А. Н. Чанышев ф ил ос о фи я древнего мирам рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов вузов
 Скачать 18.63 Mb.
|
|
Формы политического устройства, их классификация. Однако патриархальная монархия — не единственная форма политического устройства. Таких форм много. Ведь всякое государство — сложное целое, состоящее из неподобных частей со своими представлениями о счастье и средствах его достижения, причем каждая из частей государства рвется к власти, дабы установить собственную форму правления. Разнообразны и сами народы. Одни поддаются только деспотической власти, другие могут жить и при царской, а для иных нужна и свободная политическая жизнь, говорит философ, имея ввиду под последними народами только греков. При изменении политического устройства люди остаются теми же самыми. Аристотель не понимает, что человек не внеисторическое явление, а совокупность всех общественных отношений, продукт своей эпохи и своего класса Классифицируя виды политического устройства, философ делит их по количественному, качественному и имущественному признакам. Государства различаются прежде всего тем, в чьих руках власть — в руках одного лица, меньшинства или большинства. Таков количественный критерий. Однако и одно лицо, и меньшинство, и большинство могут править правильно и неправильно. Таков качественный критерий. Кроме того, меньшинство и большинство может быть богатыми бедным. Но так как обычно бедные в большинстве, а богатые в меньшинстве, то деление поимущественному признаку совпадает с количественным делением. Поэтому получается всего шесть форм политических устройств три правильных — царство, аристократия и полития — и три неправильных — тирания, олигархия и демократия. Монархия — древнейшая форма политического устройства, первая и самая божественная форма, особенно абсолютная монархия, которая допустима при наличии в государстве превосходнейшего человека. Аристотель здесь, в сущности, повторяет взгляды софиста Калликла. Он утверждает, что человек, превосходящий всех людей, как бы поднимается над законом, он бог между людьми, он сам закон и пытаться подчинить его закону смешно. Выступая с осуждением остракизма, обычно применяемого в античных демократиях против таких людей как средство противотиранической защиты, Аристотель утверждает, что такие люди в государствах (если они, конечно, окажутся, что случается редко А. Ч суть вечные цари их (III, 8), что если такой человек окажется в государстве, то остается только повиноваться такому человеку». Однако в целом аристократия предпочтительнее монархии, ибо при аристократии власть находится в руках немногих, обладающих личным достоинством. Аристократия возможна там, где личное достоинство ценится народом, атак как личное достоинство обычно присуще благородным, то они и правят при аристократии. При политии (республике) государство управляется большинством, ноу большинства, утверждает философ, единственная общая им всем добродетель — воинская, поэтому республика состоит из людей, носящих оружие. Другого народовластия он не знает. Таковы правильные формы правления. Аристотель в какой-то мере признает их все. В пользу третьей формы он также находит довод, ставя вопрос о том, обладает ли преимуществом большинство перед меньшинством, и отвечает на него положительно в том смысле, что, хотя каждый член меньшинства лучше каждого члена большинства, в целом большинство лучше меньшинства, ибо хотя там каждый обращает внимание лишь на одну какую-нибудь часть, все вместе видят все. Что касается неправильных форм политического устройства, то Аристотель резко осуждает тиранию, утверждая, что тираническая власть несогласна с природою человека (III, 2). В Политике содержатся знаменитые слова философа, что чести больше не тому, кто убьет вора, атому, кто убьет тирана (II, 4), ставшие впоследствии лозунгом тираноборцев. При олигархии правят богатые, атак как в государстве большинство бедно, то это власть некоторых. Из неправильных форм Аристотель отдает предпочтение демократии, считая ее наиболее сносной (VI, 2), но при условии, что власть там остается в руках закона, а не толпы (охлократия). Аристотель пытается найти переходы между формами политического устройства. Олигархия, подчиняясь одному лицу, становится деспотией, а распускаясь и ослабляясь демократией. Царство вырождается в аристократию или политою, полития — в олигархию, олигархия — втиранию, тирания может стать демократией. Социальио-иолитический идеал Аристотеля. Назначение государства. Политическое учение философа — не только описание того, что есть, как он это понимал, но и набросок должного. Это сказывалось уже в делении Аристотелем форм политического устройства по качеству, а также в том, как философ определял назначение государства. Цель государства не только в том, чтобы выполнять экономические и юридические функции, не позволяя людям учинять друг другу несправедливость и помогая им удовлетворять свои материальные потребности, но ив том, чтобы жить счастливо Цель человеческого общежития состоит непросто в том, чтобы жить, а гораздо более в том, чтобы жить счастливо (III, 5). По Аристотелю, это возможно лишь в государстве. Аристотель — последовательный сторонник государства. Оно для него — совершеннейшая форма жизни, среда счастливой жизни (I, 1). Государство, по мнению Аристотеля, служит общему благу. Но это относится только к правильным формам. Итак, критерием правильных форм является их способность служить общему благу. Аристотель утверждает, что монархия, аристократия и полития служат общему благу, тирания, олигархия и демократия — лишь частным интересам соответственно одного лица, меньшинства и большинства. Например, тирания есть та же монархия, но имеющая ввиду только выгоду одного монарха (III, 5). Это деление надуманное. История Древней Греции история борьбы рабов и свободных, а внутри свободных — благородных и неблагородных, богатых и бедных, при этом монархия отличалась оттирании лишь тем, что монарх опирался на свое происхождение и служил благородным, тиран же был узурпатором, но он в большинстве случаев служил интересам народа. Неслучайно в Греции переход от аристократии и монархии к демократии был опосредован тиранией. Говоря о наилучшем политическом устройстве, Аристотель различает абсолютно наилучшую и реально возможную формы. Но идеальное государство Платона Аристотель не относит к этим формам. Против этой доктрины Платона Аристотель выдвинул три главных соображения) Платон переступил пределы допустимого единства, так что его единство даже перестает быть государством, ибо единство государства — единство во множестве, а не единство как таковое, при этом единство менее сжатое предпочтительнее единства более сжатого (II, 1); 2) у Платона благо целого не предполагает блага частей, ведь он даже у своих стражей отнимает счастье, но если воины лишены счастья, то кто же будет счастлив (II, 2). Уж, конечно, не ремесленники и не рабы. Между тем отношение счастливого целого к частям своим не тоже, что отношение четного к своим частям. Четное может принадлежать целому, не заключаясь нив одной его части, а счастливое не может быть в таком отношении к своим частям (II, 2); 3) в отличие от Платона, который был коммунистом в той мере, в какой видел в частной собственности главный источник социальных золи хотел ее устранения, Аристотель апологет частной собственности. Он провозглашает, что одна мысль о собственности доставляет несказанное удовольствие (II, 1), что отмена ее ничего не даст, так как общее дело все сваливают друг на друга (II, 1). Итак, делает вывод Аристотель, все мысли Платона хотя чрезвычайно изысканы, остроумны, оригинальны и глубоки, но при всем том трудно сказать, чтобы были верны (II, 3). Однако собственные социальные идеалы Аристотеля весьма неопределенны. В наилучшем государстве граждане счастливы, их жизнь совершенная и вполне себе довлеющая, атак как умеренное и среднее — наилучшее, то там граждане владеют умеренной собственностью. Такое среднее сословие и устанавливает наилучшую форму правления. Казалось бы, что Аристотель — демократ, что он сторонник средних слоев населения, большинства. Однако это итак и не так. Хитрость Аристотеля в том, что он остается на стороне большинства или даже всех граждан, предварительно исключив из их числа большинство жителей государства. Для этого философ различает существенные и несущественные, но тем не менее необходимые части государства. К необходимым, но несущественным частям государства Аристотель относит всех трудящихся, а к существенным — лишь воинов и правителей. Земледельцы, ремесленники и все торговое сословие сказано в Политике необходимо входят в состав каждого государства но существенные его части суть воины и члены совета (IV, 8). Аристотель прямо заявляет, что государство, пользующееся наилучшим политическим устройством, не даст, конечно, ремесленнику прав гражданина (III, 3), что, с другой стороны, граждане такого наилучшего А. Ч государства не должны быть земледельцами ведь у ремесленников и земледельцев нет философского досуга для развития в себе добродетели). Выход из создавшегося противоречия Аристотель находит в экспансии греков. Грек не должен быть ни ремесленником, ни земледельцем ни торговцем, но эти занятия в государстве совершенно необходимы, и место эллинов здесь должны занять варвары-рабы. Проблема рабства. Для Аристотеля эта проблема не нравственная, а историческая является ли рабство продуктом природы или общества, ибо есть рабы и по закону, а любой эллин — потенциальный раб эллина другого полиса. Аристотель здесь далек от смелости Платона, выступавшего против обращения эллинов эллинами в рабов. Нов целом он считает, что рабство — явление, согласное с природой, ведь очевидно. что одни по природе рабы, а другие по природе свободны (I, 2), что, более того, люди так устроены, что одному полезно быть рабом, а другому — господином (I, 2). Аристотель дает совершенно неудовлетворительное определение раба раб по природе тот, кто, будучи человеком по природе, принадлежит не себе, а другому (I, 2). Вместе стем философ наталкивается на то затруднение, что не может отказать рабам в рассудительности, мужестве, справедливости, а если так, то непонятно, чем они от природы отличаются от свободных. Ответить на этот вопрос философ не может. В этом весь трагизм рабовладельческого общества, трагизм неизбежности превращения части людей в животных в силу неразвитости производительных сил. Аристотель лишь признает небезусловность рабства в том смысле, что если бы труд был автоматизирован, тов рабах не было бы нужды. Но для него это предположение нереально. Реальность такова, что жить без рабов невозможно. К тому же природа создала их в изобилии — среди не-греков. Ведь варвар и раб по природе одно и тоже. С варварами не воюют, на них охотятся. И такая война справедлива. Итак, в наилучшем государстве все граждане-греки превращаются в рабовладельцев, а все народы мира — в их рабов. Греки должны стать властелинами мира. Такова программа Аристотеля. Экономические взгляды У Аристотеля были глубокие экономические догадки. Карл Маркс называл Аристотеля великим исследователем, впервые анализировавшим формы стоимости наряду со многими формами мышления, общественными и естественными. Аристотель впервые исследовал в совокупности такие явления общественной жизни, как разделение труда, товарное хозяйство, обмен, деньги, два вида стоимости, распределение и т. д. Аристотель связывает обмен с разделением труда, распадением первоначальной семьи на малые семьи (здесь философ более прав, чем в учении о семье. В связи с размышлениями об обмене он вплотную подходит к двум формам собственности, правда, одну из них он называет естественной, а другую — неестественной. Например, использование продукта труда для обмена, по убеждению философа, неестественно. Он смотрит на товарно-денежное хозяйство с позиций хозяйства натурального. Тем более удивительны его прозрения. Говоря об обмене и угадывая двоякость стоимости, Аристотель также смутно догадывался, что денежная форма обмена есть дальнейшее развитие простой формы стоимости, что деньги функционируют и как мера стоимости, и как средство обращения. Он различает слитковую форму денег и монетную их форму. Спорен вопрос, в какой мере Аристотель подходит к понятию стоимости вообще и к трудовой теории стоимости в частности. Аристотель учил об уравнивающей и распределяющей справедливости. Уравнивающую справедливость он определял как воздаяние другому равным. Аристотель поясняет Воздаяние равным имеет место, когда найдено уравнение, когда, например, земледелец относится к сапожнику также, как работа сапожника к работе земледельца Этика V). Здесь философ подходит к трудовой теории стоимости, хотя это — лишь случайная догадка. Иначе он не скатился бык мысли, что мера стоимости — деньги. Выступал они против ростовщичества. Эстетика Из многочисленных работ Аристотеля по эстетике сохранилась лишь часть его Поэтики. Как уже отмечалось, Аристотель понимал под искусством всю предметную человеческую деятельность и продукты этой деятельности. Однако он принижает производственную деятельность, а под практикой понимает лишь нравственно-политическую сторону социальной жизни. Производственная деятельность это презренное делание (праттейн). Близко к этому изобразительное искусство, особенно скульптура. Для Аристотеля знаменитый Фидий — всего лишь «обделыватель камней. Различие искусства как производственной деятельности и искусства в нашем смысле слова надо искать в тех словах Физики Аристотеля, где сказано, что искусство частью завершает то, что природа не в состоянии сделать, частью подражает ей (Физика II, Производственная деятельность творит новые вещи, несуществующие в природе. Искусство же в нашем смысле слова подражает, согласно мнению Аристотеля, природе. Когда Аристотель говорит в Метафизике, что через искусство возникают те вещи, форма которых находится в душе (VIII, 7), он имеет ввиду производственную деятельность. Правда, таки остается неясным происхождение форм искусственных вещей. Заложены ли они в пассивном интеллекте наряду с формами природы, реализуемыми благодаря воздействию на пассивный интеллект с двух сторон (со стороны представлений и со стороны активного разума) или они — творения души — этого мы так никогда и не узнаем. Но общий ответ все же можно предположить формы искусственных вещей — средства осуществления целей и удовлетворения потребностей, которые возникают в реальной практической жизни людей. Что же до искусства в нашем смысле слова, то здесь все проще. Формы искусства, произведения искусства — не какие-то совершенно новые и невиданные в природе формы. Это подражание формам бытия, как естественным, таки искусственным. Поэтому-то для Аристотеля, отказавшего искусству в абсолютном творчестве, в творении новых форм, искусство и есть подражание, мимесис. Мимесис. Итак, в отличие от техники, искусства подражательны.. Аристотель говорит в Поэтике Сочинение эпоса, трагедий, а также комедий и дифирамбов, равно как и большая часть авлетики скифа- ристикой,— все это в целом нечто иное, как подражание (Поэтика / / Аристотель и античная литература. МС) О мимесисе написано много интересного. Но обычно не учитывается, что мимесис, по Аристотелю, надо понимать в контексте его учения о форме и материи, актуальном и потенциальном, об энтелехии. Будучи в силу непонимания решающего значения производственной практики людей неспособным понять происхождение форм искусственных вещей (ведь формы вечнЬг, однако формы искусственных вещей творятся человеком, Аристотель истолковал изящные искусства не как творчество, а как подражание. Правда, мимесис — не копирование. Художник волен выбирать предметы, средства и способы подражания. Поэзия. Так как в дошедшей части Поэтики речь идет лишь о поэзии, мы вынуждены ограничиться здесь этим искусством. Поэзия понимается широко. Это искусство слова вообще. Эпос, трагедия, комедия, дифирамб, авлетика (играна флейте, кифаристика (играна кифаре) пользуются такими средствами подражания, как ритм, слово, гармония, и при этом либо всеми вместе, либо одним из них. Проза пользуется только словами без ритма и гармонии. Искусство может изображать людей, улучшая их, ухудшая или сохраняя такими, как они есть. Это трагедия, комедия и драма. Возможны и различные способы подражания. Вообще же задача поэта — говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможным в силу вероятности или необходимости (IX, 1451 в. Этим поэзия отличается в лучшую сторону от истории, поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, поэзия больше говорит об общем, история о единичном. В этом суждении Аристотеля искусство, по крайней мере поэзия, соприкасается как с наукой, таки с «технэ» в той мере, в какой и «технэ», и поэзия имеют дело с общим. Все же общее в искусстве ив науке не одно и тоже, в первом случае это типически-образное, а во втором — понятийное. Аристотель это чувствовал. Третирование же исторической дисциплины как сферы единичного было возможно лишь потому, что древние знали лишь одну историю — эмпирическую, а законы социальной истории им были неведомы. Итак, мимесис — подражание, но подражание относительно свободное в силу многообразия средств, предметов и способов подражания, а также в силу обобщающего характера искусства, изображающего не единичное, а общее, и не то, что было, а то, что могло бы быть. В искусстве возможное и существенное изображается в единичном, в конкретных действиях и характерах, однако в единичном оставляется только то, что служит существенному. Здесь проявляется овобода подражания, его активность. Эту мысль Аристотель развивает на примере трагедии. Трагедия. В сохранившейся части Поэтики говорится именно о трагедии. Там содержится известное определение трагедии Аристотелем Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, производимое речью, услащенной по-разному, в различных ее частях, производимое в действии, а не в повествовании, и совершающее посредством сострадания и страха очищение подобных страстей (VI, 1449 в. При этом поясняется, что услащенная речь — речь, имеющая ритм, гармонию и напев, что в одних частях трагедии это «услащение» совершается только метрами частные случаи ритмов, а в других — еще и напевом. Речь и музыкальная часть средства подражания зрелище способ сказание, характеры, мысль — предмет подражания. При этом сказание — подражание действию, сочетание событий характер — то, что заставляет нас называть действующие лица таковыми, это склонности людей мысль — тов чем говорящие указывают на что-то конкретное или, напротив, выражают более или менее общее суждение. Аристотель усматривает главное в трагедии не в характерах людей, а в сказаниях, в действии, в связи событий. Возможна трагедия и без характеров, но невозможна трагедия бездействия начало и как бы душа трагедии — именно сказание, и только во вторую очередь характеры (VI, 1450 а). Активность мимесиса в трагедии выражается в том, что там производится тщательный отбор для изображаемых действий стой целью, чтобы трагедия была целостна, а для этого философом определяется объем трагедии, подчеркивается необходимость единства действия, указывается динамика развития трагического действия, различается завязка и развязка в центре трагедии — «перипетейа» — превращение делаемого в свою противоположность, перелом, связываемый с узнаванием как переходом от незнания к знанию, меняющий жизнь трагического героя от лучшего к худшему и приводящий его к гибели. |