кратет был философом, правда, больше философом-практиком, чем теоретиком. Именно философия (то, что он не только узнал, но и сам продумал, хотя Кратет не исключает здесь и внушения со стороны мудрых муз) — причина его особой позиции в жизни. Но что такое философия по Кратету? Философия, говорил он, состоит в презрении ко всем привычным человеческим ценностям. Занимаясь ею, человек достигает такой высоты духа, что ни во что не ставит ни воинские, ни какие-либо другие почести, награды. Кратет любил говорить, что философией нужно заниматься до тех пор, пока военачальников не станут считать простыми погонщиками ослов (см. Анткин, Лишенный родины, бездомный Кратет-скиталец мечтало стране киников, расположенной на острове, который он назвал Пера —. нищенская котомка киника. Подражая Гомеру, тому, кто в Одиссее восхваляет остров Крит, говоря: Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный, Тучный, отовсюду объятый водами, людьми изобильный; Там девяносто они городов населяют великих. (58) — об этом острове рассказывает сам Одиссей не узнающей его после двадцатилетнего отсутствия Пенелопе в девятнадцатой песне Одиссеи Кратет сказал так: Остров есть Пера среди виноцветного моря порока. Дивен и тучен сей остров. Владений окрест не имеет. Дурень набитый и трутень, как и развратник негодный. Жадный до толстого задав пределы его не допущен. Смоквы, чеснок и тимьян в изобилье тот остров рождает. Граждане войн не ведут и не спорят по поводам жалким. Денег и славы не ищут, оружьем к ним путь пробивая (перевод ИМ. Нахова). В переводе МЛ. Гаспарова это же звучит так: Некий есть город Сума посреди виноцветного моря. Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий. Нет в тот город дороги тому, кто глупили жаден. Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных. В нем обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы, Из-за которых народна народ не станет войною; Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают, Таков утопический идеал киника Кратета. Его город беден, а потому там нет почвы для раздоров. Опять тот же кинический культ бедности уже в утопическом образе Кроме стихов, Кратет написал книгу Письма и трагедии. |