А. Н. Чанышев ф ил ос о фи я древнего мирам рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов вузов
 Скачать 18.63 Mb.
|
|
Аитроволопш. Антропология стоиков, их учение о человеке основывается на уподоблении человека космосу. Космология — ключ к антропологии. В человеке есть все то, что ив мире. Как и космос человек состоит из четырех стихий, причем его тело состоит из земли и воды, а душа — из смеси воздуха и огня (пневмы). Огненная часть пневмы — разум. Разум человека — часть космического разума. Душа человека — часть космической души. Далее, душа человека, согласно представлениям стоиков, сложна и состоит из восьми частей в ней пять чувств, способность речи, половая способность как часть сперматического логоса космоса и ее главенствующая часть — гегемоникон, связанная с органами чувств, с органами речи и с половыми органами. Эта связь осуществляется пневмой. Семь частей души исходят из гегемоникона как щупальцы осьминога (правда, их в душе не восемь, а семь). Стоики учили о смертности душно допускали, что души с особенно высоким тонусом могут жить еще некоторое время после смерти тела ноне беспредельно, а в границах одного мирового года, те. до следующего мирового пожара. Эти сверхдуши и есть те демоны, в которых верит народная мифология. Это души бывших телесно умерших мудрецов. Подменив естественную причинность телеологией, стоики мало занимались науками и поощряли гадания, ворожбу, предсказания. Они верили в пророческий дар некоторых людей ив вещие сны. Э п ка. Этика стоиков опиралась на их веру в провидение ив разумный план космоса, благодаря которому все в целом хорошо, хотя в частях может быть и плохо. Стоики сочетали киническую автаркию с койнонией — братством. Они воспитывали в себе атараксию и апатию повиновение судьбе. Во всем этом они видели путь к эвдаймонии — процветанию, высшему счастью и блаженству как результату гармонии воли человека и воли бога как вселенского разума. Стоическая автаркия, означающая независимость, самоудовлетворенность, умение довольствоваться собой, не исключала общения с другими людьми и соучастия в их жизнях. Стоики высоко ценили товарищество, стоическая апатия — это не совсем то, что мы понимаем под этим словом это не депрессия, а, напротив, самое Высшее напряжение пневмы, благодаря которому мудрец, становясь нечувствительным к страданию достигает бесстрастия (апатии) и невозмутимости (атараксии), но это бесстрастие не от слабости, а от силы. Видя в бесстрастии путь к блаженству, стоики одними из первых разработали анализ страстей. В общем отрицательно относясь к непосредственным страстям, требуя их подчиненности разуму и их умаления через это подчинение, стоики определяли страсть как неразумное и даже противное природе, противоестественное движение души. Стоики делили страсти на четыре вида печаль, страх, вожделение и удоволь ствие. Стоики определяли печаль как неразумное сжатие души. Печаль многообразна. Стоики различали такие виды печали, как сострадание зависть, ревность, недоброжелательство, беспокойство, смятение боль, горе, тоска. Сострадание печаль в связи с незаслуженным страданием другого, зависть — печаль в связи с благополучием другого недоброжелательство — печаль в связи стем, что другой имеет тоже самое, что и я беспокойство — печаль в связи с предстоящими трудностями. Стоики определяли страх как предчувствие зла и различали такие виды страха, как боязнь, робость, стыд, ужас, замешательство, тревога Тревога — страх перед неизвестным. Робость — страх перед предстоящим делом. Стыд — страх перед дурной о себе славой. Третья отрицательная эмоция — вожделение. Это неразумное стремление души, таящей в себе неудовлетворенность, ненависть придирчивость, злобу, гнев, негодование, любовь (осуждаемая стоиками зато, что она не подобает достойным лицам). Стоики определяли удовольствие как неразумное возбуждение себя тем, что представляется желанным, ноне более, чем представляется Удовольствия многообразны. Здесь и восхищение, и злорадство, наслаждение и развлечение, которое, по мнению стоиков, всегда ведет к отступлению от добродетели. Ясно, что при таком отношении не только к действительно негативным (ненависть, злоба, страхи т. п, но и к положительным страстям (любовь, наслаждение, восхищение) стоики никак не могли согласиться ни с крайними (киренаики), ни с умеренными (эпикурейцы) гедонистами. Им ближе киники сих аскетизмом, но без их бесстыдства. Не соглашаясь с основным аргументом гедонистов, которые, утверждая, что наслаждение — высшая ценность, ссылались на все живое, которое стремится к удовольствию, стоики (и Зенон, и Клеанф, и Хрисипп) доказывали, что на самом деле все живое стремится к самосохранению, которому удовольствие чаще всего приносит только вред ведь существует масса вредных удовольствий. В лучшем случае удовольствие может быть лишь сопутствующим обстоятельством самосохранения Самосохранение же невозможно без жизни в полном согласии с природой, ведь природа и человек соотносятся как целое и часть. Природа как то, что наполнено «богоразумом», разумна. Поэтому жить в согласии с природой означает жить в согласии с разумом. Вот в этом-то и состоит главный долг человека. Этика стоиков — этика долга. Именно стоики первые ввели в философско-этический лексикон дотоле обыденное слово долг. Человек, будучи частью природы, должен стремиться жить в гармонии с ней, те. жить разумно, а жить разумно — значит, жить бесстрастно. Добродетель сама себе награда. Итак, мы возвращаемся к учению стоиков о страстях. Страсти — общий источник четырех видов зла неразумия, трусости, неумеренности и несправедливости. Эти виды зла выделил уже Платон, который противопоставил им такие добродетели, как мудрость, мужество, умеренность и, наконец, справедливость — итог первых трех видов. Однако неверно думать, что стоическое бесстрастие абсолютно, что оно подобно отрешенности индийского мудреца. Нет, стоики допускали умеренную радость. Они видели в ней некое разумное возбуждение души. Стоики учили бороться со страстями. Страху они противопоставляли предусмотрительность, вожделению — волю. Стоический мудрец пребывает всегда в умеренно-радостном настроении духа, он предусмотрителен, у него твердая, направляемая разумом воля. В основе же его радости лежит душевное спокойствие, источник которого сознание хорошо исполненного долга и своей гармонии с «богокосмосом». Воля стоика не эгоистична и не эгоцентрична, она благосклонно не исключает привязанности и сердечности. Стоик не отрешен от обыденной жизни. Он выше ее. В связи с этим стоики не принижали таких физических и нравственных ценностей, как здоровье, красота, сила, стремление к сохранению рода, любовь к детям, но смотрели на это свысока, как на то, что объединяет людей с животными. В сущности, все это животные ценности. Главные ценности все жене в этом. Главное — в понимании того, что есть истинное добро и что есть истинное зло, и что не есть ни тони другое. Последнее — новое у стоиков. Они поняли, что между добром излом лежит громадная ничейная полоса — полоса нравственно безразличного, те. того, что не зависит от воли человека, будь он даже мудрец. И здесь единственно правильная позиция состоит в том, чтобы принимать все как оно есть жизнь и смерть, здоровье и болезнь, красоту и безобразие, удовольствие и страдание, знатность и низкое происхождение, славу и бесславие. Все это есть безразличное — адиафора. Да, оно не зависит от нашей воли, но от нашей воли зависит то, как мы будем к этому, от нас независящему, относиться. А относиться к этому надо равнодушно. Итак, стоики — квиетисты. Их главный этический тезис как рази состоит в мысли о том, что от нас зависят не сами обстоятельства нашей жизни, в том числе и социальной, а лишь наше отношение к этим обстоятельствам. Правда, в более смягченном варианте стоицизма допускается все же, что жизнь предпочтительнее смерти, здоровье — болезни и т. д. Свобода. Изучения стоиков о благе, зле и безразличном, о судьбе и провидении вытекает стоическое понимание свободы. Стоики поняли свободу по-рабски. Это они пустили нелепую идейку о свободе как познанной необходимости. Стоический мудрец пассивен, он примиряется совсем происходящим, теша себя иллюзией, что в целом все хорошо и прекрасно, и все, что происходит, происходит по промыслу вселенского бога-разума. Но понять такое могут только мудрецы. Поэтому только они свободны. Все остальные, независимо от своего социального положения, рабы. Выше мы отметили, что отрешенность стоиков не абсолютна, что их автаркия не исключает кой нон и и — общения и связи между людьми. Стоики не отрицали ни семьи, ни государства, ни самого общества, которое они, в отличие от атомистов-индивидуалистов, считали первичным в качестве естественной целостности. Итак, основной пафос стоического мировоззрения — пафос единства. Едины люди, едины все живые существа, едина природа, едины природа, душа и бог. Высшая цель людей — преодолеть все то, что их разъединяет этнические, расовые, социальные и государственные барьеры и слиться в космическое братство, образовав всемирную органическую целостность греков и не-греков, людей и богов. «Действительно, вызывающая общее удивление государственная система основателя стоической школы Зенона сводится к единственному положению, — чтобы мы жили не особыми городами и общинами, управляемыми различными уставами, а считали бы всех людей своими земляками и согражданами, так чтобы у нас была общая жизнь и единый распорядок, как у стада, пасущегося на общем пастбище (Плутарх. О судьбе и доблести Александра. Речь первая, Таким образом, Зенон-стоик в еще большей мере, чем это было на самом деле, отверг полисную социально-политическую систему классической Греции, которая как рази жила особыми городами и общинами, управляемыми различными уставами (и эта жизнь продолжалась ив эллинистические времена, только греческие города утратили суверенитет, жили же они все равно обособленно и по своим законами обычаям, плюралистическое разнообразие сохранялось, и продолжил линию кинического космополитизма. «Зенон представил это в своих писаниях как мечту, как образ философского благозакония и государственного устройства, а Александр претворил слова вдело. Он не последовал совету Аристотеля обращаться с греками как предводитель, заботясь о них как о друзьях и близких, ас варварами как господин, относясь к ним как к животным или растениям, что преисполнило бы его царство войнами, бегством и тайно назревающими восстаниями. Видя в себе поставленного богами всеобщего устроителя и примирителя, он применял силу оружия к темна кого не удавалось воздействовать словом, и сводил воедино различные племена, смешивая, как бы в некоем сосуде дружбы, жизненные уклады, обычаи, брачные отношения и заставляя всех считать родиной вселенную, крепостью лагерь, единоплеменными добрых, иноплеменными — злых различать между греком и варваром не по щиту, мечу, одежде, а видеть признак грека в доблести и признак варвара — в порочности считать общими одежду, стол, брачные обычаи, все получившее смешение в крови и потомстве (Плутарх. О судьбе и доблести Александра. Речь первая, Что и говорить Идеал прекрасный Плутарх, правда, идеализировал Александра, превратил его в убежденного киника-космополита. Но жизнь показала, что она не терпит единообразия, хотя, конечно, временно ее и можно подмять паровым катком тоталитаризма, но и сквозь асфальт прорастают растения. Попытка Александра свести свою чудовищно пеструю скороспелую империю к органическому, не только государственному, но и этническому единству (смешанные браки, если она у него всерьез и была, то провалилась. После его смерти, как мы знаем, его искусственная империя распалась — и народ пошел на народ. Не удалось и римлянам сих организационным гением едино- образить свою разношерстную империю. Всякий тоталитаризм смертелен для жизни с ее непредсказуемым многообразием и с ее свободой. Там, где ему удается укрепиться, история как бы останавливается, жизнь замирает, пока не найдет в себе силы прорасти сквозь асфальт и восторжествовать о всем богатстве своих разнообразных форм. Однако мировоззренческий, в том числе и философский, тоталитаризм также неистребим. Он коренится во всяком философском монизме, те. в единоначалии, когда все сущее сводится к единому началу, к единому субстрату, к единой субстанции (вода Фалеса, огонь Гераклита, бытие Парменида, субстанция Спинозы, абсолютная идея Гегеля...). В древнегреческой философии тоталитарное мировоззрение нашло свое наивысшее выражение в неоплатонизме сего сверхбытийным и сверхпонятийным единым, о чем далее. После Хрисиппа главой Стой сделался Зенон из Тарса, ученик Хрисиппа, написавший мало книг, но оставивший много учеников (VII, 35). Его сменил Диоген Вавилонский или Селевкидский — стоик, родом из Селевкии, которого называют также вавилонским, потому что Селевкия находится недалеко от Вавилона (VI, 81), участник знаменитого посольства философов в Рим, о котором будет сказано далее в связи с Карнеадом. Диогена сменил Антипатр из Тарса, который писало богах и о предсказании будущего, с ним полемизировал скептик Карнеад. Антипатра из Тарса на посту главы Стой сменил Панетий, о котором речь будет идти далее Аполлодор из той же Селевкии на реке Тиф, что и Диоген Вавилонский, чья деятельность протекала в основном уже после Па- нетия, те. около 1 0 0 г. до н.э, написал множество трактатов по логике, этике и физике — и напрасно, ибо все его труды бесследно поглотила река времени. С К Е П ТИКИ Термин скептицизм происходит от древнегреческого слова скепсис, что означает рассматривание, разглядывание, разбор, колебание, и обозначает направление в гносеологии, которое методически проводит мысль, что всякое знание недостоверно. Скептицизм бывает полный и частичный, крайний и умеренный. Полный скептицизм вообще отрицает возможность какого бы тони было достоверного знания, тогда как частичный скептицизм отрицает возможность достоверного знания о чем-то определенном, допуская возможность знания в других областях. Краййий скептицизм утверждает, что из двух противоречащих друг другу суждений А есть В и Ане есть В ни одно недостоверно. Это означает, что у скептиков всякое суждение должно иметь ему противоречащее и составлять с ним апорию, те. сомнение вызывается равенством противоположных доводов Аристотель Топика, VI, 6 , в. Если противоположного данному суждения в наличии нетто его надо изобрести. В этом и состоит искусство скептика. Умеренный скептицизм называется пробабилизм (от лат. probabi- lis — вероятный, «правдоподобный»). Скептицизм — вид агностицизма. В античности агностицизм существовал в форме скептицизма. Эллинистический скептицизм имеет свою предысторию. Уже элеаты отвергли достоверность наших знаний о физическом, пространственно-временном и движущемся мире, а их предтеча Ксе нофан провозгласил, что ощущения ложны и что только мнение — удел всех. Эмпедокл учило том, что то целое, которое составляет мироздание, незримо оку, невнятно уху, необъемлемо умом. Демокрит говорило субъективности вторичных качеств и о том, что истина скрывается в глубинах (на дне морском. Несомненными скептиками были софисты сих учением о субъективности всякого знания и неразрешимости основных философских проблем, например проблемы бытия и небытия, бытия и мышления, мышления и речи. Но весь этот скептицизм был частичным. Отрицая достоверность чувственного знания и умаляя значение физики как науки о природе, Платон был уверен в достижении истины на уровне интеллектуального знания. Софисты весьма уверенно рассуждали о различии между естественными общественным человеком, о происхождении религии, искусств, законов Свое мнение о субъективности чувственных качеств Демокрит ограничивал учением о том, что все чувственные качества имеют свой объективный источник, хотя они на него и непохожи в принципе он не отрицал возможности истинного знания, а только подчеркивал его труднодостижимость. Также и элеаты весьма уверенно решали вопросы об отношении бытия и небытия, бытия и мышления, рационально-ин теллектуальной и чувственной картин мира. Так что скептицизм в период классической Греции если и был, то носил частичный характер. Полный скептицизм возникает только в период эллинизма. При этом эллинистические скептики, как это иногда бывает, не стремились доказать, что их учение абсолютно ново, напротив, они представляли себя как продолжателей старого, по их мнению, учения уже Гомер был скептиком, ибо в разных местах своих поэм он об одном и том же высказывался неодинаково. А разве не был скептиком Еврипид, сказавший, что мы не знаем, не есть ли наша жизнь — смерть, анаша смерть — жизнь? Как было сказано, термин скептик происходит от слова скепсис. Сюда же относятся такие слова, как прилагательное «скептикос» — рассматривающий, исследующий глагол «скептомай»— смотреть, глядеть, взирать разведывать, разузнавать рассматривать, исследовать, размышлять умозаключать, судить считать, заранее обдумывать, предусматривать, готовить. Другие названия для подобных философов — апоретики (от «апоретикос» — сомневающийся, колеблющийся, эфектики (от «эфектикос» — воздерживающийся от суждений, зете тики (от «зететикос» — склонный к исследованию, пытливый, заботливый посвященный разысканию, исследовательский. Итак, скептический способ рассуждения (скептикэ агогэ) называется ищущим (зететикэ) от деятельности, направленной на искание и осматривание кругом, или удерживающим (эфектикэ) — оттого душевного состояния, в которое приходит осматривающийся кругом после искания, или недоумевающий (апоретикэ) — либо вследствие того, что он во всем недоумевает или ищет, как говорят некоторые, либо оттого, что он всегда нерешителен перед согласием или отрицанием он называется также «Пирроновым» оттого, что, как кажется, Пиррон подошел к вопросам скепсиса нагляднее и яснее своих предшественников (СЭС. 208). Пирронизм Пиррон. Родоначальником полного и крайнего скептицизма был Пиррон (360— 270 гг.). Он происходил из пелопоннесского города Элиды (неподалеку от Олимпии с ее олимпийскими играми) и был первое время посредственным живописцем. Пиррон стал учеником софиста Брисона, бывшего, в свою очередь, учеником Евклида Мегар- ского, и Анаксарха Абдерского, который через своего учителя Диогена Смирнского (или Киренского) и через учителя последнего Метро- дора Хиосского восходил к самому Демокриту. Метродор Хиосский — один из учеников Демокрита — говорил, что он не знает даже того, что ничего не знает. Такова предыстория скептицизма Пиррона. Непосредственно же зерно скептицизма заронил в душу Пиррона Анаксарх. Анаксарх был дружен с Александром Македонскими участвовал в его знаменитом походе. Говорят, что Анаксарх был настолько бесстрастен и умерен в своей жизни, что получил прозвище Счастливчик. Но кончил он плохо. После смерти Александра Македонского Анаксарх был замучен тираном острова Кипр. Пиррон был настолько привязан к Анаксарху, что сопровождал его повсюду. Участвовал они в походе македонского царя вплоть до Индии. В долине Инда Пиррон общался с индийскими философами («гимнософистами»), и Диоген Лаэртский прямо говорит о влиянии индийских философов на Пиррона, которое, однако, не следует преувеличивать. Скептицизм для Пиррона был не только теоретической позицией, но и своеобразным образом жизни, воспринимаемым нормальными людьми как чудачество, подобное выходкам киников. Однажды, когда учитель Пиррона Анаксарх тонул в болоте, Пиррон прошел мимо и не оказал ему никакой помощи. Естественно, что люди бранили за это Пиррона, но спасшийся все же от утопления Анаксарх похвалил своего ученика за только что проявленные им безразличие и безлюбие. Стоик Посидоний рассказывает легенду о том, как Пиррон, находясь на корабле вовремя бури, поставил в пример своим встревоженным ученикам поросенка, который ив бурю продолжал спокойно есть и был бестревожен, как и подобает истинному мудрецу. Пиррон принадлежал к немалой части античных философов, которые выражали свои взгляды только в устном слове ив своих поступках. Поэтому обучении Пиррона мы узнаем от его ученика Тимона, чья информация дошла до нас через Аристокла и Евсевия. В центре внимания Пиррона старая проблема счастья. Как стать счастливым Чтобы решить эту проблему, Пиррон считал достаточным ответить натри вопроса 1 ) что такое то, что окружает нас 2 ) как мы должны к этому окружающему нас относиться 3) что должно следовать из должного (к тому, что нас окружает и снами случается) отношения? Отвечая на первый вопрос, Пиррон по-своему подытожил всю предшествовавшую ему античную философию и пришел к выводу, что все философы почти во всем противоречили друг другу, невольно тем самым доказывая, что мы не можем знать, что такое мир, что такое составляющйе его вещи и происходящие в нем процессы. Всякая вещь есть это не в большей степени, чем то все и есть и не есть в равной степени. На провокационный вопрос Ане умерли ты, Пиррон?» — |